Знаю его двадцать лет. Заказы дает хорошие, хотя почти никогда не общаемся. Так привет-привет, как погода, где отдыхал. Приедет на своем Лексусе бизнес-класса, все расскажет или просто по электронной почте задание скинет, а если уж надо ему что-нибудь показать, то сам зайдет. На нем обычно футболка китайская, джинсы Чайна, туфли, правда, итальянские, мне на такие год работать, а вот чтобы костюм английский или галстук Гучи, то никогда не видел. Наоборот любил, чтобы я был хорошо одет: тройка, одеколон, легкая небритость, рубашка лейбловая.
А тут сидим уже минут сорок, я ему презентацию на экран вывел, тыкаю мышкой, объясняю, что проект сложный, и первый этап может затянуться, и невозможно вообще понять, когда все закончится, а Павел Платонович, вижу, не слушает меня и вдруг говорит:
— Я уже это и обслуживать-то не могу.
Я немного опешил от таких слов, развернулся в его сторону и внимательно посмотрел в лицо:
— Что-то непонятно, Паш? — а сам нервничаю, все-таки не всегда клиент начинает переспрашивать, а уж Павел-то, которого я знаю так долго и которому не один проект сделал, никогда ко мне претензий не имел.
— Понимаешь, Коль, — Павел поднял со стола чашечку сладкого кофе (он всегда выпивал за работой много кофе) отхлебнул глоток, — фирма пятьдесят человек, две шикарных квартиры в центре Москвы, детям по двушке, своя дача, теще дворец на участке, а вдруг поймал себя на том, что все это обслуживать уже не могу: квартплата; налоги; взятки; санэпидемстанция; подмазать, где протекло; отпуск за границей; лечение родителям.
Павел Платонович встал из кресла и заходил взад-вперед по переговорной комнате, которую я для наших встреч снимаю в бизнес-центре на Павелецкой с почасовой оплатой.
Потом остановился у окна и прижался лбом к стеклу. Внизу, на земле, по шоссе, по набережной Москвы-реки проносились стремительные автомобили, а по синим волнам плыли серебряные кораблики и мне казалось, что Паша не просто смотрит на весь этот заоконный цирк с его людишками и механизмами, а хочет улететь птичкой на волю, как какая-нибудь взбалмошная и непутевая Катерина из «Грозы» Островского.
В какой-то момент мне стало жаль Павла Платоновича, и я даже попытался его понять и вернуть на место, но он как будто меня не замечал и только через минут пятнадцать успокоился и вернулся к проектору, чтобы до конца обсудить все условия и детали.
Я же сидел все это время и думал: «Эх, Паша, Паша. Где я, а где ты. У меня 43 метра в ипотеке в Подмосковье, жена не работает и ребенок малолетний. Мне иногда на телефон-то положить нечего».
Вечером, когда Павел Платонович уехал на своем Лексусе, я добрел до Павелецкого вокзала и сел в электричку. Я сидел на лавке и смотрел на проплывающий мимо пейзаж, жуя хот-дог и запивая его кока-колой. Мне казалось, что случилось что-то очень важное, и два непересекающихся мира соприкоснулись.
Когда я дожевал хот-дог, то достал из рюкзака томик Левитанского, начал его листать под тусклым белым вагонным светом и у меня из глаз брызнули слезы.