Он очень спешил. До встречи с инвесторами остается уже менее часа. Нет, о том, чтобы начинать диалог с извинений, не могло быть и речи. К назначенному времени нужно быть в офисе во что бы то ни стало. В течение последних нескольких недель он прокручивал в голове множество вариантов развития событий, продумывал каждый шаг, анализировал старые ошибки. На этот раз он убежден в реальных преимуществах своего предприятия, в его перспективности и быстрой окупаемости. И сегодня он сможет убедить в этом и своих будущих финансовых партнеров.
Но, как назло, авария, что произошла сорок минут назад перед въездом на главный мост, чуть не спутала все карты. Как сообщили в ленте дорожных новостей, большегруз столкнулся с иномаркой. Сначала услышанное нисколько не взволновало его. Что касается вопросов дела, он всегда был очень предусмотрительным. Вот и в тот день он выехал за два часа, зная, что обычно дорога до офиса занимает не более сорока минут. Но, к сожалению, ситуация, несмотря на отсутствие жертв, оказалась куда сложнее, чем представлялась вначале. Уже тридцать минут скорость движения его новенького " Lexus LX", как впрочем, и всех остальных автомобилей в колонне, не превышала и пяти километров в час. Слабое, но достаточно неприятное волнение стало понемногу овладевать им.
Надеяться на то, что пробка скоро рассосется, не приходилось. Оставшиеся три квартала вполне можно пройти пешком.
Дотащившись до поворота, он припарковался у небольшого магазинчика. Заглушил двигатель, взял папку с бумагами и вышел из машины. Стояла отличная осенняя погода. Последние тёплые, почти летние дни. После получасового томления в пробке мысли о предстоящей пешей прогулке заметно улучшили настроение. Чистое небо и легкий теплый ветерок показались поистине добрым знаком. Он еще раз проверил все документы и, сделав страховочный звонок партнеру, отправился через дворы. Так будет существенно короче. Свернув с проспекта, он вошел в небольшой уютный дворик, окруженный старыми кирпичными домами, которые, несмотря на свой солидный возраст, до сих пор не утратили статуса элитного и комфортного жилья. В таких домах живут обычно профессора и прочие представители старой интеллигенции. На игровой площадке было много детей. Не успел он пересечь двор, как вдруг поднялся порывистый ветер, срывая с деревьев только еще начавшие желтеть литья. Тяжелые грозовые тучи, взявшиеся неизвестно откуда, стали выползать из-за покатых крыш и затягивать голубое небо. Дети гурьбой бросились к подъездам. Двор опустел.
Он некоторое время постоял, папкой защищая глаза от ветра и пыли, про себя проклиная прогноз погоды и собственную доверчивость. Как он мог в такой день поверить синоптикам и не захватить с собой зонт! К счастью, сожалеть пришлось недолго. Ветер прекратился так же внезапно, как и начался.
"В наш сумасшедший век и природа сходит с ума".
В ту же минуту чей-то колющий взгляд буквально пронзил его насквозь. Он резко обернулся. Не далее чем в трех-четырех метрах от него, около песочницы, в которой еще пару минут назад играли дети, стояла молодая женщина и... смотрела прямо на него. Что-то будоражащее было в ее пристальном проникающем взгляде. Осуждающее? Оценивающее? Что-то... безусловно... недоброе.
Откуда она взялась? Ведь он прошел там всего пару минут назад. Кроме детей (он мог поклясться), там никого не было.
По телу пробежал электрический ток. Сердце на несколько секунд остановилось, а потом забилось вновь с удвоенной силой, отдаваясь в висках каждым ударом. К горлу подступил странный, почти языческий страх перед чем-то неведомым.
Ее лицо. К ужасу, почти сковавшему на мгновения все члены, стало примешиваться новое чувство. "Таких идеальных лиц не бывает! — Он был восхищен. — Необыкновенной, почти нечеловеческой скульптурной красоты! Гладкая кожа, ровный цвет лица без малейших следов усталости, точеные аристократические черты. Кто она? Жена или любовница какого-нибудь олигарха?"
Женщина была очень молода, не больше двадцати пяти, но какая-то проницательность, несвойственная столь молодому возрасту, читалась в ее светлых глазах. Такие глаза могут принадлежать только чертовски умной или очень хитрой женщине. Отмеченное несоответствие напугало его еще больше.
Незнакомку, по-видимому, нисколько не смущала его окаменевшая фигура с застывшим выражением страха и недоумения на лице. Она продолжала молча смотреть, словно испытывая его терпение и оценивая меру его психического здоровья. На женщине был легкий светлый плащ, отлично сидевший на стройной фигуре, на ногах элегантные туфли, в руках она держала кожаные перчатки. Никакой сумочки не было.
Ему вдруг показалось, что она знает о нем все, видит его насквозь. Подобное он испытывал впервые. "Что-то у меня сегодня разыгралось воображение! — Он попытался взять себя в руки. — Истерю как баба. Сказывается усталость и напряжение последних дней".
Он никогда никому не позволял и впредь не позволит манипулировать собой. Тем более женщинам, какими бы идеальными они ни казались. С ними он привык играть по своим правилам, и других отношений не признавал и не признает никогда. Если женщина вызывала в нем поистине мужской интерес, он добивался ее. Для этого существовало множество приемов, которыми он овладел в совершенстве. При его-то возможностях! Просто в отдельных редких случаях приходилось проявлять чуть больше фантазии, чуть больше терпения. Но от этого ожидание и сама игра становились азартнее, горячее, а победа — слаще.
— Добрый день! Могу я быть чем-то полезен такой очаровательной девушке? — Звук собственного голоса принес заметное облегчение. Он даже сделал над собой усилие и улыбнулся.
При этих словах взгляд женщины смягчился, губы дрогнули в ответной, чуть заметной, но вполне человеческой улыбке. Самообладание окончательно вернулось к нему. Коря себя за излишнюю эмоциональность, он собрался было продолжить разговор, как из рук незнакомки выпала перчатка. Изящно присев, она подняла ее.
"Какая грациозная неловкость, — отметил он про себя. — На пальце кольца нет". Интерес разгорался. Факт неожиданного появления девушки как будто бы из ниоткуда его уже не беспокоил.
На вечер у него, конечно, запланирована встреча с красоткой. Он даже собирался устроить шикарный ужин на двоих, если встреча с инвесторами пройдет удачно. Но ведь всегда можно все переиграть.
— Вполне может быть. Я ищу один дом. Это где-то здесь, неподалеку. — Голос был очень чистый, буквально ласкающий слух, речь нетороплива.
"Актриса или певица", — он перебирал одну догадку за другой.
— Нумерация домов сбила меня с толку. А телефон разрядился, как назло. Там поблизости должно быть здание старого кинотеатра.
В каждом ее движении и сказанном слове читалась порода, внутреннее достоинство. Она знала себе цену.
— Я могу вам помочь, если вы не против. Только надо поторопиться, скоро может начаться дождь.
— Боюсь, что отрываю вас от важных дел. — Она не спеша надела перчатки. — Видно,
вы очень торопитесь.
— Поверьте, это не займет много времени. Я провожу вас, а потом побегу туда, где меня очень ждут.
Она посмотрела на небо, затянутое серыми тучами.
"Шея, профиль!.." — Он не мог оторвать от неё глаз.
— Да, вы правы. Нужно спешить. — Девушка поправила легкий шарфик. По всей видимости, перспектива оказаться насквозь промокшей ее не пугала.
Интересно, она когда-нибудь поддается панике? Он по-джентльменски протянул руку, согнутую в локте. Она охотно приняла его предложение, после чего они быстро зашагали в направлении потерянного дома.
— Вы приезжая?..
— Да, я приехала сегодня и планирую ненадолго задержаться в вашем городе.
— А откуда вы, если не секрет?
— Вы задаете слишком много вопросов. Даже если я и назову вам это место, оно ровным счетом ничего вам не скажет. Достаточно будет того, что я издалека.
"Интригует. Играет со мной. Конечно, какому-то проходимцу раскрывать в первые минуты знакомства свои карты!.. Нет, эта красоточка не из таких".
— Дальше меня не провожайте, я дойду сама. Я узнала эту улицу. Я была уже здесь восемь лет назад.
— Ну, как знаете.
"Очень предусмотрительна и осторожна. Такую куколку упускать нельзя".
— Дорога заняла не более семи минут. Боюсь показаться вам слишком назойливым, но хочу признаться, я очень рад, что вы заблудились, а я очень кстати оказался поблизости. Буду прямолинеен. Я очень бы хотел увидеть вас снова, если... конечно, вы не возражаете.
— Я не против поболтать с вами за чашечкой кофе в более комфортной обстановке. — Снова улыбнулась.
— Как насчет завтра в семь вечера на том же месте, где мы с вами сегодня встретились. Вас устроит?
— Отлично. Я обязательно приду.
— Самый лучший кофе в этом городе назавтра вам обеспечен. — Он галантно поцеловал ее руку. — А теперь мне надо спешить.
Пройдя пару десятков шагов, он вдруг понял, что не спросил у нее имени. Да и она не проявила желания поинтересоваться, как его зовут. Он обернулся, чтобы окликнуть прекрасную незнакомку, но на дороге уже никого не было. С неба стали падать крупные капли дождя. Он спрятал папку под куртку.
Времени размышлять над внезапным исчезновением красавицы не было. Завтра он узнает все или почти все. А сейчас нужно сосредоточиться на деле... До офиса он добежал весь промокший...
К счастью, несмотря на дождь и небольшое опоздание, все прошло как нельзя лучше. Проект был одобрен, необходимые бумаги подписаны. Через пару дней он обязательно отметит это дело с парнями. Но не сегодня. Он слишком устал...
Когда он вернулся к машине, движение уже было восстановлено. В отличном настроении он доехал до дома. Заказал ужин из ближайшего ресторанчика, уселся перед телевизором и принялся переключать каналы.
Телефон пропел "Underneath your clothes..." Звонила его новая девушка. Они познакомились три недели назад в ночном клубе.
— Да, малышка.
— Привет, любимый! Как прошла встреча?..
Черт, он совсем забыл про свое обещание: при благоприятном исходе взять несколько дней отпуска и отправиться на море. Конечно, она звонит, чтобы узнать: готовить ли пляжный гардероб?
— Ну скажи наконец, что все прошло отлично. Я уже слышу игривые нотки в твоем голосе. Скажи, что уже через несколько дней мы будем наслаждаться музыкой морского прибоя и друг другом, — щебетала она.
Теперь, после всех событий прошедшего дня, этот голос казался слишком высоким, слишком пронзительным, слишком раздражающим. Ехать с ней на море ему уже совсем не хотелось.
"Приглашу разделить со мной ужин. Нужно расслабиться после такого напряженного дня, а утром скажу, что планы изменились. В конце концов, что-нибудь придумаю. Закатит истерику — пошлю ко всем чертям..."
— Я жду тебя, малыш. Ужин на столе.
Через тридцать минут она уже впорхнула в квартиру и повисла у него на шее. С собой притащила огромный бутиковый пакет, из которого полетели летние платья, туфли, белье, какие-то побрякушки. Купленные, конечно, на его деньги. Мысль, что он может, не скупясь, совершенно безболезненно тратить на своих женщин немалые суммы, доставляла удовольствие, грела его мужское самолюбие. Правда, теперь, глядя на счастливую Маринку, меняющую перед ним один за другим новые наряды, он видел перед собой другую.
Вечер и ночь прошли отлично. А утром оказалось, что планы изменились. Ему срочно нужно уехать по делам и уехать надолго. Неожиданное известие вызвало бурю негодования, горячие слезы горькой обиды, грязные обвинения в предательстве. Чего, собственно, и следовало ожидать. Когда наконец дверь за ней с грохотом захлопнулась, он вздохнул с облегчением. Оглядел пустые комнаты.
"Достаточно легко отделался. Пара разбитых бокалов да облитая вином стена. Ладно, не счет же ей предъявлять. Может, остынет, приедет еще. А нет, так не беда".
К предстоящему свиданию он готовился со всей присущей ему основательностью. В этот вечер им никто не должен мешать. Он присмотрел один уютный ресторанчик в готическом стиле. Интерьер в духе средневекового замка, с состаренными стенами, с лепниной на сводчатых потолках, витражами и канделябрами подойдет для такой таинственной леди как нельзя лучше.
Она пришла. Тот же легкий плащ, но другой шарфик, другие туфли, более яркие. Горделивая, несуетливая, бесподобная... На этот раз при ней была маленькая сумочка.
Она почти ничего не говорила о себе. Из того немногого, что удалось узнать, было то, что она финансово совершенно независима, интересуется историей и искусством Европы, особенно средних веков, приехала на две недели по делам, не замужем и без детей. Его слушала с большим вниманием, изредка лишь задавая несущественные вопросы и не касаясь личной жизни. Чувствовала она себя очень свободно, легко управлялась со всеми столовыми приборами, знала толк в хорошей кухне, вине. Огромный букет из свежесрезанных белых и красных роз, что по его заказу привезли из оранжереи, приняла спокойно, сказав лишь: "Спасибо, цветы великолепны".
Да, признаться, он был растерян и озадачен. Рассчитывать на то, что она в первое же свидание пригласит к себе или примет его предложение остаться, не приходилось. Он был удостоен лишь теплого взгляда, улыбки и разрешения поцеловать... ее нежную руку.
С того вечера он уже не принадлежал себе. Все его мысли были заняты ею. Ни одна из женщин до сих пор не имела на него столь сильного влияния. Он был словно околдован. Засыпал с мыслями о ней и просыпался, мечтая о скором свидании. Каждый вечер они встречались в том дворе у песочницы, потом подолгу гуляли, болтая обо всем на свете, обходя стороною лишь вопросы личной жизни каждого, затем пили кофе в каком-нибудь понравившемся кафе. Она была необыкновенно умна и образованна.
— Ты потрясающая женщина! Я никогда не встречал подобной тебе, хотя...
— Хотя у тебя было много женщин? — вдруг спросила она прямо, переступая невидимую черту. В голосе прозвучали металлические нотки.
— Да... немало.
— Ты любил какую-нибудь из них?
— Нет, ни одну. Разве что в школе, знаешь, первая любовь. Конечно, неразделенная, конечно, не без сердечных переживаний...
Эта была правда.
— Холодает. Мой дом, точнее, дом моей сестры, здесь недалеко, — произнесла она уже мягко, с какой-то женской беззащитностью, поеживаясь от холода. — Приглашаю выпить по чашечке кофе.
— О таком счастье я и мечтать не мог.
Они пришли на уже знакомую улицу. Четырехэтажный кирпичный дом, построенный более полувека назад. Поднялись на последний этаж.
— Сестра уехала на время в другой город, я присматриваю за квартирой, — объяснила она, открывая дверь. — Располагайся, я сейчас вернусь. — Она скрылась в одной из комнат.
Они перешли на «ты» уже на второй день знакомства, но огромная невидимая пропасть, что была между ними, он это чувствовал, не сократилась ни на дюйм. И как преодолеть ее, он пока не знал.
Он принялся разглядывать интерьер. Квартира была огромной, высокие потолки просторного коридора украшали деревянные балки. Вероятно, все три квартиры на этаже объединили в одну. Он вошел в первую комнату. На стенах висело разного рода старинное оружие: мечи, кинжалы, пики, стрелы, алебарды. Странные гобелены и чучела животных дополняли необычный интерьер. Он словно попал в прошлое, на столетия назад. Неприятное волнение вновь подступило к горлу. Появилось предчувствие обмана, несвободы, непонятной игры, невольным участником которой он оказался...
Она вошла в закрытом темно-красном платье. Рукава прятали тонкие руки до запястья, тяжелые складки ткани струились по бедрам и ниспадали к тонким щиколоткам. На длинной шее висела довольно массивная золотая цепь с медальоном, украшенным красными и зелеными камнями. Изумруды и рубины. В этом не было сомнений. В свете электрических ламп камни бесстыдно сверкали, буквально ослепляя своим блеском. Туфли на тонких каблучках подчеркивали красоту стройных ног.
— Эта квартира великолепна! Как и ее гостья. — Он всеми силами старался не выдать подступающего страха.
Она лишь улыбнулась в ответ.
— Твоя сестра коллекционирует старинное оружие?
— Ее муж. Он с ума сходит по оружию, особенно такому старому. Он знает об оружии все и готов говорить о нем часами.
— А ты? О чем ты готова говорить часами? — В голосе прозвучала настойчивость.
— Я люблю живопись. Пойду сварю кофе. Теперь моя очередь угощать. А тебе разрешаю побродить по комнатам. Здесь есть что посмотреть.
Он вошел в соседнее помещение — просторную залу с камином, огромным ковром на полу и тяжелыми портьерами, скрывающими окна. На стенах было множество картин. Настоящая художественная галерея в миниатюре. Он ровным счетом ничего не понимал в живописи, но интуитивно чувствовал, что это подлинные работы больших мастеров. Здесь были сельские, вероятно, европейские, пейзажи, средневековые замки, фигурки людей в старинных одеждах на фоне причудливых ландшафтов, какие-то мифологические сюжеты. Возраст полотен, скорее всего, насчитывал не одну сотню лет. О солидном возрасте картин говорили тонкие сеточки, покрывавшие лак на некоторых из них, да поблекшие в отдельных местах краски.
Бодрящий кофейный аромат наполнил комнату.
Она появилась, держа в руках поднос с кофейным сервизом на двоих. В электрическом свете чашки просвечивали насквозь, настолько тонок был фарфор.
— Этот сервиз когда-то принадлежал нашей бабушке. Работа уникального мастера. — Она поставила сервиз на небольшой столик.
— В этой квартире, как я смотрю, каждая вещь уникальная. Честно говоря, я потрясен всем увиденным.
Она как будто не обратила внимания на его слова.
— Попробуй кофе.
Он отпил глоток. Насыщенный вкус с приятной горечью, удивительно сочетающий в себе мягкость и винную терпкость. Отчетливо слышался травяной аромат. С первого же глотка он почувствовал заметный прилив сил, волнение и страх исчезли.
— Отличный кофе. — Он вернул пару на столик.
— Взгляни на эту картину. Что ты о ней думаешь? — Рука её указала на одно из полотен, на котором была изображена девушка, совсем молоденькая, одетая в простое коричневое платье.
— Очень милая. Естественная красота. Полуоткрытый рот придает ее лицу какое-то чистое, по-детски наивное выражение.
— Неплохо. — Она была довольна. — Это картина Яна Вермеера. Конечно, от времени краски утратили свою яркость, но взгляд этой юной голландки по-прежнему притягателен и выразителен... В нем есть что-то таинственное, ты не находишь?
— Да, что-то таинственное в нем определенно есть. — Он чувствовал себя полным идиотом. Никогда раньше не приходилось ему выступать в роли искусствоведа, ценителя живописи или кого-то еще в этом роде.
— Жемчужина в ее ушке... она огромна. Мастер словно говорит нам: "Посмотри, как молода, прекрасна и чиста девушка в этом простом крестьянском платье. Лишь жемчужина редкой красоты может сравниться с нею..." Цвет и блеск перламутра художник повторяет в ее глазах.
Говорила она, как всегда, неторопливо. Казалось, она вообще никогда никуда не торопится, и суетность современного мира ей несвойственна.
— А это кто?
На другой картине была изображена женщина в старинном платье, вероятно, знатных кровей, с кинжалом в руке.
— Это Лукреция. Полотно принадлежит кисти великого Рембрандта.
— Ты хочешь сказать, что все это — подлинные шедевры?
Ты снова начинаешь задавать неуместные вопросы.
— Она собирается кого-то убить?
— Себя. Она собирается убить себя. — Она произнесла эти слова так просто, будто желание убить себя — вещь совершенно обыденная. — Ради спасения своих родных она была вынуждена подчиниться грязному и похотливому сыну римского императора. После содеянного над нею эта добродетельная женщина во всем призналась отцу и мужу, а потом совершила самосуд.
Снова этот взгляд. Острый, пронзающий, как кинжал на картине. Снова стал подступать животный страх. Ладони покрылись липким холодным потом. Он непроизвольно спрятал руки в карманы брюк.
— Тебя, я вижу, больше всего интересуют женские судьбы? — Он изо всех сил старался казаться невозмутимым.
— Жизнь женщин в разные исторические эпохи — одно из моих увлечений.
Затем его внимание привлекла картина, точнее, портрет молодой дамы в богатом платье времен шестнадцатого, может быть, семнадцатого века, украшенном широкими лентами и брошами. Узкая талия, глубокое декольте, красивые руки...
Его снова бросило в холодный пот... глаза на портрете были как живые, он мог поклясться, что женщина смотрела на него... еле заметная улыбка, почти усмешка застыла на ее губах.
"Бог мой! — осенило его. — Она же потрясающе похожа на нее... — Он перевел взгляд на свою новую знакомую. — Те же пронзительные глаза, тот же нос, те же губы..."
— Это портрет моей пращурки. Она принадлежала очень старинному и знатному роду...
— Она как живая. — Голос его дрожал.
— Да, это гениальная работа... Присядь, ты слишком взволнован. — Она взяла со столика чашку и подала ему. — А тебе что-нибудь известно о твоих предках?
Он послушно уселся в огромное кресло. Отпил пару глотков и снова почувствовал заметное облегчение. Она встала напротив у камина.
— Кое-что. Мой отец когда-то занимался изучением своей родословной. Я был крайне удивлен, узнав, что мои предки принадлежали к старинному немецкому княжескому роду.
— Ты гордишься этой находкой?
— Честно говоря, да.
— А что еще тебе известно о них? Чем они занимались?
— Собственно говоря, немного. Только то, что они были достаточно крупными землевладельцами, неплохо образованными для того времени. Почему тебя это интересует?
— Ты ничего не знаешь о них, — произнесла она крайне резко.
— Не понимаю, что я должен знать о них и зачем?
— Твои способности к иностранным языкам, тяга к европейской культуре, неплохие способности к ведению бизнеса — отчасти их заслуга.
— Не вижу в этом ничего плохого.
— Яблоко от яблоньки недалеко падает...
— О чем это ты?
— Несколько твоих древних предков, родовитостью которых ты так гордишься, были активными сторонниками одного учения. Тебе знакомо имя Генриха Крамера?
— Впервые слышу. Кто это? Какой-нибудь женоненавистник, я полагаю?
— Это сумасшедший, живший в пятнадцатом веке. Безумная, не знающая границ ненависть которого уничтожила десятки тысяч невинных женских жизней.
— Интересно, как это ему удалось? Уж не о знаменитом ли "Молоте ведьм" идет речь?
— Ты просвещен. Браво! — Она театрально захлопала в ладоши. — Да, именно о нем.
— Что-то припоминаю... где-то что-то читал когда-то... в каком-то научно-популярном журнале. Это имя, которое ты назвала, как его... Крамер, кажется, и есть тот средневековый придурок, ненавидящий женщин, особенно красивых, благодаря усилиям которого Европа лишилась львиной доли приличного женского генофонда?
— Да, это он. Он смог заручиться поддержкой очень влиятельных ученых людей того времени, в том числе и Папы. Сила его сумасшествия, выросшего до неимоверных размеров на почве мужского бессилия и ненависти к женщинам, смогла преодолеть все мыслимые и немыслимые преграды... Папская булла, что была написана за три года до появления того чудовищного писания, оказалась вдруг странным образом вынесенной на его первые страницы, таким образом благословив автора и его последователей на насилие. А подписи ученых мужей, полученные отчасти подкупом и обманом, стали в те времена для многих дополнительным неопровержимым доказательством истины. К сожалению, печатный станок, созданный Гутенбергом, казалось бы, для того, чтобы нести просвещение, в руках этого сумасшедшего стал орудием палача.
— Ну хорошо. Все это, конечно, интересно. Допустим, что так оно и было. Тебе виднее. Ты ведь у нас историк. Но те времена давно прошли. В наши дни никто не сжигает женщин на кострах, никто не убивает их только за то, что у них не тот цвет волос или за то, что они, к несчастью для себя, оказались умнее мужчин. Никто не обвиняет их во всех природных катаклизмах. — Он спокойно отпил из чашки, вполне довольный своим, как ему казалось, убедительным ответом.
— Твои предки, которыми ты так гордишься, так не считали. Они безоговорочно верили тому, что было написано этим чудовищем. Не без их помощи погибли страшной смертью несколько десятков женщин.
Он вдруг ощутил сильное головокружение и слабость во всем теле. Продолжил сопротивляться ее доводам, но уже без особого желания.
— Ну, во-первых, у тебя нет доказательств. А во-вторых, мало ли у кого какие предки! Дети не должны расплачиваться за грехи своих родителей.
Только он это произнес, как комнату наполнил густой туман. Ее фигура, стены, пол и потолок неслышно задрожали, расплылись и исчезли. Он истошно, что было сил, закричал, но никто не отозвался в ответ. Тело словно сковало от ужаса. Вдруг перед ним, будто на огромном экране, возникло какое-то старинное поместье. Каменный замок, наполовину скрытый от глаз высокими деревьями, небольшие приземистые постройки на зеленом лугу, мирно пасующийся скот. Как завороженный, он стал пристально вглядываться в глубину этой живой картины. Вдалеке, среди прозрачного леса, что простирался за неширокой речушкой, он заметил темное пятно. Оно довольно быстро приближалось и вскоре приобрело очертания женской фигуры. Вот он уже может разглядеть лицо. Это оказалась молодая и даже красивая женщина, в простом, почти бесцветном платье, в фартуке и чепце. Она несла большую корзину, доверху наполненную какими-то травами и кореньями. Иногда она останавливалась, заглядывала в корзину и осторожно перекладывала ее содержимое. Идиллическая сцена из далекого прошлого. Вдруг из дверей одного из домишек появились двое мужчин. Заметив девушку, они со всех ног бросились в ее сторону. Заломив ей руки, быстро повели в направлении замка. Выпавшая корзина покатилась по траве. Женщина кричала, пыталась освободиться из цепких рук мучителей, но все напрасно... Вырваться ей было не под силу...
Картинка снова задрожала, начала меняться. Его взору предстали мрачные стены какого-то полутемного помещения. Происходящее походило на судебный процесс. На грубо сколоченной скамье сидели несколько женщин. Среди них была и та несчастная, которую схватили у него на глазах всего пару минут назад. Опустив голову, она нервно перебирала складки своей длинной, порванной в нескольких местах бесцветной юбки. Длинные черные волосы выбились из-под чепца, закрывая лицо. Перед женщинами за массивным столом сидели двое солидного вида мужчин. Один из них, лет пятидесяти, со следами оспы на полном бесстрастном лице, негромко задавал вопросы, обращаясь то ко одной женщине, то к другой. Было ясно, что этот процесс далеко не первый в его карьере, и исход суда ему совершенно очевиден. Его полная фигура выражала уверенность в абсолютной правоте и законности своих действий. Другой же, помоложе, быстро записывал все услышанное от обвиняемых в толстую книгу. Человек был крайне сосредоточен, видимо, очень боялся пропустить что-либо существенное. Все присутствующие говорили по-немецки. Несмотря на то, что язык существенно отличался от современного, ему было понятно каждое слово. Те двое за столом обвиняли женщин в колдовстве. Он внимательно пригляделся к несчастным. Одни из них безутешно рыдали, пряча мокрые лица в подолы своих грязных юбок. Они готовы были признаться во всем, готовы были принять быструю милосердную смерть, лишь бы избежать чудовищных пыток, уготованных для них палачами. Лица других, напротив, выражали смирение, спокойное холодное понимание неотвратимости страшной участи. Одна женщина, одетая беднее прочих, впала в состояние безумия. Лицо ее корчилась в гримасах то ужаса, то безудержного веселья. Помутился ли ее рассудок при мысли о предстоящих истязаниях, или само ее безумие послужило поводом для страшных обвинений, было неизвестно. В комнате, кроме обвиняемых и их судей, находилось еще достаточно много людей. Вероятно, они выполняли роль присяжных, а может быть, просто, зевак. Полный мужчина обратился к ним, ища, видимо, поддержки своим словам. Поднялся крупный высокий человек, вероятно, муж одной из обвиняемых, и принялся очень эмоционально доказывать ее непричастность ко всему услышанному. Ему не дали договорить. Тут же появились две знакомые мужские фигуры и грубо выволокли его из комнаты. Раздались громкие крики, страшный хохот безумной, стоны, детский плач... И все исчезло...
— Что это было? Как тебе это удалось? — Он был потрясен. Голос снова задрожал, но ему уже было все равно.
— Это своего рода гипноз, генетическая память. Голос предков, если хочешь.
— Зачем ты мне все это показала? Что стало потом с этими несчастными?
— Они были казнены. Ты и вправду уверен в том, что никому не причинил зла?.. — ровным голосом продолжила она.
— Я хочу уйти. Ты не в своем уме! Спасибо за отличный кофе, за лекции по искусству и все прочее, но... я думаю, что нам не следует больше видеться... — Он хотел подняться, но, к дикому ужасу для самого себя, вдруг понял, что не может пошевелить даже пальцем... Все тело его словно окаменело...
— Ты прав. Это дела далекого прошлого. И... я не стану наказывать тебя за чужие грехи давно минувших дней. Это не в моих правилах. Тем более что большинство из них уже понесли наказание.
— Я ведь никого не убил, не искалечил. А послушать тебя, так я монстр, каких еще поискать...
— Этого я не говорила. Ты явно не самое большое зло, какое есть на земле.
— Тогда в чем дело? Зачем ты мне все это рассказала и... что с моим телом?
— Зачем? А ты не догадываешься? Я пригласила тебя сюда, чтобы судить. Судить за твои грехи. — Она провела рукой по нежному фарфору. — Твое тело сковал кофе. Я уж стала беспокоиться, не ошиблась ли с пропорциями. Но нет, все в порядке... Я подсыпала в него порошок, пока ты был увлечен картинами. — Она сделала глоток и поставила пару на каминную полку.
— Я ни в чем не виноват! Кто ты такая, черт тебя возьми? — закричал он, четко осознав наконец, что его тело теперь ему не принадлежит. Единственное, что он теперь мог, — это чуть поворачивать голову и говорить.
— Как ты любишь задавать ненужные вопросы! Я пригласила тебя сюда, чтобы судить. Судить за те поступки, которые по вашим законам не считаются преступлением.
— Я никого не убил, никому не причинил боль, никого не изнасиловал, не ограбил. Чего ты хочешь? Денег? Скажи, я дам...
— Никого не убил, говоришь? Не причинил боли? — с ледяным спокойствием повторила она.
Комната снова начала исчезать, медленно растворяясь в сером дыму... Вскоре дым рассеялся, и он снова оказался в комнате... маленькой, просто обставленной, со старыми, выкрашенными белой краской деревянными рамами на окнах... голос, знакомый женский голос:
— Милый, у меня для тебя очень важная новость. — В голосе слышалась искренняя радость, чисто женское, почти по-детски игривое нетерпение, желание поделиться счастливым известием... с кем?.. с ним... да, с ним...
Он узнал этот голос, вспомнил эту комнату... Тринадцать лет назад... Верочка... наивная и хорошенькая... Позвонила ему в тот вечер: "Приходи, у меня потрясающая новость, ты будешь в восторге!"
— Я ... — Горячо обнимает его, прыгает как ребенок, глаза блестят от счастья.
Довольно резко убрал ее тонкие руки с плеч, присел на диван, отвернулся...
— Ты разве не рад? — Голосок её задрожал. — Ты же говорил, что после института...
Они были знакомы уже почти три года. Однажды он действительно легко, не подумав о последствиях, сказал, что любит ее, что по окончании института они непременно поженятся, заведут детей и...
Как она могла оказаться такой доверчивой и легкомысленной?
— Малыш, я думаю, что нам не следует торопиться. Нужно подождать, встать на ноги, заработать денег, а потом уже думать о детях, о семье... Я люблю тебя, но... пойми... нужно подождать...
Ни слез, ни проклятий, ни истерик... Руки в бессилии опустились вдоль тела.
— Уходи, — глядя ему прямо в глаза, произнесла она и открыла дверь...
Комнату вновь наполнил густой дым, обстановка завибрировала и исчезла... Белые казенные стены, кто-то, то ли женщина, то ли мужчина в белом хирургическом халате, завязанном двумя узлами на спине, колпаке и маске.
— Нерожавшая, первый аборт, — голос женский, — можно начинать?
"К кому она обращается? О ком говорит?"
И тут он, к ужасу для себя осознает, что речь... о нем.
— Нет! — закричал он что было сил. — Не трогайте меня! — Но не мог пошевелиться, не мог вскочить и убежать. Никто не слышал его. Женщина спокойно, со знанием дела взяла с маленького столика какие-то металлические инструменты и...
На лице ощутил маску. Наркоз? На некоторое время впал в забытье, но не надолго... сначала тупая, неопределенная, а затем все усиливающаяся боль начала заполнять все его тело ниже пояса... та женщина своими инструментами выскребала его нутро.
— Какая дикая боль! Почему анестезия ни черта не работает? — Он кричал, умолял прекратить, но его никто не слышал, либо просто не желал слышать... Казалось, эта пытка не кончится никогда, он кричал, стараясь криками заглушить боль. Вдруг все прекратилось... снова туман...
— Я не знал, — глухо произнес он.
— Ты и не хотел знать. Перелистнул страницу, и — новое знакомство. — Она по-прежнему стояла у камина.
— Что с ней теперь?
— Она долго лечилась. Знаешь, первый аборт для женщины, которая еще не стала матерью, вещь очень опасная. Она смогла родить только спустя десять лет. Замечательный ребенок, она его обожает...
В ответ он не проронил ни слова. Он знал, что последует продолжение и смиренно ждал его...
Теперь он оказался на улице. Холодный ветер обдувает заплаканное лицо, мелкая дрожь во всем теле и какое-то неуемное стремление идти вперед, к краю пропасти... Зачем? Подходит к невысокому ограждению, ветер вокруг усиливается, какой-то металлический равномерный стук за спиной... далекие глухие, доносящиеся откуда-то снизу звуки проезжающих машин... он уже совсем близко к обрыву... смотрит вниз... "О, Господи!" Он на крыше высотного здания, и сейчас... "Нет, я не хочу умирать!" Истошный крик в пустоту... и облако тумана...
Перед ним снова ее лицо, непроницаемое, холодное.
— Кто это был, на крыше?
— А ты разве не знаешь? Девушка, которую ты оставил спустя три недели после вашей первой встречи... официантка девятнадцати лет...
— Она погибла?
— Нет. Ее спас случайно оказавшийся в ту минуту мужчина. Возникли проблемы с телевизионной тарелкой, и он полез посмотреть.
Он почувствовал облегчение.
— Что еще я натворил, кому из них еще причинил боль? — В нем уже говорила безропотная готовность понести справедливое наказание. Она называла имена, которых было больше десятка, кого-то из них он отлично помнил, а кого-то, как оказалось, крепко забыл. Он и не подозревал, что все эти женщины так страдали из-за него.
— Ты до такой степени беспечно относился к ним ко всем, что до сих пор так и не узнал главного.
— Чего еще я не знаю? Насколько мне известно, детей у меня нет.
— Ты уверен в этом?
— Я бы знал... ребенок... алименты... сама знаешь, женщина не будет скрывать такую правду от отца своего ребенка.
— Той женщины уже нет в живых.
— О ком ты говоришь?
— Анечка... три года назад... случайная встреча на автобусной остановке. Студентка пятого курса педагогического...
— Подожди, этого не может быть. Мы встречались всего месяца три, не больше... потом...
— Потом ты переключился на другую, а о ней больше не вспоминал...
— Что было потом?
— Потом... потом наступила беременность. Она родила дочь, отдав за нее свою жизнь.
— Ты хочешь сказать, что молодая женщина умерла от родов?
— Опухоль. Маленькая, не замеченная никем опухоль сидела в ее теле. Не будь этой беременности, молодая женщина прожила бы еще довольно долго, но... все сдерживающие злокачественный рост механизмы были сорваны. Мать так и не увидела свое дитя.
Он молчал. К такой правде он не был готов.
— Я хочу увидеть свою дочь. Дай мне ее адрес. Ты ведь, конечно, знаешь, где она сейчас. Я... — Пришедшее осознание чудовищной вины душило его, он с трудом мог говорить.
— Я знала, что в глубине души ты не пропащий бесчувственный эгоист...
Комната перестала вибрировать. Все в ней наконец приобрело четкие реальные очертания. От переполнявших его чувств он даже забыл, что все это время был странным образом обездвижен и совершенно беспомощен.
Она молча подала ему тетрадный листок с написанным на нем адресом и фамилией. Городок в трехстах километрах к западу от его города.
— А теперь уходи. Больше мы не увидимся. О чем, я не сомневаюсь, ты жалеть не будешь. — Она невесело засмеялась.
Он поднялся с дивана. К большому его удивлению, в теле не было той слабости и неуклюжести, которая бывает после долгого вынужденного сидения в одной позе.
— Прощай, — только и сказал он. Смотреть на нее он не мог, да и не хотел. Только, надевая куртку, невольно взглянул в зеркало, что висело на стене в холле. От самоуверенного, довольного собой и своей жизнью молодого человека не осталось и следа. Вся его спесь осталась в стенах этой странной квартиры вместе с его молодостью. Осунувшееся лицо с заостренными чертами, усталые потухшие глаза. Ему показалось, что каждый час, что он провел здесь, отнял у него целый год жизни. Не оборачиваясь, он неторопливо стал спускаться по лестнице. Дверь за его спиной захлопнулась.
Спустя два дня он стоял на пороге указанной в том тетрадном листе квартиры. За запертой дверью были слышны голоса. Постоял, еще раз проговаривая приготовленные слова, и протянул руку к звонку. Дверь открыла приятная, интеллигентного вида женщина средних лет в домашнем платье.
— Здравствуйте. — Она удивленно посмотрела на него.
Он узнал эту женщину. Он видел ее только однажды, и то издалека. Тогда он не захотел знакомиться с нею, хоть Анечка и очень настаивала. К тому времени у него уже завязывались новые отношения, и знакомство с матерью Ани совсем не входило в его планы.
— Здравствуйте! Я приехал из другого города. Я когда-то был знаком с вашей дочерью. Очень близко знаком... Понимаете... я приехал, чтобы...
Глаза женщины заблестели, в уголках глаз выступили слезы. Она схватилась за воротничок платья, и тут за ее спиной послышался детский голосок:
— Баба, баба! — Маленькая девочка годиков двух, не больше, подбежала к женщине, но, заметив в дверях незнакомого человека, тут же спряталась за ее спиной.
В груди сдавило. Девочка была похожа на него. Только слепой не мог заметить этого.
— Привет, красавица, — тихо произнес он и протянул малышке руку...
С тех пор он больше не заходил в тот двор. Пережитые события были еще очень свежи в памяти. Только однажды, спустя два года, проезжая мимо, он вдруг сильно захотел остановиться. Бороться с желанием подняться и снова увидеть ее он не стал. Постучался. Перед ним стояла старая женщина. Незнакомая. Она неподдельно удивилась, когда он спросил, знает ли она молодую женщину, жившую в этой квартире с мужем два года назад. А также ее сестру, изредка приезжающую сюда погостить.
— Молодой человек, в этой квартире я живу уже пятьдесят четыре года. Здесь родились две мои дочери. Правда, они уже больше десяти лет живут за границей, в Германии, и с тех пор ни разу не появлялись в этих краях.
Дверь была широко раскрыта, и он отлично видел узкий темный коридор с дешевыми бумажными обоями, который в конце натыкался на простую, деревянную дверь — то ли кладовой, то ли туалетной комнаты. Ни намека на тот роскошный таинственный интерьер, что был ему показан здесь всего пару лет назад.
— А по какому вы, собственно, поводу? — спросила женщина, прищурившись, стараясь получше разглядеть его лицо.
— Нет, ничего. Я, наверное, ошибся. Извините. — И быстро побежал вниз по лестнице.
Он очень спешил, ведь дома его ждала самая любимая женщина на свете... девочка четырех лет, с темными, как вишенки, глазами и белокурыми смешными косичками. Его единственная и горячо любимая дочь!