Удивительный дед Укол.
Дети выбежали за ворота: «Вот там центр, школа и большой школьный двор»,- брат показывает рукой направо. «Вот там лесопилка, там очень интересно»,- тянет он руку налево. «Вот там, за домом, большой пруд, а там»,- Юра неопределённо машет рукой куда-то в сторону,- «река. Только туда без взрослых нельзя, там очень быстрое течение. Ну, выбирай, куда пойдём». Люська растерянно озирается, потом показывает налево, в сторону лесопилки. Брат довольно улыбается: «Правильно! Пойдём, я тебя познакомлю с дедом Уколом». Лицо Люськи вытягивается: «С кем?»,- округлив глаза, спрашивает она. «С дедом Уколом!»,- спокойно повторяет Юра: «Вообще-то его зовут Терентий Вуколович, но все зовут его просто дедом Уколом. Он здоровский, вот увидишь!».
До лесопилки не так уж близко, но похоже все в этом городке, больше похожем на большую деревню, привыкли ходить пешком на любые расстояния, в чём Люське очень скоро пришлось убедиться самой. Но когда идёшь вдвоём с интересным собеседником, расстояние вообще не имеет никакого значения. Юра оказался очень интересным рассказчиком. Он много читал, как и сестра. Он тоже был рослым ребёнком, и хотя перешёл во второй класс, выглядел взрослее и уж точно знал больше многих своих сверстников.
За разговорами они и не заметили, как оказались перед большими железными воротами. Въезд в них преграждала длинная цепь, протянутая поперёк. Рядом стояла деревянная будка для охранника. Юрик поднырнул под цепь и жестом показал сестре следовать за ним. Девочка с опаской покосилась на окно будки, но увидев, что на детей никто не обращает внимания, осмелела и бросилась догонять брата. Ворота большого цеха были открыты, и оттуда доносился нестерпимый визг распиливаемых досок. Юрик расхохотался, когда Люська сказала ему об этом, и поправил, что визжат не доски, а пилы, но девочка, зажав уши ладонями, отрицательно помотала головой.
Вскоре они сидели в сторожке деда Укола и пили чай с ягодами. Дед Укол неторопливо двигался от стола к доморощенному покосившемуся кухонному шкафчику, подставляя на стол то блюдечко, то горстку разноцветных наломанных сухариков. Он с ласковым прищуром поглядывал на детей, и, обутый среди лета в короткие шаркающие пимы, больше походил на маленького юркого старичка - лесовичка. На его худеньких сгорбленных плечах колом топорщился тонкий изношенный ватник без рукавов, превращённый в жилетку. А под ней – весьма неопределённого цвета рубашка.
Неказистый вид деда не скрывал, однако, его необыкновенной доброты, которая так и сквозила и в его мягком взгляде светлых выцветших глаз, и в симметричных морщинках его небритого щетинистого лица, и в застенчивой улыбке мягкого рта с торчащими кое-где пеньками-остатками зубов. Жил он небогато. В углу тёмной закопченной сторожки девочка приметила топчан, с неприкрытым никакими простынями матрацем, мятую странную подушку и скомканное у стены одеяло с торчащими из мелких дырок клочками серой ваты. Всё вокруг было серым, светился лишь дед Укол. Видно было, что он рад нагрянувшим гостям и с удовольствием чаёвничает с ними.
Люська слушала и не слушала разговоры двух мужичков. Она напряжённо о чём-то думала. Заметив на маленьком оконце пустую полулитровую банку, она встала из-за стола и вышла из домика, а вскоре вернулась с букетиком цветов и разнотравья, росших тут же, неподалёку, вдоль забора и под деревьями. Налив ковшиком воды из ведра в банку, девочка поставила букетик на стол. Юрик удивлённо посмотрел на сестру, а дедушка сухонькой рукой с узловатыми пальцами мягко погладил её по голове.
«Дедушка, а у тебя есть веник?»,- деловито спрашивает маленькая хозяйка. Дед Укол поднимает голову, брови его ползут вверх: «А ну ка, Юраш, наломай нам веник»,- удивлённо и весело говорит он. Брат быстро вскакивает и исчезает. Люська помогает деду убрать со стола, моет в небольшом алюминиевом погнутом тазике стаканы. «А вот и веник!»,- раздаётся задорный возглас старшего брата. «Дай-ка, дай-ка его сюда». Дед Укол берёт охапку наломанных веток и, быстро уложив их комелёк к комельку, аккуратно и крепко перевязывает бечёвкой. Потом острым ножом обрезает верхушку образовавшейся рукоятки веника и, довольный проделанной работой, встряхнув, протягивает его девочке.
Люську ещё нельзя назвать заправской хозяйкой. Пожалуй, ей впервые так сильно захотелось помочь этому удивительному дедушке, чем-то порадовать его. Она много раз видела как мама и бабушка подметают пол, поэтому, не раздумывая, она берётся за дело. Понаблюдав с минуту за ней и удовлетворённо хмыкнув, мужчины выходят из домика. Через некоторое время, уже подметая крылечко, Люська застаёт их за странным занятием: вооружившись перочинными ножиками, они старательно что-то вырезали из деревянных обрезков, удобно устроившись на завалинке.
За обедом, разглядывая красивые занавески на окнах, Люська спрашивает: «Бабушка Надя, а у тебя нет каких-нибудь стареньких занавесок, ненужных уже?». Бабушка озадаченно молчит, а Юрик, улыбаясь, говорит: « Я знаю, это она для деда Укола. Она сегодня у него порядок наводила, полы подметала». Бабушка, радостно зардевшись, торопливо говорит: «Ну конечно же найдём! Сегодня же и поищем».
Внучка счастливо жмурится, а потом спрашивает: «Бабушка Надя, а почему он на лесопилке живёт? Почему у него нет дома?». «Был у него дом, хороший, сам и построил. Руки-то у него золотые. И семья была, два сына. Да оба на войне погибли, один за другим, в самом начале, вот так. Паша-то его, Прасковья, первая похоронку получила в нашем посёлке. Терентий с лесопилки прибежал, работал он там, а Паша без памяти в сенях лежит. А потом вторая… Прасковья как-то быстро угасла, не пережила детей-то, затосковала. Терентий днями и ночами на работе. А тут эвакуированых прислали, стали по домам размещать, ну, он и отдал дом-то семье большой, а сам вот в сторожке по сю пору. До сих пор вроде на работе, сторожем. Вот так-то, дети мои»,- вздохнула бабушка.
«А почему я об этом не знал?»,- морщит лоб Юрик. «Так ты не спрашивал»,- ласково улыбнулась бабушка. «А папа тоже на войне воевал?»,- не унимается внучка. «А как же! У него и наград много, я тебе покажу потом»,- радостно сообщает брат. И Люську впервые тоже охватывает чувство гордости, за отца и за себя.
продолжение следует