Меж тем было время именно очередных реформ.
Их ранняя заря. Ещё смутная, зыбкая. Но изначально настроенная на оглушительную сенсационность. На этакую,- как обещают, правда, в сфере высокой науки самые продвинутые гриши перельманы (все совпадения случайны) -, совершенно другую физику.
Да-да: вот заработает швейцарский супербублик, вот поймаем в нём базон Хока (какая разница, дело не в словах: главное, чтобы было до неприличия ново, доступно лишь самому изощрённому воображению) - и мы, прорабы прогресса в белых одеждах, покажем вам нечто, что потрясёт мир. А ту, - хоть физику, хоть шизику, - которую упорно вдалбливали в наши бескачественные головы почти целый век, - забудьте, прямо сейчас, как дурной сон.
Не туда надо было идти!
Представляете? Шли-шли, бежали-бежали,- как там у горлана-главаря? «В паровозных топках сживали нас японцы, рот заливали свинцом и оловом», а оказывается, всё это – глупость. Сусанин так и сказал: «Не тем путём надо было идти, бараны вы несусветные!»
И всё вдруг заюлило-завихляло на той ранней заре, портя воздух новой терминологией.
И полилась на огромную страну, - с самого верху, с Эвереста, можно сказать, власти!-, речь, доселе неслыханная. Вместо «Зимбава» со стуком челюстей и «сосисек сраных»,- соцстраны , если кто забыл –, «новое мышление», «человеческий фактор», «мажоритарная система», «люстрация» (не путать с «поллюцией»), «плюрализм», «суверенитет».
Блажен, кто выговорит: тепло ему на свете!
Иными словами, выходило,- если, конечно, слушать и воспринимать на полном серьёзе всё, что лилось с московских Гималаев, - уже не коммунистом может стать только тот, а помощником комбайнера. Да-да, именно так: помощником комбайнера может стать только тот, кто освоил все знания, накопленные человечеством...
Автор ёрничает?
Ради бога: автор,- честно предупредивший, что перед вами роман-китч, - добросовестно пытается вышить эпоху крестиком рождённых ею же слов и считает, что технологию этого старинного руссконародного вида вышивания пока не нарушил.
Вначале ведь, как всегда, было Слово.
И оно — было !
В огромном количестве. И на души, и на уши населения.
Страна удивлённо замерла: Он - без бумажки?
Нет, давайте уточним, товарищи: вы тоже видели, что Он - без бумажки?! Это серьёзно.
В том-то и дело, что абсолютно без, в том-то всё и дело.
Ну, наконец: ты выстрадала это, страна!
И фундаменталисты с ортодоксами, нервно-радостно выскакивая из своих красных закутков и бдительно косясь по сторонам в поисках ничтожных несогласных, уже стали выкрикивать: «Да Он же - Ленин! Вы только на него посмотрите: Он - новый Ленин!»
Казалось, вот-вот всё стабилизируется. Побелим казармы, успокоимся — и вновь помчим всем скопом к нашим любимым горизонтам. Что тут бежать-то осталось?
Какие-то четыре километра и семьсот метров. По самым уточнённым данным.
А кто верил в приметы, во всякие Знаки и Знамения, шептали: «Свыше меченый. Свы-ше!»
И на то, что клеточная курица уже была насильно вытолкнута, - «кем-кем»: вы что, с Луны свалились? -, из своего геометрически безупречного жилища на волю, даже не обращал внимания. На хрен она кому нужна,- извините-простите,- та курица!
Которая к тому же бредила от удушья.
Ты же бредила от удушья, тварь пернатая ?
Ты же ждала перемен?
Иди!
Бери свободы столько, сколько можешь унести в отдельно взятом клюве...
Меж тем, что это всё значит для курицы, может объяснить только она сама.
Понимал ли, каково ей, хоть дедушкин внук, вместивший в себя и Тимура, и Мишку Квакина? Хоть сам сеяльщик разумного-доброго-вечного, честно называвший себя самым тупым в своей отягощённой мудростью команде? Не знаю. Сомнительно мне всё это.
Зато для непосредственных прорабов перестройки, для орлов столично-комсомольской ёнибратии, тайно презиравшей своих наивных Павок, смысл происходящего, не сомневаюсь, был абсолютно ясен. Поэтому они сразу сгрудились вокруг Главного Мешка Собственности Империи Зла (сокращённо ГМСИЗ) - и приступили к его яростному расклёву.
О, это была Большая Охота !
Лишь потом-потом, уже на лагерной шконке, некоторые из наиболее олигархических комсомольцев нашей дорогой столицы с лёгким раскаянием назвали ту крысиную грызню «соревнованием личностей» на уже начавшей пованивать гигантской туше поверженного в прах СССР. Да, вырастил ты, брат четверобуквенный, себе прекрасно осведомлённого и циничного могильщика прямо в главном Красном Уголке Москвы ! Сокращённо КУМ ...
Но — мы отвлеклись.
Что с птичкой-то бедной было? С курицей, «привыкшей даже думать по звонку», которую выперли из проволочного куба стабильности (главное — стабильность, а чего именно — это мелочь и ерунда), о которой на некоторое время, вгрызаясь в мешок с СИЗ, вся столичная комса практически забыла? О, это картина маслом, никем из новых волхвов не написанная!
Матёру им, видите ли, жалко. Расчувстовались!
Херня эта ваша Матёра по сравнению с муками многомиллионной курицы...
Немереные пространства грозного закубья, гигантская, ничем не регламентированная воля, вдруг обрушившаяся на несчастную, потерявшую пространственные ориентиры птицу, вытолкнутую за пределы устойчивого проволочного бытия, - главное, повторим ещё раз, стабильность: такая, чтобы ты родился и на тебе прямо в роддоме раз-навсегда написали: «Мыло хозяйственное; цена 25 коп.», и чтобы ни одна либеральная тварь не могла рунические эти письмена даже тронуть, и чтобы ты дожил под этой фамилией до состояния обмылка и с ней, извините-простите, сдох,- да-да: грозная немеренность закубья едва не убила бедолагу.
Голова у курицы кружилась.
Пространство из почти плоского вдруг сделалось многомерным. Отличить длину от ширины, низ от верха стало уже совершенно невозможно.
Матёру им жалко. Что за хренотень!!
Вот — жуть. Вот — ужас в режиме он-лайн...
Время вдруг становится похожим на пространство. Пространство — на время.
Всё грозно движется. Становится на уши. Опрокидывается. Переворачивается. Делается своей противоположностью. Чтобы в итоге уже совсем новые дети виновато спрашивали в светлом будущем друг друга перед уроком истории: «Брателла, Сталин — это который лысый, а Ленин — который с большими чёрными, как у Вилли Токарева, усами?»
Но до светлого будущего, пусть даже такого, ещё нужно дожить.
А пока...
А пока бедную курицу жутко тошнило !
Она упала как подкошенная – и поползла, поползла назад в свой проволочный куб.
Туда, где вожделенная Стабильность.
Туда, где проверенные мудрым руководством птицефабрики фундаментальные принципы.
Премиксы.
Минеральный добавки.
Определённый начальством световой режим
Туда, где даже слово такое в регламентированном жаргоне не употребляется: петух!
Но, кажется, хватит этих экзерциций и экспозе.
Что там у нас конкретно, - в лицах и ситуациях, - с ранней зарёй Великой, кажется, Ноябрьской Капиталистической Контрреволюции? Опять ведь ломимся впереди паровоза: как строить светлое будущее, Маркс-Энгельс объяснили, а как — ломать?!
Нет, один мужик на всё ещё шестой части суши якобы знал и даже предлагал провернуть всё дело за 500 то ли часов, то ли дней. Но при одном железном условии: она лежит на операционном столе, раскинувшись от Бреста до Курил, а он с группой товарищей по полной программе её, безропотностью на Стеллерову корову похожую, преобразовывает.
В смысле реформирует.
Однако возникли сомнения. А вдруг она на операционный стол - пьяная ляжет? С неё станется ! Или начнёт требовать секса, который людям как раз официально вернули? Бога и секс – одновременно. Или с кем-то из бригады реаниматоров подерётся? Или примется ловить НЛО? Или начнёт заколдовываться по Кашпировскому? Или, наконец, – станет стрелки с конкурентами организовывать. ОПГ, кстати, уже были созданы во всех регионах.
Да-да, абсолютно безболезненно (нет, пожалуй, всё же относительно безболезненно) были осуществлены два пункта, практически всегда сопутствующих серьёзным реформам: девы – разделись до гола, мужики – создали бандитские формирования со строгой дисциплиной. Этакие островки стабильности. Можно сказать - пилотные проекты будущего процветания.
Короче, цифру 500 решили отставить в покое и действовать в режиме он-лайн...
А тем временем всё сыпалось-сыпалось-сыпалось.
То ли штукатурка, то ли перхоть.
И над страной метался какой-то физически пугающий, прямо-таки нехороший профессор с очень длинными, очень бледными и худыми пальцами. Они гнулись у профессора в таких причудливых направлениях, что казалось - вот-вот начнут с треском ломаться и разлетятся по всей шестой части суши. Профессор скрипливо кричал, как огромная, вряд ли полезная птица. То ли по причине своей, понятной лишь ему в чём-то убеждённости, то ли от боли.
Но пальцы, громко треща, не ломались.
Ломалась страна.
Рушились всякие здания и сооружения.
Прыгали с балконов, пачкая асфальт мозгами, какие-то убеждённые в своей чётко цветной правоте люди. Правда жёлтая, правда синяя, правда красная, правда коричневая с подпалами.
Господи, спасибо, что Ты избавил меня, автора с маленькой буквы, хоть от такого примитивного порока! И мне, Тобой избавленному, внятно, что правда, - если она вообще есть на белом свете , в чём я сомневаюсь,- может быть лишь цвета омытой дождём радуги...
Небо ещё недавно грозной Державы наполнили летающие тарелки. Тысячи граждан с пугающей гордостью говорили, что они каждую ночь вступают в контакт с инфильтратами.
Причём тут «в половой»? Что у вас за вопросы! В прямой информационный контакт.
Водолазы сходили с ума от переизбытка утопленников.
Атом, пробив бетон, вырвался наружу. Но сказали, что всё под контролем.
Радиационный фон в норме, положенной при катастрофе.
Колдуны заколдовывали тысячи желающих прямо в бывших уголках атеизма.
Красавицы опять, - да-да, Гайто, опять!-, отдавались за кусок хлеба на кучах угля.
Молодые женщины стали единственным товаром, который подешевел. Они ещё не поняли своей истинной рыночной стоимости. И для многих такой консерватизм стал роковым.
В целом же граждане с жуткой скоростью меняли взгляды на мир, партийность, веру,
Отечество, вкусы, пол. Хохлы становились французами, аварцы – ратульцами, кацапы – евреями. Последними, кстати, хотели стать многие. Но Израиль не вмещал.
Всё смешалось в бедной спирали ДНК...
Не понял?
Ах, кто - я. «Чей я буду?» Как говорили тогда сбившиеся в кучу и на всякий случай косившие под казаков, когда у них просили защиты: «Вы вообще-то чей будете?»
А что - я: у меня лицензии на истину нет.
Я даже не могу определиться, что страшнее: распутная девка, бросившая свою розовенькую, только что рождённую дщерь в январский снег на игровой площадке злобной тоталитарной столицы, или мадам, закопавшая в гараже под прекрасным Парижем десять своих, ещё не обсохших от плаценты чад. А её весёлый галл,- не знавший ни бериевских застенков, ни произвола коррумпированных чиновников, ни гнёта цензуры, - даже не уловил своим отточенным веками французским носиком смрада от гниения детских трупиков…
Господи, где Ты?
О чём заботы Твои?
Я хочу в другое человечество!
Но кто-то говорит мне откуда-то (скорее всего, из меня самого): перебьёшься, фактор убогий. Почему ты возомнил, христопродавец, - о теперь ещё и марксопродавец-, что тебе должно быть хорошо и что ты сподоблен другой жизни? Козыри - на стол, подонок !
Тишина.
Оглушительная интровертная тишина при грохоте окрест.
Увы: нет у меня козырей.
Достукался.
ВИКСАВЕЛ.