-Лиль, тебя подвезти? – девушка невольно вздрогнула, а затем медленно перевела застывший взгляд на стоящего в дверях коллегу. Обернувшись полубоком, будто уже наполовину находится вовсе не здесь, тот весело покручивал на пальце звенящую связку ключей.
-А какого цвета у тебя машина? – как можно игривей спросила Лиля, вернув внимание своему отражению в маленьком круглом зеркальце.
-Черного, - спустя секунду ответил Андрей, потратив ее на риторический вопрос «Чего хотят женщины?».
-Чисто черного? – она нервно елозила ярко-красной помадой по искусанным губам, стараясь не смотреть на собеседника.
-Нет, грязно-черного, Лиль. На улице льет как из ведра, а рабочий день закончился 25 минут назад. Я решил, что ты ждешь, когда дождь поубавится, чтобы добежать до метро, и вежливо предложил подвезти. Заметь, я говорю тебе все прямо, как есть. А в ответ что? «Какого цвета у тебя машина?» - тоненьким тенорком поддразнил он.
-Ничего я не жду, - фыркнула девушка, разглядывая замазанные и запудренные мешки под глазами.
-Как знаешь, - раздраженно бросил Андрей и, завершив оборот, вышел из офиса.
День и вправду был пасмурным и более чем дождливым. Крупные капли бешено колотили в стекло, отбивая свой особый ритм. Щелкнув декоративным зеркальцем, она убрала его в сумку, затем медленно, словно раскачиваясь, встала и подошла к окну. Свинцового цвета тучи тяжело тащились по небу, а вот на парковке, внизу, люди наоборот очень торопились добежать до своих машин, прикрываясь трепещущими на ветру зонтиками, а то и вовсе папками, сумками да дипломатами.
Станция метро находилась всего в 10 минутах ходьбы от здания офиса, но высокие каблуки и ширина луж на потрескавшемся от недавнего жаркого лета асфальте едва не сподвигли девушку вызвать такси. «Да ну нет, еще неизвестно какого цвета машина приедет» - подумала она, прежде чем сделать первый шаг из-под козырька в неровную стену дождя.
Несмотря на погоду, у Электрозаводской было довольно людно, впрочем, как и всегда. Бабушки с ранними соленьями переместились поближе к крылечкам магазинов и заведений общепита, а «цыганщина» с табличками «помогите собрать на водку, закусь и бла-бла-бла» сместились в туннель под железной дорогой. И только гордые боги маркетинга нарочито расхаживали под проливным дождем в промокших насквозь мини-билбордах и громко рассказывали торопящимся прохожим о предмете своей рекламы. Девушка сфокусировала взгляд на вход в метро и как можно скорее проскочила мимо всего этого сборища, а, достигнув цели, едва не схлопотала инертно раскачивающейся дверью.
-Ну что же вы так! - с наигранной укоризной воскликнул молодой человек, перехвативший дверь прямо перед ее носом. Всегда готовый к новым неожиданным знакомствам, он широко улыбнулся, коронным движением смахнул с волос остатки дождевых капель и, опершись локтем об удерживаемую дверь, принялся ждать положительной реакции. Заметив мокрые потеки на фиолетовой рубашке, аккуратно выглядывающей из-под расстегнутой куртки, Лиля уставилась на острые носки своих лодочек и пробормотала пару нечетких оправданий, затем коротко кивнула и, уже толкаемая в спину потоком новых жертв уличных рекламщиков, заторопилась к ряду турникетов.
«Главное не смотреть» - она всякий раз прокручивала эту мысль в голове, словно заевшую пластинку, стоило ей только попасть в многолюдные места. Девушка понимала, что сложившаяся ситуация попахивает равно как и паранойей, так и социофобией, но ничего не могла с собой поделать. Эскалатор медленно тащился вниз. В сумке затрещал мобильник и Лиля ухватилась за него как за спасительную соломинку.
-Алло. Привет, мам. Что-то случилось?
-Все хорошо, милая. Как ты там? Все ли в порядке? Мне на днях приснился дурной сон… - дальше Лиля уже не слушала. В груди словно похолодело, нарастающая тревога вновь превращалась в панику. – Алло. Алло! Ты слышишь? Детка, бросай ты эту Москву, возвращайся. Хорошему бухгалтеру и в Воронеже не пропасть.
-Я не вернусь, мам. Прости. – она бросила телефон в сумку и обеими руками вцепилась в поручень. Формально, это мог быть любой другой сон, никак не связанный с эмоциями, что пробуждались в ней по ночам, однако сам факт того, что какие-то сны беспокоят еще и ее близких, заставлял бояться.
Крепко задумавшись, девушка не заметила как пропустила переход на Кольцевую и проехала пару лишних станций. Возвращаться смысла не было, пришлось трястись до Киевской и уже там, в дикой толкучке, перебираться на нужную линию. Время такое, что все возвращаются с работы домой, к семьям и горячему ужину, и только одна Лиля к коту и еде из китайского ресторана. Она все реже могла разглядеть носки своих туфель, поэтому старалась чаще переводить взгляд на рекламу на стенах или таблички с указателями.
Кто-то резко дернул ее за руку, словно проверяя, насколько крепко она держит сумочку. Девушка едва удержала равновесие, чтобы кувырком не покатиться вниз по эскалатору. Высмотрев обидчика уже на добрых 15-20 ступенек ниже по левому «бегущему» ряду, она тоже сместилась и засеменила следом, стараясь не угодить каблуком в трещины между ступенями. Позади быстро сформировался затор из более ловких и торопливых пассажиров, но она не отступала, четко намереваясь догнать парня и высказать все, что о нем думает. Но не тут-то было – вскоре заволновалась и правая колонна, через которую нет-нет, вихляя и лавируя, пробирались спешащие домой. Тут же включился громкоговоритель и оттуда полетели безэмоциональные стандартные фразы «Уважаемые пассажиры, пожалуйста, становитесь на каждую ступеньку. Не толкайтесь. Держитесь за поручни. Внимательно следите за детьми». Лиля соскочила на перрон и почти было ринулась в толпу отбывающих, но уже не могла различить потенциального вора во всей этой толкотне. К слову сказать, люди выглядели для нее однообразно и чаще сливались в единое бесформенное пятно.
-Уж лучше бы Андрея потерпела, - пробурчала она себе под нос, а потом, преисполненная чувством отвращения и безысходности, зашагала в ногу с встречным потоком. Ей были крайне необходимы глоток свежего воздуха и хотя бы миллиметр личного пространства.
Покинув метрополитен, девушка направилась вдоль отвесных стен вокзала, подальше от суеты. Дождь закончился, из-за дальних высоток едва выглядывали закатные лучи солнца, бликами расползаясь по многочисленным лужам. Лиля спешно перебежала дорогу и нырнула в одну из узких дворовых улочек. Покопавшись в сумочке, она выудила пачку сигарет и потертую зажигалку с болтающимся колесиком.
-Девушка, а вы знаете, что нельзя курить в общественных местах? – раздался насмешливый мужской голос. Она крепко затянулась и на выдохе, словно мантру, прошептала: «Главное не смотреть». – Ай-я-яй, такая молодая и красивая, а так безжалостно травит свой организм, – голос казался ближе, а лекция – более раздражающей. Лиля увлеченно разглядывала ярко-красный ободок губ на фильтре и думала о том, что вот-вот сорвется и лучше бы ему уйти. – А я и не уйду, - вторил он ей. От стен отразилось кривое эхо. Сердце бешено застучало, а внутри что-то отвалилось и с грохотом полетело вниз. Мужчина подошел к ней вплотную, так, чтобы она не могла отвести взгляд. Ее веки подрагивали, заставляя ресницы дрожать и смазывать его образ. Он протянул руку и дотронулся ее щеки, а затем наклонился к ее уху и искренне прошептал всего одно слово: - Беги.
Лиля очень хотела остаться, но понимала, что солнце почти зашло. Целый год одних только тревожных снов и унылых будней, страха завидеть родные черты в чужих и сплошь одинаковые цвета вокруг. Мир словно рухнул, когда воронежские газеты заполонились заголовками о двойном суициде: двое молодых людей были найдены повешенными в запертой квартире на Мира 4. Один из них был чрезмерно пьян и не обошелся без помощи товарища, а второй вполне осознанно затягивал узел простыни сначала на его шее, а затем и на своей. Прощальная записка – одна на двоих – предназначалась их общей возлюбленной. Нацарапанная в спешке, будто оба боялись передумать, она гласила: «Не разрывайся. У тебя больше нет выбора». А на обратной стороне подпись «Для Лили Черновой».
И она побежала. Каблуки глухо ударяли по лужам, а холодные брызги от них долетали до самых колен. Улица была пуста. Плотный ряд машин у обочины искусственно поддерживал иллюзию, что бежать некуда. Из окон многоэтажек падал рассеянный свет, от чего мокрый асфальт поблескивал. Снова заморосил мелкий дождь, но приступ острой паники, заполонивший разум девушки, не позволял обращать внимание на такую мелочь как погода. Сумка оттягивала плечо и мешала удерживать равновесие, поэтому Лиля просто сбросила ее на дорогу, не вспомнив ни о кошельке со всеми наличными и картами, ни о паспорте и водительских правах. От напряжения пальцы ног сводило судорогой. На Кутузовский она выскочила уже босой. Взъерошенные волосы, растекшаяся по щекам тушь, по колено промокшие джинсы и безумный взгляд: водители притормаживали, когда девушка перебегала проспект, и сыпали вслед ругательствами. Снова нырнув в арку между домами, Лиля припустила по дворам. Дождь усиливался, а встречный ветер безжалостно хлестал по лицу и рукам. Упершись в набережную, она побежала вдоль Москвы-реки, хотя прекрасно знала, что все напрасно.
26 сентября, двадцать две минуты седьмого, солнце окончательно спряталось за горизонтом. В прошлом году Лиля не знала как с этим справиться, но и сейчас это знание не придавало уверенности. Они застигли ее на мосту. Оцепенев от ужаса, она широко распахнутыми глазами уставилась на две эфемерные фигуры в нескольких метрах от нее. Один лежал с небрежно перевязанными руками и негромко постанывал, а второй сидел за столом у окна, спиной к девушке, и что-то рассматривал.
-Ну, давай, что будем писать, посоветуй, - ядовито спросил он у лежащего, даже не оборачиваясь. Тот силился что-то ответить, но язык его не слушался, собственно, как и все остальные части тела. – Ай, толку от тебя, только и умеешь что чужих баб уводить.
Через несколько секунд он поднялся и с интересом оглядел комнату, ненадолго задержав взгляд на убранной кровати. Скинув покрывало, парень рывком выудил простыню из-под горы подушек и одеял. Скрутив из нее длинный жгут, он парой ловких движений соорудил мертвую петлю, которую без всяких эмоций накинул на шею второму. Затем, медленно шаркая, передвинул табурет от окна к порогу комнаты. Как и во многих холостяцких квартирах, там, упираясь в косяки, был протянут турник. На всякий случай он проверил его прочность несколькими подтягиваниями и только потом, довольно прицокивая языком, подтащил пьяного товарища к готовой виселице. Тот уже фактически находился в бессознательном состоянии, поэтому парню пришлось приложить немало усилий, чтобы поставить его на шаткий табурет. Первый узел, обхватывающий турник, оказался слаб и повешенник грузным мешком повалился на пол. Растянув петлю, он снял ее с шеи жертвы, решив сначала убедиться в крепости нового узла. Когда все было готово, парень повторил попытку. Пинком выбивая табурет, он едва не расколотил его о стену. Громкий хруст долетел до ушей оцепеневшей Лили, сердце пропустило удар и она невольно обмякла вместе с телом возлюбленного, однако упасть на спину ей не позволило ограждение моста, на котором она все еще находилась, хотя и не осознавала этого. Театр продолжался: парень оттолкнул раскачивающийся труп и направился к шифоньеру у правой стены, бормоча что-то себе под нос. Руки его заметно дрожали, от чего он еще некоторое время никак не мог повязать правильный узел. Вернув эшафот к порогу, он ненадолго заколебался, но стоило взглянуть на соседа по турнику, как мысли вернулись в нужное русло. Убийца глубоко вдохнул, зажмурился и сделал шаг вперед. По инерции его тело дернулось и отбросило табурет, который он еще с минуту отчаянно пытался нащупать под болтающимися ногами.
Девушка переводила блуждающий, безумный взгляд, но, куда бы ни смотрела, видела эту умолкшую сцену. Они больше не раскачивались и не бились друг о друга. Картинка вовсе не менялась следующие пару часов, разве что их кожа постепенно приобретала фиолетово-черный оттенок. Она завалилась на бок и бездумно уставилась в ночное небо. Вот оно-то и растворяло все тона черного, разве что две натянутые полоски простыней белели в неясном мареве.
***
-Ай-я-яй, такая молодая и красивая, а уже шизофрения.
-Это не зависит от возраста, внешнего вида или любых других параметров. Низкая стрессоустойчивость привела к когнитивному диссонансу личности. Впрочем, я назначил ей курс галоперидола, думаю, есть шансы вывести ее из этого состояния. А вы, собственно, кто? – врач обернулся в сторону собеседника, но коридор оказался пуст. Он хмыкнул, нервно потрепал седеющую бородку, а потом вслух добавил, – Думаю, все человеческие проблемы случаются от одиночества.