– Не ходил бы ты, милок, к дубу-то. Не к добру это. У нас, почитай лет сорок, к нему никто и близко не подходит, – бабка Матрена, сказав это, перекрестилась и с укором посмотрела на меня. А может с жалостью, поскольку я – журналист столичной газеты Иван Милов – был настроен категорично и твердо решил сходить к легендарному дубу, несмотря на все страшилки и увещевания местных жителей не делать этого.
А как же иначе? Ведь не ради досужих слухов я забрался в это захолустье, которое когда-то, как уверяют, было местом массового паломничества. А главной причиной его и являлся древний дуб. Именно к нему добирались из разных мест нашей необъятной родины жаждущие оставить записки с сокровенными желаниями в складках его коры. Эдакий эквивалент Стены Плача вырос в этих местах сотни лет назад. Только прозвали его Дубом Желаний, что вполне логично.
Легенда гласила, в стародавние времена один местный монах первым нацарапал на бересте свое желание и всунул его в небольшое дупло. Уверяют, что желание вскоре исполнилось, поэтому к дубу за чудом потянулись и другие.
Дуб рос. Набирался силы и объема. Росло и количество заявок, которые позже на чем только не писались, начиная с клочков обычной бумаги и заканчивая чеканкой.
Уже в наше время местные власти нарадоваться не могли туристическому буму, да и сами не прочь были заложить собственные записка в самые укромные уголки огромного ствола. Что до жителей деревни Хмарь, поблизости от которой и стоял дуб, то поначалу они не особо переживали из-за притока чужих людей. Но чем более популярным становилось дерево, чем шире распространялась молва о его чудодейственных способностях, тем больше паломников стекалось сюда. Соответственно, у деревенских возникало все больше и больше различной мороки и проблем от людской суеты. Фактически их спокойная жизнь закончилась.
И вот сорок лет назад прокляли люди дерево. А оно в ответ, то ли мстить вздумало, то ли проклятие так сработало, только стали возле него происходить странные и часто опасные для людей вещи. Потому-то и не ходят местные с той поры к дубу, и другим не советуют.
Я узнал про проклятое дерево от нашего завреда. На днях он вызвал меня и с порога сообщил:
– Слушай, Иван, тут мне «сорока на хвосте принесла», что, оказывается, есть в России странный дуб, к которому люди уже много лет боятся приближаться. Ты же у нас спец по аномалиям. Поезжай-ка, разузнай, что к чему на самом деле. Глядишь, и вправду матерьяльчик сенсационный соберешь.
И вот я в Хмари.
Перво-наперво я решил вопрос с жильем. Сделать это было легко: любой готов был принять у себя столичного постояльца. Я выбрал дом бабки Матрены, которая и всполошилась, как только узнала, зачем я приехал.
– Ну что, собственно, случится-то: корнями он меня, что ли, опутает или ветками захлещет? – С иронией возразил я ей. – Сами же говорите, много лет к дубу никто не ходит. Откуда тогда такая уверенность, что мне несдобровать?
Матрена, сочувственно глядя на меня, продолжила гнуть свое:
– К нему-то никто не ходит, твоя правда, только молва человеческая врать не будет. Да и воспоминания пока не выветрились. Есть еще в деревне те, кому пришлось испытать дубовый страх.
Мне, как журналисту, настолько понравился финальный Матренин оборот, я даже решил записать его и потому не сразу отреагировал на мысль об очевидцах, а машинально спросил:
– Что вы всё про ужасы рассказываете, а ни одного примера не привели. О чем молва-то говорит? Хоть одну историю поведайте.
И тут я понял, что задал своей хозяйке самый желанный вопрос. Похоже, была Матрена лучшей сказительницей в округе. Помните, как наши старые фильмы-сказки начинались: открывались ставни, и в окошке появлялась бабушка-рассказчица. Ровно так же улыбнувшись, приосанилась моя бабка и молвила:
– Ну, слушай, Ванечка. Однажды наш местный егерь Никодимыч решил заложить в дуб записку об удачной охоте на медведя. Так, для пущей верности. Но как только отошел от дерева-то, тут на него и обрушилась тонна мороженного. Еле откачали потом бедолагу. Он пока из ледяной кучи пломбира выбирался, простыл напрочь. Двустороннее воспаление получил. Хорошо, что его вообще не раздавило таким весом-то.
Далее последовало еще несколько не менее абсурдных и в чем-то забавных историй, после которых у меня стало закрадываться подозрение, что в дубе, как в компьютере, произошел сбой «программы исполнения человеческих желаний». Вот только почему и когда это произошло? В этом я и решил разобраться в первую очередь.
Дождавшись конца очередной истории, я задал вопрос:
– А скажите-ка мне, пожалуйста, сами-то к дубу ходили, записки закладывали?
– Пока девчушкой была, бегала туда, писала какие-то необязательные желания, типа «новый бантик хочу». Но это пока еще дуб проклят не был. После уже опасалась.
– А кто дерево проклял, знаете?
Бабка Матрена задумалась на мгновение и слегка огорошила меня своим ответом:
– Так ведь специально его никто и не проклинал. Это уже позже его назвали «проклятым», потому что всякие гадости стали возле него происходить…
Я не удержался и перебил ее:
– Вот именно: стали происходить! А когда все это началось-то?
– Ох, я и не помню уже. Да и никто из наших, скорее всего, не вспомнит… – С сомнением произнесла моя собеседница. – Разве что у Бурчалки спросить.
– Кто это – Бурчалка? – Вынужден был переспросить я, поскольку бабка Матрена замолчала, словно ушла в себя.
– Наш сторожил. Зовут его, дай Бог памяти, по-моему, Петром Жабиным, но иначе как Бурчалка его никто и не величает. А он и не возражает. Ведь и впрямь, всю жизнь человек бурчит недовольно по любому поводу. И то ему не так, и это не эдак.
Только вот не знаю, станет ли он с тобой говорить. Живет он уж много лет затворником на отшибе. Сам никуда без нужды не ходит, да и к нему дорогу многие, наверняка, позабыли.
Таким предположением бабка Матрена закруглила разговор, а я отправился на поиски Бурчалки.
На дорогу, ведущую к избушке местного долгожителя, меня вывел местный пастух. Сам бы я ее точно не увидел, настолько она заросла бурьяном и слилась с обочиной. А поскольку жил Бурчалка действительно на отшибе и не напоминал о себе, то проблема эта никого и не волновала, включая его самого.
Продравшись сквозь заросли, я вышел к приземистому домику и громко постучал в почерневший косяк. Откуда-то из глубин строения послышалось:
– Чего громыхать-то. Открыто там. Ходют и ходют. Всё им неймется…
Не став дослушивать затянувшееся ворчание, я толкнул дверь. Меня встретили полумрак, отсутствие всякой мебели в прихожей и на удивление свежий воздух.
– Здравствуйте, хозяева, – произнес я в пустоту.
Пустота промолчала, но из нее на меня выдвинулась человеческая фигура. Это был небольшого роста старик с густой бородой, одетый в домотканую одежду и лапти. Они поразили меня больше всего. Если бы я не знал, что дом обитаем, то подумал бы, что ко мне вышел домовой.
– Здравствуй, человече, – старик говорил негромко, но, не смотря на возраст, вполне разборчиво. – Только тут других хозяев нету. Один живу.
Сказав это, Бурчалка, ну не леший же, в самом деле, пристально уставился на меня. Видимо, следующий ход был за мной.
– Извините за беспокойство. Как вас можно называть? – Сделал я этот ход.
– Когда-то звали Петром Афанасьевичем. Теперь можно как все в Хмари зовут. Раз пришел, должен знать как.
Представился и я. Объяснил, зачем здесь, чем явно удивил хозяина. После чего был приглашен внутрь дома. Ничего особенного не было и здесь. Только необходимая для жизни и повседневного обихода мебель, да часы-ходики на стене.
Бурчалка выглядел явно не разговорчивым. Периодически, правда, ворчал себе под нос что-то, особенно, когда я настойчиво пытался узнать у него подробности о дубе. Стоило большого труда разговорить его. Но игра стоила свеч. И вот что мне в итоге удалось выведать.
Сколько живет на свете Бурчалка и сам не помнил. Собственно, у него и паспорта-то не было. Нет, конечно, когда-то был, само собой. Но потом так сложилась жизнь, что он перестал обращаться, в какие бы то ни было, инстанции, да и про него особо никто не вспоминал. Если он заболевал, что случалось довольно редко, то даже в район не выбирался. Лечился сам или звал местную знахарку (как же в деревне без знахарки?). А паспорт так куда-то и запропастился.
Про дуб у Бурчалки было особое мнение. Считал он, что дерево это исполнением любых желаний всех в округе развратило. Он и сам периодически не брезговал к нему ходить. Именно благодаря дубу был у Жабина не дом – полная чаша. Невеста была – красавица. Планов громадье.
Одно только раздражало Бурчалку: всё больше и больше паломников стекалось в их края. Житья совсем не стало от чужаков. А пуще суеты и толп людских угнетала Петра Афанасьевича мысль, что дуба на всех не хватит, что истратит он свою чудодейственную силу и кончится беззаботная жизнь у жителей Хмари. И однажды он не выдержал, пошел к заветному дереву и заложил свое очередное желание на клочке бумажки написанное: «Хочу, чтобы все пошли к чёрту!»
Дальнейшее Бурчалка описывал, прикрыв глаза. Видно и сейчас переживал все как наяву:
– Засунул я бумажку-то под кору, и решил постоять, поразмыслить возле дуба. А надо было ноги делать. Короче говоря, сначала рядом со мной машина «Победа» возникла. Подивился я, обрадовался даже, но рано. Тут же автомобиль был раздавлен огромной бадьей с брагой. Следом в емкость эту посыпались ассигнации, еще царские.
Бурчалка вдруг выдержал паузу, почесал в бороде и продолжил:
– Решил я от греха уйти от дуба. Да не тут-то было. Передо мной, то завалы сена возникали, то горы соли. На голову мою попеременно сыпались ириски, пятерки ученические, поцелуи жаркие, причем были они осязаемыми. Еле вырвался. А метрах в ста от дуба и чары его, наконец-то иссякли.
Дома спокойно обдумал случившееся. Решил, что подробности никому рассказывать не стану, чтобы за сумасшедшего не сочли. Времена такие были: помалкивай – целее будешь. Пусть те, кто пойдут к дубу после меня тоже испытают подобное. Глядишь, и без меня тогда все обо всем узнают.
Петр Афанасьевич перевел дух и открыл глаза:
– Разговорил ты меня, парень. Никому до сей поры про это не рассказывал. А ведь, похоже, именно тогда дуб меня и изменил, когда посыпались на мою голову чужие желания. По всему, они это и были, до сих пор дубом не исполненные. Я тебе не всё описал, но, поверь, чего только люди не желают, когда уверены, что никто не узнает. Не приведи господь некоторым исполниться наяву. В общем, жизнь моя резко поменялась: с невестой расстался, стал жить бобылем на отшибе, потому что теперь мне ничего лишнего не нужно.
– А как думаете, почему дуб именно в тот день стал чудить? – Вставил-таки я свой вопрос.
– Думал я и об этом. Скорее всего, совпадение произошло. С одной стороны, дуб был явно переполнен людскими хотелками. С другой, мое желание стало вроде последней капли, после которой дерево и «заклинило». Стало оно в произвольной форме исполнять все желания подряд, стоило теперь только кому-нибудь просто приблизиться к нему со своим.
Но это я так думаю. Проверить мою догадку наверняка можно, нужен лишь человек, которому у дуба ничего не захочется просить или кто сможет не думать вообще ни о каких желаниях рядом с ним. Я бы теперь смог, но не пойду. Пусть уж люди сами со своими страстями справляются. А еще я с тех пор просто боюсь туда ходить, как и все остальные.
Старика я дослушал, не задавая больше никаких вопросов. А все потому, что его рассуждения натолкнули меня на одну мысль: что если не просто проверить его догадки, а заодно и попытаться помочь дубу, освободив дерево от обузы исполнять человеческие желания? Взять и вытащить из его коры и дупел все записки! С этим и ушел от Бурчалки.
Теперь для реализации этой задумки мне оставалось лишь понять, как не стать очередной жертвой чудо-дерева в попытках избавить его от людского «проклятия».
Всю вторую половину дня я искал решение и настраивался на операцию спасения. Убеждал себя, что мне от дуба ничего не надо, хоть это и было истинной правдой. Важнее всего было, находясь возле него, не захотеть вообще ничего, ну, например, чтобы записки поскорее закончились. Вот их-то, как раз, должно быть немереное количество. За сотни лет все дерево было просто нашпиговано ими.
Еще мне надо было экипироваться должным образом. Дуб вымахал высоченным: пойди теперь найди без раздвижной стремянки самую первую берестяную заявку. А ведь мне предстояло досконально обследовать весь ствол и основные ветви, поэтому пришлось взять еще и стамеску, и секатор, и фонарик. Мало ли куда придется заглядывать и добираться во время работы.
Уже в последний момент я придумал, как во время предстоящих трудов отвлекаться от ненужных мыслей, а тем более желаний: буду машинально выковыривать записки, а голову займу тем, что буду вспоминать составы различных футбольных сборных. Зря, что ли, со школьной скамьи я прослыл знатоком этой игры. Начну для надежности, пожалуй, сразу со сборной Исландии.
Как только рассвело, я выдвинулся к дубу. Очень хотелось закончить намеченное за один день.
Процедуру очищения начал с корней, раскинувшихся во все стороны. Здесь, в основном, находились последние по сроку закладки записки. Они были еще вполне пригодны для прочтения, но я не имел такого желания, а чтобы оно ненароком не возникло, произносил вслух: «Сигурдссон, Гуннарссон…»
Чем выше по стволу я поднимался (а двигаться я решил по часовой стрелке, охватывая вниманием полосу шириной не более тридцати сантиметров), тем сложнее стало добираться до остатков старинных бумажек. Ладно бы только бумажек, где-то на середине пути мне попались даже тряпичные заявки.
К обеду, когда проявился голод, я дал слабину: мельком подумал, что хочу есть. Тут же со всех сторон посыпались лапти. Чье-то старинное желание исполнилось. Пришлось встряхнуться и начать перечислять футболистов Кот-д’Ивуара. Поскольку едой я запасся, то после перекуса под фамилии Траоре, Дрогба и Думбии всё вернулось на круги своя.
Как я и предполагал, труднее всего пришлось с поиском первых желаний. Но бересту монаха, вернее ее остатки, которые я обнаружил на самой верхотуре дерева, я выковырял все же не последней. Если это была она, конечно. Понял это, когда решил проверить, остались ли еще какие-нибудь желания в дубе. Подумал, что надо бы передохнуть. Подумал, и чуть не «передохнул» внизу среди корней. Так тряхнуло, еле удержался. Тут же засверкали молнии, раздался гром. Не знаю, что было бы дальше, и что это за желание реализовывалось, но спасли меня футболисты Фарерских островов.
Пришлось сосредоточиться и усилить внимание. В результате в верхушке ствола нашел еще пару полуистлевших берестяных заявок.
Спускаясь вниз, повторно просмотрел самые недоступные места. Вот где пригодились стамеска с фонариком. Уже внизу, твердо уверенный в завершении работы, выразил вслух желание найти еще хоть одну записку. На всякий случай прикрыл голову руками… Ничего не произошло. Абсолютно ни-че-го. Только в голове вдруг появилась явно не мной рожденная мысль, что я могу теперь пожелать всё что угодно, правда, всего один раз. Похоже, это дуб решил отблагодарить меня таким образом.
«Прям, как в сказке», – только и подумал я.
Разница лишь в том, что сказка эта происходила со мной наяву. И распорядиться волшебной возможностью стоило бы достойно.
Чего бы я сейчас не попросил для себя, всё, безусловно, исполнится. В этом я ни на секунду не сомневался. Но вот что будет с дубом дальше? Кто даст гарантию, что когда люди поймут – опасаться нечего – они заново не начнут шпиговать несчастное дерево всевозможными желаниями, порой весьма опасными?
«Нет, идти надо до конца», – решил я твердо, а вслух произнес:
– Пусть все на Земле забудут про волшебный дуб, и про то, что здесь происходили чудеса по заказу.
Сказал и отправился к бабке Матрене отдыхать.
Утром, собираясь в обратный путь, между делом спросил у хозяйки про дуб. Та посмотрела на меня непонимающе:
– Ты какой имеешь ввиду, Ванечка, мой или соседский? У нас этих красавцев полно.
«Ага, сработало!» – Радостно подумал я, но тут же понял и то, что желание мое меня самого-то и не коснулось. Что ж, буду с этим жить.
А в редакцию сдам заметки фенолога о местных красотах, да вековых дубовых рощах.
– Так какой дуб-то? – Повторила вопрос Матрена. – Если писать про дубы собрался, то я тебе вот что скажу: про наши рощи уже кто только не писал. А вот ты напиши-ка лучше про колодец наш заветный. Он в дальнем скиту спокон веку стоит. Говорят, что если в полночь сделать три глотка воды из него и загадать желание, то всё непременно сбудется.
… Командировку пришлось продлевать.