Мы стремительно несёмся в рассвет — туда, где небо распалось на полосы света и одеяло облаков. Так ребёнок, выпроставший из-под одеялка руки, потягивается мягко и сонно, не решаясь вылезать из тепла кровати в прохладное майское утро. И мы не сразу решились. Предрассветное утро в конце мая под Питером — это совсем ночь. Все ещё спят, уткнувшись носами в подушку, в ладошку или в родное плечо. А мы авантюристки, наверное. И то опаздываем на званный утренник.
Вот уже рассвет тоненьким слоем намазывает масло на хрусткий хлебец горизонта, ставит чайник на комфорку — по полям ползет туман. Дорога разворачивается сказочным клубком серой ангорской шерсти, машина по ней идет мягко, беззвучно, только вздрагивают на перекрёстках жёлтыми зрачками спящие светофоры. Выскальзываем за город, во всплеск зелени и бескрайние небеса. Рассвет поливает бутерброд с маслом янтарным мёдом, готовясь принять гостей. Сердце стучит: не успеем, проглядим самое главное. Вот уже мёд становится тёмно-янтарным, с медным оттенком, а после сменяется малиновым вареньем — какие ещё бутерброды подавать с утра, если так свежо и есть опасность простыть? У нас с собой пледы и подушки, старый бабушкин термос с шиповником и ожидание чуда, на встречу с которым мы летим, рассекая сизый воздух, не сводя глаз с оранжево-красного горизонта. Кажется, опоздаем, съедят без нас хлебцы с мёдом и малиной, выпьют без нас терпкий чай восхода, как же так? Этого не может быть!
И этого, конечно же, не было. Успели тютелька-в-тютельку, как только шар солнца отразился в чаше ледяного кипятка Ладоги, из которой паром поднимались облака, закрыв почти всё небо. Алая зеркальная вода, медные стволы сосен, нескончаемая музыка тихого прибоя, в который робкие нотки вставляет далёкая кукушка. И наши неслышные шаги по песку, и наши восторженные глаза, и наши озябшие пальцы, перебирающие чётки камней на берегу. Более торжественную церемонию трудно себе вообразить: солнце умеет обставить свой великий выход с таким антуражем, что теряешь чувство времени, реальности, пространства. Ведь мы летали, верно? Не могли не летать в такой момент.
И пусть потом будет костерок на берегу, сосиски и хлеб, нанизанные на палочки, смех и молчание, — это только штрихи в уже написанном полотне, шириной во всё небо, глубиной во всё сердце. Рассвет на Ладоге. Возьми, я дарю его тебе.