Акт творчості – трансгресія, вихід людини за те, що обмежує її духовно, чуттєво, практично (матеріально); вихід, що лежить у векторі (річищі) дійсного гуманізму; вихід, що має своїм результатом безпосередньо (наявно) посталу форму культури. Таким чином, акт творчості – це здійснення в безпосередній формі діалектичної суперечності «вихід – результат», «процес – продукт».
***
Чем потребление отличается от потребительства, не говоря уж – от потреблятства?
Тем, что оно всегда есть процесс распредмечивания продукта, т.е. есть точно таким же творческим процессом, как и процесс его опредмечивания, его созидания, его творчества. Т.е. субъект действительного (а не реального) потребления всегда есть одна из составляющих (как диалектическая противоположность, как свое - иное - себя творца) – творчества.
Творчества как осуществляющегося диалектического противоречия. Опредмечивания – распредмечивания в его действительно-гуманистической форме. Иначе говоря, творчество, это всегда – сотворчество. Каждого – многих – всех с каждым – многими – всеми. Аминь.
***
Впрочем, – существенно и принципиально важно, – следует понимать: всякое творчество – трансгрессия, не всякая трансгрессия – творчество.
И деятельность несвободная, и деятельность отчужденная, и намеренный извод творчества, – свитие, – все это трансгрессия.
Конкретнее, – и научно безупречнее, – это можно выразить, рассматривая трансгрессию как осуществляющееся диалектическое противоречие, для обозначения которого мы предлагаем использовать понятие (категорию) «конгрессия». Это противоречие суть отношение двух противоположностей одной сущности: прогрессии и регрессии. Вот здесь уже аксиологические акценты расставлены вполне четко и определенно: прогрессия – развитие в векторе творчества; регрессия – развитие в векторе свития.
***
«Не надо запрягать Пегаса в плуг…». Эту фразу я встретил, – еще в студенческие годы, – в работе Тейяра де Шардена «Феномен человека». Однако, чтобы адекватно распредметить ее, мне понадобилось определенное время. Именно она наиболее адекватно, – лапидарно, остроумно, с бесконечной досадой и грустью, хотя и с определенным эстетическим изяществом, в ненавязчиво императивной форме, – выражает то, что уже давно очевидно для автора: меру истинной нищеты, истинного убожества, истинной бедности каждого, многих и всех (всех – в масштабах земной цивилизации. О других, – бессчетных, – цивилизациях не скажу, очевидно, там – по-всякому…).
О чем речь? Речь – о творчестве. А, если быть точным – о его недостатке, о его дефиците. Очень даже нередко – о его полном отсутствии. Разумеется, я не о Пегасе, которого еще жеребенком поспешно и тупо свели на бойню, превратили в СКК «конская», сьели. Сожрали. Ну, т.е. извели. Под корень. Либо (чаще) сознательно и намеренно, либо же – по глупости своей несусветной. Т.е. я не о тех условиях и порядках, причинах и целях, институтах и субъектах, которые субстантивно не корреспондируются, несовместимы, антагонистичны творчеству, чинят его сознательный извод.
Я – о более страшной, – именно своей обыкновенностью, обыденностью, будничностью, бытованием, – задушной, затхлой атмосфере безразличия и равнодушия. Ну, отношению к творчеству как к Пегасу в конюшне.
***
Либеральные заклинания, плохо переводимые с английского как замещение суверенного, – критического и конструктивного, а, именно поэтому: креативного, т.е. полноценного, – интеллекта.
«Корректируем зрение, ставим взгляд. … Стеклим, вставляем окна. А вот, кому новых взглядов, кому эксклюзивных окон? Овертона…».
***
Социальная фрустрация, обусловленная дезинтеграцией, разрывом, рассогласованием:
–потенцированием и актуализацией;
– между потребностью и удовлетворением;
– возможностью и реальностью (реализацией);
– сущностью и существованием;
– опредмечиванием и распредмечиванием;
– индивидуализацией и обобществлением etc.
***
Субъекты творчества – единомышленники.
Субъекты свития – единоумышленники.
***
Мудрость – это прекрасная и добрая направленность разума на пользу.
***
Раньше философию (литературу, историю, химию, физику etc.) изучали, читали. Переживали, уливались слезами, немели от восторга, воспаряли над бренным. Ныне – юзают.
***
Натомість всесвітності історії – глобалізм (одне з «поганял» – олігархічний консенсус).
Дуже вразлива конструкція, варто констатувати. І – вкрай потворна та шкідлива.
***
Что такое идеологическая пропаганда? Это перманентный процесс обмана арифметики риторикой.
***
Разное, – чтобы не сказать: противоположное, – это дело: богатство и резаная бумага…
***
Что такое вечность? Это когда уже всем до всего навсегда все равно…
***
Вся флора есть осуществляющееся, – разумеется, в непосредственной форме, – диалектическое противоречие, противоположностями которого есть крона и корни.
***
Трансгуманист. Это кто?
Это тот, кто свои, – личные, – человеческие интересы ставит выше общих и выше общественных. Ну, т.е., превыше всего.
***
Энтузиазм: en-theo. «В Боге».
***
Кто есть потребители того харча «духовного», той продукции неспонтанного мифотворчества, что их нынче (как, впрочем, и давеча) в избытке производят в индустриальном режиме на соответствующих фабриках (ну, т.е.: фабрикуют)?
Это субъекты, страдающие, по удачному выражению А.В. Босенко, «наукомой» – интеллектуальной разновидностью глаукомы.
***
Литература, – любая, – живет ровно до того времени, покамест ее читает хотя бы один человек. Ну, это иноформа банальной констатации: без писателя – нет читателя. И – наоборот. И не только писателя, но – любого художника. И, соответственно – потребителя его творчества. Т.е., творчество – это всегда со-творчество. И, шире: человека нет без его взаимодействия (отношения) с другим человеком, людьми, человечеством. Это и составляет сущность человека.
***
Споры парадигмальной лжи бурно прорастают и буйно расцветают «дискурсами», «концептами», «нарративами», «текстами» и прочей интеллектуальной хреноблудью. Что поделаешь: «у каждого своя истина». Неспонтанная мифология на марше.
***
«Жизнь начинается после пятидесяти, думал я. Потом подумал, подумал и налил еще пятьдесят» (Легастов В.Г.).
***
Діалектика об’єктивна. Спосіб існування субстанції.
Діалектика суб’єктивна. Духовний аналог способу існування субстанції.
Діалектика суб’єктна. Спосіб існування дійсної культури.
Теза. Антитеза. Синтез.
***
Людина є ціль. Закон дійсного гуманізму. Четвертий основний закон діалектики.
***
Отож: Закон взаємного проникнення протилежностей.
Відповідь на питання «чому?»
Закон взаємопереходу кількості і якості.
Відповідь на питання «як?».
Закон заперечення заперечення.
Відповідь на питання «звідки-куди?»
Закон дійсного гуманізму.
Відповідь на питання «для чого?»
***
Дезінтеграція (деструкція, деконструкція) – перетворена форма диференціювання, спеціалізації, аналізу.
Конгресія як культурна (соціальна) форма здійснення діалектичної суперечності, протилежностями якої є прогресія і регресія.
***
Прогресія: конгресія у векторі творчості.
Регресія: конгресія у векторі звиття.
***
«Лакеи любят сочинять трактаты о том, чем они отличаются от рабов» (Третьяков В.).
***
Язык, речь есть действительность мысли (в случае ее, мысли, истинности). Или – реальность мысли (в случае заблуждения). Или – свидетельство ее, мысли (а посему и чувств, а, посему, и практик) крайней деградации (в случае намеренной лжи). К глубокому сожалению, трудно не согласиться с выводом о том, что представляет собой современный язык: «Это неупорядоченная смесь неграмотной русской речи обеих столиц, южнорусских (в основном) говоров, одесского наречия, квазирусского языка выходцев из Средней Азии и с Кавказа, англицизмов, уголовного жаргона, обсценной лексики и стёба. Причем все это чаще всего при полнейшей примитивности языковых конструкций, но с претензией на интеллектуализм а-ля Запад». (Третьяков В., Эпитафия на могиле российской интеллигенции).
***
«Эмоциональное выгорание» – процесс и состояние, которому подвержены люди, постоянно общающиеся с расстроенными, – психологически «разобранными», – людьми. Учителя младших классов, врачи, социальные работники, военные, полицейские, МЧСники etc.
***
Истерия, – как модус экстатики, – не предполагает диалога, чужда его, вместо взаимодействия намеренно (чаще) и непреднамеренно (в ее медицинском случае) использует брутальное воздействие.
***
Жизнь не по принципам и законам, но по маркерам, «по брендам», «по моде», «по лейблам», «по трендам» etc. А кто «размечает дорогу»? Пишет партитуру «дорожных карт»? Формирует «рейтинги», стоит у «дирижерского пульта»? То-то же.
Жизнь «по понятиям» – субкультурный модус жизни «по маркерам».
***
«Твои дела кричат так громко, что я не слышу, что ты говоришь» (Услышанное).
***
«Деактуализация повестки дня…» Намеренное воздействие (злонамеренное воздействие) на ход исторического развития по законам. По науке. По необходимости.
***
Свитие как намеренная деактуализация повестки для (деконструкция, разрушение etc.).
***
Пророчество, назидательность, не знающая сомнения безапелляционность, категоричность, императивность, непогрешимость.
…Витийством духовное блудодейство сие называется.
***
Вместо диалога, беседы, дискуссии, спора etc. – месседжи. Этого для клипового сознания – с головой. Ну, в смысле: «выше крыши». Стимул – реакция, стимул – реакция… Какое уж там nosce te ipsum…
Какая уж там диалектика. Впрочем, без диалектики не понять даже того, что субъект со словарным запасом Эллочки Людоедки и субъект, у которого рот не закрывается от потока «развесистой словесистости» – одно и то же суть.
***
В обществе целенаправленно уничтожаются (из него намеренно и последовательно вымываются) все те функционалы, которые, собственно, и делают его обществом, а их, – человеков, – людьми. Это и есть расчеловечивание и десоциализация в чистом виде.
***
«Поки в державах не будуть царювати філософи, або так звані нинішні царі і владики не стануть шляхетно і ґрунтовно філософствувати і це не зіллється воєдино – державна влада і філософія, і поки не будуть в обов’язковому порядку усунуті ті люди – а їх багато, – які нині прагнуть порізно або до влади, або до філософії, до тих пір, дорогий Главкон, державам не позбутися від зол. Так і не стане можливим для роду людського і не побачить сонячного світла той державний устрій, який ми тільки що описали словами» [Платон, Держава].
***
Аномія є мірою розузгодженості між легітимністю і юридичною нормативністю (законністю) та практичною реакцією на таку розузгодженість. Початкова форма аномії – пасивне ігнорування писаних (юридичних) законів. У повній відповідності з законом відкритим: «Недосконалість юридичних законів долається їх невиконанням» (Н.Макіавеллі).
Водночас, зростання рівня практичної аномії є природною реакцією (пасивно-деструктивного характеру) на штучне (етатичне) подовження понад їх міру «життя» традиційних, перш за все – інституціональних, форм організації життя суспільства. Власне: життя кожного, багатьох і всіх.
***
«Жили да были два генерала, и так как оба были легкомысленны, то в скором времени, по щучьему велению, по моему хотению, очутились на необитаемом острове.
Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: «Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности».
Упразднили регистратуру за ненадобностью и выпустили генералов на волю. Оставшись за штатом, поселились они в Петербурге, в Подьяческой улице, на разных квартирах; имели каждый свою кухарку и получали пенсию. Только вдруг очутились на необитаемом острове, проснулись и видят: оба под одним одеялом лежат. Разумеется, сначала ничего не поняли и стали разговаривать, как будто ничего с ними и не случилось.
– Странный, ваше превосходительство, мне нынче сон снился, – сказал один генерал, – вижу, будто живу я на необитаемом острове.
Сказал это, да вдруг как вскочит! Вскочил и другой генерал.
– Господи! да что ж это такое! где мы! – вскрикнули оба не своим голосом.
И стали друг друга ощупывать, точно ли не во сне, а наяву с ними случилась такая оказия. Однако, как ни старались уверить себя, что все это не больше как сновидение, пришлось убедиться в печальной действительности.
Перед ними с одной стороны расстилалось море, с другой стороны лежал небольшой клочок земли, за которым стлалось все то же безграничное море. Заплакали генералы в первый раз после того, как закрыли регистратуру.
Стали они друг друга рассматривать и увидели, что они в ночных рубашках, а на шеях у них висит по ордену.
– Теперь бы кофейку испить хорошо! – молвил один генерал, но вспомнил, какая с ним неслыханная штука случилась, и во второй раз заплакал.
– Что; же мы будем, однако, делать? – продолжал он сквозь слезы, – ежели теперича доклад написать — какая польза из этого выйдет?
– Вот что, – отвечал другой генерал, – подите вы, ваше превосходительство, на восток, а я пойду на запад, а к вечеру опять на этом месте сойдемся; может быть, что-нибудь и найдем.
Стали искать, где восток и где запад. Вспомнили, как начальник однажды говорил: «Если хочешь сыскать восток, то встань глазами на север, и в правой руке получишь искомое». Начали искать севера, становились так и сяк, перепробовали все страны света, но так как всю жизнь служили в регистратуре, то ничего не нашли.
– Вот что, ваше превосходительстве, вы пойдите направо, а я налево; этак-то лучше будет! – сказал один генерал, который, кроме регистратуры, служил еще в школе военных кантонистов учителем каллиграфии и, следовательно, был поумнее.
Сказано — сделано. Пошел один генерал направо и видит – растут деревья, а на деревьях всякие плоды. Хочет генерал достать хоть одно яблоко, да все так высоко висят, что надобно лезть. Попробовал полезть — ничего не вышло, только рубашку изорвал. Пришел генерал к ручью, видит: рыба там, словно в садке на Фонтанке, так и кишит, и кишит.
«Вот кабы этакой-то рыбки да на Подьяческую!» – подумал генерал и даже в лице изменился от аппетита.
Зашел генерал в лес – а там рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы бегают.
– Господи! еды-то! еды-то! – сказал генерал, почувствовав, что его уже начинает тошнить.
Делать нечего, пришлось возвращаться на условленное место с пустыми руками. Приходит, а другой генерал уж дожидается.
– Ну что, ваше превосходительство, промыслил что-нибудь?
– Да вот нашел старый нумер «Московских ведомостей», и больше ничего!
Легли опять спать генералы, да не спится им натощак. То беспокоит их мысль, кто за них будет пенсию получать, то
припоминаются виденные днем плоды, рыбы, рябчики, тетерева, зайцы.
– Кто бы мог думать, ваше превосходительство, что человеческая пища, в первоначальном виде, летает, плавает и на деревьях растет? – сказал один генерал.
– Да, – отвечал другой генерал, – признаться, и я до сих пор думал, что булки в том самом виде родятся, как их утром к кофею подают!
– Стало быть, если, например, кто хочет куропатку съесть, то должен сначала ее изловить, убить, ощипать, изжарить... Только как все это сделать?
– Как все это сделать? – словно эхо, повторил другой генерал.
Замолчали и стали стараться заснуть; но голод решительно отгонял сон. Рябчики, индейки, поросята так и мелькали перед глазами, сочные, слегка подрумяненные, с огурцами, пи;кулями и другим салатом.
– Теперь я бы, кажется, свой собственный сапог съел! – сказал один генерал.
– Хороши тоже перчатки бывают, когда долго ношены! – вздохнул другой генерал.
Вдруг оба генерала взглянули друг на друга: в глазах их светился зловещий огонь, зубы стучали, из груди вылетало глухое рычание. Они начали медленно подползать друг к другу и в одно мгновение ока остервенились. Полетели клочья, раздался визг и оханье; генерал, который был учителем каллиграфии, откусил у своего товарища орден и немедленно проглотил. Но вид текущей крови как будто образумил их.
– С нами крестная сила! – сказали они оба разом, – ведь этак мы друг друга съедим! И как мы попали сюда! кто тот злодей, который над нами такую штуку сыграл!
– Надо, ваше превосходительство, каким-нибудь разговором развлечься, а то у нас тут убийство будет! – проговорил один генерал.
– Начинайте! — отвечал другой генерал.
— Как, например, думаете вы, отчего солнце прежде восходит, а потом заходит, а не наоборот?
— Странный вы человек, ваше превосходительство: но ведь и вы прежде встаете, идете в департамент, там пишете, а потом ложитесь спать?
— Но отчего же не допустить такую перестановку: сперва ложусь спать, вижу различные сновидения, а потом встаю?
— Гм... да... А я, признаться, как служил в департаменте, всегда так думал: «Вот теперь утро, а потом будет день, а потом подадут ужинать — и спать пора!»
Но упоминовение об ужине обоих повергло в уныние и пресекло разговор в самом начале.
— Слышал я от одного доктора, что человек может долгое время своими собственными соками питаться, — начал опять один генерал.
— Как так?
— Да так-с. Собственные свои соки будто бы производят другие соки, эти, в свою очередь, еще производят соки, и так далее, покуда, наконец, соки совсем не прекратятся...
— Тогда что ж?
— Тогда надобно пищу какую-нибудь принять...
— Тьфу!
Одним словом, о чем ни начинали генералы разговор, он постоянно сводился на воспоминание об еде, и это еще более раздражало аппетит. Положили: разговоры прекратить, и, вспомнив о найденном нумере «Московских ведомостей», жадно принялись читать его.
«Вчера, — читал взволнованным голосом один генерал, — у почтенного начальника нашей древней столицы был парадный обед. Стол сервирован был на сто персон с роскошью изумительною. Дары всех стран назначили себе как бы рандеву на этом волшебном празднике. Тут была и «шекснинска стерлядь золотая», и питомец лесов кавказских, — фазан, и, столь редкая в нашем севере в феврале месяце, земляника...»
— Тьфу ты, господи! да неужто ж, ваше превосходительство, не можете найти другого предмета? — воскликнул в отчаянии другой генерал и, взяв у товарища газету, прочел следующее:
«Из Тулы пишут: вчерашнего числа, по случаю поимки в реке Упе осетра (происшествие, которого не запомнят даже старожилы, тем более что в осетре был опознан частный пристав Б.), был в здешнем клубе фестиваль. Виновника торжества внесли на громадном деревянном блюде, обложенного огурчиками и держащего в пасти кусок зелени. Доктор П., бывший в тот же день дежурным старшиною, заботливо наблюдал, дабы все гости получили по куску. Подливка была самая разнообразная и даже почти прихотливая...»
— Позвольте, ваше превосходительство, и вы, кажется, не слишком осторожны в выборе чтения! — прервал первый генерал и, взяв, в свою очередь, газету, прочел:
«Из Вятки пишут: один из здешних старожилов изобрел следующий оригинальный способ приготовления ухи: взяв живого налима, предварительно его высечь; когда же, от огорчения, печень его увеличится...»
Генералы поникли головами. Все, на что бы они ни обратили взоры, — все свидетельствовало об еде. Собственные их мысли злоумышляли против них, ибо как они ни старались отгонять представления о бифштексах, но представления эти пробивали себе путь насильственным образом.
И вдруг генерала, который был учителем каллиграфии, озарило вдохновение...
— А что, ваше превосходительство, — сказал он радостно, — если бы нам найти мужика?
— То есть как же... мужика?
— Ну, да, простого мужика... какие обыкновенно бывают мужики! Он бы нам сейчас и булок бы подал, и рябчиков бы наловил, и рыбы!
— Гм... мужика... но где же его взять, этого мужика, когда его нет?
— Ка;к нет мужика — мужик везде есть, стоит только поискать его! Наверное, он где-нибудь спрятался, от работы отлынивает!
Мысль эта до того ободрила генералов, что они вскочили как встрепанные и пустились отыскивать мужика.
Долго они бродили по острову без всякого успеха, но, наконец, острый запах мякинного хлеба и кислой овчины навел их на след. Под деревом, брюхом кверху и подложив под голову кулак, спал громаднейший мужичина и самым нахальным образом уклонялся от работы. Негодованию генералов предела не было.
— Спишь, лежебок! — накинулись они на него, — небось и ухом не ведешь, что тут два генерала вторые сутки с голода умирают! сейчас марш работать!
Встал мужичина: видит, что генералы строгие. Хотел было дать от них стречка, но они так и закоченели, вцепившись в него.
И зачал он перед ними действовать.
Полез сперва-наперво на дерево и нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а себе взял одно, кислое. Потом покопался в земле — и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска дерева, потер их друг об дружку — и извлек огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика. Наконец, развел огонь и напек столько разной провизии, что генералам пришло даже на мысль-. «Не дать ли и тунеядцу частичку?»
Смотрели генералы на эти мужицкие старания, и сердца у них весело играли. Они уже забыли, что вчера чуть не умерли с голоду, а думали: «Вот как оно хорошо быть генералами — нигде не пропадешь!»
— Довольны ли вы, господа генералы? — спрашивал между тем мужичина-лежебок.
— Довольны, любезный друг, видим твое усердие! — отвечали генералы.
— Не позволите ли теперь отдохнуть?
— Отдохни, дружок, только свей прежде веревочку.
Набрал сейчас мужичина дикой конопли, размочил в воде, поколотил, помял — и к вечеру веревка была готова. Этою веревкою генералы привязали мужичину к дереву, чтоб не убег, а сами легли спать.
Прошел день, прошел другой; мужичина до того изловчился, что стал даже в пригоршне суп варить. Сделались наши генералы веселые, рыхлые, сытые, белые. Стали говорить, что вот они здесь на всем готовом живут, а в Петербурге между тем пенсии ихние всё накапливаются да накапливаются.
— А как вы думаете, ваше превосходительство, в самом ли деле было вавилонское столпотворение, или это только так, одно иносказание? — говорит, бывало, один генерал другому, позавтракавши.
— Думаю, ваше превосходительство, что было в самом деле, потому что иначе как же объяснить, что на свете существуют разные языки!
— Стало быть, и потоп был?
— И потоп был, потому что, в противном случае, как же было бы объяснить существование допотопных зверей? Тем более, что в «Московских ведомостях» повествуют...
— А не почитать ли нам «Московских ведомостей»?
Сыщут нумер, усядутся под тенью, прочтут от доски до доски, как ели в Москве, ели в Туле, ели в Пензе, ели в Рязани — и ничего, не тошнит!
Долго ли, коротко ли, однако генералы соскучились. Чаще и чаще стали они припоминать об оставленных ими в Петербурге кухарках и втихомолку даже поплакивали.
— Что-то теперь делается в Подьяческой, ваше превосходительство? — спрашивал один генерал другого.
— И не говорите, ваше превосходительство! все сердце изныло! — отвечал другой генерал.
— Хорошо-то оно хорошо здесь — слова нет! а все, знаете, как-то неловко барашку без ярочки! да и мундира тоже жалко!
— Еще как жалко-то! Особливо, как четвертого класса, так на одно шитье посмотреть, голова закружится!
И начали они нудить мужика: представь да представь их в Подьяческую! И что ж! оказалось, что мужик знает даже
Подьяческую, что он там был, мед-пиво пил, по усам текло, в рот не попало!
— А ведь мы с Подьяческой генералы! — обрадовались генералы.
— А я, коли видели: висит человек снаружи дома, в ящике на веревке, и стену краской мажет, или по крыше словно муха ходит — это он самый я и есть! — отвечал мужик.
И начал мужик на бобах разводить, как бы ему своих генералов порадовать за то, что они его, тунеядца, жаловали и мужицким его трудом не гнушалися! И выстроил он корабль — не корабль, а такую посудину, чтоб можно было океан-море переплыть вплоть до самой Подьяческой.
— Ты смотри, однако, каналья, не утопи нас! — сказали генералы, увидев покачивавшуюся на волнах ладью.
— Будьте покойны, господа генералы, не впервой! — отвечал мужик и стал готовиться к отъезду.
Набрал мужик пуху лебяжьего мягкого и устлал им дно лодочки. Устлавши, уложил на дно генералов и, перекрестившись, поплыл. Сколько набрались страху генералы во время пути от бурь да от ветров разных, сколько они ругали мужичину за его тунеядство — этого ни пером описать, ни в сказке сказать. А мужик все гребет да гребет, да кормит генералов селедками.
Вот, наконец, и Нева-матушка, вот и Екатерининский славный канал, вот и Большая Подьяческая! Всплеснули кухарки руками, увидевши, какие у них генералы стали сытые, белые да веселые! Напились генералы кофею, наелись сдобных булок и надели мундиры. Поехали они в казначейство, и сколько тут денег загребли — того ни в сказке сказать, ни пером описать!
Однако, и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!» [М.Е. Салтыков - Щедрин, Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил, Сказка. – Собр. соч. в 10-ти тт. т.8, М., 1988, стр. 317-324].
…К вопросу о бедности. И, о богатстве. О власти. И, о безвластии. И – о сущности гегелевского закона: «Раб – всегда господин своего господина; господин – всегда раб своего раба». И – об еще много чем. Но это уже всецело и исключительно зависит от способности обучающегося, читающего субъекта к распредмечиванию. И – к последующему опредмечиванию…