http://www.proza.ru/2009/12/20/790
Английский я начал осваивать только в пятом классе в Ленинграде. Едва познакомившись с языком и узнав о существовании, так называемых "артиклей", я вообразил, что таковые должны стоять перед каждым словом и предъявил сидевшему передо мной рыжему эстонцу Пунку (Пуку, как мы его звали) только что составленную свою первую чисто английскую фразу: «This is а Puk, Puk is a pig, pig is a big!». На весь класс она произвела неизгладимое впечатление!
На нашу «англичанку» Зинаиду - тоже.
Зинаида Ивановна Хрущёва, очень красивая женщина лет двадцати пяти приходила в короткой (по тому времени) юбке чуть выше колена, в кофточке с глубоким вырезом, и говорила только по-английски: «Good day children! Ху из он дьюти ту дэй? Stop talking! Listen to me!» Расклёшенный подол и рукава её длинного пальто (тоже по моде того времени) были обшиты мехом. Сильно близорукая, она очки не носила, ходила между рядами парт и, щурясь, временами заглядывала каждому через плечо. Мы делали английские упражнения и при этом неизбежно ощущали её мягкую, нечаянно прижимавшуюся к нашим спинам или плечам грудь. Случайно свесившаяся прядь щекотала наши, ни разу ещё не бритые, щёки, и мальчишечьи мысли метались, как воробьи во дворе, она же наивно - и, уверен, искренне! - не воспринимала выражения наших незрелых эмоций.
Пучеглазый Женька Пащенко по прозвищу Жабуша страдал больше всех. Никто не осваивал язык лучше него, но нам, совсем ещё зелёным, было жалко на него смотреть. Он краснел, когда Зинаида вызывала его к доске, а если она, стоя рядом с его с партой, просто обращалась к нему с вопросом, терялся ещё больше. Губы его ходили, дрожали при ответах, но стоило ей отойти, повлажневший взгляд его следовал за ней неотрывно. Любой намёк на его чувства вызывал взрыв ярости.
Особенно тяжёлые отношения у него сложились с второгодником Бабенко - вернее, вообще не сложились (у этого Бабенко я, например, впервые увидел немецкую порнографическую открытку). Он склонял всех нас – правда по-одиночке! – забравшись под первую парту, рассматривать под столом обнажённые коленки училки, Зинпиды. Было стыдно, но пользуясь её близорукостью, мы краснели и хихикали под партой вблизи от учительского стола, пока она что-то просматривала в классном журнале.
Между антиподами зрела и произошла неминуемая «стычка». Бабенко был коренастее и сильнее, хотя и ниже ростом, и Женьке здорово досталось. Второгодник вскоре исчез, а Женька безответно продолжал страдать до самого выпуска.
Выпускной вечер и есть – выпускной, и следов от вала шальной свободы в памяти почти не осталось (в моей по крайней мере). Осталась фотография класса, на которой в первом ряду рядом с нашим классным руководителем Лафером сидит наша англичанка; прямо позади неё стоит Жабуша, а сбоку мы с Пуком.
Через год на первом же вечере встречи Зинаиде пришлось воспринять водопад эмоций, восхищения со стороны всех, в том числе меня и Пука. Женьки, естественно, тоже! Ей в то время было тридцать четыре года, красивее не было во всём зале. Тоненькая, весёлая, лёгкая, остроумная, она говорила только по-английски, лишь изредка переходя на русский, и так странно и желанно было нам, восемнадцатилетним, прижать к себе – кто бы мог подумать! – свою учительницу и положить ей руку… От кавалеров не было отбоя, и наши "содруженницы" - выпускницы соседней женской школы - подозреваю, лопались от зависти и думали о ней далеко не лучшим образом.
Через двадцать лет на вечере встречи из наших учителей присутствовала только Зинаида. Отяжелевшая, даже слегка располневшая, она делала вид, что помнит всех нас. Женьки не было; метростроевец Пунк, единственный среди нас без высшего образования, из рыжего превратился в почти седого. Увидев нас рядом, она рассмеялась: «This is a Puk? Puk is a pig…» Все, как и раньше, танцевали с ней, но… Нет, это было не то! Ни тени прежнего чувства. Желанная учительница, женщина, пробудившая взрослых мужчин в мальчишках, была уже далеко не та…
Ещё через тридцать лет нас собралось восемнадцать человек; это – много через полвека после выпуска! Ни Женьки, ни Димки Пунка мы не нашли. После второй или третьей рюмки я сообщил, что мне случайно удалось раздобыть Зинаидин телефон. Был всеобщий восторг, и мобильник вырывали друг у друга из рук! Все звали её прийти, хотели поехать за ней на такси…
Голос… Голоса её никто не узнал. Чуть надтреснутый голос очень пожилой женщины, да что говорить – старушки! – соглашался, что ей радостно слышать нас, что она помнит нас всех…
Потом Витька Цветов, последний, у кого в руках побывал мобильник, сказал, что она заплакала…
http://www.proza.ru/2010/02/18/1148