Пес лежал на обочине дороги. Свет фар выхватил его из окружающей темноты. Я остановил машину и, оставив дверь открытой, подошел к собаке. Это был стаффордширский терьер тигровой окраски. Не так давно по телевизору показывали какую-то передачу про собак, там, в числе прочих, рассказывали и про эту породу. Вот я и запомнил.
Пес лежал без движения и чуть слышно поскуливал. «Живой» - кивнул я сам себе и присел перед ним на корточки. Глаза собаки были открыты. Как только я попал в его поле зрения пес приподнял морду и глухо зарычал.
- Ну-ну успокойся, я хочу тебе помочь, - как можно дружелюбнее произнес я, мягко коснувшись его спины. Рычание стало громче.
- Потерпи, потерпи - также спокойно сказал я, ощупывая его спину и задние лапы. О том, что собака может меня укусить, я почему-то не думал. После беглого осмотра картина для меня прояснилась: «Скорее всего, перебиты обе задние лапы и, похоже, сильный ушиб брюшины» - сделал я вывод и поднялся, разминая затекшие ноги. В свете фар черные глаза пса неотрывно смотрели на меня. Он перестал рычать и вновь стал тихо поскуливать.
Я сходил к машине и через пару минут вернулся, держа в руках свой старый армейский бушлат. Стараясь как можно меньше причинять страданий собаке, я переложил её на куртку и, аккуратно взяв на руки, понёс к машине. Пес был тяжёлый - килограммов пятнадцать - двадцать. Я положил его на заднее сиденье и погладил по голове. Его глаза неотрывно следили за мной. Когда я перекладывал и поднимал пса, он не рычал, лишь всё также жалобно скулил. Сев за руль, и заведя свой старенький Уазик, я двинулся в Ростов. Дорога была совсем пустая. Я взглянул на часы - двадцать минут третьего.
- Ещё бы, все нормальные люди уже спят, - усмехнулся я в усы, въезжая в Аксай.
“Это мне не спится, да и дома меня никто не ждёт. Я одинокий старик на пенсии, отставной военный хирург, полковник. Когда был молод о семье и не думал, мотался по всей стране и за её пределы. Стал старше - вдруг спохватился - да видно поздно, так и не сумел встретить ту единственную. А ещё - характер у меня сложный, вот и результат».
Я проехал спящий Аксай и выехал на трассу. Здесь тоже было пустынно. За всю дорогу до Ростова лишь две встречные машины промчались мимо.
Я повернул зеркало заднего вида, так чтобы видеть пса. В салоне было темно, но я был уверен, что собака наблюдает за мной.
На въезде в город, на посту ГАИ, меня остановили. Сонный милиционер, отдав честь, представился.
- Капитан Синяев, Гор. ГАИ.
Я протянул документы.
- Белых Андрей Владимирович, - прочитал он в правах, подсвечивая себе фонариком, и посмотрел на меня.
Я утвердительно кивнул.
- Откуда так поздно возвращаетесь?
- Из гостей, от друга, - голос у меня был уставший.
- Поздновато для гостей-то. Пожалуйста, откройте багажник.
Я молча открыл, но понемногу стал заводиться.
«Понятно, что он делает свою работу и, по всей видимости, делает её хорошо, но я устал и мне хочется домой» - примерно так думал я, пока капитан осматривал багажник. Наконец он удовлетворил своё профессиональное любопытство и, повернувшись ко мне спросил: Что в салоне?
- Смотрите, - недовольно буркнул я, открывая заднюю дверь.
Луч от фонарика упал на пса. Тот зарычал, и милиционер от неожиданности отпрянул назад.
- Кто это у вас там?
- По дороге подобрал собаку. Сбили её.
Капитан ещё раз внимательно посмотрел в документы, затем на меня, вновь в документы. Я терпеливо ждал, хотя терпение моё было внешним. Внутри я почти закипел. Особенность моего характера - легко завожусь, да долго остываю.
Наконец сонный гаишник отдал мне права и, пожелав счастливого пути, остановил ещё одного полуночника - темный джип с краснодарскими номерами.
Я кивнул, потерявшему ко мне всякий интерес капитану, и залез в кабину. Услышал за спиной прерывистое дыхание пса. «Дышит - это хорошо» - подумал я, а вслух произнёс: - Потерпи ещё немного, скоро будем дома.
Через десять минут мы и правда, были дома. Садоводческое товарищество «Заря», где располагалась моя хибара на положенных шести сотках, спало. Большинство фонарей тоже спало, лишь единицы скудно освещали раздолбаную дорогу. Я по памяти объезжал ямы и рытвины и скоро уперся в свои зелёные ворота. Жители нашего товарищества крепко спали. Только собаки, честно отрабатывая свой хлеб, заливались истошным лаем. Старая немецкая овчарка Грета, моих соседей справа - Логвиновых, даже завыла при нашем появлении. Мне стало не по себе от этого тоскливого воя.
Я отнёс пса в дом и положил прямо на кухонный стол. Меня клонило ко сну, как ни как на часах было три ночи. Но бросать собаку в таком состоянии было нельзя, да у меня, если честно, такой мысли и не возникло.
Я включил верхний свет. Пёс лежал без движения, глаза его на этот раз были закрыты. Я потрогал его - тело просто горело. Подготовив всё необходимое и вымыв руки, я приступил к операции. Несмотря на то, что я более десяти лет не оперировал, руки спокойно и профессионально делали своё дело. Уложился я в сорок минут. Промыл и смазал мелкие порезы и раны, вправил один сустав, наложил две шины на задние лапы и сделал тугую повязку-бандаж, поддерживающую ушибленный живот. За всё это время пёс ни разу не подал голос, а ему ведь было больно, ещё как больно, когда я вправлял ему сустав. Он терпел, так и не открыв глаз все сорок минут. И лишь, когда я закончил, черные, словно маслины, зрачки уставились на меня. Я на мгновение замер от увиденного - в уголках его глаз блестели слёзы.
Я принёс ему воды и немного гречневой каши, остатки от обеда. Он с трудом приподнял голову и полакал воды, к каше пёс даже не притронулся. Так и оставив его на столе, переносить просто не было сил, я умылся холодной водой из-под крана. Но это не помогло, глаза слипались. Я кое-как добрался до кровати и лёг. Но как только голова коснулась подушки, сон улетучился, мгновенно исчез, как будто и не было сумасшедшего желания спать. После тщетных попыток заснуть я оставил это бесполезное занятие и, закинув руки за голову, уставился в потолок. Прислушался. Из кухни доносилось громкое сопение. «Спит бедолага, - произнёс я про себя. Сон - это хороший признак».
Собаки за окном не унимались, лаяли беспрестанно. Грета всё также тоскливо выла. Я услышал, как сонным и злым голосом на неё рявкнул сосед - Лёха Логвинов, не особо далёкий человек с большим пивным пузом. Но овчарка не унималась. Послышалась какая-то возня. Ночью, в такой тишине всё ведь отчетливо слышно. Вой Греты сменился визгом и сразу же поскуливанием, но через мгновение и эти звуки стихли. Похоже, сосед после пары пинков, как он это делал довольно часто, закрыл собаку в будке.
Я же всё лежал без сна, думая о псе, которого подобрал на дороге. Мысли текли медленно и лениво. Глаза мои привыкли к темноте и очертания знакомых днём предметов обрели сейчас причудливые формы. «Есть в нём что-то такое, - размышлял я, - что-то совсем не собачье. И как боль он переносит, и как понимает всё. И глаза чёрные-чёрные. Глупости, - прервал я сам себя. Собака, как собака, ну чуть умнее других». И, когда тьму ночи, начал разбивать осенний рассвет, я наконец-то уснул.
Мне приснился сон: Я сижу в гостях у своего старинного друга, Антона Мохова, и как всегда мы рубимся в шахматы. Я играю белыми и проигрываю. Сдаю свои линии защиты одну за другой. Тщетно пытаюсь найти выход из сложившийся ситуации, но не нахожу его. Тупик. Вижу, с каким злорадством мой друг потирает ладони в предвкушении победы. Вот я отдал слона, следом пешку. Похоже, что победа и правда, за ним! Вдруг чувствую, не вижу, а именно чувствую, что в комнате мы не одни. Поворачиваю голову и вижу пса. Того самого, что я подобрал на дороге. На нем нет никаких бинтов и шин, он целый и невредимый сидит возле моей левой ноги и смотрит на меня. Прямо мне в глаза. И то, что я вижу в этих глазах, меня пугает. В них застыла какая-то вселенская мудрость. А за тем в моей голове раздаётся голос, лишённый каких-либо эмоций. Просто голос, который говорит мне:
- Ладью на Н4.
Я в начале не понимаю, но голос повторяет:
- Сходи ладьёй на Н4.
Я механически выполняю не в силах противиться. Антон незамедлительно отвечает, разочарованно глядя на меня. Я только что отдал вторую ладью без боя. Вновь голос в моей голове:
- Теперь пешку на С5.
До меня вдруг доходит, что со мной разговаривает пёс. Но как? Опять повторение:
- Пешку на С5.
Я делаю, как велит мне голос в голове, а на самом деле пёс - двигаю пешку. Мохов в ответ прорывается слоном к моему королю, и я вижу, что с губ друга уже готовы сорваться победные слова: «Шах и мат».
Третья команда:
- конь на Д7.
Я автоматически хожу конём, даже не вглядываясь в положение фигур на доске, слишком уж я поражён происходящим. Тут поднимаю глаза и вижу, как вытягивается лицо Антона. Опускаю уже осмысленный взгляд на поле и вижу, что я выиграл. В голове вновь раздаётся голос:
- Шах и мат.
Но вслух произношу их не я, а Антон.
- Шах и мат - бесцветным и тихим, тихим голосом.
Я выиграл. Закрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла. Выиграл не я - пёс. Слышу какой-то шорох рядом с собой. Открываю глаза и вижу удаляющуюся собаку. «Мавр сделал своё дело, мавр может уходить» - вспоминаю я очень кстати крылатую фразу. За тем поворачиваюсь к другу и вижу его насупленную физиономию, и стольник в протянутой руке. Меня начинает распирать от смеха, и я не сдерживаюсь - начинаю хохотать. Всё сильнее и сильнее и… просыпаюсь.
В комнате было светло. Сентябрьское солнце стояло в зените. «Уже день? - я резко поднялся, прогоняя остатки странного, но приятного сна и пошёл на кухню. Пёс ещё спал, его грудная клетка плавно поднималась и опускалась в такт дыханию.
“Здоровый сон - залог выздоровления» - вспомнил я любимое выражение полковника Бортника, моего учителя и друга, погибшего под Байрамом, там за рекой, в далёком 87-ом.
Кастрюлька с кашей так и осталась нетронутой, а чашка с водой была пуста. Наполнив её водой и аккуратно поставив на стол, я тихо, чтобы не разбудить собаку вышел во двор.
Сентябрь подходил к концу, как и мой пятьдесят седьмой год. Небо было бледно-голубое, разбавленное маленькими мазками перистых облаков. Солнце грело не хуже, чем в июле. Листья на деревьях оставались зелеными, и природа ещё не грустила по ушедшему лету. А я грустил. Не люблю осень. И в молодости не любил, а теперь и подавно. Чувствовал, что каждая осень, как вырванный лист из моего и так уже тощего календаря жизни.
Мысли мои вернулись ко сну. «Странный сон, я ведь вчера и правда, был у Антона, засиделся допоздна, давая другу аж два шанса отыграться. Но все три партии остались за мной, плюс триста рэ. Честно выигранные». От воспоминаний о выражении лица Мохова я улыбнулся. Я намного чаще у него выигрывал, но Антон с маниакальной настойчивостью продолжал играть и играть. Мы собирались один раз в неделю в его однокомнатной холостяцкой квартире в военгородке за Аксаем. Окно его кухни выходит на юг, и взору открывается потрясающий вид на заливные луга по ту сторону железной дороги, на блестящие, словно из ртути, нитки рукавов Дона. Красотища - не передать. Я люблю постоять в погожий денёк у окна, потягивая трубку и полюбоваться чудесным видом. Курю я так, больше для понта, как говорит сегодняшняя молодёжь, и то лишь, когда играю в шахматы.
Я прошёл в гараж, провёл ладонью по капоту своего «Уазика». Машине было почти двадцать, но я был им доволен. «Мой самый молчаливый друг», как я иногда его называл, требовал уборки. На это у меня ушло пару часов. И когда я вновь вернулся в дом, большие настенные часы в зале, пробили три. Я проголодался, но ещё больше меня интересовал пёс. Войдя на кухню, я увидел, что он проснулся и пьёт воду. Увидев меня, он оторвался от чашки и замер. Я тоже остановился у двери. Почти минуту мы смотрели друг на друга, затем я улыбнулся и произнёс:
- Привет.
Я немного замялся, хотел назвать его по имени, но имени-то я и не знал. А своё ещё не придумал.
- Привет парень, - повторил я и, подойдя вплотную, погладил пса по голове.
Тот, в свою очередь, положил морду на стол и жалобно заскулил.
- Всё будет хорошо. Будешь бегать и прыгать, как раньше, ничуть не хуже - сказал я, осматривая бандаж и наложенные шины. Когда я ощупывал его передние лапы, на всякий случай, может быть ночью чего-то не заметил, пёс лизнул мне руку. Всего лишь раз, а за тем внимательно посмотрел на меня. Это прикосновение мягкого языка, похоже, означало благодарность. Я сглотнул подступивший к горлу комок и ещё раз потрепал собаку по загривку.
***
Дни летели быстро. Осенью же это происходит ещё быстрее, как будто время спешит поскорее простится с уходящим, почти пройденным годом. Чтобы встретить год новый, молодой и быть может начать всё с начала.
Пролетел октябрь с моим днём рождения, затем и ноябрь пролил холодным дождём. Я хотя и был на пенсии, дел у меня хватало. Помимо меня и Уазика (а теперь и пса), на шести сотках жили ещё одиннадцать яблонь - моя радость и гордость. Как вы думаете собрать яблоки, деревья подготовить к зиме, продать, в конце концов, эти яблоки. Сам-то я столько не съем, компоты и варенья я не варю, не люблю возиться на кухне.
А ещё ведь одна забота добавилась - Певец. Пёс, стаффорд, что я подобрал на дороге. Он уже совсем окреп, кости срослись правильно и, что удивительно, очень быстро. Певец радостно бегал вокруг меня, виляя своим хвостом-антенной, когда я возился в саду или копался в машине.
А Певцом я его назвал, потому что, когда он окреп настолько, чтобы передвигаться самостоятельно, пёс почти каждую ночь выходил во двор и выл, задрав голову к тёмному небу. От этого воя у меня начинали болеть зубы и слезиться глаза. Я и просил его по-доброму, и ругался - всё без толку. Слава богу, что выл он не более пяти минут, затем возвращался в дом и ложился спать. Со временем, эти сеансы, как я в шутку их называл, сократились до двух раз в неделю и я, в конце концов, смирился. «Кто-то играет в шахматы до трёх ночи, кто-то воет на луну» - подумал я тогда. У меня даже возник инцидент в начале ноября с соседом. Как-то вечером он пришёл в изрядном подпитии. Калитку я никогда не запираю, так что Алексей вошёл прямо в дом, мы с Певцом, как раз смотрели новости по НТВ.
- Владимирыч - окончание он проглотил, держась за дверной проём.
- Чего тебе? - спокойно спросил я, выключая звук телевизора.
- Владимыч - в этот раз получилось ещё хуже - Твой пёс меня достал.
Его взгляд пытался сфокусироваться на мне, но безрезультатно. Я молча смотрел на соседа. Пёс, сидящий у моих ног, тоже смотрел на него.
- Ты понимаешь, о чём я говорю? - заплетающимся языком продолжал Лёха.
Я откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди.
- Чего ты хочешь? - ещё раз спросил я тем же спокойным ровным голосом.
Он кивнул и в этот момент, потеряв равновесие, чуть не упал. Но удержался и, выпрямившись вновь кивнул.
- Это… Владимыч. Заткни своего пса. А не то… - Лёха громко икнул - не то я его заткну.
Прежде чем я успел ответить, Певец сорвался с места, и через мгновенье, оказавшись возле пьяного соседа, сжал свою челюсть на его промежности. Это произошло так быстро, что я растерялся от неожиданности. Я посмотрел на Лёху и увидел в его глазах страх. Страх, похоже, выгнал весь хмель из его непутёвой башки. Певец немного придавил хозяйство соседа и еле слышно зарычал. Почему я решил, что придавил немного? Потому, что в глазах Лёхи не было боли лишь сильный испуг. По-моему, он даже перестал дышать в тот момент. Я же оставался на диване, откуда и наблюдал всю картину. Рычание стало более громким и, судя по лицу Лехи, пёс сжал его промежность ещё сильнее.
- Хватит Певец, он понял, - но пёс не отпускал, продолжая рычать.
- Ты всё понял, сосед? - обратился я к белому, как полотно Лёшке.
Тот, как припадочный, затряс головой в знак согласия. Но Певец не отпускал. Я сам уже не на шутку испугался, что собака откусит ему, что-нибудь жизненно важное. Лёха понял это по выражению моего лица и заревел. Через мгновенье Певец фыркнул и отпустил соседа, присев перед ним на задние лапы.
На светлых брюках, в том месте, где только что была челюсть собаки, расплылось тёмное пятно и в комнате запахло мочой. Я поморщился, но ничего не сказал. Сказать решил сосед, но он успел произнести только:
- Я, - как Певец вновь зарычал и поднялся на все лапы. Лёху, как ветром сдуло. Все воспоминания о нём - резкий запах мочи и кислый - алкоголя.
Честно сказать, я тогда струхнул, думал, он заявит в милицию. Он ведь и сам мент - какую-то шишку из главка возит. Но обошлось. С тех пор Лёха как меня видит, пытается спрятаться, а уж если не успевает, то испуганно кивает на моё приветствие.
Я тогда ничего не сказал Певцу, лишь с укором посмотрел на него. Думаю, он пёс понятливый, даже чересчур. Я ещё не успею сказать, а он уже делает, как будто мысли мои читает.
Первого декабря я собрался к Антохе на очередной раунд нашего шахматного чемпионата. Оставив вдоволь еды и ещё больше воды. Певец очень мало ест, но зато очень много пьёт. По началу, мне это казалось странным, но со временем я привык. Я так же не стал выключать телевизор. Пёс любил этот ящик, особенно новости. Сядет и смотрит в экран, а обрубки ушей все в движении - слушает. Как будто и правда понимает, о чём там речь. Не пёс - загадка.
В общем, всё подготовил, знаю, что вернусь поздно. Собрался выходить, а он в дверях сидит. Спокойно так сидит и смотрит на меня. А в глазах мольба - ну возьми меня с собой. Привязался я к нему за эти месяцы и стал он полноправным членом моей семьи. Я присел перед ним на корточки, погладил по его шишкастой башке и говорю:
- Куда же я тебя возьму. У Антона квартира-то маленькая.
А он всё сидит, смотрит мне в глаза, не отрываясь, своими угольками. Тут ещё начал скулить, тихо, жалобно. Ничего не оставалось, как взять его с собой. Я позвонил с мобильного телефона другу:
- Я приеду не один.
- А с кем? - голос Антона был более чем удивлённый.
- Приеду, увидишь - я прервал связь и спрятал небольшую коробочку телефона в нагрудный карман куртки. Хоть и говорят, что вредные они, эти телефоны, а зато, как удобно.
Певец сидел на переднем сидении и всю дорогу смотрел в окно. Голова его только и вертелась: взад, вперёд.
Через сорок минут мы прибыли, поднялись на последний пятый этаж, и я нажал на кнопку звонка. Антон тут же открыл, как будто стоял и ждал за дверью. Он был раза в три больше меня - русский богатырь, как называли его полячки, когда мы стояли гарнизоном под Гданьском. Очень уж любили его женщины, за всё любили, а за то… особенно. Да и он их любил, но ещё больше он любил выпить. Красный нос и звёздочки венок на лице наглядно об этом свидетельствовали. Хотя прошёл год, как он не пил, закодировался по новому индийскому методу. Пока помогало.
Увидев меня, Мохов улыбнулся. Но тут его взгляд переместился на пса и его лицо удивлённо вытянулось.
- Ты что за чудище с собой привёл? - пробасил он.
- Это не чудище, это Певец - ответил я и потрепал миролюбиво сидящего пса по загривку.
Антон всё стоял и пялился на собаку. Певец взглянул на меня, мол, что твой друг собак никогда не видел.
- Ты что никогда собак не видел? - спросил я нарочито строго. Мохов очнулся и пригласил войти. Вначале мы плотно поужинали макаронами по-флотски, затем взялись за чай. За чаем я всё и рассказал Антохе. Певец всё это время сидел у моих ног и внимательно слушал мой рассказ, как будто ему действительно было интересно, о чём я говорю.
- Я, честно сказать всегда думал, что эта порода бойцовская - медленно произнёс Антон.
- Так она и есть бойцовская - ответил я, делая последний глоток восхитительного зелёного чая.
Может, в шахматах Антоха силён и не был, зато чай заваривал отличный.
- Ну, нет, я не о том - продолжал друг - я говорю, что думал они тупые, раз бойцовские. А этот - он кивнул в сторону Певца - по-моему, совсем не тупой.
- Не тупой - ответил я и погладил собаку по голове - он классный - добавил я, обращаясь к Певцу.
Пёс поднял ко мне морду и моргнул глазами.
Наконец пришло время шахмат. Я сел, как обычно в кресло, а Антон на диван. Старый уговор, кто выигрывает последнюю партию, следующую встречу проводит в мягком велюровом кресле, а кто проигрывает, соответственно на старом жёстком диване, соблюдался. Честно сказать, все эти правила придумал не я, а Антон, я лишь кивал на его предложения. И теперь с чистой совестью, так как я чаще выигрывал, развалившись в единственно приличном предмете интерьера Антохиной квартиры, я раскуривал трубку.
Тонкая струйка белесого дыма потянулась к приоткрытой двери балкона. Я с удовольствием причмокнул и мягко произнёс:
- Начнём.
Антон уже давно сидел в боевой позе и с нетерпением ждал, когда я закончу свои ритуальные действия перед битвой. Он коротко кивнул на мои слова и ринулся в бой. Я был самоучкой, нигде профессионально не учился играть в шахматы, хотя иногда и почитывал специализированную литературу. Правда, ни одной книжки не дочитал до конца. То, что разыгрывал сейчас Антон, сильно смахивало на андалузскую атаку. По всей видимости, не только я читал книги. Методично и не спеша я садился в глухую оборону. Певец всё это время дремал рядом с креслом, а Антоха продолжал меня давить массированной атакой. Результат не заставил себя долго ждать, через двадцать минут со мной было покончено. Огромная дыра на левом фланге говорила сама за себя. И сто рублей перекочевали из моего кармана в карман Мохова. Его глаза светились от радости, но улыбку он всё же пытался сдерживать, хотя это ему плохо удавалось. Я крепко пожал ему руку.
- Недооценил я вас товарищ разведчик - миролюбиво произнес я, но укол был чувствительным. «Во второй партии разорву, но красиво» - пообещал я сам себе и принялся за реализацию намеченного плана.
Час пятнадцать - и я опять на лопатках. Ещё один стольник исчез в кармане друга. «Вот так подготовился, подлец» - про себя негодовал я. «Вот тебе и аутсайдер - Антоха Мохов» - думал я, глядя на его большое счастливое лицо. Я же был хмур, как декабрьское небо. Конечно же, я был зол, но не от того, что проигрываю, а от того, что так проигрываю.
Я взял тайм аут и вышел на балкон. На улице уже стемнело, и во дворе было пусто, лишь замёрзшие машины теснились друг к другу да ветер насвистывал свою песню. Я выбил трубку о перила и вдохнул чистый холодный воздух. Здесь он был другой, не как в Ростове, здесь он больше пах жизнью.
- Ну что, ты идёшь, мой деморализованный боевой товарищ? - весёлым голосом крикнул Антон из комнаты.
- Как он такие слова выговаривает - проворчал я, закрывая дверь балкона.
Но перед тем как начать третью - решающую партию (решающую, потому что три поражения подряд для меня слишком, а победа…что ж нужно уметь наслаждаться и такой победой), Певец попросился на улицу. Все два часа, что мы играли он, по-видимому, спал, или делал вид, что спит. Сейчас же подскочил, глянул на доску и посеменил в прихожую, где тихонько начал скулить.
- Не хочешь смотреть на моё полное фиаско? - попытался пошутить я, и добавил уже строгим голосом - не долго. После чего открыл входную дверь и выпустил пса.
Певец вильнул хвостом и был таков. Я вернулся в комнату, и мы с Антоном приступили к новой партии. Как ни странно, но развивалась она по сценарию первых двух. Я медленно, но верно садился в глухую оборону. Это был явно не мой день. Как в кошмарном сне я сдавал рубеж за рубежом. Слава богу, путь в пропасть в этот раз был намного длиннее. Я внимательно всмотрелся в расположение фигур на доске, и оно показалось мне знакомым. «Где-то я уже это видел. Где же?» - я отвлёкся от игры, сосредоточившись на воспоминаниях. «Точно это уже было, но где? Дежавю какое-то?»
В этот момент я услышал на улице собачий лай. Я подскочил и бегом пересёк комнату, рывком открыл дверь и оказался на балконе. На улице было темно, но уличные фонари своим тусклым неровным светом освещали часть двора у подъезда. Я увидел целую свору собак различных мастей, в центре которой что-то происходило и именно оттуда доносилось рычание и визг. «Певец!» - мелькнула мысль в голове, и я кинулся к входной двери, крикнув по пути Антону:
- Есть что-нибудь тяжёлое?
Друг сидел на диване и, по-видимому, не очень понимал, что происходит.
- Ну? Есть палка? - повторил я уже из прихожей.
- Да, есть в ванной - бита - очнулся Антоха.
Я кивнул и заглянул в ванную. Сквозь открытую балконную дверь доносился шум собачьего боя.
«Держись, парень» - мысленно я послал ему импульс, хватая большую деревянную биту: «Я иду». Уже на лестничной площадке в моей голове раздался чужой голос, сказавший лишь одно слово: «Жду». Я опешил и встал, как вкопанный не зная, что и подумать. Сзади на меня налетел Антон.
- Чего ты встал? Идём.
- Да, да - ответил я и побежал вниз, перепрыгивая сразу через две, а то и три ступеньки.
Ощущал я себя в этот момент лет на тридцать. Антоха же пыхтел сзади и чуть под отстал. Я выскочил из подъезда и бросился в самую гущу сражения.
Собак было никак не меньше дюжины. Они живым кольцом окружили Певца. Внешний круг почти не двигался - дрейфовал, но чем ближе к центру, тем движение было активней. В самом же центре мой пёс крутился юлой, отражая нападки дворовых собак. Всё это я увидел в те несколько секунд, что бежал к ним от подъезда.
Издав воинственный клич и подняв биту на уровень груди, я ворвался в круг. Первый удар пришёлся на хребет какой-то рыжей дворняги. Она взвизгнула от боли и отпрыгнула в сторону. Вторым ударом я, похоже, выбил не один зуб грязному ротвейлеру. Он заскулил и шарахнулся вправо. Я распихивал свору ногами, со злостью пиная четвероногих друзей человечества. Наконец я прорвался к Певцу и став рядом с ним вытянул биту перед собой. Мельком взглянул на пса, тот тяжело дышал, и из рваной раны на боку текла кровь. Собак вокруг стало поменьше, но они не уходили. Пропустив меня, собаки вновь стали плотным кольцом. Я огляделся. Собаки были самые разные, но почти все дворняги. Все они скалили пасти и рычали, истекая слюной, но их движения - порывистые, готовые в любой момент отступить, удрать в ночь, говорили об одном. Они боялись и боялись не меня. Нет - Певца! Они страшно боялись его.
Я положил ему ладонь на голову и ощутил дрожь. Он тоже боялся, но совсем по-другому. Не знаю с чего я это взял, но был уверен наверняка, что он боится не дворняг. Собаки, тем временем, ещё плотнее сжали кольцо и я, поудобнее перехватив биту, приготовился к бою. Но тут, не знаю на чьё уже счастье, подоспел Антоха, матерясь своим командным басом и, пиная свору тяжёлыми армейскими ботинками. Через несколько секунд двор опустел, как будто и не было ничего. Я наклонился к Певцу и тихо спросил, глядя ему в глаза:
- Ну как ты, друг?
Он в ответ радостно гавкнул и завалился на бок.
Я хотел взять его на руки, но меня отстранил Антон.
- Давай я.
Я не стал спорить и, позволив ему взять пса, пошёл за другом к подъезду.
- Да, шуму мы наделали, - пробормотал я, устало поднимаясь по ступенькам. Но мысли мои вдруг вернулись к тому слову на лестничной площадке. Одному слову, возникшему в моей голове, - «ЖДУ. Как это называется? Телепатия - вот как. Но почему? Как? Собака обладает телепатией? Может читать мои мысли? Ерунда какая-то».
Я так глубоко задумался, что не заметил стоящего впереди Мохова и врезался в него на полном ходу.
- Эй, рыцарь, без страха и упрёка. Совсем устамши?
- Прости. Ушёл в свои мысли. Давай я открою дверь.
- Не надо, я не закрывал.
Он положил Певца на коврик в прихожей, я тут же присел рядом и внимательно осмотрел пса. С полдюжины небольших укусов, одна довольно-таки глубокая рана на голове, за ухом и одна рваная на боку. Я промыл рану на боку перекисью водорода, а потом залил её и все остальные йодом. Пёс терпел, как партизан, даже ни разу не заскулил.
Я глубоко вздохнул, поднимаясь. Рядом стоял озадаченный Антон, потирая шею.
- Поедем мы.
- Да уж, погостили,- произнёс Мохов, продолжая потирать шею.
- Ладно, всё нормально.
Я вошёл в комнату, чтобы забрать кисет с табаком и трубку, и мой взгляд невольно упал на шахматную доску. Тут-то меня и озарило. Я вспомнил, что в ту первую ночь, когда я подобрал Певца, мне приснился сон. В той партии, во сне, расположение фигур было точь-в-точь как сейчас. Я отчётливо вспомнил все три хода, выведшие меня из тупика. Гамбит - потерять много, но, в конце концов, выиграть всё.
- Антон, - крикнул я.
- Что? - через мгновенье его голова появилась в дверном проёме.
- Мы не доиграли.
- Да ладно, в следующий раз.
- Нет, нет, давай сейчас.
- У тебя же проигрышное положение, - усмехнулся Антоха.
- Как сказать, - осторожно начал я.
- А что тут говорить? - пробасил друг, подходя к доске.
Я медленно опустился в кресло, продолжая сжимать в руке кисет и трубку.
- Мой ход? - спросил я.
Антон кивнул. Я делаю ход - ладью на Н4. Антон тут же отвечает. Я - пешку на С5. Мохов в ответ прорывается слоном к моему королю и от радостного возбуждения потирает руки. Я внимательно смотрю в счастливое лицо Антона и ставлю коня на Д7. Всё баста - гамбит состоялся. Вижу, как вытягивается лицо друга, а в глазах – нет, этого не может быть. Я торжествующе улыбаюсь и медленно, так же, как и садился минуту назад, встаю. Поворачиваю голову и вижу в дверном проёме Певца. Он смотрит на меня, не отрываясь. Я подмигиваю ему одним глазом, а он мне - двумя. Так же неспешно я одеваюсь, застёгиваю бушлат и заглядываю в комнату. Антон в задумчивости сидит на диване и смотрит на шахматную доску. Подбородком он упёрся в руки и всё его внимание там, в упущенной победе. Я не стал его беспокоить и прощаться. Мы с Певцом, без лишнего шума вышли из квартиры и направились вниз по лестнице. Я взглянул на свой старенький «Полёт» - часы показывали половину первого. В голове была какая-то каша и неразбериха, много вопросов и ни одного ответа. Во всяком случае - дельного. Пока я грел машину, спустился Антон. Вид у него был подавленный. Он протянул мне стольник, и я взял. Певец мирно лежал на пассажирском сидении.
- Слов нет - всего лишь смог выдавить из себя Мохов и махнув рукой на прощанье, нырнул в подъезд. Я проводил его взглядом.
- А ведь он обиделся, - подвёл я итог и посмотрел на небо. Звёзды продолжали прятаться за облаками. «Может снег пойти» - и только я об этом подумал, как сверху сорвались первые снежинки. Не прошло и пяти минут, как начался самый настоящий снегопад. Я забрался в машину и тронулся в путь. Снег лип на лобовое стекло большими хлопьями. Рядом спал Певец и его смешное сопение меня радовало.
Природа вокруг преображалась на глазах - меняла цвет, да так быстро, что когда, через полчаса, я вышел из машины открыть ворота своего дома, всё вокруг стало белым. Я замер на миг и огляделся.
- Красотища! - восхищённо произнёс я и тут же добавил ложку дёгтя в бочку мёда: Да только надолго ли? Завтра всё это великолепие превратится в грязно-серые лоскуты и лужи.
Певец так и не проснулся. Я не стал его будить и оставил в машине. Сам же немного перекусил и лёг спать, зная наверняка, что не усну. Мысли роились в голове, как беспокойные пчёлы. Вопросы, вопросы, вопросы. А что взамен? Лишь догадки. Этой ночью я начал подозревать, что с Певцом, что-то не так. У меня и раньше были подозрения - маленькие не связанные между собой фрагменты мозаики. Сейчас же они начали складываться в одно целое полотно. Я был уверен, что с Певцом не всё в порядке. Думаю, что он и не собака вовсе. Не знаю кто, но не собака. Мне стало страшно от неизвестности, от того, что у меня не было ответов на эти вопросы. Так я и уснул, и снился мне сон, страшный сон, потому что я несколько раз просыпался от собственного крика. Но утром, проснувшись, я не смог вспомнить ни одной детали.
С того самого дня я стал следить за Певцом. Смотреть, как он ест и пьёт, как воет по ночам на луну, как сидит и, не мигая смотрит новости по телевизору. Даже как он ходит в туалет под мои распрекрасные яблони. Так прошёл весь декабрь, но слежка не дала никаких, ну или почти никаких результатов. Он вёл себя, как самый обычный пёс. Может быть, слишком много пил и мало ел, часто бегал на двор и много спал, выл и смотрел телевизор. Всё это с большой натяжкой можно было, куда-нибудь прилепить, хотя и с большой натяжкой это никуда не годилось. Впрочем, было одно, но, для меня, как врача очень удивительное. У Певца очень быстро заживали раны. В той злополучной драке во дворе у Антона псу сильно досталось, но всё зажило через два дня. И всё-таки это не было достаточным основанием предполагать в собаке не собаку. Нет, не было повода…
Новый год мы встретили вдвоём. Я и Певец, выпили шампанского, провожая ушедший год (конечно же, я пил один). Послушали президента, его торжественную речь. Когда на экране появился Путин, пёс будто бы прилип к телевизору. Мне даже показалось, что он на какое-то время перестал дышать. Я не придал тогда этому значения, в пол уха слушая выступление главы государства. Куранты пробили двенадцать, на улице раздались хлопки фейерверков и радостные крики людей. Я печально улыбнулся. «Вот и пришёл 2004 год, ещё один год в мою и так уже тяжёлую копилку» - с грустью подумал я и не сразу заметил странное поведение Певца. Он сидел, не шелохнувшись с открытой пастью, с которой на ковёр капала слюна. Глаза его были закрыты. Я отставил недопитый бокал в сторону и присел перед ним на корточки. Коснулся рукой его спины и ощутил мелкую, но частую дрожь.
- Эй, парень? - встревожился я.
За окном продолжали греметь выстрелы салютов, производя поистине грандиозный шум и освещая ночное небо. Пёс сидел всё в той же позе, с повёрнутой в сторону окна мордой.
- Это всего лишь салют, - сказал я Певцу, думая, что причина странного поведения собаки именно в нём.
Но текли минуты и ничего не менялось. Я не на шутку испугался не зная, что и предположить, никогда не был силён в неврологии, но всё-таки это было похоже на сильный испуг. Хотя такая реакция?
И вдруг всё прошло, в мгновенье ока Певец ожил. Увидев меня рядом, он положил мне на плечи свои лапы и лизнул в нос. Я от неожиданности повалился назад, на спину, Певец же принял это за желание поиграть и прыгнул на меня, игриво рыча. Мы повозились немного на паласе, борясь друг с другом, но я быстро выдохся. Пёс же был на седьмом небе от счастья. Его голый хвост торчал вверх и чуть подрагивал. Певец всем видом показывал, что готов продолжать играть.
- Нет, нет - засмеялся я, выставляя вперёд руки.
- Хватит Певец, я устал.
Он же продолжал наскакивать.
- Всё, всё, хорошо - ты победил - я извернулся и погладил его по голове, а он поднырнул мне под руку и опять лизнул, на этот раз в щёку.
Я вновь засмеялся, отстраняя его морду рукой. Наконец он успокоился и посеменил на кухню. Я услышал, как он громко и жадно пьёт воду.
Я так привык к нему, Певец стал членом моей маленькой семьи и в глубине души я очень надеялся, что моя глупая слежка не выявит ничего, кроме того, что он самый лучший пёс. Последнее время я заметил, что стал будто бы более открытым, более улыбчивым. Одиночество накладывает свой отпечаток на всё: как ты ешь, как спишь, как ведёшь хозяйство, как общаешься с незнакомыми и малознакомыми людьми. Певец разбавил моё одиночество. Мой крепкий чёрный кофе - сливками, чуть-чуть, но вкус стал другим.
Я особо и не был затворником, хотя кого я обманываю, все одинокие люди - затворники. Даже если они общаются с другими людьми, они закрыты для окружающего мира…
Январь пролетел, побаловав нас не сильным, но постоянным морозцем и пушистым снегом - такая редкость в наши дни. К Антону я пока не ездил, нет, скорее больше не ездил. Это не было похоже на пробежавшую чёрную кошку, но что-то всё же произошло между нами. Та победа дорогого стоила нашей дружбе, так что весь декабрь и январь мы просидели дома, беспрерывно щёлкая каналами телевизора. Я пробовал вновь заинтересовать себя чтением, но терпения и силы воли хватало ровно на пятьдесят страниц. Ну не люблю я читать и всё, никогда не любил.
Если я был не занят просмотром очередной передачи обо всём и ни о чём, то сидел в своём кресле-качалке, держа в зубах незажженную трубку и подолгу молчал, уставившись на какой-нибудь предмет в комнате невидящим взглядом. В голове было пусто, как говорил Мохов, мысли пошли пощипать травку. Внутри тоже была пустота, но другая, давящая, и ощущение скорого изменения прежнего уклада жизни. Ощущение расставания. Я не знал, что всё это значило, не имел понятия, но печаль и тоска поселились в моём сердце. Певец, когда видел меня в таком состоянии, ложился у ног и начинал тихо, тихо выть.
Вот и сегодня с самого утра не было настроения, и я, сложив руки на груди, медленно раскачивался в кресле. В комнату вбежал Певец и, увидев меня таким, заскулил. Я притянул его к себе и погладил по шкуре, блестящей от мокрого снега, он успокоился, замолчал и сел передо мной на задние лапы.
- Я так к тебе привязался - произнёс я, глядя на пса.
- Ты стал моей семьёй, частью меня. Когда ты убегаешь, и тебя долго нет, я начинаю переживать и волноваться, моё настроение улучшается, когда я вижу тебя, - закончил я свой монолог, продолжая поглаживать его по голове и спине.
Певец посидел немного у моих ног и снова убежал на улицу.
Ближе к вечеру позвонил Антоха. Мы поговорили, не касаясь последней встречи, о всякой ерунде, а потом я сделал то, что мне совсем не свойственно - я извинился за ту партию. Антон, какое-то время молчал, видно опешивший от такого откровения. Но прошло несколько секунд и его прорвало: он без устали рассказывал о том, как провёл эти зимние месяцы. Про рыбалку и про охоту. Я слушал его, не перебивая, лишь кивал головой да теребил усы.
- Слушай, приезжай ко мне сегодня - сыграем. Я тебя вкусным ужином накормлю.
- Давай в десять, - не раздумывая принял приглашение я.
Мы ещё немного поболтали и Мохов отключился. Я вертел в руках телефон и думал о только что состоявшемся разговоре. Ведь извинился я не потому, что считал себя виноватым, Антон считал меня таким. «Получается, я извинился для него? А может всё же для себя?» - я пожал плечами. «Да нет, я извинился из-за нашей дружбы». Словно убрал большой камень перегораживающий ручей. Я улыбнулся - настроение моё заметно улучшилось и это не могло не радовать. Всё-таки Антон с его полуночными посиделками и шахматами тоже был частью моей жизни, без которой я чах и засыхал, как цветок без воды.
В полдесятого вечера я был готов, как и мой Уазик. Певца я решил не брать, памятуя о последней поездке. Да он и сам не сильно рвался, может быть, чувствуя или догадываясь, куда я еду. Я потеребил его по загривку и сказал, что приеду поздно, что бы он меня не ждал и ложился спать. Уже в машине, отъезжая от дома, я усмехнулся себе в усы: «Разговариваю, как с ребёнком, как с сыном».
Вечер прошёл хорошо, я выиграл две и проиграл одну, последнюю партию. Я не поддавался, просто моя голова вдруг стала занята другими мыслями, тревожными мыслями о Певце. Я медленно, но верно проиграл, не очень разочаровываясь, что следующую встречу проведу на жёстком диване. Мысли в голове не давали покоя. «Что-то не так. Что-то случилось» - вертелось в голове. Я нашёл какую-то причину, чтобы, не обидев Антона, а он сегодня был уж очень радушным хозяином, уехать как можно быстрее. Как только его дверь закрылась за мной, я как угорелый рванул вниз, держа под мышкой свёрток, запоздалый подарок от друга на Новый год. Бежал и испытывал дежа вю. Ведь это уже было два месяца назад. Тогда я бежал спасать Певца, а сейчас?
Не помню, как я доехал. Мысли мои были сосредоточены совсем не на дороге. В висках пульсировала боль, а сердце будто бы кто-то сдавливал. Я въехал в садоводческое товарищество на приличной скорости. Бедный Уазик кидало на ухабах и ямах. Как всегда, в это время большинство домов спали, вместе со своими хозяевами, уставившись тёмными провалами окон на слабо освещённую дорогу. Не доезжая чуть меньше двух кварталов до дома, я заглох. Несколько раз повернул ключ зажигания в замке, но стартер крутился в холостую. Я недоумённо уставился на датчик топлива на приборной панели, стрелка бензина лежала на нуле. «Я же на обратном пути собирался заправиться, с этой суматохой совсем забыл» - огорчённо подумал я, выскакивая из машины. Стараясь не поскользнуться, я побежал к своему дому. В голове, как заноза засела одна мысль - успеть. Куда и к чему, размышлять не было времени, и я просто бежал. Вот показался и родной забор. С непривычки у меня закололо в правом боку, и я опёрся о деревянный парапет, что бы немножко отдышаться. И в этот момент я услышал странные пощёлкивания, доносящиеся из моего двора. Забор был покосившийся и невысокий, даже моего небольшого роста хватило, чтобы заглянуть во двор. Я всего лишь стал на цыпочки и замер от того, что увидел. А увидел я Певца, сидящего на задних лапах и большую рыжую дворнягу, сидящую напротив него. Они сидели так близко друг к другу, что их морды почти соприкасались. Голова дворняги странно подёргивалась и именно она издавала эти громкие, щёлкающие звуки. Певец какое-то время молчал, а затем стал отвечать ей. Его голова так же стала неестественно дёргаться, а из открытой пасти раздались щелчки, но более глухие, чем у дворняги. Я прилип к забору, боясь пошевелиться, хотя руки и ноги уже затекли, а правую стопу начало скручивать судорогой. Но я терпел, не отводил взгляд от этого странного общения. Это и правда, было похоже на диалог. «Точно, - осенило меня, - они беседуют. Но что это за язык? Уж точно не собачий», - мысли в моей голове неслись со скоростью света. Вдруг я услышал, что тональность разговора изменилась. Щелчки дворняги стали громче и, как бы… злее, пощёлкивания же Певца, наоборот, походили на извинения. У меня судорогой скрутило и вторую ступню, но я сжал зубы от боли и не покидал наблюдательный пункт на заборе. В тот же миг Певец замолчал, его оппонент ещё что-то прощёлкал и тоже умолк. А потом я увидел ещё более чудную картину. Из глаз Певца полился сиреневый свет, заполняя всё пространство вокруг его морды, затем более яркий и точный луч ударил в глаза дворняги. Она дёрнулась, но осталась сидеть на месте. Я заворожено смотрел на это таинство несколько секунд, а потом, не выдержав боли в ногах, отцепил руки от кромки забора, и заплясал на месте, тихо матерясь. И вдруг я замер от внезапно пронзившей меня мысли - нужно помешать процессу, происходящему в моём дворе, прервать его, во что бы то не стало. Я сделал несколько неуклюжих шагов к калитке и дёрнул её на себя. Она открылась со слабым скрипом, но в ночной тишине он прозвучал, как выстрел. Сиреневый свет, похожий на облако, померк и через мгновение передо мной сидели две самые обычные собаки - Стаффорд и двор терьер. Увидев меня, Певец радостно гавкнул, а дворняга, опустив морду, засеменила ко мне. Сердце моё учащённо забилось. Я не был готов к нападению, но его и не последовало. Собака протиснулась мимо меня и исчезла за калиткой. Мой пёс тут же подбежал ко мне, виляя хвостом, но на моём лице не было и тени улыбки. Увидев мой испуг, Певец перестал изображать радость, развернулся, и как-то уж очень тяжело припадая на передние лапы, пошёл к дому.
В моей голове раздался голос:
- Пойдём.
Я вздрогнул и посмотрел на собаку, Певец повернулся. Он стоял под фонарем, и я видел, как осунулась его морда.
- Пойдём, - вновь услышал я голос в своей голове.
Я пошёл в дом вслед за Певцом. Страха в тот момент я не испытывал, только тревожное любопытство. Происходящее настолько не вписывалось в рамки привычной жизни, что казалось нереальным. Мы вошли в дом, в начале пёс, затем я. Певец припал к миске с водой и жадно пил, расплёскивая больше, чем выпивая. Я прошёл в комнату и сел на диван, в самый угол. Через секунду поднялся, чтобы сходить за трубкой и кисетом. С трудом набив трубку, я так и не смог её раскурить - начали дрожать руки. А Певец всё пил и пил, не глядя на меня, сосредоточившись на миске с водой. Наконец я раскурил трубку и глубоко затянулся. От дыма запершило горло, но я сдержал кашель. Прошла, по-моему, целая вечность, прежде чем пёс оторвался от миски и вошёл в комнату. Он привалился к стене возле телевизора и… зевнул. Мы оказались в разных углах комнаты, я, вжавшийся в диван, он по диагонали - у телевизора. Начал Певец без предисловия.
- Я не собака, не земной пёс.
Я автоматически кивнул.
- Я прибыл на Ренус Гальта, по-вашему, Землю, издалека - он выдержал паузу.
«Видимо размышляет, стоит ли мне говорить, откуда именно» - подумал я, и пёс тут же продолжил.
- Это далеко, очень далеко и название тебе ни о чём не скажет - Певец вновь замолчал на этот раз надолго.
Я его не торопил. Трубка погасла, но я оставил попытки раскурить её вновь, моё тело начала бить мелкая дрожь. Я почувствовал, как страх наполняет моё сердце. Я пытался держать себя в руках, но это было сложно.
- Успокойся, тебе нечего бояться - прозвучали в голове слова Певца.
Но это не помогло, я продолжал дрожать, как осиновый лист. Пёс поднялся на лапы и вышел из комнаты. Я услышал, как открывается и закрывается холодильник. Затем появился Певец, неся в зубах бутылку водки, которую я держал про запас. Он подошёл ко мне вплотную: с виду обычный пёс, держащий в пасти бутылку водки.
- Возьми, выпей - раздалось в голове.
Я не шелохнулся.
- Возьми и выпей - не меняя интонации, повторил голос.
- Вам землянам ведь это помогает.
Я протянул руку и взял холодную бутылку, пёс же вернулся на место у телевизора и стал наблюдать за мной. Мне долго не удавалось открутить крышку. Наконец справился. Припал губами к горлышку и начал пить. Горькая жидкость ударила в нёбо, обжигая и язык, и горло. Резкая боль пронзила живот, я скрутился, разливая водку себе на колени и на диван. Справившись с болью, я сделал ещё два больших глотка из бутылки и поставил её на пол, но не стал завинчивать крышку. В голове сразу зашумело, перед глазами всё поплыло. Через несколько секунд вернулась чёткость, а с ней и ясность ума. Страх отступил.
- Продолжим? - задал вопрос Певец, на что я с готовностью кивнул.
- Моё имя очень длинное и сложное на вашем языке. Так что называй меня, как и раньше - Певец.
Я вновь кивнул. Алкоголь медленно, но верно делал своё дело.
- Я координатор на вашей планете. Ответственный за исследовательские группы, разбросанные по всей поверхности Земли.
- Что вы исследуете? - вслух задал я вопрос.
- Ваш уровень развития и в научно-техническом плане, и в социальном.
- Для чего?
Ответа мне пришлось ждать больше минуты.
- Моя раса состоит в некоем галактическом союзе, и эмиссары на различных планетах, вроде вашей Земли, изучают цивилизации на предмет их вступления в этот союз.
- Ты такой эмиссар? - догадался я. Но Певец молчал.
- И что же мне делать, когда я всё знаю?
- Жить, как и прежде. Ездить в гости к Антону, играть в шахматы.
- Как будто ничего не произошло?
- А ничего и не произошло, если и произойдёт, то ближе к лету.
- А что произойдёт? - ладони вмиг стали влажными.
- Если вы соответствуете требованиям для вступления, то к вашим правительствам будут направлены официальные делегаты из расы Тьюр-и. Если нет… - он на мгновенье умолк.
- Если нет, мы исчезнем с вашей планеты. Улетим выполнять следующую миссию.
Вопросов у меня пока больше не было. Руки перестали дрожать и страх, кажущийся сейчас глупым и неуместным, пропал. Может, подействовал алкоголь, а может и нет. Я раскурил трубку с первой попытки и вновь услышал в голове голос Певца:
- Может, сыграем в шахматы? Очень увлекательная игра, у нас такой нет.
Я аж поперхнулся дымом. Посмотрел на часы - четверть третьего.
- Сыграем - ответил я и полез за доской.
Три часа и пять, проигранных мной партий. Не очень утешительный результат. Глаза слипались, но душа упорно требовала реванша. Певец молча давал мне шанс, и я вновь проигрывал. После пятого поражения я сдался.
- Как ты выигрываешь? Ведь эта игра тебе не знакома? - я был раздосадован.
- Я читаю твои мысли.
Вот так просто и легко: «Я читаю твои мысли». Четыре слова. Я мгновенно вскипел, даже начал заикаться от такой наглости.
- К… как чи…читаешь мои мысли? Но это ведь не честно.
- Почему? - похоже, он был удивлён.
- Моей задачей было выиграть, и я выиграл.
- А процесс? Сам процесс, ведь здесь интерес.
- Нет, результат.
На какое-то время в комнате и в моей голове наступила тишина, я обдумал услышанное, потом спросил:
- Вы …, ваша раса все такие?
- Да, - ответил Певец.
Я тяжело вздохнул.
- Давай спать, я просто валюсь с ног от усталости.
И, правда, я еле, еле добрёл до спальни и рухнул на кровать. Коснулся подушки я уже во сне.
Когда я проснулся на следующий день, всё было по-старому: никакого голоса в голове и рассказов о внеземных исследователях и координаторах. Певца нигде не было: ни дома, ни во дворе. Лишь, как обычно, пустая миска из-под воды и полная с едой. Я какое-то время бесцельно блуждал по дому, то включая, то вновь выключая телевизор. Пытался отвлечься и отрегулировать карбюратор в машине, но всё валилось из рук. Мысли упорно возвращались к разговору с Певцом. Хотя это и походило на самую, что ни на есть фантастику, я точно знал, всё произошедшее вчера - правда. Это не было плодом моего переутомлённого воображения или хронического недосыпания, в последнее время. Всё это было взаправду.
На улице потеплело, капризы ростовской погоды. Сейчас, в феврале, столбик термометра поднялся до +8 по Цельсию. С крыш капало, и снег стал похож на грязную, обожженную вату. Я накинул любимый бушлат, и сел на ступеньках веранды, с трубкой в руке. В последнее время я стал много курить. «Но и время-то необычное» - оправдывал я сам себя. Дымящаяся трубка помогала мне сосредоточиться и направить мысли в нужное русло. Хотя разумом я и понимал, что это всего лишь психологический приём, который применяет мой организм, чтобы получить ещё одну дозу табака. Тем не менее, приём сработал и в этот раз, я с удовольствием раскурил трубку.
На улице пахло весной. Но я знал, что погода у нас переменчива и ещё могут задуть такие вьюги, что мало не покажется. И всё же было приятно. Сидя на крыльце, я пытался вспомнить весь вчерашний разговор. До мельчайших подробностей.
«Певец сказал, что он координатор исследовательских групп на Земле. Угу. Дальше… исследования проводятся на предмет вступления нашей цивилизации в некий галактический союз. Всё это пока похоже на правду, если я действительно не свихнулся от одиночества и старости». Я выпустил сизый дым в серое небо. «Дальше, по-моему, он сказал, что в начале лета исследования будут закончены, и по их результатам будет ясно, достойны ли мы войти в этот союз или нет». Я усмехнулся, мы люди такие и есть: самонадеянные и самоуверенные, надменные и циничные. Вот и я … «Ладно, о деле. Затем он сказал, что если мы получим какой-то коэффициент, то представители этого самого союза официально посетят Землю. Если же нет, ну если мы ещё не так развиты, по некоторым показателям, нас также тихо покинут, как и пришли. Оставят вызревать, так сказать». Я вновь усмехнулся, но почему-то мне было не весело. Вроде всё сказанное было похоже на правду, и всё же что-то было не так. Я это чувствовал. Мысленно вернувшись к началу разговора, я прокрутил всё заново, как плёнку в магнитофоне. Всё как будто гладко, и никакого изъяна, но изъян всё же был. В чём-то Певец меня обманул. Я попытался отвлечься и переключить мысли на что-нибудь другое, но ничего не получалось.
«Он телепат, это и ежу понятно», - решил я размышлять логически. Тело собаки им подходит по форме, то есть раса Певца похожа на собак? Я представил, в очередной раз, удивившись своему богатому воображению, как разные там овчарки, ротвейлеры, таксы, разгуливают по улицам кто в одиночку, кто парами. Кто-то одет в костюм, а кто-то в джинсах и свитерах - не удержавшись, я рассмеялся. Да уж, собачья цивилизация! Нет, скорее всего, они совсем не похожи на наших четвероногих друзей. Интересно, а что они едят? Певец очень много пьёт и почти ничего не ест, а это значит? Ни черта это не значит, одни вопросы и догадки. Никаких ответов. На улице начало темнеть. Трубка потухла, а я опять этого не заметил. «А что если я обращусь в компетентные органы? В какие, отдел по вторжению инопланетян?». «Всё, на что ты можешь рассчитывать» - сказал мне мой внутренний голос - это провести остаток жизни в дурдоме. Да, это точно, мне никто ведь не поверит. Никто. Стоп, а если рассказать Антону, он ведь мой друг, всё объяснить? Что объяснить? - вновь в разговор вмешался мой внутренний голос. Хочешь потерять близкого друга? Валяй. Да, никто не поверит. В подтверждение моих мыслей, чужой голос в голове добавил:
- Это уж точно.
Я поднял голову, и увидел, стоящего в проёме калитки Певца.
- Ты где был? - вместо приветствия задал я вопрос.
- Решал кое-какие неотложные дела - ответил пёс.
- Эти? - я показал пальцем в небо.
Певец кивнул головой.
- Есть хочешь? - вновь спросил я.
- Пить.
Я прошёл в дом и налил ему полную миску. Он жадно и быстро всё вылакал и попросил ещё. Я повторил. Вторая исчезла так же быстро, как и первая. Пока он пил, я внимательно за ним наблюдал, и заметил порванное ухо, на самом кончике, с корочкой запёкшейся крови.
- Ты где был?
- Я же сказал, были неотложные дела, - ответил Певец, не отрываясь от миски.
- Разбирался со вчерашней дворнягой?
Пёс дёрнулся, как будто его ударило током. Посмотрел на меня своими глазами-угольками.
- Откуда ты догадался?
- У тебя порванное ухо, и ты… - замялся я, не зная, как продолжить - в общем, провёл логическую цепочку. А кто эта дворняга?
- Да так, один недруг из стабилизационного совета.
- Откуда?
- Не важно. Давай лучше в шахматы сыграем.
- Не, не буду.
- Почему? - по-моему, он искренне удивился.
- Ты читаешь мои мысли и знаешь все ходы наперёд, а я не могу защититься и прочитать твои мысли. Так что я изначально в проигрышном положении.
Певец замер над миской, видимо размышляя над моими словами.
- Хорошо, я не буду читать твои мысли, - ответил он.
- Дай честное слово.
- Что?
- Просто скажи: Даю честное слово.
- Зачем?
- Так надо.
- Даю честное слово.
И что вы думаете, три партии остались за мной.
В полночь певец вышел во двор и завыл, тоскливо и печально.
* * *
Мы были странной семьёй. Мои ощущения сложно передать словами. Когда пёс спал, я смотрел на него и ощущал внутри теплоту и нежность к нему, как к ребёнку. Когда же он бодрствовал и общался со мной при помощи телепатии, отношение моё было более чем осторожное. Так мы прожили ещё три недели. К Антону я не ездил, когда он звонил, я ссылался то на недомогание, то на занятость. Мне было жалко друга, но выхода у меня не было. Я не мог ему всё рассказать. «Потом, когда всё устаканится, я опять начну ездить к нему и, может когда-нибудь, всё расскажу. Но не сейчас» - думал я, но самому почему-то в это не верилось.
Я превратился в пытливого школьника. Вопросы сыпались из меня, как из рога изобилия. Мне было интересно всё: сколько часов в сутках на планете Певца, какого цвета там небо, как он сам выглядит по-настоящему и так далее, и тому подобное. Певец охотно отвечал, давая подробные и терпеливые ответы. За эти три недели вопросов и ответов у меня сложилось достаточно полное представление о жизни Певца на его родной планете, о самом укладе жизни, о правилах и законах, о природе. Не всё конечно было понятно и не на всё хватало воображения, но всё было чертовски интересно. Так интересно, что я, в конце концов, решил написать роман. Меня моя же мысль о сочинительстве вначале поставила в тупик - в школе я хромал в написании сочинений, так как не обладал достаточным воображением. Сейчас же я себя не узнавал. Образы в голове от рассказов Певца были чёткими и объёмными, с полным спектром цветов и ощущений.
Однажды вечером я задал вопрос, который мучил меня давно, но я считал его нелепым и поэтому не решался раньше его задать.
- Ты как-то изменил меня? - спросил я осторожно.
Пёс, лежащий перед телевизором, поднял голову и посмотрел в мою сторону.
- Так ты изменил меня? - повторил я вопрос.
- Только твоё воображение, - ответил Певец. - Я просто усилил его, чтобы ты мог воспринять, то, что я рассказываю тебе. Усилил твоё восприятие окружающего мира.
- Но как?
- Каждый род на моей планете обладает каким-либо даром. Мы можем расширять воображение. У меня это происходит спонтанно, неосознанно. Моё мозговое излучение в течение пяти месяцев накладывалось на твои биоритмы и постепенно меняло их.
Я молчал, поражённый услышанным. Просто не знал, что и сказать. Остаток дня мы просидели перед телевизором, попеременно смотря то фильмы, то развлекательные передачи. Певца интересовало всё, что касалось нашей планеты, но всё же, по его собственному признанию, просмотр передач был больше развлечением, чем работой.
Около десяти вечера, я оставил его, внимательно следящим за кровавой дуэлью Шварценеггера и воина-инопланетянина в фильме «Хищник». Хотелось спать, и я незамедлительно лёг. Всю ночь мне снилась какая-то белиберда, как, впрочем, и во все предыдущие ночи наступившего года. Что-либо разобрать в них было сложно, и сны так быстро растворялись в моей памяти, что ещё до конца не проснувшись, я уже мало что помнил.
Проснулся я в пять по нужде, увидел светящиеся цифры на электронном будильнике. Певец так и уснул возле телевизора, положив морду на передние лапы. Сходив в уборную, я вновь лёг и тут же провалился в сон. Мне снились цифры, точнее дата - четвёртое марта 2004 года, только это и больше ничего. Буквы и цифры возникли во сне из ниоткуда. Чёрные, неровные они висели в пустоте, чуть покачиваясь в разные стороны.
Проснулся я с головной болью. За окном был день, но это можно было определить лишь по часам. На улице под низким свинцовым небом, хлестал дождь, выбивая на крыше замысловатую дробь. Кроме боли в голове ото сна осталось ещё кое-что: 04.03.2004 года.
Певец всё ещё спал, всё в той же позе что и уснул. Я, стараясь не шуметь, вышел на крыльцо в одних трусах и сразу замёрз. Дождь неистово колотил землю крупными каплями, воздух был тяжёлым и непрозрачным. Всё тело моё покрылось мурашками, но я не уходил, стоял, глубоко вдыхая свежий воздух. У меня и раньше были головные боли спросонья, но пять минут, проведённых на воздухе, были лучшим лекарством. Вот и сейчас я чувствовал, что боль отступает, освобождая место воспоминаниям из сна. Но как я ни старался, кроме даты ничего вспомнить не мог.
- Ну, всё, хватит утреннего моциона, - произнёс я, поёживаясь, и вернулся в дом.
Любопытство и какая-то внутренняя тревога заставили меня разбудить собаку. Пёс ещё моргал сонными глазами, когда я задал ему терзавший меня вопрос.
- Что означает 4 марта 2004 года?
Певец мгновенно поднялся, даже подскочил на лапы и уставился на меня.
- Откуда ты знаешь? - ответил он вопросом на вопрос.
- Мне приснилось.
Повисла тишина, лишь шум дождя за окном вносил в неё диссонанс.
- Почему ты не отвечаешь? - вновь спросил я, в какой-то миг, осознав, что этот вопрос важен не только для меня, но и для всего человечества.
Пёс посмотрел на меня снизу-вверх и сел на задние лапы. Он продолжал молчать в моей голове и не отводил от меня взгляда своих чёрных, совсем не собачьих глаз. Певец ничего не говорил, но я уловил в его мыслях тревогу.
«Боже, как я слышу его мысли?» - мелькнул в голове немой вопрос. Пёс вновь подскочил на лапы.
- Ты можешь читать мои мысли?
- Нет, слов я не понимаю, лишь оттенки, тональность, - я сам был не меньше собаки удивлён этому.
- Так что же произойдёт 4 марта этого года, ты скажешь мне, наконец, - гнев, мгновенно возникший во мне, наполнил мой голос.
- Это час икс, - очень тихо его слова прозвучали в моей голове.
Я не знал наверняка, но почувствовал, вновь уловил в его голосе эмоциональное оформление, которое сопровождало этот ответ. И я понял, осознал, что это конец. Конец всему. Мне стало трудно дышать, голову наполнил какой-то шум. Я ухватился за стену, чтобы не упасть. Певец понял, что я понял о каком часе «икс» он говорит.
- Андрей! - он редко называл меня по имени.
Я сполз по стенке на пол и теперь сидел, свесив голову на грудь. Шум в голове сменился пульсирующей болью.
- Андрей! - Певец подошёл ближе, почти вплотную. Его морда была на уровне с моим лицом.
- Ты обманул меня, - прохрипел я, поднимая голову. Злости почему-то не было, лишь осознание неизбежного, и реальная физическая боль во всём теле.
- Нас… вы… - я не знал, как это, ЭТО, сказать. Мысли путались.
- Вы нас уничтожите? - выпалил я наш приговор, заранее зная ответ.
- Да.
- Но почему? - мне вновь не хватало воздуха.
- Почему, Певец? - я тоже редко называл его по имени. По его земному имени.
- Есть законы, по которым живёт и развивается Галактический Союз, - это было начало длинного рассказа, и я собрался с силами, готовый выслушать его до конца.
- Находя планету, с развитой цивилизацией, Союз направляет на неё нас - исследователей и координаторов. Мы не один год изучаем, очень тщательно и досконально, все аспекты данной цивилизации или расы. Во всех областях: и институт семьи, и чувственно-эмоциональные показатели, и экстрасенсорные способности, и агрессивность, и коллективный разум, и много чего другого. Каждый исследователь отвечает за свою область и они, после сбора данных передают их мне, а уже я отправляю их на корабль.
- Воем, - вставил я.
- Да, - подтвердил он и продолжил: По прошествии исследовательского периода, все переданные данные на орбитальный корабль, обрабатывает, скажем, близкий родственник вашего компьютера, только у нас это живое существо, и выдаёт коэффициент жизни. Если он равен 13 и выше, то цивилизации или расе, как я и говорил раньше, предлагается вступить в Галактический Союз, со всеми вытекающими из этого плюсами и привилегиями. Те же, кто набрал меньше 13, подлежат стерилизации.
- Что это значит? - я не смог унять дрожь в голосе.
- Это значит, если планета обладает мягким климатом, по меркам Союза, то всё население планетоида, уничтожается вместе с продуктами цивилизации, оставляя на поверхности, лишь естественную природу: флору и фауну. Если же планета…
- Для чего? - перебил я Певца, зная наверняка, что наша Земля обладает мягким климатом по меркам Галактического Союза.
- Для других рас, входящих в наш Союз, но по какой-то причине потерявших или покинувших свою родную планету.
- И это всё…
- Это произойдёт 4 марта 2004 года, - подвёл итог Певец.
Я сидел на полу, раздавленный и оглушённый. Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем я опять стал нормально соображать. Певец тоже сидел рядом, и всё это время смотрел на меня.
- Какой коэффициент у нас? - выдохнул я.
- Это секретн… - начал, было, пёс, но я грубо его оборвал.
- Перестань. Скажи какой?
- 11,8.
- Чего нам не хватило? В каких областях низкий показатель?
- Это…
- Говори, - сорвался я на крик.
- Самый большой отрицательный коэффициент по агрессивности.
Я закрыл глаза и как-то обречённо кивнул головой.
На душе было хреново и до чёртиков хотелось напиться, чтобы хоть на какое-то время забыть об этой ужасной правде. Я поднялся и старческой, шаркающей походкой подошёл к холодильнику. Открыл дверцу и задал ещё один вопрос:
- Это будет страшно или мы просто исчезнем?
- Не знаю. Моя работа, ведь, исследования. Но думаю, это будет страшно.
Мне показалось или Певец оправдывался передо мной? Может быть, мне действительно хотелось услышать сочувствие?
В холодильнике водки не было, только красное сухое вино. На душе стало ещё хреновей. Я стал одеваться.
- Ты куда? - спросил пёс, включая телевизор лапой.
- За водкой - буркнул я, выходя на веранду.
Дождь прекратился, но серые свинцовые тучи всё так же болтались низко над головой, царапаясь о кроны деревьев. Лужи, лужи - почти нет свободной от воды земли. И всюду грязь - своеобразный эквивалент снега в Ростове. Хорошо, что я одел резиновые сапоги, и теперь браво вышагивал напрямую к магазину.
Во всё произошедшее верилось и не верилось одновременно. Собака-инопланетянин, какие-то исследования, коэффициент, решающий жить цивилизации или умереть. Глядя на окружающий мир, на покосившийся забор, на пьяного соседа - Лёху, который еле переставлял ноги, держась за тот самый забор, чтобы не упасть - мысли о том, что меньше чем через неделю, нас уничтожат, сотрут как мел со школьной доски, казалась не то, чтобы абсурдной, нет, просто идиотской. Но ощущение неизбежного финала уже накатило на меня, проникло в душу и отпускать совсем не собиралось.
Не знаю, чего ему это стоило, но Лёха меня узнал и вместо приветствия, заплетающимся языком произнёс:
- Сосед… ты это, собаку свою замолчи. Она мне спать мешает, - он громко икнул и матюгнулся: А то я… это… при… при…, - ему никак не давалось это слово: В общем, убью суку.
Я хмуро смотрел на него.
- Всё сказал?
Он кивнул.
- Во-первых - это не сука, а кобель. А во-вторых - пошёл ты на … - именно туда я его и послал.
Его лицо пошло пятнами, а на губах выступила слюна. Он сделал шаг в мою сторону, оторвав руки от спасительного забора. Это и стало его большой ошибкой. Без опоры (ноги на земле - не в счёт), сосед закачался и рухнул, как полено лицом в грязь, рядом со мной. Это выглядело так комично, что неожиданно для себя я расхохотался. Внутреннее напряжение, сковывавшее меня последние часы, тут же спало. Мне даже стало легче дышать. Я помог соседу подняться, весь при этом перемазавшись грязью. Установив его руки, вновь на забор, я, не оглядываясь, продолжил путь к магазину.
И правда, страх, парализовавший меня, спрятался куда-то вглубь. «Придёт день и будет пища» - вспомнил я слова мудреца. Взяв в магазине три бутылки перцовки, я отправился обратно, по дороге обогнав ну очень пьяного и очень грязного соседа.
Певец, как обычно, лежал перед телевизором и смотрел свои любимые новости на НТВ. Я заглянул в экран: кого-то, где-то опять то ли убили, то ли похитили, то ли взорвали.
«Да уж, - мелькнула у меня своевременная мысль, - наши СМИ - отличная визитная карточка планеты».
Пес, конечно же, прочитал мои мысли и, подняв морду, посмотрел в мою сторону.
- Не понял? - услышал я в голове.
- Не важно. Смотри, - махнул я рукой.
Набрав всякой снеди и одну бутылку перцовки, я закрылся в спальне и приступил к подготовке к концу света.
Два последующих дня я помню смутно, словно в тумане. Я всё время пил, когда не пил, то спал. Но спал, тоже урывками. Иногда в поле зрения попадал Певец, со своим неизменным вопросом: Что ты делаешь?
И я всегда отвечал одно и то же, дико скалясь и прищуривая один глаз: Готовлюсь.
Он уходил, а я продолжал пить и спать. Ни о чём не думать. НИ О ЧЁМ!
Следующий раз я проснулся ночью. Просто за окном стояла темень, а из гостиной доносилось громкое сопение Певца. Голова напоминала барабан, нет, целую ударную установку, в которую лупили что есть силы. Я осторожно опустил ноги на пол и встал. Всё завертелось, закружилось вокруг, и я чуть не упал. Медленно, шаг за шагом я двинулся в сторону кухни. При каждом поднятии ноги в голове взрывались тысячи маленьких атомных бомб. Меня мутило, живот давал довольно болезненные позывные о состоянии желудка. Но я шёл вперед, и я был трезв. Прошёл мимо спящего Певца и зашёл в ванную. В зеркало смотреть не хотелось, и я сразу залез под душ. Тёплая вода привела меня в чувство, правда для этого пришлось провести под ней около часа. Мне действительно стало лучше. Голова не прошла окончательно, но острая, сводящая с ума, боль сменилась глухой и локальной в правом виске. Меня подташнивало, но всё же я думаю больше от голода, чем от выпитого. Я достал из холодильника всё, что было съестного, и как сумасшедший набросился на еду. Пытался есть медленнее, тщательно пережевывая, но не получалось. Я запихивал в рот большие куски, запивая её простой водой. Через пять минут желудок довольно заурчал. Закрыв холодильник, я посмотрел через окно на звёздное небо. Тут же вспомнил все, и грусть вновь полилась в меня, как сироп в чай, тонкой струйкой, но заполняя всё тело. На стене, возле кухонного стола, висел отрывной календарь. На крайнем листке стояла дата: 27 февраля.
«Сколько же дней я пил?» - задумался я, пытаясь хоть что-то вспомнить, но всё безрезультатно. Оставалось лишь гадать. «Если я пил два дня, то сегодня - 2 марта. А если сегодня 2 марта, то мне, как и всему человечеству, осталось жить меньше двух дней». Злость вдруг вскипела во мне, но тут же потухла, так и не превратившись в бурю.
- Что толку сотрясать воздух? Лучше ведь от этого не станет, - я пытался быть разумным, но в тот же миг в голове возникла дикая, просто сумасшедшая идея.
«А если я убью его? Ведь он главный координатор на нашей планете» - моя улыбка очень уж смахивала на оскал. Я кивнул сам себе и собрался идти в гараж за топором. Почему топор, я не знал, но нужен был именно он. В голове, как заноза, засела мысль, что если я это сделаю, все беды для Земли, касательно уничтожения извне, останутся в прошлом. В тот момент я был на тысячу процентов уверен в своём решении. Я был одержим. Но пока я дошёл до гаража, сомнения начали одолевать меня. Я вспомнил, как подобрал пса, тогда, в конце сентября. Он стал мне родным и то, что внутри было совсем другое существо, не особо что-то меняло. Я всё же нашёл топор, но даже не коснулся его. Стоял и смотрел, как он лежит на верстаке, а лезвие поблескивает в свете лампочки.
Я вернулся в дом и мягко, стараясь не скрипеть, чтобы не разбудить собаку, сел в своё любимое кресло-качалку. Глубоко вздохнул, откинул голову назад и закрыл глаза.
- Если меня не станет, Союз пришлёт нового координатора, - в голове прозвучали слова Певца, но глаз я не открыл.
- Я могу предложить тебе покинуть Землю вместе со мной. Моего статуса хватит, чтобы сделать одно исключение.
В тот момент глаза мне всё-таки пришлось открыть. Какие чувства я испытал в тот миг, какие ощущения? Наверное, злость.
- Я побегу и буду смотреть, как гибнет Земля?
- Не Земля - земляне.
- Для меня это одно и то же.
И после короткой паузы я добавил:
- Нет, Певец, я остаюсь.
- Андрей, ты хорошо подумал?
Я вновь закрыл глаза и помассировал указательными пальцами виски. Уже с закрытыми глазами я ответил:
- Тут не о чём думать, я остаюсь.
По звуку я понял, что пёс поднялся и посеменил к выходу. Затем, через минуту, со двора донёсся уже знакомый мне, вой-плач. В эту ночь его вой длился дольше обычного. Я давно уже догадался, что это никакой не каприз природы, а самый обычный сеанс связи, только односторонний, с Земли на орбитальный корабль. Я всё это время сидел в кресле, периодически потирая виски. Этот сеанс связи продолжался не меньше получаса. Может мне и показалось, но сегодня вой был другой.
Наконец пёс вернулся в дом.
- А если вместо меня ты заберёшь несколько человек? - начал было я робко.
- Нет, - тут же отрезал Певец. - Только ты, только…
Но не успел он договорить, как входная дверь с грохотом отворилась и в проеме показалась взлохмаченная голова соседа, а затем и сам сосед, Алексей Логвинов. Он опять был пьян и в руке держал ружьё, старую двустволку.
Я почувствовал, как напрягся Певец, изготавливаясь к прыжку. От собаки до соседа было не меньше пяти метров, но в тот миг я понял, что даже несмотря на то, что Лёха пьяный и с координацией и реакцией у него сейчас неважно, выстрелить он успеет. Я видел, как сосед поднимает ружьё и направляет его в сторону пса, а Певец приседает на задних лапах готовый вот-вот прыгнуть. Времени совсем не оставалось, и я принял решение. Как можно громче я крикнул первое, что пришло на ум:
- Эх, сейчас бы солёных огурчиков.
Ствол дрогнул в руках Лехи, и он перевёл взгляд на меня, пытаясь найти фокус. Певец чуть дёрнул головой в мою сторону, но не развернулся совсем.
«Плохо, - мелькнула мысль в тот момент, когда я отталкивался руками от ручек кресла. - Могу не успеть».
Но я всё же успел. Рухнул на Певца в тот самый момент, когда его передние лапы оторвались от пола, и он почти прыгнул. Я упал, словно орёл с небес падает на свою жертву, подминая под себя пса. Певец взвизгнул от неожиданности совсем по-собачьи, не ожидая от меня такого хода. Моё тело накрыло пса почти полностью, когда прозвучал выстрел. В закрытом помещении он больше походил на раскат грома, бабахнувший над самой головой. Уши заложило и обожгло спину в районе лопатки. Боль была резкая, словно тысячи маленьких иголок впились в моё тело. Я продолжал по инерции заваливаться вперед, всё сильнее придавливая пса и каким-то чудом ухватив его за задние лапы. Я чувствовал его ярость, она пульсировала в моей голове. И я понимал, что если отпущу Певца, то сосед не проживёт и минуты. Хватка моя начала слабеть, да и пёс был посильнее меня, что бы я мог долго его удерживать. Из последних сил, держа его за лапы, я мысленно крикнул - Нет, - вложив в этот призыв, в эту просьбу всю свою душу.
В этот момент, что-то упало в кухне, похоже, ружьё, а вслед раздался мат соседа. Лёха нетвёрдой походкой направился к нам. Певец зарычал и дёрнулся, пытаясь освободиться, но я держал, как мог. Подняв, вдруг, ставшую вмиг тяжёлой, голову, я крикнул соседу:
- Не подходи. Позвони в скорую, только быстро.
Правда, я больше хрипел, чем кричал, но сосед услышал. Он испуганно кивнул и попятился к выходу, не сводя глаз с моей спины. Певец продолжал рычать и вырываться, и я разжал одну руку, чувствуя, как боль и что-то мокрое растекается по спине. Силы оставили меня и разжав вторую руку я отпустил пса. Успел лишь произнести:
- Не трогай его, я сам. У него дети.
После чего я закрыл глаза и соскользнул в чернильную темень.
* * *
Очнулся я в большой просторной комнате с высокими потолками и матовыми плафонами, засиженными мухами. Я лежал на спине, левая рука была туго прижата к телу. Я попытался приподняться при помощи правой руки, но не смог, боль в спине заставила меня тут же прекратить всякие попытки. Мне оставалось довольствоваться исследованием окружающего пространства при помощи поворота головы.
Слева стояли две пустые и заправленные кровати, а справа одна, но с пациентом. Его голова была полностью скрыта бинтами, через которые в области лба проступала кровь. Я приподнял голову и посмотрел вперёд. Через широкий проход, с одной стороны заканчивающийся дверью, а с другой тумбой, со стоящим на ней работающим телевизором, шёл ещё ряд кроватей. Их так же было четыре, и две были заняты. Один из больных - розовощёкий здоровяк, увидев, что я пришёл в себя, улыбнулся мне.
- Привет, сосед, - радостно произнёс он, продолжая лыбиться.
Мне вдруг стало любопытно, что он здесь делает. С таким румянцем на щеках парень совсем не походил на больного. Да и слово сосед вызвало в душе не совсем приятные ассоциации. Я всё же поднял свободную руку в знак приветствия. Он тут же потерял ко мне интерес и отвернулся к телевизору. Экрана телевизора мне не было видно, но звук был громкий и я хорошо слышал диктора: - … не могут дать никаких объяснений. Правоохранительные органы так же отказываются от каких-либо заявлений.
Я напряг слух и стал внимательно слушать девушку. И не один я, со мной сосредоточились на телевизоре и розовощёкий здоровяк, и ещё один сосед по палате, по ту сторону прохода.
Тем временем диктор к кому-то обращалась:
- Павел, скажите есть ли какие-то предварительные цифры, сколько пропало собак?
- По предварительной оценке, только в Москве и Московской области пропало более двух тысяч домашних собак. Но о более точной цифре говорить рано.
- Какое сегодня число? - спросил я у соседа, чувствуя, как неестественный холод сковывает тело.
- Пятое, - улыбаясь, ответил здоровяк.
«Почему он постоянно лыбиться, дурак что ли?» - подумал я и в этот момент, сосед, словно услышал мои мысли, перестал улыбаться. Дверь в палату с лёгким скрипом открылась, и на пороге появился вначале один доктор, затем ещё и ещё.
«Вот почему перестал улыбаться розовощекий» - догадался я, когда первый доктор, по всей видимости, главврач, начал отчитывать нерадивого больного за очень уж громкий звук. Закончив свою назидательную речь, главврач, а им оказался немолодой уже мужчина с гладко выбритым лицом и очках без оправы, повернулся ко мне. Как по команде повернулась ко мне, и вся его свита. Мне стало даже неуютно под их пристальными взглядами.
- Ну что, голубчик? - он сменил гнев на милость и голос его стал мягче и вкрадчивее - Как себя чувствуем?
- Болит - сморщил я нос.
- Болит, это хорошо. Если ты утром проснулся, а у тебя ничего не болит, значит, ты умер, - выдал доктор каламбур, и сам засмеялся.
Тут же, вновь, как по команде, засмеялись и остальные.
“Видно дед их здесь строит, не дай бог» - подумал я, не сводя взгляда с главврача.
Тот еще, какое-то время поспрашивал меня о болевых ощущениях, попросил сжать кисть левой руки, за тем, непонятно зачем, и правой.
- Ну что, голубчик, - произнёс он, снимая очки и протирая их платком - Жить будете, - и доктор вновь засмеялся, правда, совсем чуть-чуть. Свита, само собой, сделала то же самое.
Напоследок я спросил, когда меня выпишут.
- Скоро, - ответил он, поднимаясь и продолжая обход.
Выписали меня и правда, скоро, через три дня. Ранение оказалось не опасным. Ружьё было заряжено мелкой дробью, и никакие жизненно важные органы задеты не были.
Седьмого заходил наш участковый, всё расспрашивал, как всё произошло.
- Товарищ лейтенант, если честно нет у меня претензий к соседу, - произнёс я, начиная уставать от беседы.
Участковый, как-то странно посмотрел на меня и, наконец, изрёк:
- Пропал твой сосед ещё четвёртого.
- А… - хотел я спросить о Певце, но лейтенант меня опередил.
- И пёс твой тоже пропал, четвёртого.
На счёт Певца ответ я знал заранее, но новость о пропаже Лёхи, была для меня неожиданной. Я усмехнулся в усы, от догадки, куда же подевался сосед. Хотя на самом-то деле было не до смеха - человек пропал. Так же думал и участковый. Он подозрительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Сухо поблагодарил за беседу и удалился.
8 марта, в день выписки, погода стояла морозная. У нас, в Ростове, всегда так - в декабре и январе - дожди, а в феврале, как ударит мороз, да такой, что и марту достаётся.
Вышел я из госпиталя в чём и привезли, одетый по-домашнему. Беспокоить Антона, чтобы он привёз мне тёплые вещи, я не стал. Пришлось бы многое объяснять, а врать ему я не хотел. Сказать же правду не был готов. Скрипя по снегу в домашних тапочках, и кутаясь в больничный халат, подарок старшей медсестры, я вышел на дорогу и стал голосовать. Вид у меня был, сам понимаю, не очень, но не прошло и двух минут, как рядом остановилась машина - старенькая и грязная «копейка». Молодой парень спросил куда, я ответил, и он, не спрашивая о деньгах, кивнул. Я, кряхтя, устроился на заднем сидении и погрузился в свои мысли. А мысли были об одном - почему нас не стёрли. Час «икс» был назначен на четвёртое, а сегодня уже восьмое. Что же произошло? Нам дали отсрочку, или что? Или что? И куда же действительно делся сосед Лёха? Эти вопросы терзали мою голову, но ответов на них не было.
В машине было тепло, даже жарко. Меня разморило, я задремал, и мне приснился сон. Стою я на вершине какого-то холма. Тёплый ветер ласкает кожу на моём лице и шевелит волосы. Он же доносит до моего носа какие-то пряные ароматы. Ветер дует с юга из долины, что расстилается под холмом. Я смотрю вниз и вижу буйную растительность, сплошь деревья, целый лес. Многие деревья похожи на наши - вот дуб, а вон тополь, но много и незнакомых. Но самым главным отличием является цвет. Жёлтый - не наш осенний, грустный с капельками охры, а ярко-лимонный. Весь лес лимонный и под ногами трава тоже жёлтая, только с оранжевым отливом.
- Это мой мир, Андрей, - слышу я голос в голове.
Поворачиваюсь вокруг своей оси, но никого кроме меня на холме нет. Я один. А знакомый голос в голове, тем временем продолжает:
- Здесь я родился и вырос. Красиво?
- Да, очень, - отвечаю я искренне, так же мысленно, не разжимая губ.
- Я люблю свою планету, так же как ты любишь свою, люблю это лазурное небо, - я задрал голову, и правда - лазурь и ни одного облачка. А на самом горизонте, за моей спиной, огромное, жёлтое солнце, и оно садится.
- Я благодарен тебе Андрей, - вдруг произнёс голос, голос Певца, полный потаённой грусти.
Я молчал, молчал и он. Взгляд мой блуждал по лимонным джунглям и вдруг выхватил далеко впереди, почти у самого горизонта, зеркальный блеск. Отражение от чего-то блестящего солнечных лучей.
- Это столица моего рода.
- Почему я до сих пор жив? - задал я вопрос.
- Почему мы все ещё живы? - добавил я, глядя на город.
- В параграфе «Исследование и инициализация планет с разумной цивилизацией», есть пункт, который является исключением из правил и гласит: «Раса или цивилизация, в ходе исследования набравшая коэффициент от 12 до 12,99 включительно, переходит в разряд исключений и классифицируется, как раса «Z». Это влечёт за собой испытательный период в сто полных оборотов данной планеты, после чего исследования будут возобновлены и сделан окончательный анализ».
- Но у нас ведь меньше 12 баллов?
- Я добавил, пользуясь своим положением.
Я вновь замолчал, не в силах произнести ни слова.
- Вы достойны, жить дальше и развиваться, не смотря на вашу агрессивность. Я посчитал, что любовь у вашей расы пересилит агрессию, вытеснит её из сердца. Мы вернёмся через сто лет, и тогда, быть может, вы будете готовы вступить в Галактический Союз.
- Я почувствовал вашу любовь, твою любовь на своей шкуре, - Певец засмеялся, довольный придуманной шуткой.
- Как тот доктор в госпитале, - подумал я.
- Какой доктор? - спросил пёс.
- Не важно, - я улыбнулся - Спасибо. У Вас красиво.
- Прощай, Андрей. У Вас тоже, только холодно.
Я очнулся от настойчивого толчка в плечо. Открыл глаза и увидел молодого парня, который внимательно смотрел на меня и что-то говорил. Я прислушался:
- Отец, приехали.
Я выглянул в окно и увидел свой дом. Точно приехали. Вспомнил, что денег у меня нет.
- Сынок, сейчас деньги дома возьму. С собой нет. Парень кивнул. Я с трудом выбрался из машины и засеменил к калитке, аккуратно наступая на замороженную и скользкую землю.
Вошёл во двор, затем в дом. Ничего не изменилось. Всё было по-старому, да и что бы изменилось за неделю. В доме пахло псиной. Чуть-чуть. Мне стало грустно.
И вдруг я понял, что для меня он, прежде всего, был Певцом, другом, собакой, а не каким-то там координатором Галактического Союза.
Взяв деньги, я поспешил на улицу, но, открыв калитку, увидел только стоп огни, удаляющейся машины.
- Стой! - закричал я, выскакивая на дорогу и рискуя в любой момент грохнуться.
Но машина не остановилась, лишь из окна водителя возникла рука с открытой ладонью. Знак прощания и приветствия. Знак открытости и честности. Знак добра и, наверное, любви.
Я в ответ, точно так же, поднял здоровую руку.
Машина исчезла за поворотом, а я всё стоял с поднятой рукой и зажатым стольником в кулаке.
- Вот так, уехал и деньги не взял, - я усмехнулся в усы.
- Хорошее начало для испытательного срока. Что ж спасибо, Певец. Раса «Z», значит раса «Z».