Редко у кого, из читавших и читающих Евангелие, не возникали сомнения в той роли, которая официальной Церковью отводится испокон веков Иуде Искариоту. Это роль предателя, «христопродавца», вследствие чего само имя Иуды давно стало нарицательным. Ну, по крайней мере, если не сомнения возникали, то вопросы – а что было бы, если бы не совершилось тогда «предательство» и Христос не был бы распят?
Взглянем еще раз на евангельский текст, где говорится о земной судьбе Иисуса Христа и участии в ней Иуды.
«... впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться» (Мф.26,24).
Сразу заметим, что у Марка эти слова переданы идентично, тогда как у Луки и Иоанна есть отличия.
Лука: «впрочем, Сын Человеческий идет по предназначению, но горе тому человеку, которым Он предается» (Лк.22,22).
У Иоанна же эти слова в тексте вообще отсутствуют. Зато присутствует другое, сказанное уже после того, как Спаситель буквально поторопил Иуду с исполнением предначертанного («что делаешь, делай скорее»). Это другое – заповедь и наставление всем ученикам – «да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга». Таким образом у Иоанна вообще отсутствует порицание Иуды, но лишь заповедь безусловной любви друг к другу. Свидетельство Иоанна здесь важно, поскольку именно он был любимым учеником Христа и по общему мнению библиоведов располагался за столом рядом с Учителем и потому лучше всех мог слышать и разуметь происходящее – в отличие от других трех евангелистов.
Что же касается самих слов «лучше было бы этому человеку не родиться», то, как пишут комментаторы, эта фраза вообще бытовала у иудеев, как выражение высшего несчастья. Безусловно, именно таким высшим несчастьем для Иуды и была та его «миссия», вследствие которой он, раскаялся и покончил с собой, а его имя вошло в анналы истории, как символ предательства.
Однако, следует заметить, подлинное понимание произошедшего тогда возможно лишь при проникновении в глубинную духовную суть взаимоотношений человека с Богом, а это не подвластно обыденному восприятию, основанному на реалиях этого мира. Поэтому, думается, не стоит безоглядно следовать весьма однобокому взгляду на роль Иуды в Таинстве Голгофской жертвы.
По понятным причинам сослагательное наклонение – вещь весьма ненадежная, а в случае анализа исторических событий – и вообще неприемлемая. Поэтому у нас нет сейчас желания рассматривать известный евангельский сюжет с позиций поверхностной фактологии и идти по пути всевозможных спекуляций на тему роли Иуды в свершении еще ветхозаветных пророчеств о Христе. Об этом с большим мастерством писали выдающиеся исследователи и писатели. Такие как Борхес, Томас де Куинси, наш Леонид Андреев и многие-многие другие. Вот и совсем недавно, в самом конце прошлого века, вышла замечательная по своим литературным достоинствам и искреннему стремлению к истине статья Сергея Михайлова – «Оправдание Иуды, или Двенадцатое колесо мировой колесницы», с которой можно ознакомиться здесь: http://lib.ru/MIHAJLOW_S/Juda.txt_with-big-pictures.html#P6
В ней автор подробно и тщательно, с привлечением мнения других исследователей, анализирует различные версии причин предательства Иуды. Безусловно, статья эта заслуживает самого пристального читательского внимания, особенно если читатель стремится получить ответ на свой вопрос об Иуде в рамках логического дискурса и дихотомичности подхода к событиям, подлинное значение и подлинный смысл которых, заметим, не может быть выражен в категориях разума или, иначе, «в букве» - в отличие от восприятия их «в духе».
Предполагая, что нас здесь будет интересовать именно духовный аспект происшедшего, позволим себе все же вначале остановиться на анализе, гипотезах и выводах Сергея Михайлова – с тем, чтобы в стремлении к трасцендентности восприятия событий, не оставить совсем в стороне и имманентное их содержание.
Автор статьи сразу же отмечает предвзятость и субъективность суждений об Иуде евангелистов. И действительно, имя Иуды упоминается ими не иначе как с характеристикой «вор» и «предатель» без приведения конкретных фактов и без попытки понять, что же в действительности произошло в дни, предшествовавшие Голгофской жертве. И, надо сказать, упрек этот весьма справедлив. Как пишет Михайлов, «Авторам неведома истинная подоплека событий, истинные мотивы содеянного Иудой, и потому событиям дается наиболее очевидная трактовка».
В целом же методология Михайлова состоит в разделении возможных мотивов предательства Иуды на группы. Так, он выделяет группу традиционную, «негативную» – мотивы корысти, злого умысла, зависти. Недалеко от этих мотивов стоит и разочарование Иуды в Учителе, а равно с ним и такая гипотеза, как «происки сатаны».
В случае последней Михайлов, задачей которого является показать в конечном итоге невиновность и напротив – почти что божественное достоинство Иуды – доходит до оправдания Иуды в случае «вхождения» в него сатаны – ибо тогда человек по мнению исследователя не несет ответственности за свои поступки. Здесь хочется заметить, что, несмотря на справедливость и гуманность такого взгляда, в человеческом обществе еще никогда не оправдывали злодеяния, привлекая в качестве смягчающего обстоятельства действия потусторонних злых сил. А если говорить о Церкви, в частности католической, то Святая Инквизиция вообще имела принципиально противоположный взгляд на эту проблему.
Далее автор переходит к рассмотрению мотивов иного свойства, называя их «позитивными». Сюда относится истинная вера Иуды в Иисуса и его учение – чувство, способное подвигнуть любящего ученика на исполнение предначертанного, даже и путем самопожертвования. Или предположение, что у Иуды вера и скепсис вступили в противоречие и он совершил то, что должно было немедленно выявить истинный ли Мессия Христос. И автор с искренним восхищением пишет: «Что ж, приоткрыть истину ради самой истины и, не узнав ее, добровольно уйти из жизни -- в этом есть что-то святое (Что рядом с этим жалкие тридцать серебренников!).»
И уж совсем очевидное, находящееся у всех «на слуху», предположение о том, что Иуда действовал по прямому указанию Иисуса (уже упомянутое нами "Что делаешь, делай скорее"). И не просто по Его указанию, но и по предварительной договоренности со Спасителем.
Недостатком этой, последней версии является то, что она приводит нас к такому взгляду на Божественный промысел, при котором все Таинство Крестной Жертвы оказывается просто хорошо срежиссированным спектаклем в «театре одного зрителя» - Бога. Ведь все участники этого действа, включая даже Самого Иисуса, выходят не более чем актерами, действующими по заранее расписанным ролям. Казалось бы, что это само по себе не умаляет значения Голгофской жертвы – ведь она все равно открыла путь для учения Христа к душам человеческим. Затруднение состоит, однако, в том, что при таком взгляде практически полностью умаляется значение свободы воли как апостолов, так - через них - и вообще всего человечества.
Нельзя не упомянуть здесь также версию, которая состоит в том, что «и сатана действует по указке Иисуса». И хотя автор и открещивается от такой возможности ввиду того, что по его же словам это «роняет неблаговидную тень на безгрешное чело Сына Человеческого», он все же допускает ее как «вполне правомерную». И напоминает читателю о том, что «подобный сговор однажды уже имел место в библейской истории» - «Вспомним Иова и его нечеловеческие страдания, виной которым был все тот же Господь, возжелавший подвергнуть суровому испытанию своего верного адепта и заключивший по этому поводу пари с сатаной». Тут, конечно, в словах автора ощущается определенное ерничество, но в остроумии и справедливости ему не откажешь. Разве что не стоит отождествлять христианского Бога любви и иудейского человеконенавистника Иегову. Впрочем, справедливости ради, скажем, что именно это сопоставление с одной стороны показывает наглядно инфернальную сущность иудейского Иеговы-искусителя, а с другой – свидетельствует о примитивизме антропоморфных представлений многих «верующих» о Боге, Его целях и мотивах.
Михайлов, исходя из предположения о жертвенных мотивах «предательства» Иуды, противопоставляет их небескорыстному, как он считает, мученичеству и жертвенности христианских подвижников (см. раздел 16-й статьи).
Основываясь на мнении советского исследователя Владимира Торопова, комментатора истории смерти святых страстотерпцев Бориса и Глеба (изложенной в книге Г.Федотова «Святые Древней Руси»), он, вслед за Тороповым принимает на веру версию небескорыстности добровольного мученичества, при котором смерть, жертва, страдание оказываются ничем иным, как «залогом воздаяния». Причем Михайлов идет еще дальше, говоря и об «иных наградах» подвижнику – славе и авторитете, самореализации личности, не нашедшей себя ни в чем другом, удовлетворении амбиций и эгоистических устремлений – вплоть до сублимации либидозных импульсов и тому подобного. Заканчивает же он, к сожалению, утверждением, которое одно способно перечеркнуть все достоинства статьи: «В наши задачи не входит анализ этой проблемы. Для нас важно уяснение только одного: мученичество на религиозной почве, какие бы формы оно не принимало, всегда НЕБЕСКОРЫСТНО. И даже если помыслы мученика чисты, а цели святы, где-то в глубинах сознания он вынашивает мысль (или только тень ее, порой неосознанную) о будущем воздаянии за свое прижизненное подвижничество». И, пожалуй, стоило бы уже из-за одного этого поставить под сомнение работу Михайлова, если бы она, подобно своеобразной «лакмусовой бумажке», не вскрывала целый пласт порочной в своей сути человеческой психологии, нашедшей свое отражение также и в интерпретации роли Иуды Искариота.
Безусловно, примитивное и поверхностное понимание смысла и целей христианства (как стремления к «божественному воздаянию в мире ином» и к некоему «вечному блаженству») почти с неизбежностью приводит нас к обнаружению корысти христиан в их следовании за Учителем. Однако подобное обобщение является все же только гипотезой, не имеющей никакой доказательной силы ввиду того, что нет у нас оснований и права что-либо утверждать окончательно о происходящем в душе другого человека. Попытки же делать это чаще всего свидетельствуют лишь о склонности человека видеть в другом свои собственные пороки.
И именно это не дает нам права утверждать что-либо о происходившем 2000 лет назад в душе Иуды Искариота. Заметим, что по сути мы здесь сталкиваемся с использованием автором двойных стандартов – применительно к анализу мотивов христианских подвижников с одной стороны и Иуды – с другой. Ведь далее Михайлов проводит ту мысль, что мотивы Иуды – бескорыстная жертва ради своего друга и учителя. Причем, жертва эта, в отличие от жертв христианских, не в расчете на воздаяние, но напротив – в осознании гибели собственной души (см. раздел 17-й статьи).
Будь нашей целью юридический разбор «дела Иуды», можно было бы ограничиться критическим разбором данной статьи (повторюсь – написанной блестяще с литературной точки зрения) и отказать Иуде в реабилитации за отсутствием достаточных доказательств. Но в том-то и дело, что нет у нас нынче такой цели – обвинить либо оправдать Иуду. Нет цели обвинить или оправдать апостолов. Нет цели вообще кого-либо в чем-либо обвинять. Для нас важно совсем другое.
Вообще, осмысливая ту или иную ситуацию в человеческой жизни, мы неизбежно пользуемся классической логикой, основанной на «законе исключенного третьего». Хорошо – плохо. Правильно – неправильно. ... Предатель – верный сподвижник. Стоит ли идти этим путем? Многое ли мы поймем в окружающем мире и в нас самих, если станем рассекать живую плоть жизни нашим судящим скальпелем дихотомии?
Но как же иначе? – спросите вы. – Разве не основана вся наша жизнь на адекватном восприятии и адекватной оценке происходящего с нами и вокруг нас? А раз так, то не можем мы, говоря словами известного философа, становиться «по ту сторону добра и зла». И вынуждены выносить свои суждения, вынуждены так или иначе реагировать на поступки других и критически оценивать свои собственные.
Мир, в котором мы все живем, полон несправедливости и невыносимых страданий. Да, есть в нем красота и радость, но отдаваться им вполне и быть вполне счастливым может лишь тот, для кого страдания других есть лишь некая абстракция, не оставляющая шрамов боли в его душе. Печально зрелище тех «христиан», которые с чувством исполненного долга и праведно прожитого дня, отходя ко сну, не упоминают в своей сердечной молитве всех тех – знакомых и незнакомых – кто оказался жертвой греха – своего собственного или чужого. Не задумываясь при этом о том, что в несметном числе случаев наша «праведность» оказывается возможной постольку, поскольку грех за нас совершил кто-то другой. И не о том сейчас речь, что грех остается грехом и ведет согрешающего к печальному состоянию.
Вспоминаются слова Лермонтова: «Творец! Взял ли бы Ты добродетельное существо для орудия казни? Честные ли люди бывают на земле палачами?» Безусловно, палач исполняет среди нас то, на что никогда не пойдет добродетельный человек. Но вся проблема в том, что зачастую само существование так называемых добродетельных людей зависит от исполнения кем-то другим грязных или жестоких обязанностей. Тем, кто обрекает себя на всеобщее презрение и вечное осуждение. Как было и есть в случае предательства Иудой своего Учителя.
Однако не станем в очередной раз взвешивать и рассматривать различные версии этого судьбоносного события в истории рода человеческого. Довольно и того, что было сказано об этом прежде. Обратимся к иному. Подумаем о том, что вообще все события ЭТОГО мира можно трактовать как «разговор» Творца с Его творением. Нет вообще событий незначимых, случайных. Все они – тот пробный камень, с помощью которого формируется и мужает наша душа. Но сколь же мало мы способны прозревать «пути Господни»! И не оттого ли вечное стремление наше к «вынесению вердиктов», желание непременно «охарактеризовать» или же «заклеймить» другого...
И в ту роковую ночь в Гефсиманском саду, когда по слову Иисуса «предавался Сын Человеческий», кто знает, что творилось тогда в душе Иуды? И можем ли мы, не умея прочитать даже душу другого человека, брать на себя смелость рассуждать о «путях Господних»? Знаем мы об этом событии лишь одно – бессмертная душа Иуды была принесена в жертву ради того, чтобы все свершилось «как писано». И – так или иначе - но была положена «за друзей своих». За все человечество положена. За нас с вами. Не случайно употребили мы здесь страдательный залог – «была принесена», «была положена» - ведь поистине, одному Богу известно, чем было это «предательство»... Зато хорошо знаем мы другое – «не суди». Не об этом ли также хочет напомнить нам Господь всякий раз, когда с языка нашего готово сорваться слово презрения или осуждения?
И здесь, в этой точке – «не суди» - как бы встречаются две принципиально различные области – имманентная и трансцендентная. Как в Самом Христе пересекаются два мира – материальный и духовный. Пожалуй, единственное, что мы способны сделать, оставаясь в нашем земном облике – это признать невозможность для себя пребывать одновременно в двух мирах. А ведь именно это нужно, чтобы воспринять глубинный, метафизический смысл и суть неосуждения. И не есть ли это самый важный шаг на пути к истинной любви, которая, по слову апостола, «долготерпит, милосердствует, ... не завидует, ... не превозносится, не гордится, ...не мыслит зла, ... все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит»?
Пусть же вышесказанное поможет нам хоть немного, хоть отчасти изменить «угол зрения» и, к примеру, вместо вопроса, предатель ли Иуда или верный и жертвенный сподвижник Иисуса Христа, задаться вопросом об истинном смысле того вселенского Таинства, Которое, будучи сведено к вполне земной мистерии, вот уже две тысячи лет заставляет слишком многих «последователей Христа» заниматься своеобразной историко-богословской казуистикой – экстраполяцией земных понятий и отношений на тот мир, в котором действуют совсем иные, духовные законы. Законы, весьма отличные от нашей земной «юридической» логики. Законы, при которых два противоположных утверждения могут одновременно оказываться истинными в силу того, что лишь совместно, но никак не поодиночке, способны они УКАЗЫВАТЬ на Истину, не выразимую ни в словах, ни в понятиях, ни в мысленных образах.