1
Корабль вознёс меня к вершине – и под собой я увидел людей измельчённых. В ритме старта корабль мне прогрохотал: «Там, высоко, жизнь истинная, без искусств. Ты готов в ней отречься от людей?» Я отвечал, также громко, в том же ритме: «Людей я более не признаю – они всегда претендовали на меня. Я выхожу в мир чистый, неприкосновенный. Я заглянул в него, уже его обрёл».
Тогда корабль, друг мой истинный, заговорил огнём неудержимым – и люди отныне были вне меня. Земля провалилась очень быстро, до неё уже было не достать. Звёзды не исчислялись – выражались, числом безмерным, бесконечным. Я удивился: «Неужели это Вселенная? Как удивительно она проста!»
Великий звон поведал мне об огромном пространстве пустоты. Я осмотрелся настороженно. Мир этот был покоен от людей. Бездна, безмолвие и звёзды – вот перед чем я предстал, хотел предстать один. «Однако, мои слова – слова людей, – подумал я, – как же поймут меня иные?»
Бездна молчала, звёзды звенели что-то пафосное, но были далеко. Я ждал слово чужое, от иных – слова людей мне казались неверны, неприемлемы для звёзд. Однако ко мне пришли слова человечьи, от Чёрного друга-корабля:
– Долго я странствовал по временам. Был на краю Вселенной, заглядывал в чёрные провалы, выдерживал вспышки новых звёзд. И ныне готов унести тебя в твои заветные мечты.
Мой Белый друг тоже сказал напутственное слово:
– Хочешь остаться человеком, нужен ли этот образ для тебя?
– Я не отказываюсь от человеческого тела, – ответил я своему скафандру. – Я могу быть и не быть, я могу быть иное, антипод – но всё это измышления не тела, а ума.
Скафандр мой был безлик, но с телом, копирующим человека, облегающим его.
– У вас, у людей, изначально нелепые тела, – поведывал мне он. – Недаром вам их друг от друга приходится скрывать. Искусство одеваться – искусство охранять. А я я буду самой верной защитой для тебя.
Мой Чёрный друг продолжал напутствовать меня:
– Перед броском во Вселенную хотел бы ты встретиться с кем-то из людей?
Я, не задумываясь, выдохнул: «Гагарин». И тотчас раскрылось передо мной его лицо. Его «Восток», его уход, его приход. Гагарин тоже увидел меня, идущего в глубины.
– Как смог ты первым оторваться – и уйти? – открыл я давно затаённое, своё.
– Разорвать связь с планетой и взлететь, оказалось не самым сложным, – звучал его чистый, без лукавства голос. – Я Землю накрыл победным рёвом, я спел с Востоком в унисон. А когда вошёл во Вселенную, то не таился перед ней.
– Ты заключён был в малую сферу шара, а Вселенная тоже шар, но безмернее тебя. Ты не страшился ничтожности своей?
– Но я сам, человек, был вселенная в себе. И большую Вселенную заключил в свои ладони.
– Ты видел истинно звёзды, ты был реально среди них?
– Люди были в предчувствии небес – а я сделал шаг – от них, переступил.
Чистый образ Первопроходца стал уходить в глубь звёздную, как бы заманивая и меня. И голос его звенел, уподобляясь звону звёзд, теряясь среди них.
2
Вселенная распахнулась – и я в неё вошёл. Впереди было много пустоты, мне так захотелось в ней затеряться без следа. «Вот Человек и вот Вселенная, – подумал я, – какое место им каждому определить?»
Я обладал искусством магии: мог обращать тела, мог с ними говорить. Достаточно было произнести обыкновенные слова: я жажду, я хочу – и мир открывался для меня. Но я был реален безусловно – человек. Мне нужен был скафандр – он давал мне возможность быть самим собой, отсекая от мира, его придумок и химер, мне нужен был звездолёт – лишь он мог меня увести в любую глубину
Я перевёл взгляд от себя. Вокруг описывалась звёздная суперпанорама. Однако все звёзды почему-то уходили от меня. «Неужели я в центре Великого Ухода?», – обнаружил я первую странность у себя.
Я коснулся ближайших звёзд – я сделал это, всего лишь подняв руку. Возник Объём, но я не ведал существа Объёма. Услышал гудение его, слова и шёпот, плачь и смех – не схожие с людскими, не говорящие мне, пришельцу, ничего.
Тогда по повелению моему корабль совершил беспрецедентный по дальности прыжок. Пространство загрохотало, заскрежетало и завыло. Впереди я увидел обрыв света. Мой феерический прорыв подошёл к логическому рубежу. Вокруг простиралось убийственное поле. Свет заменился тьмой, и снова тьма покрылась бесподобным светом. Звуки, невидимые, шептались меж собой. Пришёл я, не зная куда, искал, не зная что. «Истинно ли обозрел я Вселенную от края и до края, – подумал я, – не укрылось ли что-то от меня?»
Я пришёл – и мне отдавалось всё. Образовался Хаос – в движениях, звуках и цветах. Я увидел Предел, но кто запрещал мне слово Запредел?
Из-за обрыва света ко мне выплывало женское лицо. Всё было в этом лице – чары, гармония, загадка. Лицо улыбалось мне, человеку, пыталось обольстить – и вдруг превратилось в планету, кутающуюся в мягких облаках. Так и хотелось к ней подобрать ласкательные эпитеты и имена.
Планета, объятая водой, а в ней одинокий островок – вот что было за образом женского лица, за облаками. Мне повинуясь, корабль включил свои двигатели, и вскоре сел на этом одиноком островке. Я посмотрел в иллюминатор. Вокруг меня покоилась без признаков жизни и движения земля. Одев скафандр, я осторожно спустился по трапу на поверхность. Едва я сделал шаг – ко мне из ничего шагнуло нечто. Передо мной из-под земли вдруг проклюнулся росток, который почти в мгновение стал деревом, дерево очень быстро преобразилось в Древо необычайной высоты. Какое-то слово прошелестели листья Древа – и я был преображён, став лёгким, невесомым. Ко мне пришло освобождение абсолютное, ото всего. Древо сказало своё второе слово, что-то выпытывающее у меня. В ответ я стал сам собой, неуловимый. Древо сказало третье слово – и я увидел нечто, соединявшее нижний и верхние миры.
Казалось, что на дороге вверх появятся чёрные тучи, испепеляющие молнии преградят мне путь. Но вместо этого пространство вокруг заполнил липкий смог. С замиранием, с наслаждением я воспарял вслед вознесённому Древу, улавливая ритм его качавшихся ветвей, пока не рассеялся смог и я обнаружил себя в стране невесомых облаков.
Мне было видно, что тверди в этой стране нет. А Ветер уже нашёптывал мне истории из жизни облаков: про их путешествия, войны, и любовь.
Вдруг вышел из облака гигантский человек, и стал вдалеке повторять все движения мои: махал, как я, рукой, куда-то, оборачиваясь, шёл. И наконец растаял, как туман. И я подумал: «Какие странные тайны хранятся в небесах».
Проникая всё глубже в эту небесную страну, я открывал, что облака это те же люди и звери, вознесённые горы и рукотворные дворцы. Однако, всё было чуждо мне в небесном мире: все эти существа, играющие за людей, их обволакивающий приторной сладостью язык, немыслимая архитектура, взлетевшая ввысь, изготовившаяся низвергнуться вниз и раздавить. Я ждал чего-то фатального извне: то ли смертельный ритуал, то ли фальшивую, игру. Сам я был в маске беспристрастной, отрешённой.
Вдруг мир оборвался впереди и облака расступились. В пустоте появились цвет и плоть. Из зыбкого, призрачного, стал проявляться некий образ. Я оказался на краю гигантского цирка. Вниз круто уходили ступени-исполины, на них стали проступать очертания гигантов. Много что в этих существах казалось от людей: тела и лица, движения и речь. Но это были не люди – нечто истёкшее от них. То ли гиганты играли за людей, то ли люди этим чужим что-то отдали от себя.
Вот появились огромные гимнасты, легко кувыркающиеся в небесах. Затем на арену влетело облако, тут же преобразившись в белый шар. Шар разделился на две половины, из них вышли четыре человекоподобных существа. Существа оказались плоскими. То ли копировали людей, то ли были такими в естестве, только явление это показалось взывающим ко мне. Они встали в круг, взяли две половины шара в руки – воссоединяя образ-мир. Затем, сами плоские, свернувшись, обратились в четыре шара поменьше, и так, играя меж собой, рванули ввысь, мгновенно растаяв в небесах.
Я видел вещи всё более удивительные для себя. Появилось на сцене два бесшабашно-разнузданных паяца. Один другому отрубывал голову, а та, смеясь, порхала среди ликующей толпы. Затем, поймав эту голову сачком, паяц насадил её на прежнее место. Откуда-то появилась вторая голова, он присоединил к тому же месту и её. Две головы начали спорить меж собой. И всему, всему рукоплескали и смеялись эти люди! Шуты блистательно отыгрывали роль: сначала друг друга расчленили, затем друг друга ели за столом. А цирк смеялся всё более – до слёз. Ибо весьма детально у гигантов всё это можно было рассмотреть.
Вышли ещё два клоуна. Один из них семенил ногами, как паук, другой пытался ходить по-человечьи и не мог. И зрители уже катались от смеха. Вышли последующие двое. Один взмахнул волшебной палочкой и превратил партнёра в маленькую игрушку для себя. Карлик тот в аккурат оказался в человечий рост. Взял его клоун на ладонь и представил восторженной толпе. А игрушка раскланивалась и делала другие забавные пассажи.
Я не ведал, какого эта планета рода. Но я увидел комедию, разыгрываемую из неприемлемых мне слов. Тоской, одной тоской веяло в этих небесах. И я здесь был не нужен, как живой.
Воистину, мне предлагалась любовь, но из другого слова.
Я боялся за времена. Я боялся своей нелепостью, своим неведением их разбудить и повернуть.
Вдруг прилетел Вольный Ветер, схватил меня и понёс, одновременно по пути разгоняя облака, и наводя свой порядок в небесах. Я обнаружил себя вновь стоящим на земле. Не стало цирка гигантов, воздушных дворцов, людей невесомых и ничтожных. Не было ни страны облаков, ни Древа, соединявшего мир Нижний и мир Верхний – жизнь этой планеты продолжалась, но уже в тайне от меня.
Вернувшись к Чёрному другу, я тут же стартовал – планета без трепета нас отпустила. Я устремил свой взгляд вперёд – ведь столько звёзд иных. И мы помчались далее – в звёздные россыпи, за чудесами.
3
Если вам надоело человечество – его политика, войны, грязь, прогресс. Если вам невыносимо видеть лица разумных, заразумных, сверхразумных. Если для вас неприемлема земная жизнь с её тюремно-замкнутой рутиной. Если планета стала (а может и была) чужой для вас, постройте свой корабль, уйдите прочь на этом корабле. Пусть ваш Корабль будет реальный, пусть воображённый – но главное, чтобы он как можно дальше ушёл прочь. И тогда вы забудете эту планету, вычеркнув её из своей жизни навсегда. А эта планета оставит вас в покое.
Я так хотел найти мир, схожий с собой, понятный для меня. Мне надо было только открыться, кого-то полюбить. И, словно услышав мои воззвания, вышла из тьмы планета разрисованная. Лицо – как маска, улыбающаяся мне. Тотчас я устремился к новой загадке во Вселенной. Подняв тучу пыли, мой корабль завис на огненном хвосте. Расчистив место, он осторожно коснулся ногами поверхности планеты, и та, не возражая, пришельца приняла. Я посмотрел в иллюминатор. Меня здесь ждали – именно здесь, и именно существа очень схожие с людьми. Ну разве не чудо я снова встретил среди звёзд!
Был ли я честен пред собой? Во мне было давнее искушение: сойти с небес – стать на мгновенье богом. Мне хотелось попробовать эту магическую роль. Я загадал это желание, и едва сошёл по трапу, коснувшись чужой земли, как меня подхватили на руки, понесли.
Вот запели они свои древние гимны, моё тело раскачивая в такт. А их руки уже повелевали моим телом. По гигантской каменной лестнице эти люди влекли меня куда-то ввысь. «Неужели вот так и становятся богами? – я изумлялся сам себе. – Неужели так просто сделать к бессмертию свой шаг?»
Я был в скафандре, под защитой Белого друга, и не играл в этой сцене – а был созерцателем Игры.
Меня поставили и освободили. В мгновенья ока вокруг возникли роскошные покои. Также из ничего появилась стайка неведомых прелестниц, заведших вокруг свой хоровод. Все они обожали меня, смотрели влюбленно на меня. Я же отверг их беспрекословным жестом – и они послушно исчезли в никуда.
Затем появились рабы, смиренно склонившиеся передо мной. И их я отослал всё тем же жестом.
Затем прибежали подносчики цветов. Целые гирлянды бросали они мне на голову, плечи и на грудь. В конце концов, они забросали цветами всё вокруг, пока отвергающим жестом и их я не отослал прочь.
Вдруг наступила тьма, и появились звуки. Раздалось множество голосов: свист, пение и крики. Звуки сгущались, множились, обступая меня со всех сторон. Затем тьма ушла, и я увидел, что все декорации сменились. Я пребывал в центре закрученной спирали: невиданное количество масок кружило вокруг меня свой хоровод.
И вышли двое, одетые в белое, с лицами, играющими, то ли беспристрастных богов, то ли судей непогрешимых. Они схватили меня и попытались обнажить. Но неожиданно натолкнулись на препятствие: скафандр. Из самых непроницаемых материалов, придуманных людьми, было создано это существо. Мой Белый друг успел захлопнуть перед лицом забрало шлема, и я спокойно наблюдал за развитием действия из-за него. Толпа между тем играла свою роль: она пожирала меня любопытствующим взглядом. Но я нарушил извечный ход вещей. Я не был падшим богом. Я оказался не обнажён, не осмеян, и не унижен этой безжалостной толпой. Не корчилось под презирающим взглядом моё тело, не умирала от осквернения душа.
И едва я сделал невольный жест рукой, как вышла из оцепенения толпа. Теперь я начинал свою игру. По мановению моей руки, едва я прочертил амплитуду, толпа заплясала, закружилась, предо мной.
Я сказал себе: «Мир, выясняется, очень прост в своих основах. Прямолинейны, незамысловаты движения его вещей. Заигрался и переиграл сам себя гуляка-человек. И вот пришло озарение – и человек вдруг вознесён».
Тут и звуки пришли из пустоты. «Музыка ли это?» – спросил я у планеты. Было безмолвие в ответ. «Пусть будет музыка», – тогда я повелел. Вот она пленила меня и, как маленького, повела. Вот она вознесла меня, вот я ощутил: это и есть моё истинное тело. Вот это тело восстало и пошло.
Только теперь я заметил маску у себя в руках. Кто-то мне кинул её из пляшущей толпы. Пустые глаза, растянутый овал губ. Не знал я ни рода маски, ни существа её – но сам её призвал. Откинув забрало у скафандра, я одел эту маску на себя. Тотчас личина эта ожила на лице. Не по воле своей стал я плакать, смеяться, размышлять. И вдруг с ужасом осознал, что оказался без рук, без ног, без головы. Я исчез, осталась только Маска.
Тогда планета разыграла иллюзион со мной в заглавной роли. Сначала мне были даны ноги, но уже иного свойства: чтобы я мог вычурно ходить. Затем появились руки, чтобы я мог что-то делать неведомое мне. Рот мой был раскрыт, чтобы я мог произносить определённые слова. Казалось, я ожил, была полная иллюзия меня, как человека. Живыми оказались движения мои и мысли, живым казался воздух, которым я дышал. Отныне всё, что исходило от меня, что замышлялось мной, витало в воздухе вокруг, было нетленно, навсегда.
И подвела ко мне планета своих пропащих мертвецов. Весьма условны были их образы, скорее символы, штрихи. А я своей творящей рукой их оживил. И они отошли, изумлённо оглядывая у себя вновь появившуюся плоть.
Как надёжный гид, планета взяла меня за руку своей незримою рукой и повела. Так пошли мы из мира, в котором я пребывал – мы просто переступили в мир иной.
Я увидал, заключённый в некие рамки, портрет Иного Существа. Очень тщательно был выписан сей портрет. Смерть, как явление, исчезла, оставалось решать самим, кто жив в этом пространстве, а кто мёртв. Вдруг Иной шевельнулся, пребывая по-прежнему неким собранием мазков. Этот образ, выдававший себя за человека, встал и пошёл куда-то. Тотчас вокруг него развернулась панорама из жизни таких же искусных мертвецов. Смотря извне, на раскрывшуюся панораму, я видел, как после долгих лет пути по бесконечной перспективе, человек-портрет пришёл наконец в свой изначальный мир.
Возможно, и здесь без богов не обошлось. Но, воздвигнув его в мгновение ока, то ли в бурях своих, то ли в кипениях страстей своих, боги забыли про него. Утеряны были мысль его и красота. Недоступный он стал – ни тлетворный, ни блаженный. А я, отчаянный космопроходец, разве не сам пришёл исповедаться к этой магической планете? Разве не сам искал Иного вне людей?
И открыла планета мне вторую картину от себя. Серая, беспросветная мгла была в картине – и больше ничего. Я вошёл в её волшебные рамки и оказался на улице неведомого мне городка. Всё здесь было бессмысленным и тусклым: дома, мостовая, небосвод. Кто-то невидимый убегал совсем рядом, за углом, кто-то бесплотный смеялся за плечом. Чьи-то уста благоговейно меня поцеловали. Но незримая и безгласная, она не попала в объятия мои.
Тогда я задал себе вопрос: «Вот слово, облёкшее меня – я называю его «хаос». Каково же слово увлёкшее меня?» И исчез, как действие первое, тусклый городок. Вместо неба серого, беспросветного, надо мной раскрылся овал из высветившихся звёзд. Невидимое, но явно божественное эхо разносилось под куполом овала.
И выставила планета третье творение своё:
По естественному истечению из небытия приплыла Раковина. Возможно, из золота живого было отлито это произведение искусств – так она трепетала и цвела. Раковина раскрылась – и сначала явился призрак, набросок вслед ему, и облеклось всё это в живую плоть. В Раковине стояла дева невиданной красы. Ни слова не было от неё, ни единого слова к ней невозможно было подобрать. Дева была обнажена, казалось, слегка играла улыбка на лице – и было полное безмолвие во всём. Она бесстрастно выставлялась. А я не знал, кто она есть, что может она произнести, куда пойдёт и как пойдёт, сумеет ли любить.
Странный это был дар планеты. Я не касался Девы, не звал её и не пытался полюбить. Я боялся облечь её в слова. Но когда выдохнул в изумлении – Дева ожила. Она вышла из Раковины и утвердила, как статую, себя. Я дотронулся до неё. Она оказалась инертной, холодной, без реакций. Я обошёл её вокруг. Пожалуй, невозможно было идеальнее что-то в этой Вселенной воссоздать. Я наслаждался бессмертием, первый из смертных дотронувшись до него. Я не знал, покарают ли меня за всё это боги.
Я ещё раз дотронулся до неё. Она пошевелилась и улыбнулась откровенно. Я произнёс ей пару нежных слов. Она умилённо пролепетала что-то мне по-птичьи. Я взял её за руки, полу обнял – она охотно поддалась. Я закружился в вальсе с ней – а она вдруг растаяла в руках, и я упал, кружась волчком один. «О, как она не хотела умирать!» – хотелось мне патетически воскликнуть. Но осмотрев себя, я обнаружил, что стал огромным, каменным, спокойным. Я сделал шаг – земля содрогнулась подо мной. Я стоял прочно, уверенный в себе, собою восхищён.
А она упорхнула, явно зная какую-то тайну про меня.
Я сделал шаг второй. Я снова был прежний – тлетворный и живой, под защитой Белого друга. Откуда-то из теней и света явилось множество лиц, с застывшей мимикой – кто в смехе, кто в печали. Они окружали меня и выжидающе смотрели. В моей воле было стать повелителем кукольных сердец. А они уже протягивали каждая свои нити:
– На, человек, повелевай нами и играй.
– Но где же ваша несравненная Дева? – спросил я кукольный театр, – разве она не исчезла, не ушла?
– Нет, нет, – отвечал стройный хор лиц разрисованных, – ей невозможно умереть. Она – эталон Абсолютной Красоты. Она бессмертие само.
Тогда я сказал всем этим рисованным, прелестным ликам:
– Вот жизнь её и вот моя. Я хочу поменяться с ней местами.
И только я это произнёс, как вдруг прозрел. Вокруг были куклы-гномы, куклы-птицы, куклы-эльфы. И после слов моих помчались они во все стороны света, проникая в заветные уголки, заглядывая как за свет, так и за тень. Казалось, я просто раскрыл свои глаза – а это куклы устроили грандиозный маскарад. Что-то разыгрывалось передо мной, что-то показывалось мне, но я был бессилен понять их кукольную жизнь.
Тогда выпорхнула на сцену кукла-кисть, и заплясала, выделывая невиданные па. Нарисовала кисть мне желанный образ – и этот образ улыбнулся. Вслед ей выскочила кукла-слово и девушка, нарисованная, заговорила. Кукла-музыка вышла, взмахнув магическим смычком, и девушка оторвалась от земли и поплыла. Она обрела всё, что можно в искусстве обрести: лицо, движения и тело. Я хотел запечатлеть этот образ навсегда. Я думал, моя любовь – вот в чём бессмертие её. Мне хотелось её взять и обрести навечно. Но едва я подумал, едва руку протянул, как она также рассыпалась в пух и прах, рассеявшись от первого же ветерка.
«Но где здесь тайна, – думал я, – почему это тело как бы из воздуха, и из лучей? Почему не выходят звёзды свои истины мне изрекать? Почему мир вокруг не захохочет?»
Вдруг кто-то схватил меня за плечи сзади и резко повернул. Передо мной была Несравненная Дева.
– Уходи, ты не должен видеть это. Ты всего лишь из плоти, человек.
Руки её стремительно преобразились в два крыла. Ими взмахнув, она унесла меня в блаженный сон.
4
Отправляясь к великим звёздам, будь откровенен до конца. Не стесняйся бесстыдных слов и с телом вступи в союз бескомпромиссный. Отдай без оглядки звёздам всё, лично тебе уже не нужно будет ничего. Скажи, тебе хотелось бы иное тело заиметь? – О да! Видишь, сколь это было в тайне. И от кого было в тайне? – От себя.
Вот и я играю в богов – а боги знают это – и мне здесь раскрыться до конца. Всё будет божественно, возвышенно, порочно. Всё будет в тайных замыслах разрешено – не за этим ли я во Вселенную пришёл?
О, как мне хотелось пропасть в безднах вселенских, нечеловеком стать, иным. Я уснул и проснулся. «Где-то здесь обитают боги, – подумал я. – Я несусь через их волшебные поля. Очень чуткие, воистину идеальные боги. Я не видел пока ни одного».
Был ли я отвергнутый гений, либо слово бездарное, кочующее между звёзд? Я всё ждал откровений, открытий между звёзд – но никто ко мне не взывал, не выходил.
В этот раз я увидел планету зябкую, кутающуюся в леса и дикие сады. Моё магическое чутьё не почувствовало никакой угрозы от неё. Планета не искала меня, я был никто и некто для неё.
Направив свой корабль к таящейся планете, я увидел, как поверхность её вдруг преобразилось в удивлённое женское лицо. А я пришёл к ней с огнём и громом, как подобает сотрясателю миров. Перед собой я увидел простую беззащитность. Губы, ресницы и глаза тянулись мне навстречу. Их сменили гибкие вьющиеся руки, и когда корабль коснулся поверхности, надо мной сомкнулись розовые лепестки. Мне захотелось пройти здесь босиком – столь открыта и без придумок была эта далёкая планета.
Истинным я явился существом. Планета вызывала меня то тёплыми лучами, то свежим ветерком. Не было ни враждебности, ни скрытости, ни зла. Казалось, вся непорочность Вселенной – в этой планете налицо.
Я хотел верить этой планете, открыться ей во всём. Не одев свой скафандр, я вышел из-под защиты звездолёта. Видно было, планете приятен мой приход. Раскрылись небеса, пролились лёгкие волны ритмов. Деревья любовались на меня с высоты своих пышных крон. Оглянувшись, я заметил, что из следов моих вырастают поющие цветы. «Вот истина, – подумал я, – которую ни оболгать, ни разыграть. Как далеко от людей я нашёл эту простую мудрость».
Мир этот гудел от избытка жизни. Полу заросшая тропа вела куда-то в глубину садов. Благородный олень, не таясь, пересёк мою тропу. Меня принимали здесь, как достойного, по праву. Тропа пригласила пройти в умиротворяющую тень. Ко мне приходило что-то глубинное, издалека: вот одинокое дерево с пышной кроной, вот человек со скрещенными ногами, с закрытыми глазами, в прохладе от дерева, в тени. Я подошёл к человеку. Он был бесстрастен, глух и слеп. Видно, пребывал где-то очень далеко. Я не удивился нежданной встрече – боги ведь знали, что так произойдёт.
Я сел с человеком рядом, сложил ноги лотосом, закрыв глаза, стал отсекать всё излишнее вокруг. И явился мне чистый свет – и больше ничего.
А из-за света вышел лик женский, тёмный, произнёс:
– История смертного имеет начало и конец. Предстанут перед тобой загадки, странности, абсурд. И так свершится твоя эволюция тела и души. И всё это будет безумие твоё. И всё это будет в театре твоём ошибочная роль.
И ушёл тёмный лик за свет и родился лик женский красный, произнёс:
– Что ведаем мы о себе – откуда кто пришёл? Люди всегда соперники богов. Я объявляю тебя свободным от людей. Да будешь ты неподсуден – отныне навсегда.
И потонул этот образ в испепеляющем огне, и проявился третий лик – естественное порождение света. Светлая женщина став напротив меня, произнесла:
– Вчера ты играл в игру теней, сейчас, играя в богов, шагаешь среди звёзд, а завтра изменишь все непонятные тебе слова.
Я так и не узнал, чей это образ дивный. Опять он ушёл в чистый свет и в нём поблёк. Я понимал, что всё это иллюзия, витающая в запределье, и от меня зависит, хочу ли я этот образ увидать. Есть Я и Нечто – единое, связь обоюдная. Что-то было во мне, и что-то жаждало меня. Я стоял перед Нечто и терпеливо ждал. Наконец проступили очертания: я увидал Колесо и себя, стоящим пред ним.
Нечто в образе Колеса вышло мне навстречу, и я попал в его внутренний объём. Вокруг заиграло, закружило, замелькало. Тысячи маленьких человечков устроили вокруг меня свой хоровод. Я же, пребывая вне тела, смотрел на это действие с любопытством, удивленьем.
Меня позвали – я оглянулся и увидел Дверь. Хоровод расступился, а я ждал. Дверь открылась – я в неё вошёл. И снова увидел себя, стоящим перед Колесом.
Я лишь увидел – не коснувшись. Мы так и не сняли маски, не коснулись всей истины в себе. Мелькнуло движение, вспыхнул свет, явился образ – и поблёк.
И угадал я своё потаённое, от смерти. То, что изгналось когда-то и запечатано было словом запретным – раз и навсегда. Образ переступил запретную черту, а это музыка её привела – соло нежное, от скрипки. Она молча смотрела на меня – что-то фатальное в ней уже произошло. Образ её опять поблек и ушёл в ирреальность, в мир иной. А я заплакал, стал взывать к ушедшей безответно, пока не понял, что это образ не Даши, а иной. Это мой образ плача и печали. И вдруг прилетел, как ветер её смех. А это она из-за черты послала последний свой привет.
И вышел образ услышавшей меня планеты: с телом женщины, с лицом беззащитным, кротким. Истина, принимающая все печали – и утоляющая их. Зябкая, страдающая от ледяного безмолвия планета. Единственная во всей Вселенной, принявшая мой плачь, пришедшая на плачь.
-- Скажи, излейся словами, утолись, – сказала мне женщина-планета, – ибо всё в этой Вселенной я приемлю – и никому ничего не отдаю. Ни горя, ни боли, ни стыда.
И я начал ей раскрываться – до сокровенных тайников: «На далёкой Земле, возле тёплой звезды, жила светлая девочка Даша. Жила одна, с древней бабкой, в ветхой избушке, на краю неприкаянного посёлка. До тёмного леса было совсем недалеко. Бабку ту на посёлке считали за колдунью, хотя толком о ней, о её прошлом никто ничего не знал. Из совершенно забытых времён старуха явилась в этот мир. Всегда безответная, молчаливая, всегда закрытая в тёмные одежды, с посохом, прокладывающим путь – вот образ, который, я думаю, она преднамеренно выставляла напоказ. Пра, или пра-пра была эта бабуля, Даша сама не знала толком. Важнее другое: бабушка передала единственной внучке свой бесценный дар.
А эта внучка была цветком, возросшим на обычной грязной ниве. Слово «стройное» далеко не исчерпывало её суть. Такого тела не бывает у людей. Не бывает такой нежной кожи, такого отточенного до беспредельности лица. 16 лет – и расцвело всё в совершенстве!
Разумеется, кто-то влюбился в такую красоту – а попал вдруг под странный взгляд. Какой-то наивный взгляд, не по-человечьи: вскрывающий, как у зверя. И попробовали было трое парней одолеть неприступную красу. Дело было ночью, на окраине посёлка, почти у самой Дашиной избушки. Что там произошло, неведомо до сих пор. Но долго потом ходила молва про троих, бегущих через посёлок с волчьем воем. Одного из них потом нашли аж у соседней деревни. Зарылся бедняга от страха в сена стог. Другого у самого берега реки успели поймать ночные рыбаки. А третий и вовсе на целый месяц выпал из реального мира. Ходил он по посёлку с блаженным личиком и тонким голоском всех уверял, что он бесплотный и прозрачный, и похоть, как страсть презренная, не про него.
А что же юная героиня? А ничего. Взгляд такой же наивный, отрешённый. И ни единого слова от себя. «Вот тебе и колдунья, – шептали по углам, – вот тебе и наследница её». Так и стала она недоступной, холодной, как горная вершина. И одинокой, ненужной никому. Все почуяли зверя, его суть. И всё это было от бабушки её. С детства она привыкла к своей бабуле, к её древней оберегающей любви. Ибо те, кто должен был её любить, оберегать, ушли давно, погибли в автокатастрофе, когда ей, малютке не было и года.
А свела нас таинственная предопределённость – как это часто бывает у людей. Истекала бесконечно-серая осень за окном, а я лежал со своим проклятым переломом, и как водится, грызла меня зелёная тоска. Вдруг заходят на цыпочках двое: одноклассница Танька, и она – нежданный дар. Татьяну, как соседку, классрук послала меня проведать, а Дарье (она училась в параллельном классе) оказалось с ней по пути.
Надо сказать, что в школе никто не знал, что я гонял на аэродром. Учился я не ахти, и моё пристрастие не приветствовалось бы однозначно. Я и версию-то выдумал про мотоцикл. А тут захотелось перед девчатами блеснуть.
– На какой же скорости ты гнал? – вдруг спросила меня Даша.
– Это ты про сломанную ногу? – спросил я равнодушно. – Я на прыжках её сломал.
Вижу, девчонка вся вспыхнула, так была мной поражена.
– Димка, ты прыгал с парашютом?!
Никогда ещё, и никто так мной не изумлялся. И вот она – ко мне.
– Ну да, – я отвечал, ошеломлённый – и прозревший. – Но это было три раза – я больше не успел.
Более она не произнесла ни слова. А Танька что-то тарахтела своё. Не слышала она наших слов, не заметила, что произошло.
И на следующий день Даша пришла одна. А я ждал её, знал, что придёт. Уже мы увидели друг друга. Уже закружились мы друг возле друга. Уже потянулись мы облечься в нечто целое – в сверхсущество.
И когда вошла – застыли оба. А когда очнулись, от тихони- девчонки не осталось и следа. Предстала богиня – и статью и взглядом и лицом. И вопрос её был не от девчонки:
– Расскажи, как можно шагнуть в бездну? Когда ты просто есть смертный человек.
Так мы пошли, как будто плыли рядом: соприкасаясь взглядами, словами, переплетаясь руками и телами.
Но когда она раскрылась мне, смертному, в лунной мистерии своей – разве тогда не нарушила запреты от богов? Когда на глазах моих превращалась в птицу, зверя, рыбу. Когда летела и мчалась и плескалась. Когда вошла в образ феи и, ставши призрачной, вдруг растворилась в небесах. И когда в звуках магии танцевала, введя и меня в магический круговорот. Много тогда раскрылось мне тайн про людей и про богов».
Мы замолчали. Я, от тяжести слов своих, планета Кроткая от горестной тяжести тех слов. Однако Кроткая своими словами утоляла мою боль:
– Что же это за тайны, почему столько боли, от чего?
– Я не знаю, что истинно было в ту ночь, в глухом лесу, – ответил я. – В жгучей вспышке всё смешалось – и раскрылось. Я увидел, что мы пребываем вне людей. Я узнал, что было до нас, и кто прошёл в этом лесу давным-давно. Все былинки и листики, деревья и облака – каждый стал существом и каждый о чём-то говорил. Надо мной был предельно открытый небосвод. Звёзды звенели – и это был тоже поток из слов, понятных для меня. Слышал я и голоса богов. О битвах, о тайнах, о любви вещали эти боги. И все эти голоса Земли и Неба сливались в один вселенский хор. Так я овладел своим магическим ключом.
– Теперь я, как маг, всматривался в глубины небосвода. Теперь я мог истинно здесь повелевать. Я хотел увидеть богов. А увидел там человеческие лица. То ли боги и звёзды прятались за масками людей, то ли лики людей давно уже пребывали между звёзд
– Вы уходили в небеса? – Кроткая всё принимала от меня. – И никто не промолвил вам ни слова?
«Увы, мне, смертному, богов не разгадать. Мы летали и не летали, мы были и не были – в небесах и на земле. И когда на мотоцикле мчались назад, я не видел и не предчувствовал, откуда появится машина. Как будто она вылетела из пустоты. Дашу выбросило из заднего седла – и она не ударилась, а мягко упала на кусты. Она умерла от шока, в один миг.
И никто мне не смог объяснить во Вселенной, что случилось. Так скажи мне хоть ты, планета Кроткая: неужели боги бывают так ревнивы за своих? Почему вдруг она ушла, покинула это божественное тело. Почему она вдруг стала так безответна предо мной?
А я кричал, посылал слова в небеса: «Кто поставил этот пресквернейший эксперимент?! Она отдала все тайны мне. Тогда почему не умер я, пустой и бесплодный человек!»
И когда я взмолился в небеса, никто мне не думал отвечать. И когда кричал бессмертным – никто не шёл на зов. Никто и не ведал про меня. Похоже, в этой Вселенной некому было слышать моих слов.
И вот ты, Кроткая, сама пришла ко мне. Так дай переступить черту, увидеть её опять, всего лишь раз».
Богиня-планета внимательно посмотрела на меня.
– Я готов оставаться – не быть, не жить, не знать, как и она! – я умолял богиню.
Молча покачала богиня-планета головой, и я увидел на лице её слёзы. Затем она повернулась медленно, и растворилась в темноте. А я вновь оказался перед Колесом.
И вошёл я в тело своё, вернувшись в мир реальный. Сколько время прошло, я не знал. Может минуты, может и года. Человек, разделённый на смертное и бессмертное, всё также пребывал на поляне в Оленьем парке, на Кроткой планете, затерянной где-то во Вселенной. На цыпочках я ушёл с поляны, дабы этого звёздного странника не разбудить. Также благоговейно я покинул эту блаженную планету. Я хотел забыть про неё. Я хотел, чтобы никто, никогда эту планету из плотных, холодных не нашёл.
Звёзды снова были везде: впереди и позади. Созерцая вокруг себя звёздный фон, продираясь среди холодных слов, я не видел открытых тайн. Всё здесь было беззвучно и мертво. Было бы странно это не чувствовать в безмолвии. На то оно и безмолвие – скрывать потаённое в себе.
5
Когда мы ушли на самое дальнее расстояние, в Запределье, я спросил у своего друга-корабля:
– Ты – существо, рождённое для путешествий между звёзд. Но что ты ведаешь про них? Что жизнь у звёзд, что их начало, что конец? Как их слова – понятны для тебя? Куда мы мчимся – к какой особенной звезде?
Мой Чёрный друг ответил так:
– Есть тайны, недозволенные никому. Остерегайся их, смертный человек. Есть зримое и незримое, есть явное и скрытое. Мы отошли от явного, мы искали бессмертия, богов, а раскрыли Большой Иллюзион.
Тогда я спросил у своего Белого друга:
– Во многом ты похож на человека, так разыграй человека, и проникнись им.
Мой друг-скафандр отвечал:
– Я люблю играть в человека, в его жизнь. У меня есть похожие руки, ноги, голова. Как существо, приближённое к человеку, я знаю много его тайн. Во Вселенную он пришёл новым словом, чтобы бродить среди иных и ими ворожить. И я готов, как человека, провести тебя во след
Я был отрешён от звёзд и от богов. И тогда мне блеснула зелёным лучиком ещё одна планета. Без путеводного солнца шла она, такая же одиночка, что и я. Возможно, заблудилась в вечности, возможно вечность стерегла.
Я вновь пришёл с громом и огнём, и вновь встал на ноги. Сойдя по трапу, я коснулся планеты, и тотчас передо мной открылась долина в сиреневом тумане. Для выхода к богам я снова одел свои белые одежды. Я уходил в туманную долину, невдалеке, на страже, возвышался, как глыба, мой корабль.
Тело моё становилось всё сильнее и свободней. «Наконец-то я оторвался от всех навязанных мне слов. Наконец-то я был отделён от человека, воистину я стал внечеловек».
Я видел, что боги пришли – и с ними раскрылись небеса.
Явились волны – снизошли, и опустились на меня. Я словно очнулся – осознал. Я был ничто перед огромными мирами. Мне захотелось стать маленьким ребёнком этой затерянной планеты, быть под защитой у неё. Я был почти невесом, почти вступил в божественный сферы. Мир мой магически звучал.
Это музыка от богов ко мне пришла – а я заплескался в её ритмах. И только хотел я приблизиться к божественным чертогам, как обнаружил себя в неком круге, в центре которого и пребывал. Я попытался выйти из круга, и не мог. Всегда оказывался в центре, вне богов. Я попытался произнести свои утверждавшие слова. Нет, молчали в ответ всесильные боги за чертой.
И пришёл из туманной долины образ: из чего-то светлого, чистого, только что возродилась плоть. Грациозный набросок под тонкой белой тканью. Она родилась из воздуха, среди цветов, и по земле не шла, а плыла, не губя ни единого цветка. Казалось, образ этот ещё не вполне материализовался из лучей. Лицо её посылало свет, стремящийся к моему.
Я подбирал слова к идущей мне навстречу – в руках у неё был щит и меч. Воительница-Дева!
Она подошла, взмахнув мечом передо мной – и круг, пленявший меня, раскрылся, я был свободен абсолютно. Можно было идти к богам, с ними биться, любить и умирать. Обернувшись, Воительница взмахнула ещё раз. Тотчас, как холст, был надвое разделён пейзаж. Вспорхнули испуганные ангелы и взвыли демоны, низвергнутые в глубину.
– Это всё от тебя – забытые слова, – произнесла Воительница-Дева. – Будешь играть отныне сам с собой, разбрасывать словами.
День разгорелся – и затрубило и зазвенело всё вокруг.
Как она великолепно сыграла для меня! Сложила на землю щит и меч. Подойдя, взяла за руку без слов – и стало дико и тайно всё вокруг. Я знал, что лечу, что улетаю, что это грёзы, моя жизнь. Мне мечталось: скажу – и полюблю, не захочу – и не умру. Я откровенно ей сказал:
– Весть обо мне пошла по всей Вселенной. Я ждал: ко мне придёт много мудрецов. Но чтобы сошла подобная богиня…
Она спросила удивлённо:
– И ты меня не узнаёшь? Воистину, ты видишь свою вселенную перед собой!
– Но как мне тебя, вселенную любить?! – воскликнул я. – Возможно ли мне, существу беспредельно малому, быть в беспредельно огромном существе? Я умел только грезить о тебе.
А она говорила просто, без прикрас:
– Ты пришёл стать бессмертным – им и стань. А я уже сделала свой шаг.
– Но знаешь ли, что такое холод, мерзость, грязь! – воскликнул я. – Слыхала ли ты про безнадёгу, про вечные дожди?
– Да, я знала это, – Воительница отвечала, – ведь я всегда шла вслед за тобой. И тоже мокла под этими дождями и тоже пачкалась в грязи, и тоже, как ты, я выла от тоски.
– Но знаешь ли, – я восклицал опять, – что сотворили люди на Земле? Были вечные храмы – театры для богов. И что же? Боги изгнаны, храмы изгажены, осквернены. Потухли и звёзды, обитель тех богов. А на Земле появились полчища всепожирающих химер.
– Пришла Волна и всколыхнула Музыку, – говорила прекрасная богиня. – А та унесла смертного к богам. Так мы, одинокие звёздочки нашли друг друга.
– Но ты пришла – а я боюсь твоё тело коснуться просто взглядом, так оно чисто и светло. Ты заплачешь – а я побоюсь дышать в твоё лицо. Вот твои руки в моих руках – а я боюсь тебя сломать. Как мне обнять тебя – я всё время улетаю от тебя!
Время начало отсчёт с нуля. Мы были затеряны где-то в пустоте. Никто не знал о нас, не клеветал на нас, не унижал. Давно уже снят был мой скафандр. Мы лежали рядом и плыли между звёзд.
Она говорила мне невинно:
– Посмотри на запретное, о смертный! Неужели ты не желаешь это съесть?
Я отвечал ей также невинно, безмятежно:
– Я всего лишь ребёнок, который тобою взлелеян и спасён.
– Но ты кровожаден, человек. Тогда коснись губами божественного тела.
Как бы из смертной плоти было это существо. Где были колокола в горних высях, где ангелы, которые должны были нас вознести на небеса? Тихо смертная встала и ушла. Также тихо вошла богиня в объятия мои.
– Боги не любят, когда нарушают их пределы. Всё гармонично в царствии вселенском, в нём неприемлем малейший диссонанс. Богам – сияние вечное, а смертным – смерть. А я давно уже слышала тебя: мелодия одинокая, во мгле. И видела, как ты пропадаешь на Земле. И я полетела – как на зов. Ведомо было мне: союз смертного и богини есть неприемлемый абсурд. Но всё надеялась, что там, за краем мира, прояснятся все тайны до конца. Там, где пируют праведные боги.
Иногда, просыпаясь, она взирала на мир отрешенно, с высоты. Она же осознавала, что пребывает в моём дыхании, в моих руках. «Бренна ли наша плоть?!» – иногда взрывалось всё во мне. Но когда возвращался, принимая обличье человечье, говорил :
– Мы ведь не боги – мы на мгновенье лишь взлетели к ним. Впереди нас раскинулось Небытие.
Она отвечала мне:
– Воистину, ты услышал не те слова. – И обнимала меня и уносила в свой вселенский сон.
– Всё взято тобой от человека, – всматривался я в свою богиню, – лицо и тело и слова.
– Нет, это за вызов мой я наказана богами: полюбить человека человеком, и им же умереть.
– Люди давно уже пленяются богами: грезят о них, сражаются с ними, любят их. – Я открывал перед Воительницей род людской.
– Самое удивительное в людях то, что построено из слов, – мне отвечало божество. – Вы отправляетесь в путь, ради истории, которую собираетесь кому то рассказать.
Я снова открыл глаза и увидел её раскрытое лицо. Истинно, я увидел свою улыбку, истинно, я куда-то уходил. Вот на звёзды рассыпалось её лицо. Истинно Вселенная могла ликовать теперь со мной. Истинно, я не уйду – и Вселенная не последует за мной. Теперь я мог царствовать, повелевать.