В физико-математической школе Тираспольского пединститута я стал вышибалой. Если сформулировать более точно, то лицом, создававшим для некоторых горе-преподавателей сильную психологическую мотивацию не появляться перед нами вновь.
Впервые, это произошло в самом начале восьмого класса, когда, после длинной и утомительной школьной субботы, завершившейся только к трём часам, я оказался в новом и очень престижном окружении. Ребята от всех школ Тирасполя, наиболее продвинутые в физиках и прочих математиках, собрались для того, чтобы еженедельно, вплоть до самого окончания средней школы, слушать лекции преподавателей пединститута и общаться, общаться, общаться.
После наспех проглоченного обеда, прошедшего под строгим надзором непримиримых бабушек и длительной смены декораций в окне переполненного второго номера троллейбуса , я с головой окунулся в хоровод новых знакомств и особую атмосферу настоящей институтской аудитории, в которой мы все оказались впервые в жизни.
До 9-10 вечера, нам-школьникам , читали лекции самые настоящие институтские доценты и профессора. Все было бы здорово и даже очень, если бы не часть преподавателей, сильно отягощенных усталостью и внезапно свалившейся на голову общественной нагрузкой. Ах, если бы к исходу субботы, были бы все и достаточно бодры, и веселы, и талантливы. Однако, увы-увы.
Бесценный ресурс юмора и терпения, критически необходимый нам для разрядки скуки, сгустившейся от уныло зачитываемых конспектов, отсутствовал напрочь. Мы тоже трудились всю неделю, нам тоже хотелось бы весело провести субботний вечер. Кроме того, почти каждому из самых скучных научно-педагогических мамонтов, первым же делом , надо было громко пожаловаться на жизнь, попеняв, что размер нашей будущей благодарности за уничтоженный субботний вечер должен стремиться к Бесконечности.
- Скажите, дорогой Лектор,- неожиданно громко вставил я,- почему значок Бесконечности, которым Вы обозначили размер Благодарности, должной, по Вашему разумению, заставить нас вести себя тихо, благоразумно и совсем не общаться друг с другом, Вы изобразили в виде лежачей восьмерки, расположенной горизонтально, а не, скажем , вертикально, либо косо, склонившись перед Вами, например, на 45 градусов?!
Аудитория, обрадованная хотя бы небольшим перерывом монотонной тягучей скучности, отреагировала всплеском весёлых восклицаний, мычаний и жужжаний.
- Так положено,- вместо того, чтобы отшутиться, горе-лектор, грозно нахмурившись, предупреждающе помахал пальчиком
- Кем же это положено?,- поинтересовался я
- Кому надо, тем и положено!,- направив указующий перст к Небесам, где , должно быть , и находилось его партийное начальство, Лектор подставился полностью
- Ваша фамилия?!,- в его голосе победно зазвучала явная и такая знакомая интонация
- Кстати, я физик, а не математик,- вдруг заорал он, записав мою фамилию в маленький вредный блокнотик - На вопросы по математике , отвечать не буду,- Быстро-быстро задавайте любые вопросы, но только по физике
- К чему же стремится масса тела при разгоне до скорости света?,- Это же вопрос из физики?,- обнаруживая в себе признаки садиста, мило поинтересовался я
- К Бесконечности, к Бесконечности,- пытались помочь лектору сердобольные обитатели первого ряда
- Сейчас уже поздно! На этот вопрос я отвечу на следующей лекции
К нам он больше не приходил. А меня прозвали Вышибалой
Вспоминая тот случай, я в Душе краснел
Молодость зла. С тех пор , весёлые гениальные сотоварищи попросили меня готовить каверзные вопросы к каждой лекции. А я, по причине своей слабохарактерности, отказать лучшим математикам и физикам нашего городка никак не мог.
С трудом сочиняя тяжёлые вопросы , всегда, на всякий случай, писал рядом и подробные ответы.
Перед каждым занятием, я подносил очередному лектору журнал, где наряду со списком фамилий, лежал и раскрытый листок с вопросом и ответом.
Довольно часто мы получали блестящие ответы, намного превосходившие наши скромные познания. И это было здорово.
А иногда, бывало, усталый человек, с трудом закончивший читать лекцию поздним субботним вечером, вдруг, по-доброму улыбался моему "каверзному" вопросу и с благодарностью поднимая вверх, чтобы все видели, зачитывал спасительную записку.
Такая уж была традиция...