Что такое портрет? В большинстве искусствоведческих источников написано - художественное изображение человека с передачей его внутреннего мира. Однако хочется привести своеобразное определение, высказанное М.И. Андрониковой, специализирующейся в свое время на портретной живописи. По ее мнению «портрет – это изображение по образу и подобию». Получается, что как художник видит, ощущает и воспринимает портретируемого, так и воспроизводит (запечатлевает) его облик в своей работе. Вероятно именно поэтому, вне зависимости от степени таланта художника, так различно выглядит Ахматова на прижизненных портретах.
Она любила позировать, так же, как и смотреться в зеркала, но из собственной и довольно обширной иконографии сама выбирала и составляла списки лучших работ, периодически, исключая из них некоторые из своих изображений. Почему? Можно предположить два ответа: не понравилась - разонравилась работа, или не сложились добрые отношения с художником. Для нее было важно, какими глазами смотрел, как ее воспринимал живописец, находила ли она в нем отзвук своего "Я".
Привлекательны ранние портреты Ахматовой. И не только потому, что она была молода и хороша собой, а скорее из-за ее открытости людям. Это значительно позднее она станет «шкатулкой с тройным дном».
***
Судьба подарила встречу двум талантливым людям – поэту и художнику - Ахматовой и Альтману. Они были не только современниками, но и почти ровесниками. Анна, в то время еще Гумилева (не совсем удачный псевдоним Ахматова в качестве основной фамилии она примет после второго развода, с востоковедом В.К. Шилейко), оказалась старше всего на полгода. В одном из вариантов автобиографии под названием «Будка» Ахматова написала: «Я родилась в один год с Чарли Чаплином, «Крейцеровой сонатой» Толстого, Эйфелевой башней, и, кажется Элиотом. В это лето Париж праздновал столетие падения Бастилии — 1889». Ее слова в полной мере можно отнести и к Альтману.
Вначале вглядимся в автопортрет художника, выполненный в 1911 году, поскольку именно он гармонирует с позднее написанным портретом поэтессы.
Перед нами молодой человек с четко и строго прочерченными чертами лица, несколько напоминающими геометрические фигуры. Скорее всего - треугольники. Они отчетливо проявляются в овале лица, вырезе одежды. Ярким желтым пятном обозначено подобие рубашки. Позднее этот цвет он введет в портрет Ахматовой. Привлекает внимание красно-синяя деталь, по всей видимости, обозначающая цветы. Возможно, этот символ определяет, вернее по нему можно почувствовать, что внутренний мир Альтмана наполнен радостью бытия. Остались позади бедное детство и неудовлетворяющие его годы учебы в Одесском училище живописи и скульптуры. Наперекор всему художник из далекой Винницы оказался в центре художественного мира того времени – Париже на целых одиннадцать месяцев (1910-1911 годы), куда он отправился в "поисках самого себя". Изучал в музеях живопись великих испанцев: Веласкеса, Сурбарана, Эль Греко. Однако в большей мере его привлекали работы "кубистов" с их математически строгим анализом формы. Именно их приемы он впоследствии неоднократно использовал в своих работах.
Его друзьями стали Марк Шагал, Осип Цадкин, Давид Штеренберг, входящие в так называемую «монпарнасскую школу» и слывшие светочами нового искусства. Под впечатлением всего увиденного, услышанного, а главное в результате общения с интересными и одаренными людьми он и сформировался как художник, со своим своеобразным восприятием действительности.
***
Считается, что в Париже состоялось мимолетное знакомство Альтмана и Ахматовой. Хотя документального подтверждения этого факта мне не удалось обнаружить. Вторая встреча произошла в Петербурге, куда Альтман перебрался в 1912 году после получения диплома ремесленника, что позволило ему переступить черту оседлости.
В тот год Ахматову занимали иные проблемы. Появился на свет, как она всегда подчеркивала, единственный сын, нареченный Львом в память о крестном отце мужа - Льве Ивановиче Львове, брате матери.
Загорелись иглы венчика
Вкруг безоблачного лба.
Ах! улыбчивого птенчика
Подарила мне судьба.
Вообще стихов, посвященных сыну, она написала мало. Всегда вспоминается строчка, так поразившая Цветаеву: "Я плохая мать!" Но не стоит осуждать каявшуюся Ахматову. Ребенок был копией мужа, с детства и всю жизнь боготворивший отца, с матерью же по большей части бывавший неоправданно резким. Не почувствовала она в сыне присущих ей черт характера, внутреннего, да и внешнего сходства между ними. Вероятно, отчасти из-за этого и происходило отчуждение.
Возобновление знакомства произошло в артистическом кабаре «Бродячая собака». Эмблема этого заведения была выполненная в 1912 году М.В. Добужинским. Само знаменитое кабаре располагалось в Петербурге по адресу Михайловская площадь, 5. "Натурщиком" послужил пудель Б.К. Пронина - режиссера, театрального деятеля и актера, идейного вдохновителя и директора «Бродячей собаки».
Вернувшись в Россию, Альтман не сразу нашел свой путь. Он выставлял свои работы в объединении "Мир искусств", затем присоединялся к авангардистам и... многое его не удовлетворяло. В столице он вращался в кругу художественной богемы, состоящей из художников, писателей и артистов. Альтман был общительным, добрым и красивым молодым человеком, поэтому многие оказывали ему внимание. Упоминают, что встречая художника, Осип Мандельштам всякий раз декламировал шуточные стихи собственного сочинения и наслаждался произведенным эффектом. Всего восемь строчек:
Это есть художник Альтман,
Очень старый человек.
По-немецки значит - Альтман
Очень старый человек.
Он художник старой школы,
Целый свой трудился век,
Оттого он не веселый,
Очень старый человек.
В 1913 году этому "очень старому человеку" было всего 24 года.
Альтмана поразил новый облик парижской знакомой. Перед ним оказалась уже не робкая девушка, а молодая женщина, ощутившая силу собственной красоты и власти над мужчинами. Об этом быстром преображении подробно написал К.И. Чуковский: «Анну Андреевну Ахматову я знал с 1912 года. Тоненькая, стройная, похожая на робкую пятнадцатилетнюю девочку, она ни на шаг не отходила от мужа, молодого поэта Н.С. Гумилева, который тогда же, при первом знакомстве, назвал ее своей ученицей.
То было время ее первых стихов и необыкновенных, неожиданно шумных триумфов. Прошло два-три года, и в глазах, и в осанке, и в ее обращении с людьми наметилась одна главнейшая черта ее личности: величавость. Не спесивость, не надменность, не заносчивость, а именно величавость "царственная", монументально важная поступь, нерушимое чувство уважения к себе, к своей высокой писательской миссии».
Знаменитый портрет появился в 1914 году, когда начались долгие сеансы в мастерской-мансарде художника на Васильевском острове. В то время Анна Андреевна жила одна в Петербурге, куда перебралась из Царского Села, поскольку семейная жизнь Гумилевых дала очередную трещину. Натан Альтман обосновался неподалеку: то ли в «меблированном доме Нью-Йорк», как потом вспоминала Ахматова, то ли в меблированных комнатах «Княжий Двор», как вспоминал он сам. На следующий год она описала это событие в стихотворении "Покинув рощи родины священной...". Перед вами фрагмент из этого стихотворения:
Там комната, похожая на клетку,
Под самой крышей в грязном, шумном доме,
Где он, как чиж, свистал перед мольбертом,
И жаловался весело, то грустно
О радости не бывшей говорил.
Как в зеркало, глядела я тревожно
На серый холст, и с каждою неделей
Все горше и страннее было сходство
Мое с моим изображеньем новым.
Теперь не знаю, где художник милый,
С которым я из голубой мансарды
Через окно на крышу выходила
И по карнизу шла над смертной бездной,
Чтоб видеть снег, Неву и облака, -
Но чувствую, что Музы наши дружны
Беспечной и пленительною дружбой,
Как девушки, не знавшие любви.
Так было на самом деле или нет, нам уже не суждено узнать. Но чувствуется, что жизнь в обоих буквально кипела.
Несмотря на строгий силуэт модели, поражает плавность создающих его линий, чувствуется легкость мелких складок ткани ее длинного синего платья. Будто синяя птица небрежно опустилась на сидение и сложила желтые крылья. Вполоборота обернулась, чтобы показать свой "бурбонский профиль".
На заднем плане мерцают дробящиеся кристаллические образования полупрозрачных зеленовато-голубоватых тонов, создавая иллюзорный сказочный город с возвышающимися замерзшими деревами.
Ахматова уже была известна как поэт. Вышел из печати ее первый сборник «Вечер», но знал о ней все же, довольно узкий круг лиц. Свой поэтический автопортрет она создала годом ранее.
На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.
И непохожа на полет
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
А бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы не бывшего свиданья.
Почти такой она представлена на полотне кисти Альтмана. В любом портрете присутствует скрытый подтекст. Глядя на ее изображение, невольно в памяти всплывает строка – "В то время я гостила на земле". Кажется она мне здесь не реальной земной женщиной, а присевшей на время синей птицей, заглянувшей к нам в гости из серебряного века.
Разумеется, ее нельзя сравнить с парящей синей птицей К.А. Сомова, но что-то неземное, несомненно, ощущается в ее облике.
Кроме символической картины этого художника дополняет "серебряный" облик Ахматовой постановка метерлинковской пьесы на сцене МХТ (1908 год). Однако Ахматова редко приносила счастье. Скорее была птицей печали.
***
Одни одобрили эту работу, другие, напротив, высказывали резко отрицательное мнение. Для примера приведу цитату из книги Марка Эткинда: «"Портрет А. Ахматовой" был экспонирован на выставке "Мир искусства" в 1915 году. Зритель и критика встретили его хорошо. Среди положительных отзывов выделялась статья живописца Л. Бруни, утверждавшего, что работы Альтмана на выставке не только самые значительные, но, более того, - "не вещи, а вехи в искусстве"».
Обычно считается, что в этом портрете Альтман показал образ поэта или поэзии. М. Г. Эткинд в своей монографии об Альтмане довольно бездоказательно утверждает: «Образ Ахматовой в портрете - образ молодой, звонкой, полной дерзания русской поэзии тех лет". С ним отчасти солидаризуется Ю. А. Молок, хотя вносит в свое определение довольно существенную поправку: согласно ему, Митурич в портрете Мандельштама и Альтман в портрете Ахматовой "создают новый тип изображения поэта, поэта в роли "поэта".
Из этого определения, пожалуй, можно согласиться только со словом "роль", ибо поэзия в картине ощущается слабо. Что касается "роли", то персонаж, изображенный Альтманом, ее действительно играет.
Можно предположить, что поэтесса на этом портрете соотносится с образом Ахматовой из эпиграммы Бунина:
Свиданье с Анною Ахматовой
Всегда кончается тоской:
Как эту даму ни обхватывай —
Доска останется доской.
В то время, когда Бунин и Альтман, каждый на свой лад, видели в Ахматовой декадентскую музу, она уже ушла в своем творчестве далеко вперед и готовилась к изданию "Белой стаи".
Скорее всего, об Ахматовой с портрета Альтмана можно сказать обращенными к ней в то время словами из стихотворения Николая Владимировича Недоброво:
Как ты звучишь в ответ на все сердца,
Ты душами, раскрывши губы, дышишь,
Ты, в приближенье каждого лица,
В своей крови свирелей пенье слышишь!
И скольких жизней голосом твоим
Искуплены ничтожество и мука...
Теперь ты знаешь, чем я так томим? -
Ты, для меня не спевшая ни звука.
По существу, переосмыслить женский портрет как портрет поэта удалось в те годы, пожалуй, только Натану Альтману. Неудивительно, что его не сразу приняли coвременники, особенно те из них, кому казалось, что альтмановский портрет разрушает их представления о художественном идеале и женском обаянии модели. Характерна в этом смысле запись из "Заметок" О. Л. Делла-Вос-Кардовской, сделанная в день вернисажа выставки "Мира искусства", на котором она была вместе со своей и альтмановской моделью: "На выставке, конечно, мы сейчас же потеряли друг друга… Насилу я дошла до портрета, изображавшего Ахматову. Портрет, по-моему, слишком страшный. Ахматова там какая-то зеленая, костлявая, на лице и фоне кубические плоскости, но за всем этим она похожа, похожа ужасно, как-то мерзко в каком-то отрицательном смысле…". Не менее характерно уже для нашего времени признание дочери художницы, Е.Д. Кардовской, опубликовавшей недавно эти записи: "Но как ни нравится мне с художественной стороны ахматовский портрет работы моей матери, и все же считаю, что Ахматова такая, какой ее знали ее друзья - поэты, поклонники тех лет, Ахматова "Четок" передана не на этом портрете, а на портрете работы Альтмана».
***
Вспомним, что знаменитые блоковские стихи "Красота страшна" – Вам скажут..." и мандельштамовские "Bполборота, о печаль...", которые теперь так часто цитируют при виде ахматовских портретов, возникли отдельно и вне прямой связи с ними. Гораздо позднее соединились они уже в нашем сознании, стали казаться "списанными" прямо c портретов.
"Красота страшна" - Вам скажут, -
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан - в волосах.
"Красота проста" - Вам скажут, -
Пестрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан на полу.
Но, рассеянно внимая
Всем словам, кругом звучащим,
Вы задумаетесь грустно
И твердите про себя:
"Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать; не так проста я,
Чтоб не знать, как жизнь страшна!"
16 декабря 1918
"В январе 1914 г. Пронин устроил большой вечер «Бродячей собаки» не в подвале у себя, а в каком-то большом зале на Конюшенной. Обычные посетители терялись там среди множества «чужих» (т. е. чуждых всякому искусству) людей. Было жарко, людно, шумно и довольно бестолково. Нам это наконец надоело, и мы (человек 20–30) пошли в «Собаку» на Михайловской площади. Там было темно и прохладно. Я стояла на эстраде и с кем-то разговаривала. Несколько человек из зала стали просить меня почитать стихи. Не меняя позы, я что-то прочла. Подошел Осип: «Как вы стояли, как вы читали» и еще что-то про «шаль», - вспоминала позднее поэтесса. Так возникло «Вполоборота, о, печаль...», - так рассказывает Анна Ахматова о рождении стихотворения Осипа Мандельштама.
Вполоборота, о печаль,
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.
Зловещий голос - горький хмель -
Души расковывает недра:
Так - негодующая Федра -
Стояла некогда Рашель.
<1914>
***
C годами отношение самой Ахматовой к портрету стало меняться, причем не в лучшую сторону. Так, в 1958 году она говорила Л. К. Чуковской, что портрет не любит, «как всякую стилизацию в искусстве», тем не менее, он напоминает ей о счастливых годах молодости. Может быть, чувствовала его театральность?
В частности Чуковская записала:
20 июля 1939 г.
"Я упомянула о хорошей фотографии с альтмановского ее портрета, которую я видела у одной своей знакомой.
Она об Альтмане не подхватила…"
26 июня 1940 г.
"Недавно ей показали строки Бунина, явно написанные про нее, хотя имя ее там не упомянуто, Она прочитала мне эти стихи наизусть. Там муфта, острые колени, принца ждет, беспутная, бесполая. Стихи вялые, бледную. Ее внешний образ составлен из альтмановского портрета и из "Почти доходит до бровей // Моя незавитая челка."
3 января 1957 г.
"Автор утверждает, что я была совершенно похожа на альтмановский портрет, но сама в этом никогда не признавалась. Альтмановский портрет на сходство и не претендует: явная стилизация, сравните с моими фотографиями того времени..."
30-31 октября 1958 г., ночь
Анна Андреевна... стала показывать мне альбом со своими молодыми фотографиями и фотографиями с портретов. Снова повторила, что портрет Альтмана она не любит "как всякую стилизацию в искусстве".
***
Постепенно портрет стал обрастать графическими комментариями: шаржами, иллюстрациями к ахматовским стихам, шуточными рисунками. Н.Н. Пунин едко заметил, что автор ахматовского портрета преследовал единственную цель - «обнаружить форму - форму тела (в частности, коленной чашки, ключицы, ступни, фаланги и т.д.)».
Существует шаржированный рисунок Н. И. Альтмана (1914), где Н. С. Гумилев молится Будде. В образе Будды угадываются черты А. А. Ахматовой.
С. Грушевская в одном из интервью говорила: "Одни из самых таких ранних, поступивших в музей работ, это, конечно, вещи из собрания Моисея Семеновича Лесмана, это работы Альтмана. Ну, это вообще треть представленных на выставке работ."Одна из наших любимых вещей – это Альтман, пишущий Ахматову, рисунок, который является таким своеобразным продолжением диалога модели и художника, каким-то спором шуточным о том, каким должен сохраниться образ Ахматовой, где Альтман интерпретирует на манер, наверное, Ахматовой, больше угождая ей, то, как она должна выглядеть. Он меняет мизансцену полностью своего портрета, помещает Ахматову на более привычный фон ее жизни, как будто в пушкинскую эпоху или на фоне Царскосельского пруда с классической архитектурой, и в этом шарже удивительно обыграна сама ситуация, потому что Альтман несколько увеличивает в размерах, что свойственно шаржу руку свою с кистью, как будто утверждая волю художника, она должна быть впереди в создании произведения искусства, 2-ю кисть своей руки и некоторые детали образа своей модели, относясь к ней очень трепетно и с глубоким уважением».
Сохранился еще один шарж, набросанный Альтманом. Правда, в нем довольно трудно узнать Ахматову. Но, на то он и шарж.
***
Повторю, в «Записках об Ахматовой (1938-1941 гг.) Л.К. Чуковская приводит эпизод их разговора: «Я упомянула о хорошей фотографии с альтмановского ее портрета, которую я видела у одной своей знакомой., Она об Альтмане не подхватила, но, помолчав, произнесла:
– У меня всегда была мечта, чтобы муж повесил над столом мой портрет. Но никто не повесил – ни Коля, ни Володя, ни Николай Николаевич. Он только теперь повесил, когда мы разошлись. То есть положил на стол под стекло мою карточку и дочери».
Она не совсем права. Держал в своей спальне ее фотографию и Артур Лурье. Об этом факте писала Михаилу Кралину Ирина Грэхем, последняя его подруга. «У А.С. стояла на туалетном столе в спальне одна фотография Ахматовой, именно та, которую она прислала ему с Володей (В.Б. Соснинским –М.К.). Остальные ее карточки он, может быть, рассматривал иногда, открывая ее книги».Это был человек, который так и не смог забыть Ахматову хотя она как коршун разрушила его семейную жизнь. Большинство его последующих женщин, впрочем, как и жена, немного напоминали Ахматову. Будто он искал всю жизнь ее повторение. Но она была в единственном экземпляре.
Именно это предчувствовала еще в 1915 году Цветаева:
Узкий, нерусский стан -
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.
Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод - в весельи, зной -
В Вашем унынии.
Вся Ваша жизнь - озноб,
И завершится - чем она?
Облачный - темен - лоб
Юного демона.
Каждого из земных
Вам заиграть - безделица!
И безоружный стих
В сердце нам целится.
В утренний сонный час,
Кажется, четверть пятого,
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
В истории многое повторяется. Сейчас автопортрет художника и портрет Ахматовой хранятся в одном музее на берегах Невы. Вновь вместе.
Коллаж:
Альтман Н.И. Автопортрет. 1911. Бумага, темпера. 46 х 33.
Государственный Русский музей, СПб.
Альтман Н.И. Портрет Анны Андреевны Ахматовой. 1914. Холст, масло. 123х103,2.
Государственный Русский музей. СПб.
Альтман Н. И. «Моление». Шарж. 1914. Бумага, тушь. 22 x 17. Над изображением: Натан Альтман.
Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме.
Альтман Н. И. Анна Ахматова. Шарж. 1915. Бумага, карандаш. 17,5 x 21,8
Государственный Литературный музей