Бродячая капелла. Каюров. “Еще пару...” “А там, в углу…” Подлый удар.
Навыки. С профилем Аполлона... “Кто из-под горы..." Уроки мужества.
…Зима в этом году показала норов и выдалась на редкость студеной, январь месяц удивил даже стариков - от мороза трещали углы домов и нередко птицы не долетали до своих застрех. По озерам, пугая все живое, гулко лопался лед. Мело тоже несусветно, и, казалось, этому не будет конца - снег укрыл землю огромным толстым покрывалом, иногда верхушки деревьев ломались, не выдерживая веса снежной массы. У околиц нагромоздились саженные, с козырьками и овальными нишами причудливой формы увалы. Деревня оказалась в снежном плену: дороги и улицы плотно забило-запаковало высокими снеговыми барханами, лишив жителей какого-либо прохода и проезда. Еще с ночи на прорыв и расчистку дорог бросили всю имеющуюся в наличии технику. Фары и стекла кабин залепляло снегом - бульдозеры, почти вслепую кромсали заносы в метельной круговерти и темноте, с превеликим трудом пробивались через лобастые сугробы, выгрызая по обочинам "карманы-ниши" для разъезда машин.
Утихали бураны, и жизнь входила в привычную колею. Когда прореживались снеговые тучи и разведривалось, схожая с ноздреватым кругом сыра луна светила так ярко, что можно было вдевать нитку в иголку даже близорукому. После очередного киносеанса и окончания танцев молодежь долго не хотела расходиться по домам. Не зная, куда приложить избыток сил, начинали шкодничать, дружной ватагой вытворяли в ночи на подворьях селян разные “чудеса” - перекладывали поперек ворот поленницы дров, поднимали на крышу сарая сани и отрывали хохму: обували коня в обрезанные старые валенки…
Не последняя роль в подобных проделках принадлежала и Пашке. Необычно, не по времени весело становилось в деревне. Будоража первый сон людей, без устали булгачили большой оравой по улицам и глухим проулкам села и взахлеб горланили популярные песни: “Морзянка”, “Седьмой этаж”, “Капель”, “11 маршрут”. Репертуар менялся: затягивали и Колымскую - про “Ванинский порт и вид пароходов угрюмый…” Молодые слаженные голоса дружно взлетали в звездную высь; тесно им было и в груди, и на знакомой, исхоженной вдоль и поперек улице, изученной до подвязанной проволокой сломанной штакетины на заборе по этому краю. Скрипы, поскрипы и скрипицы молодого снежка тоже согласно подпевали под каблуками шальной бродячей капеллы.
Ранним утром, стоя на расчищенной бульдозером от снега дороге, Петр Ильич с нетерпением поджидал нужного ему человека. Полгода назад появился в деревне наглый и самоуверенный тип, приехавший откуда-то с Севера. Звали его Васька Каюров, и он представлялся всем как бывший боксер-разрядник, что и доказал на деле. Чувствуя поддержку давно укоренившейся в совхозе родни, приезжий быстро освоился, обрел нужные знакомства и окончательно обнаглел. Сразу же, не церемонясь, проявил натуру и желание верховодить, избивая безо всякого повода парней послабей или изрядно подвыпивших, возомнив себя негласно коронованным хозяином села.
За исходящую от него опасность, крадущуюся бесшумную походку, готовность мгновенно нанести удар за приезжим укрепилась кличка - Рысь. На уличном жаргоне можно было услышать: "Рысеныш держит мазу". Поскольку хищный зверь с кисточками на ушах именуем женским родом, она в речи парней звучала до смешного нелепо, зато само общение с ним высоко поднимало статус фигуранта, с гордостью заявлявшего: “Был у Рыся… Вчера мы с Рысем…”
К стыду, не нашлось ни одного человека, способного дать наглецу отпор, многие льстили и унижались, не желая “за здорово живешь” получить зуботычину. Молодые крепкие ребята казались ему безответными боксерскими "грушами". Никто не мог, опасаясь за себя, предсказать, когда же и на ком даст осечку череда непредсказуемых избиений... При этом хитрец действовал выборочно - пальцем не трогал избалованных сынков совхозной интеллигенции, дабы не вызвать гнева их добропорядочных отцов. Цель была вполне очевидна: чувствуя безнаказанность, нагло, нахрапом, во что бы то ни стало он стремился вырваться в лидеры: подминая под себя непокорных, безраздельно властвовать и помыкать безропотными.
Каюров считал себя парнем не лишенным юмора, и зачастую, порою не к месту, с хохотом выдавал свою коронку, растягивая слова: "Уй-ди-и, дурак, - нашел время лобза-аться!.." Речевка не имела ни начала ни конца. Неискушенным деревенским парням оставалось самим представить и ощутить дурацкое положение отшитого некой воображаемой фифой озабоченного болвана, склонного к лобзаниям. Ему принадлежал еще один перл: "Ревела баба - муж побил, Во мраке кулаки мелькали, А дед на печке, злясь, сидел, и молнии в глазах сверкали!" Его окружение угодливо и вынужденно улыбалось. С дерзостью и наглинкой во взгляде, полном презрения к окружающим, этот человек действительно обладал хорошо поставленным мощным нокаутирующим ударом, способным замертво свалить любого парня или мужика.
Не обошли его кулаки и блатняка местного пошиба Жору Гиенко, имевшего, по его словам, за плечами не то ходку, не то две в места не столь отдаленные и называвшего поселковую молодежь и мужиков фраерами. Шальные цыганистые глаза, черные, сросшиеся на переносице брови вразлет, страдальческие напевы, без сомнения, охмурили в деревне не одну девицу и вдовушку. Он посверкивал золоченой фиксой во рту и металлическими перстнями ручной работы поверх наколотых тушью на казанках пальцев. В его активе имелось с пяток аккордов на семиструнке, бацал и налегал в основном на тюремную романтику:
“А там, в углу, поваленные нары, на них два шулера сидят. Они по штосу дружно мечут, мечут, мечут…” Здесь пропуск, и далее следовало: “А на столе стоит бутылка самогона, её по блату мент сюда принес. Чифир, баланда, лук, селедка, и пачка вшивых папирос”, - наяривал он. Но чаще всего выдавал любимую: “Ну, поцелуй же ты меня, Перепетуля, Как безумно тебя я люблю! Для тебя, чем угодно рискуя, кроме... хочешь дом, хочешь дачу куплю…” В результате той стычки весельчак Жорик как-то сник, притих и перестал больше появляться с гитарой на улице.
Именно Ваську Каюрова и поджидал у перекрестка отец Веры, решив сделать ему гнусное и подленькое предложение, прослышав от своего помощника Софронова о подвигах приезжего. Софронова, посмеиваясь, часто подначивали в деревне парни и шутницы-молодухи, навеличивая: “Смотрите, вон идет старший помощник младшего конюха…” На незлобивую шутку он, впрочем, не реагировал, отмахивался, пропуская её мимо ушей. Петр Ильич как-то за выпивкой поделился с ним своим горем. Хитрый, пронырливый мужичок с живостью дал совет, как усмирить назойливого кавалера. "Васька с ходу всю сельскую молодь под себя подгреб - вот где они у него!" - Софронов для вящей убедительности загнул крючковатые пальцы с прокуренными желтыми ногтями в кулак. "Вот он тебе в два счета обтяпает - любого угомонит..."
Сивков еще издалека угадал по обрисованным приметам торопящегося в мастерскую Ваську. Настороженно поглядывая на расплывшегося в искусственной улыбке главного конюха, они обменялись приветствиями. Проезжающий мимо бензовоз потеснил их в рыхлый снег, на обочину. Нехорошо обругав водителя, чертыхаясь, Петр Ильич отряхнул валенки и без обиняков предложил парню проучить “хахаля” его дочери. Васек, увидев за поясом мужика две бутылки двадцатиградусного вина “Солнца дар”, переиначенный острословами и знатоками плодово-выгодного напитка в "сердцедав", сразу дал согласие.
- Маловато, еще пару, - буркнул Васек, приняв дань.
- Сразу после дела, - живо встрепенулся обрадованный заказчик, тут же сменив настроение: "не промах - своего не упустит, стервец..."
- Тогда нормалек, папаша, заметано! - процедил сквозь зубы Каюров, поднеся сжатый кулак к губам и подув на него. Ударили по рукам, - сделка состоялась.
В тот же зимний вечер Пашка с Верой договорились вместе сходить в кино. Сегодня киномеханик дядя Леня крутил новый фильм “Бей первым, Фредди!”. Мороз поторапливал: дружными компаниями и парами загонял молодежь под крышу дощатого клуба-времянки. Зайдя в калитку и оживленно беседуя, влюбленные направились к входным дверям. Вера была в стареньком пальто, а Павел в бобриковой “москвичке” с шалевым воротником и модной в ту пору черной папахе на голове. На узкой тропе с ними поравнялись двое. Это был Каюров со своей девушкой.
- Привет, Васек! - дружелюбно произнес Павел, протягивая руку для рукопожатия. Молча, отступив шаг назад и сделав резкий выпад, Васька нанес парню сокрушительный удар в челюсть, сразу отправив в нокаут. Неожиданный и подлый удар исподтишка выбил Вербина из сознания, навзничь опрокинул в снег. Как ни в чем не бывало, щелкая жареные семечки, парочка проследовала дальше. Через несколько секунд он пришел в себя и ошеломленно встряхивал головой, пытаясь сообразить, что же с ним только что произошло.
Мимо него, поверженного, шли знакомые люди и с недоумением и жалостью обходили. Со смешком донеслось: “С кем не бывает - видать, перебрал парень лишнего...” Вера стояла рядом с мокрыми от слез глазами и тянула к нему руку. Павел поднялся без ее помощи и попросил куда-либо уйти. Двойной позор был невыносим... Мало того, что при любимой девушке он оказался сбитым коварным ударом, еще вдобавок, перед односельчанами - заезжим чужаком в родной деревне.
Подошедшие и выбежавшие из клуба друзья наперебой спрашивали, как это произошло и что он намерен в ответ предпринять. Многие негодовали, бурно выражая свое возмущение, слышались и вздохи сочувствия. Столь вопиющий случай не входил ни в одни рамки даже по пацанским понятиям, и был до сих пор на селе делом неслыханным. Вопрос сохранения чести встал ребром и настоятельно требовал решения. Опускать подобный беспредел на “мягких тормозах”, конечно же, никуда не годилось. Каким-то образом нужно было остановить залетного гастролера и пресечь в его лице зло.
Договорились собрать назавтра сходку и обсудить некоторые детали. Скула припухла и ныла, в голове не проходил звон. Во рту чувствовался солоноватый привкус. Сплюнув в снег вязкий кровавый сгусток, Пашка понуро побрел домой, мучительно соображая, в чем же он провинился перед Каюровым - слова плохого не сказал в его адрес, нигде, ни в чем не пересекались их интересы. Битый, поверженный в селе не нужен никому: ему уже не пройтись с гитарой в окружении поклонников и поклонниц, с брезгливой жалостью будет глядеть на него Вера, друзья-одноклассники. За уроненную честь пилорамы теперь поедом съедят работяги, да и на клубную сцену ему, опозоренному, уже не выйти с новой песней. Автоматом он превращался в никчемную тряпичную куклу с вынутым механизмом…
В ту ночь Павлу не спалось - беспокойно ворочался, часто вставал, курил, изводя “Беломор”. Он припоминал те немногие навыки в боксе, приобретенные в поселке Многоозерном еще в шестом кассе. При школе был интернат для учеников из других малых сел, расположенных в Троицкой тайге, и Пашку Вербина как-то пригласили ребята потренироваться и побиться. У них имелись две пары настоящих боксерских перчаток, ринг был очерчен мелом на полу коридора, а гонгом служили две большие жестяные крышки от водяных баков.
Несмотря на отсутствие судьи и тренера, лупили в пятиминутки друг друга от души, выкладываясь что есть мочи, приучались держать болезненные удары, наседать на противника и добиваться победы. Далеко не каждого из ровесников увлекал в свою орбиту бокс. Трусоватых и слабаков этот вид спорта отпугивал сразу и навсегда. На поединки бурно реагировали и поддерживали бойцов болельщики. Те жесткие уроки не прошли даром: выковывали мужество и стойкость, умение не пасовать даже перед сильным противником. Готовность постоять за себя для него, росшего без отца, дорогого стоила и впоследствии не раз выручала.
Наутро кроме Павла, подтянулись на сходку к Толяну Жданову еще трое “корешей” из Подгоринки. У него была в ходу любимая поговорка, вот и сейчас, широко улыбнувшись, проговорил:
- Не робей Павлуха, отмахнемся! Нас бьют, а мы крепчаем... Кто из-под горы, терпит до поры.
Будучи уже в курсе, он довольно ревностно воспринял его сбивчивый рассказ. Похоже, действительно переживал за случившееся с Пашкой, понимая, что почва и у него уходит из-под ног. Жданов не исключал, что очередным "под раздачу" может угодить и сам. Красавец-парень, с непокорными колечками светлых кудрей и профилем Аполлона, обладал непререкаемым авторитетом, был гораздо старше его. Редко кого из молодежи в деревне величали по отчеству - Степаныч, причем даже взрослые мужики.
Позывов главенствовать, выпячивать себя Анатолий никоим образом не выказывал, да это ему было и не нужно. Однако же многие парни к нему тянулись, зная, что всегда протянет руку помощи, обязательно вступится, и по чести рассудит любой конфликт. Крепко скроенный и сильный физически, он никогда не допускал в местных разборках нечестной схватки, тем паче подлых ударов из-за угла, и стоял всегда горой за обиженных и слабых. Донельзя возмущенный мерзким поступком Каюрова, он выразил свое твердое мнение:
- Расклад такой: ты обязан той же звонкой монетой отплатить этому зарвавшемуся боксеру и выскочке. В противном случае я перестану тебя уважать и не подам руки. Взгляни на свои руки - ты же бревна ворочаешь, а с такими рычагами, как твои, не должен сомневаться в исходе схватки. Васька давно перебрал лимит нашего терпения: живет в деревне без году неделя, а делишек напрял ворох - лупцует, колошматит наших ребят, где ни попадя. Удивляюсь и обалдеваю - совсем зачахли, выдохлись? Впору мне закатать рукава и пообломать рога Каюру за вас немощных... Последний довод задел ребят за живое, они заерзали, пряча глаза.
- Наглец с успехом применяет свою коронку - берет верх тем, что бьет не раздумывая. Жданов обернулся к Вербину: - Ты испытал на себе. Как там, говоришь, фильм-то называется? Ну-ну… Так что усекай и бей первым, Фреди, - хохотнул он, и помни, что мы рядом. Струсишь - пеняй на себя, ты меня знаешь, - добавил Толян уже угрожающим тоном. Чувствуя, что переборщил, смягчился:
- Прими на дорожку, за лучший исход, а рассолу потом саданем, - с этими словами Анатолий, поощрительно кивнув, протянул Павлу граненый стакан забористой пенной браги. Чокнулись, выпили, не обошли и ребят. Немного погодя добавили еще.
- А теперь, братцы, на выход - нас ждут великие дела.
Продолжение: [link]http://www.proza.ru/2017/06/04/699[/link]