От автора: первая публикация этой статьи, но в сокращенном варианте напечатана в германском журнале "Родная речь", N 2 (5) 1999. Даты жизни рядом с фамилиями главных персонажей указаны только в июне 2017 г.
(три дневниковые записи)
...Февраль 1988 г. Карсава — Пушкинские Горы — Карсава
Во время зимних студенческих каникул я выпросил в пединституте для себя "научную" командировку в Москву. Однако из Кишинева отправился сначала в Латвию, чтобы выполнить поручение супруги — передать в Карсаве большую посылку для настоятеля Свято-Евфросиньевского храма архимандрита Виктора (Мамонтов; 1938 — 2016). По его предложению я остановился на пару дней в доме его родной сестры Раисы и ее супруга Владимира. В старом деревянном доме на улице Smilzu были библиотека и келья архимандрита Виктора. В Карсаву я доставил несколько черных меховых жилетов для прихожан церкви и бутылки красного вина для причастия. Этот захолустный городок, расположенный почти на границе с Псковской областью, я посетил уже дважды. Никто не мог там толком объяснить, что такое "Латгалия" в Латвийской ССР, где находится маленькая и "некрасивая " Карсава. Однако этот невзрачный и бедный городок неожиданно для многих друзей и недругов батюшки Виктора превратился в своеобразный "магнитный" центр всесоюзного и международного православного паломничества. И все это благодаря присутствию и служению в нем пятидесятилетнего архимандрита Виктора, покорявшего православных, католиков и протестантов, а также русских, латышей и евреев своей внутренней интеллигентностью и даром старчества. В 80—90-е годы преследуемый КГБ священник отец Виктор, он же — бывший духовник Рижского женского монастыря, вопреки воле правящего митрополита Рижского и Латвийского Леонида (Поляков; 1913 — 1990), был переведен из Риги, а фактически —"сослан" по настоянию советских властей в далекую от столицы Карсаву. КГБ давно в Москве следил за Виктором Авраамовичем Мамонтовым, кандидатом филологических наук и преподавателем кафедры литературы МГПИ им. В.И.Ленина. Такие действия повторились и на западе Украины, куда он однажды из столицы приехал паломником в Свято-Успенскую Почаевскую Лавру.
Архимандрит Виктор был крестным сыном писательницы и младшей сестры Марины Цветаевой — Анастасии Ивановны Цветаевой (1894—1993 ). Он крестил всеми любимую певицу Анну Герман (1936 —1982) и... обыкновенную советскую учительницу, каковою была и моя супруга (умерла в 1992 г.) Отец Виктор специально прилетел в Молдавию и тайно крестил ее в городской квартире. Крестил в обыкновенном и специально приобретенном для этой цели домашнем тазике. Его "новое духовное чадо" работало завучем и учителем математики в общеобразовательной школе. Все началось с того, что это "чадо" однажды получило от профсоюза гороно путевку в санаторий Булдури, где и произошло знакомство с одной работницей санатория, посоветовавшей гостье из Молдавии "сначала принять Православие" и "уже после этого с молитвами и целебными ваннами лечить ревматизм..." Там же, в Латвии, супруга на время прервала лечение, сблизилась с другими верующими, которые и сопроводили ее в Карсаву и познакомили там с батюшкой Виктором... Паломница по возвращении домой призналась, что была просто очарована внешним и внутренним обликом отца Виктора, в миру — филолога по образованию и вузовского преподавателя, начинавшего свой монашеский путь под руководством старца Серафима (Тяпочкина) и митрополита Леонида (Полякова).
...В Карсаве отец Виктор, выслушав мои планы, согласился с ними и благословил меня посетить Святогорский монастырь, что в знаменитых Пушкинских Горах. Там, мол, имеется "наш", "церковный человек" Семен Степанович Гейченко (1903—1993). О нем как о главном организаторе и хранителе музея—заповедника А.С.Пушкина я наслышан давно. И вот ночной неотапливаемый автобус с несколькими промерзшими, как и я , пассажирами рано утром доставил меня в заповедные места. На конечной остановке возле Святогорского монастыря снег сморщил кисти рябин и был очень глубок для моих осенних туфель. Совсем некстати мне, южанину да еще и в легкой куртке , показался и этот колючий, морозный ветер в Пушкиногорье. Однако припасенные в качестве подарков молдавское красное вино "Чумай" и десяток белых парафиновых свечей не замерзли. Мои одеревеневшие от непривычного холода пальцы нащупали в кармане куртки монетку-"двушку" для звонка по телефону-автомату хозяину заповедника. Но телефон С.С. Гейченко не отвечал. О зиме и морозе я на время забыл потому что решил обойти монастырь по периметру его каменной ограды. К моей радости, увидел в стене небольшой сторожевой домик, а над ним кудрявился на ветру легкий дымок. Здесь меня радушно встретил Михаил Васильевич Васильев. Он даже не представился, но, узнав, что я приехал к Семену Степановичу по благословению и с письмом отца Виктора, предложил мне присесть и подождать его в сторожке. Я не садился, а обнял круглую металлическую печку, похожую на пузатую матрешку, и щеками прильнул к ее серебристой краске. Почувствовав тепло, закрыл на время глаза и с душевным трепетом предвкушал предстоящую встречу с Пушкиным в знаменитых его усадьбах, а еще и разговор с Гейченко. В таком состоянии и застал меня вошедший в сторожку Семен Степанович:
— Откуда, паломник?
Я быстро отошел от печки, вежливо поздоровался и протянул ему рекомендательное письмо, свечи и вино:
— Из Молдавии и через Латвию... поездом в Москву.
— А ты хоть Пушкина читал?— полюбопытствовал Гейченко, рассматривая две красочные этикетки на бутылке. — Да я же не пью... А для причастия твое вино , конечно, пригодится...
" ...Цыгане шумною толпой
По Бессарабии кочуют.
Они сегодня над рекой
В шатрах изодранных ночуют.
Как вольность, весел их ночлег..."
— начал я.
А потом перечислил несколько мест из южной ссылки Пушкина — Кишинев Долна, Варница, Бендеры, Каушаны, Одесса...
— О, вижу в КВНе сможешь играть, — так оценил С.С. Гейченко мои скромные знания в поэзии и биографии Пушкина. Потом он достал откуда-то своей единственной рукой книжный альбом и что-то стал писать в нем... Гейченко было уже 85 лет, но мне, казалось, он выглядел намного старше. Я не раз видел его лицо на ежегодных телепередачах о праздниках пушкинской поэзии. Наконец Гейченко вручил мне книжный подарок о памятных местах, овеянных гением русского поэта, с автографом и дарственной надписью, состоящей всего из трех слов "Тольке из Молдавии".
"О, надо смиряться", — подумал я.
М.В. Васильев принял из рук С.С. Гейченко белые свечи, заметив, что у них в городе и в области дефицит с белыми толстыми парафиновыми свечами. Именно они, дополнил он, горели у изголовья гроба с телом Александра Сергеевича Пушкина. Гроб стоял в южном приделе собора в ночь на 6-е февраля 1837 года. Позже М.В. Васильев пригласил меня по крутым ступеням подняться в монастырь. Он что-то кратко и быстро рассказывал по дороге о монастыре и о С. С. Гейченко. Одновременно показывал мне монастырские помещения и келлии — холодные, без монахов, а потом оставил меня одного в монастыре и вернулся к себе в сторожку. Я все медленно разглядывал и изучал, а потом постоял у могилы Поэта. Здесь вспомнил отрывки из рассказа Михаила Васильевича:
—...После войны здесь было ужасное зрелище. Повсюду — разрушения, вывороченные деревья, окопы и воронки...
Михаил Васильевич поведал и о большом вкладе Гейченко в дело восстановления Пушкинского заповедника. Вдруг в монастыре ко мне незаметно подошел сам Семен Степанович. Лицо его на этот раз было очень приветливым. Он перешел со мной вдруг... на "вы :
— ...Извините меня. Верните мою книгу и я что-то в ней поправлю. Или перепишу. Я только из письма отца Виктора узнал, что имею дело с доцентом вуза, а еще и с корреспондентом...
— Нет уж, не отдам. Ни за что! — рассмеялся я. — Первое Ваше восприятие незнакомого паломника ... дорого.
Семен Степанович пошел на уступки и обещал через полчаса или "часок" заказать у кого-то сани и прокатить меня в них по священным местам. Он в шутку или всерьез добавил, что "поищет заодно попону, чтобы гость не продрог от холода..."
...В этих благословенных местах, знаменитых усадьбах Михайловское, Тригорское и Покровское — Пушкин как человек и Поэт ощущается живым. Особенно после кратких рассказов-комментариев Семена Степановича. А он в своем почтенном возрасте помнит все произведения, написанные Поэтом в этих местах. Краткие его комментарии в санной дороге — это своеобразный поэтический путеводитель по пушкинскому заповеднику. Я решил, что по возвращении из морозного Пушкиногорья в мои теплые молдавские края не только перечитаю, но и выучу наизусть "деревенские" главы из "Евгения Онегина", "Сожженное письмо", "19 октября", "Талисман", "Я помню чудное мгновенье" ( но это я уже знаю!) — все, что было задумано и создано Поэтом здесь, на псковской земле. Незыбываемыми останутся у меня впечатления от русских зимних пейзажей, от "Аллеи Керн", "Острова уединения" и светёлки в "Домике Арины Родионовны".
...Время в Пушкингорье пролетело незаметно. И почему это в жизни паломника восторженных впечатлений от святых мест и счастливых минут "всегда понемножку"?.. Я остался очень и очень доволен состоявшимся по благословению архимандрита Виктора паломничеством в Пушкинские Горы. Отсюда увозил не только воспоминания о встрече с Пушкиным и новым знакомым С. Гейченко, но книгу 1903 года с автографом самого Льва Николаевича Толстого. В рюкзаке — и коробочка с замороженным комочком земли с могилы Поэта, небольшой огарок белой парафиновой свечи, а также пара еловых шишек, собранных на снегу в пушкинских усадьбах. Конечно, постараюсь когда-нибудь появиться здесь и летом, как мне советовали С. М. Гейченко и его помощник М. В. Васильев. И буду, по возможности, посылать к февралю и июню в Пушкиногорье свечи для Пушкина.
Запомнились слова мне С. Гейченко о Поэте:
" Он был очень верующим человеком..."
Все эти мысли и сопровождали меня на обратном пути в Карсаву — в том же рейсовом и холодном автобусе. В Опочке— пересадка. Здесь надо было мне самому искать транспорт в сторону Латгалии. Вспомнил слова-рекомендации отца Виктора —"Молись, проси и тебя услышат..." Вот и я вечером вышел на пустынную трассу с колдобинами и стал на ней "крестом" — вытянул в стороны руки и жду... Не прошло и десяти минут, как возле меня остановилась "легковушка", а в ней сидели трое... из прихода Свято-Евфросиньевского храма, где служит отец Виктор!
...—Вот это и есть промысел Божий...", —подвел итог моему восторженному рассказу о благополучном возвращении в Карсаву из святых мест. — А ты вот приедешь из Москвы домой, в Молдавию, не забывай об этом паломничестве и возжигай в церкви свечи об упокоении Поэта-Александра, а еще и о здравии Семена (Гейченко) и Михаила (Васильева)... А белые свечи можешь по желании присылать им. Такие свечи в Москве можно купить... Да! Я вот приготовил маленькую передачу и письмецо Анастасии Ивановне... Передай, пожалуйста. Она и подскажет, где хорошие свечи можно купить...
...Август 1991 г., Одесса
"Дорогой даритель...", — такими словами обычно начинал свои письма-открытки с видами Пушкиногорья Семен Степанович Гейченко. Почерк его не очень разборчивый, как впрочем, и у меня... Вот отец Виктор имеет каллиграфический почерк — читать приятно! Одну открытку прислал мне и Михаил Васильевич. Вероятно, С.С. Гейченко болел и не смог писать. В открытках меня благодарили за парафиновые свечи и книги о Пушкине, повествующие о южной ссылке Поэта. Я храню эти открытки, они для меня — еще один источник информации о жизни Поэта в благословенных местах. На них запечатлены "Дуб уединенный", "Скамья Онегина", "Часовня на Савкиной горке"... А вот — открытка с изображением "Баньки в Тригорском", где, помню, по рассказам экскурсовода С. С. Гейченко (как же мне, грешному, повезло тогда в том паломничестве!), жил в качестве гостя Николай Михайлович Языков —"поэт радости и хмеля" В "баньке" ночевал и Александр Сергеевич Пушкин. Здесь собирались для долгих дружеских бесед поэт Антон Антонович Дельвиг и близкий друг Поэта Алексей Николаевич Вульф, который был родом из Тригорского. Если дать волю своей фантазии, то в "баньке", наверно, звучали не только стихи, но и пенились бокалы с вином...
В поезде, следующем из Кишинева в Одессу, я вспомнил свое паломничество в Пушкиногорье. Помню, там произвел на меня впечатление Тригорский холм над Соротью, где есть площадка с вековым дубом, причудливо склонившимся над обрывом. Дуб, по-моему, — сугубо "мужское дерево". Его любили не только Пушкин, но и Лермонтов, Тургенев, Лев Толстой (вспомнил "дуб Андрея Болконского"). После короткого пребывания в Пушкинских Горах у меня в Молдавии во много раз возрос интерес ко всем пушкинским местам. Особо стал чувствовать во время чтения и художественную силу творений Поэта. Я еще раз посетил молдавскую Долну, где пребывал Пушкин в южной ссылке. Посетил древнюю и вросшую в землю церковь в Каушанах. Ее настенные росписи, по преданию, рассматривал когда-то Пушкин. В Кишиневе встретился с доктором филологических наук, профессором Борисом Алексеевичем Трубецким (1909 — 1998). Он был первым директором литературно-мемориального дома-музея А.С. Пушкина в Кишиневе. Его книгу "Пушкин в Молдавии" отправил в подарок С.С. Гейченко. Хотя у него в музее-заповеднике и имеется богатейшая библиотека о Пушкине, но все-таки старику, наверно, приятно, что о нем не забывают.
...А вот в этот приезд в Одессу я познакомился с дирекцией Пушкинского музея, о чем поспешил сообщить С.С. Гейченко. А он ответил потом в открытке, что давно уже не бывал в этом черноморском городе. Однако часто вспоминал знаменитую Пушкинскую улицу, памятник Поэту на Приморском бульваре. Сюда хоть и не долетают морские брызги, но здесь ощущается тот прохладный морской воздух, которым когда-то дышал и Поэт.
Единственное, о чем не догадывались ни С.С.Гейченко, ни М.В. Васильев, что я-то периодически приезжаю в Одессу не только ради встречи с Пушкиным, но и... за белыми свечами из парафина для Пушкиногорья. Они стали вдруг тоже дефицитом в Молдавии. Однако в Одессе-"маме" есть все! Свечи можно приобрести только на знаменитом одесском рынке, именуемом "Привоз".
Июнь 1992 г., Бендеры —Тирасполь
Первый раз за время моей переписки и дружбы с Гейченко я не смог отправить ко дню рождения Поэта в Пушкиногорье бандероль со свечами. Я бы и хотел продолжить традицию, но где же купить свечи, если в нашем Приднестровье после распада страны начались военные разборки? Сам Пушкин удивленно поднял бы свои брови — по днестровскому меридиану, каменным заборам, кривым изгородям и по балконам многоэтажных домов в бендерском микрорайоне "Северный" и примыкающем к нему селе Варница, упоминаемом в пушкинской "Полтаве", проходит теперь так называемая "государственная граница между Молдовой и "ПМР". Переживаем на левом берегу Днестра экономическую блокаду со стороны Кишинева и веерное отключение электроэнергии. В магазинах Бендер не купишь в длинной очереди буханки хлеба без предъявления продавцам паспорта СССР и отметки в нем о местной прописке — "Хлеб только приднестровцам!" Спички — дефицит, а парафиновые свечи — мечта фантазера. Я, к сожалению, тоже этакой зеленой мухой полетел в сторону "Забастовочного комитета" Тирасполя, вляпался там в политику, и с 1991 года, не оставляя основной работы в пединституте, получал неплохие деньги за репортажи и работу диктором на "Радио Приднестровья", а также за статьи в газете "Днестровская правда". Через год, в середине июля, тираспольское радио разочаровало меня своими редакционной политикой и дезинформационными материалами. Меня как офицера запаса командарм Александр Лебедь призвал в 14-ю Российскую Армию, где выходила газета "Солдат Отечества". И вот уже, имея статус военного корреспондента, я много раз бывал летом в Бендерах, вошедшем в состав непризнанной ПМР. Здесь, на улице Пушкина, совсем рядом с общеобразовательной школой, носящей имя Поэта, предстал предо мною "раненым" красивый памятник Александру Сергеевичу. Городской район с памятником прилегал к местному полицейскому участку Республики Молдова, и здесь проходили ожесточенные бои между защитниками и противниками ПМР. Возле бендерского памятника Поэту сохранились вырытые неглубокие окопы. В годы Второй мировой войны такие же окопы были и в Пушкиногорье... Памятник Поэту (в бант на шее и в область сердца на груди) обстреливали в Бендерах "наши" и "не наши", а также чужаки-казаки, прибывшие на помощь Тирасполю из разных регионов некогда единой страны. Очень пострадал черный лабрадорит, обрамляющий постамент памятника. Цветочный газон вытоптали чьи-то ботинки или сапоги. На выжженной траве валялось много окурков и несколько гильз.
А городок Каушаны уже находился "за бугром", то есть на территории Молдовы. Дорога туда особенно опасна для корреспондентов с левого и правого берегов реки, где расположены приднестровские города Бендеры и Тирасполь. По данным прессы, "досталось" от врагов ПМР и памятнику Пушкину в Центральном парке в Кишиневе. Партия "Народный фронт" выступила с предложением снести его только за то, что на колонну памятника венчает бронзовый бюст ..."русскому" Поэту. Националисты вспомнили пушкинские шутливые (не знали об этой важной детали!) строчки из одесского письма Поэта от 22 октября — 4 ноября 1823 г. на имя его знакомого — мемуариста Филиппа Филипповича Вигеля (1786—1856). В 1823 году Вигель жаловался Пушкину из Кишинева: «...Хотя мои грехи или, лучше сказать, мой грех велик (гомосексуальные склонности. — Примечание А.Х.), но не столько чтобы судьба определила мне местопребыванием помойную эту яму...» По мнению националистов, в обратном послании Поэта имеются "возмутительные" для молдаван-патриотов стихи:
Проклятый город Кишинев!
Тебя бранить язык устанет.
Когда-нибудь на грешный кров
Твоих запачканных домов
Небесный гром, конечно, грянет,
И — не найду твоих следов!
Падут, погибнут, пламенея,
И пестрый дом Варфоломея,
И лавки грязные жидов:
Так, если верить Моисею,
Погиб несчастливый Содом.
Но с этим милым городком
Я Кишинев равнять не смею,
Я слишком с библией знаком
И к лести вовсе не привычен.
Содом, ты знаешь, был отличен
Не только вежливым грехом,
Но просвещением, пирами,
Гостеприимными домами
И красотой нестрогих дев!..
Но в конце-то этого стихотворения Пушкин приписал в своем письме Вигелю: "...Это стихи, следственно шутка — не сердитесь и усмехнитесь, любезный Филипп Филиппович..." (См.: Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 тт., т.9).
В запустении оказались музеи Поэта в Кишиневе и молдавском селе Долна. В Тирасполе — ситуация иная. В условиях военного времени 6 июня , в день рождения Поэта, главный редактор "Радио Приднестровья" Александр Радченко разрешил мне и моей коллеге по пединституту Валентине Кочубей ( ее псевдоним на радио — Мария Третьякова) записать в студии и в нашем исполнении некоторые стихи Пушкина, прозвучавшие потом несколько раз в эфире. "Днестровская правда" тоже поместила свой материал на специальной литературной странице. И еще одно знаковое событие в этот день в городе! У памятника Пушкину, что стоит у городской библиотеки и гостиничного комплекса "Дружба", небольшая группа еще не эвакуированных из города учащихся из школы им. А.С. Пушкина вместе со своими педагогами проникновенно читала в присутствии собравшихся людей стихи во время импровизированного "часа пушкинской поэзии". На ярком июньском солнце почти не было видно пламени на тонких церковных свечах светло-коричневого цвета. Среди них я установил и небольшой огарок белой парафиновой свечи, привезенной мною из Святогорского монастыря, что в Пушкиногорье. Я хранил дома этот огарок как дорогую реликвию... Глядя на огонек тающей на глазах свечи, я произнес самому себе: "...Хорошо, что я тогда послушал в Карсаве архимандрита Виктора и побывал на свидании с Пушкиным и Гейченко. Бог знает, когда еще представится такой счастливый случай?!"