"Масло" и "вода" не смешаются никогда
О вероятности «раскола по Днепру» - политического отмежевания Левобережной Украины от Правобережья, где и под властью Российской империи сохранялось особое влияние поляков, говорили еще с начала 90-х годов, ставшего точкой отсчета истории нынешнего украинского государства. Эта печальная для сторонников Соборной республики тенденция выражена в карте оценки угрозы сепаратизма. Есть и карта, характеризующая центробежный потенциал национальных движений и квазинациональные идентичности в России, возникшие на региональной основе. Стремление к такой обособленности – проблема общемировая, вечная. Ее не решить одними призывами к разуму и доброй воле. Но если в большинстве стран, где существует опасность сепаратизма, это явление носит скорее очаговый характер, то на Украине отчетливо разделение территории на «верноподданный» Северо-Запад и «бунтарский» Юго-Восток - "оранжевый" и "синий" пояса. Правда, тут вновь требуется оговорка в том смысле, что настроения на Левобережье Днепра и в Причерноморье часто по ошибке или недоразумению обобщают как «пророссийские». Историк Евгений Спицын в теледебатах справедливо призвал не отождествлять это понятие со словом «антибандеровский». Подобная строгая параллель столь же нелепа, как и вывод, будто выходцы с индустриального Востока Украины, президенты страны Леонид Кучма (уроженец Черниговской области, до того как оказаться на политической сцене он был гендиректором знаменитого завода "Южмаш" в Днепропетровске) и Виктор Янукович – адепты и ставленники России. Вообще есть ли у политиков, заинтересованных в добрососедстве с Российской Федерацией, шанс легитимным путем возглавить государство, созданное по лекалам западных теоретиков и на идейной основе украинства? Нет, конечно.
Поэтому надежды на вотум недоверия режиму Порошенко и крах его хунты как гарант потепления отношений Москвы и Киева беспочвенны. С тем же успехом можно взамен ненавистного национально мыслящим украинцам Путина определить на должность президента РФ хоть Навального, хоть Дерипаску или даже либеральных клоунов - Макаревича с Ахеджаковой. И еще, уйдя из Крыма, с искренним почтением передав самостийникам Черноморский флот, в «златоглавой» устроить ежемесячный фестиваль вышиванок и памятник Бандере вышиной с небоскреб. Принципиально это ничего не изменит. Но что тогда остается? Открытое военное вмешательство? Назначение наместника в Киев? Скорее всего, цена такого шага окажется неприемлемой. На календаре не 1956 год и не 1968-й. И от биполярного мира сохранились одни воспоминания.
О пророссийской Украине – пусть и без нескольких западных областей, по всей видимости, придется забыть. Ведь в противном случае предстоит зачищать нелояльных граждан. Или думаете, что четверть века массированной идеологической обработки, которую средний украинец воспринимал не просто умом, а душой и сердцем (в отличие от пропаганды КПСС) – пустой звук, и в этой стране готовы сдаться, поникнув головами, на милость «российских оккупантов»? «Вежливые люди» и все прочие чины с триколором на кокарде рискуют встретить жесткое сопротивление - в том числе, в Днепропетровской, Запорожской и Херсонской области. Красноречив эпизод фильма «Служили два товарища»: ушедшие в разведку боец Карякин и кинооператор Некрасов, попав в плен к махновцам, посаженные под замок, возмущаются, - «Едрена шишка, мы союзники или нет?». «Може союзныкы, а може и ни...» - отвечает повстанец карикатурного вида. «Похоже, они нас шлепнут». Этот киношный диалог из 60-х годов воспринимаешь как гениальное предвидение сценариста и напоминание о свойстве истории повторяться.
Вспышки изоляционизма на Юго-Востоке Украины в отношении россиян – отдельная тема. Они происходят скорее из-за особенностей жизненного уклада, нежели имеют выраженную этническую первооснову. Украинская идея стала платформой местничества, которое, однако, нельзя путать с национальным самосознанием. До истинного национализма в этих областях не доросли и вряд ли дорастут. А в электоральном размежевании регионов, впервые обозначившемся в период президентских выборов в декабре 1994 года, когда западенцу Кравчуку противостоял Кучма, в итоге победивший, как это на первый взгляд ни парадоксально, повинны те, кто больше остальных ратует за унитарное государство. Поистине «железная логика" - призывать к единству нации, созданию сильной державы, и одновременно твердить о пятой колонне Москвы на Юго-Востоке республики, огульно наделяя жителей этих регионов ярлыком неполноценности, хотя иные тамошние громадяне демонстрируют перед гуру из Галиции собачью преданность. С каким подобострастием на чуждой им в быту мове изъясняются, например, доморощенные свидомиты Бердянска в социальных сетях с двумя осевшими в этом городе экстремистами из Львовщины, чьи имена – Зореслав Кумпан и Степан Герилив! Смогут ли русскоязычные бердянцы стать истинно своими для упомянутых представителей карпатских реликтовых племен? Вряд ли. Уже это свидетельствует о неспособности Украины пройти путь, совершенный в 19-м веке Германией, которая преодолела внутренний раскол, причем, в условиях военной борьбы с соседями – Данией, Австрией, Францией.
Еще раз вспомним, с чего все начиналось. Когда жители Донецка и Львова, Харькова и Тернополя, Луганска и Ивано-Франковска дружно голосовали за независимость, всеми ими владела мечта о той богатой и достойной жизни, что придет на смену серости на излете существования Советского Союза. В конце 80-х даже первый секретарь ЦК КПУ Владимир Шербицкий, коммунист старой закалки, по отзывам близко знавших его людей сделал вывод – чем больше валишь в общеимперский котел, тем меньше толка. По почтовым ящикам жилых домов разбрасывались листовки, где на пальцах объяснялось, сколько добра производится в республике и какой непомерный процент продукции вывозится за ее пределы, главным образом в Россию. Это был блестящий «маркетинговый ход» - манипуляция массовым сознанием, упирая на то присущее украинцам чувство, что на языке политкорректности называется «инстинкт хозяина», а по-другому – «ненасытной алчностью». О пятимиллиардных дотациях, ежегодно получаемых Украиной из союзного бюджета, естественно, умалчивалось. Но эта ремарка ничего не изменила бы. Народ сделал выбор, оказавшийся роковым, прежде всего, для Донбасса.
* * *
Тема событий на Украине, пожалуй, самая популярная на постсоветском пространстве. Однако мало кто в обществе доподлинно понимает их причинно-следственную связь. В эскалации украинского конфликта одни винят Россию, другие – Запад, оставляя на втором плане внутренние противоречия этой страны, которые давали себя знать и при совдепии. Обращает на себя внимание, к примеру, внешне странное обстоятельство: среди первых секретарей Львовского обкома не было ни одного уроженца Галичины. Хотя регион чрезвычайно кумовской. Выходит, политика коренизации в СССР все же имела границы, и ответственные посты не всегда доверяли тем лицам, которые по умолчанию считались ненадежными автохтонами. А так Львовская область пользовалась серьезными привилегиями. Где еще руководителям предприятий разрешалось самостоятельно устанавливать прямые отношения с партнерами в странах СЭВ? Лоббировал эту льготу Виктор Добрик, днепропетровский кадр, человек из клана Щербицкого и Брежнева, ставший «долгожителем» на должности первого секретаря западенцев. Сама столица Галичины выглядела анклавом Европы. Где снимали знаменитый сериал «Д` Артаньян и три мушкетера» с Михаилом Боярским в главной роли? Правильно – во Львове, «маленьком Париже». Помнятся горделивые разговоры гостей курорта на Азовском море, которых моментально выдавал характерный акцент. Их тирады начинались со слов, - «У нас на Западе…». Внимательный наблюдатель и тогда не мог не задаться вопросом, - только ли доступом к жизненным благам большего порядка, чем в целом по Союзу, вызвано это чувство превосходства или его корни глубже? И по какому праву потомки тех, кто в составе других государств были изгоями, позиционируют себя как племенная элита?
Я объездил почти всю Украину. Будучи туристом, не испытывал нападок ни в Киеве, ни в Одессе, ни в Кировограде (ныне - Кропивницком), ни в Полтаве, ни в Виннице. Даже в закарпатском Берегово, где численно преобладают венгры, местные ведут себя дружелюбно с гостями из России. А вот во Львове влипал в неприятные ситуации, вызвав агрессию исключительно из-за своей принадлежности к москалям. Самое мерзкое ощущение – если считают врагом не лично, а национально. В том социуме, где с молоком матери впитывается предвзятость к инородцам, не действует в отношении пришлых норма, - «Соблюдай закон и тебя не тронут». Товарищ отца, научный работник Саратовского университета, еще в 70-е годы, когда о дружбе народов ежечасно трубили пропагандисты в СССР, нарвался в такой поездке на словесную оплеуху, - «Вашу псячу мову нэ розумию!». На Западе Украины сильна бытовая русофобия, и здесь жалко звучит оправдание эксцессов, – «В семье не без урода». Говорить же по-русски во всеуслышание, чтобы спровоцировать злобный выпад, необязательно. Москалей распознают по внешнему типажу, выражению лица или шестым чувством. Единственный способ оградить себя от неприятностей - прибыть не как бюджетный турист, а с «золотой» банковской картой. Западенцы воспринимают высокий материальный статус с трепетом, характерным для народов, по историческим меркам еще вчера находившихся в полном смысле слова на положении рабов.
…Карта, показывающая степень угрозы сепаратизма в отдельных областях незалежной, как нетрудно заметить, отображает концентрацию лиц с украинским национальным самосознанием, постоянно проживающих в том или ином регионе. На этой карте Северо-Запад страны сплошь оранжевый за исключением Закарпатской области, окрашенной в менее интенсивный цвет. Жители Подкарпатской Руси, с административным центром в Ужгороде входившей в состав Чехословакии перед Второй мировой войной, почти не подвергались притеснениям со стороны правительства в Праге, тем самым разительно отличаясь от соседей-украинцев, геноцидом отплативших панам за угнетение в довоенной Польше. Имена Бандеры и Шухевича для Закарпатья – чужие. Говор в здешних русинских селах носители мовы понимают с трудом и, следовательно, тут речи нет об этнической идентичности с Галицией. В сочетании с венгерским фактором, который пока что больше выражается раздачей паспортов Венгрии (но не исключено вооруженное сопротивление), все эти обстоятельства позволяют Киеву числить регион ненадежным - как и всякую лепнину на здании, готовую отвалиться при первом же подземном толчке.
«Cиний» Юго-Восток вовсе неоднородный. Так же как на Западе здесь различим ареал бледного оттенка на общем фоне – Херсонская область. Херсонщина – оплот проукраинских сил, что объясняется опять-таки составом населения: немало местных с корнями из Галиции и восточных районов Польши - потомки граждан, воевавших в ОУН-УПА и перемещенных сюда в конце 40-х – начале 50-х годов. В таком преимущественно аграрном крае сторонникам воссоединения с Россией не найти крепкой опоры, ибо идея подобного аншлюса противоречит психологии украинских сельчан, не доверяющих центральной власти, тем более - имперской. Губернатор Херсонской области Юрий Одарченко на митинге 9 мая 2014 года заявил, что Гитлер пытался освободить Украину от «коммунистического ига». Вероятно, губернатор хотел сказать - немецкий фашизм зло, но гораздо меньшее в сравнении с диктатом Кремля.
Кроме территории, где продолжается вялотекущая война, опасность сепаратизма, по мнению составителей той карты, высока в Харьковской и Одесской области. Днепропетровская и Николаевская области отнесены к числу относительно благонадежных, а в Запорожской действует конгломерат сил, способных в зависимости от внешних обстоятельств поддерживать в регионе определенный политический режим. Заметим: всякую оппозицию в отношении хунты Порошенко официальный Киев квалифицирует, используя риторику, - «пророссийски настроенные олигархи», «агенты влияния Путина». И при этом ни слова о галицком сепаратизме, хотя в западных областях во время майдана 2014 года толпы первыми на Украине захватывали здания администрации. Что было бы, выдвини Львов, а не Донецк требование о федерализации страны? Да, ничего, никаких плохих последствий для западенцев! «Антитеррористическая операция» в Донбассе – проявление тех двойных стандартов, по которым Украина живет с момента обретения независимости. Главный смысл проекта этой условно суверенной державы, видимо, и состоял в том, чтобы разделить граждан на сорта и касты, определив выходцев из западных регионов страны, лиц униатского вероисповедания, как белую кость, а жителям промышленных районов Юго-Востока отведя роль илотов.
Честные друзья или невольные союзники?
Слыша бесконечные филиппики в адрес пророссийских симпатизантов, взявших в оборот Донбасс, задаешься вопросом – какие политические партии Украины выражают чаяния групп, стремящихся к сближению с Российской Федерацией? И не является ли довод об угрозе со стороны Москвы, повторяемый с того дня, когда над зданием Верховной Рады в Киеве подняли жовто-блакитный прапор, всего-навсего оправданием естественной деградации украинского государства? Помимо обвинения в том, что Кремль четверть века с момента краха СССР разваливал экономику Украины (в сущности, подаренные «старшим братом» 200 миллиардов долларов не принимаются националистами во внимание как заслуга), дефицит вожделенного материального достатка объясняют засильем наследников советской номенклатуры, ассоциируемой с Россией. «Кравчука выгнали и Кучму попрем!» - высказался знакомый пенсионер из Бердянска, уверенный, что народ на голосовании вершит судьбы сильных мира сего: стоит избавиться от "имперского рудимента", выбрав «правильных» лидеров, а не ретроградов и, - «Тогда пойдет уж музыка не та: у нас запляшут лес и горы!". Святая наивность! Избирательные кампании на Украине (как, наверное, и всюду в мире) напоминают бег по заколдованному кругу или игру в рулетку с прогнозом, - «Ставь на «красное», ставь на «черное». Все равно выпадет «зеро».
В украинском обществе, судя по всему, не любят себе признаваться в том, какие силы обеспечили их стране самостийность - как и в том, что в бывших республиках Союза русофобия в виде государственной идеи произросла вместе с олигархическими кланами из недр советской партийной системы. Кто пришел к власти в этих новообразованных странах? Лица из высших эшелонов КПСС или те, кто был тесно связан с номенклатурной элитой. Исключение из правил - политический Олимп в Грузии и Азербайджане захватывали диссиденты Звиад Гамсахурдиа и Абульфаз Эльчибей. Но пробыли там недолго. Первый президент независимой Эстонии, писатель Леннарт Мери в компартии не состоял, однако и не конфликтовал с ней, иначе его книги не издавались бы в СССР, и сам он не получал бы госпремий. Этого деятеля сменил на посту главы государства лидер с коммунистическим прошлым Арнольд Рюйтель. А председатель Верховного Совета Молдавской ССР Мирча Снегур, возглавив республику Молдова, заручившись поддержкой Народного фронта, отдал приказ вырезать русских в Приднестровье. Властная система в СССР стала питательной средой для окраинного национализма, хотя ее не назвать первопричиной центробежных стремлений. Украинский же сепаратизм, согласно оценке историка Николая Ульянова, посвятившего этой теме объемный труд, возник немедленно после Переяславской рады, которая знаменует присоединение Малороссии к Русскому царству. Причем тогда «не только москальского гнета, но самих москалей на Украине не было». В художественной литературе проявления украинства лучше всего описаны в романе «Белая гвардия». Но «мразь с хвостами на головах», что наводнила Киев во времена Скоропадского и Петлюры, не располагала организацией по образу и подобию компартии УССР, переродившейся в националистического монстра. Самостийная Украина 1917-1920 годов без иностранной поддержки пала бы при первом же чихе красноармейских орудий под Крутами. Нынешняя незалежная, имея советский политико-экономический фундамент, будет распадаться мучительно долго, представляя опасность в первую очередь для России.
Если верить отдельным таблоидам, в этой стране накануне майдана 2014 года действовало 14 пророссийских партий. Тогда как на Украине насчитывается несколько сотен партийных объединений. Соотношение такого рода группировок далеко не в пользу России. И можно ли считать проводниками влияния Кремля те 14 партий, большинство которых как мыльный пузырь? Взять, к примеру, обновленную КПУ, возглавленную Петром Симоненко (коммунисты считаются чуть ли не основными российскими ставленниками). Он трижды баллотировался на выборах президента страны, однако движение, которым руководил этот политик, было не самостоятельной силой, а придатком «Партии регионов». Стратегия украинских коммунистов выражалась в том, чтобы привлекать голоса избирателей в пользу депутатов Верховной Рады от оппозиции или блока управленческой номенклатуры с Юго-Востока. Программное требование придать русскому статус государственного языка - беспроигрышный козырь, с которым «регионалы» шли на выборы. Тем не менее, взгляните на состав руководителей «Партии регионов». Видите среди них хотя бы одного последовательного сторонника единения с Россией? В той обойме крупные бизнесмены, партаппаратчики, начавшие карьеру в КПСС, ученые республиканского уровня – все те, кому распад Советского Союза был выгоден, означая рост личного статуса и привилегий. Роль «Партии регионов» с КПУ в арьергарде нисколько не противоречила концепции украинской державы, где решающее слово оставалось за ставленниками Галичины. Пожалуй, все без исключения выходцы с Востока Украины, ставшие народными депутатами, занимают компрадорскую позицию по отношению к правящему режиму. Среди женщин-политиков этим курсом следуют Инна Богословская (родом из Харькова), Александра Кужель (из Донецкой области), Наталья Королевская (с Луганщины). Однако нет примеров того, что западенцы отстаивали бы, допустим, права русскоязычных.
* * *
О том как российские власти воспользовались ситуацией, возникшей на Донбассе к началу 2014 года, оказавшегося точкой невозврата по отношению этого региона к остальной Украине, судить проще, нежели о роли спецслужб в развязывании войны, которая приняла угрожающие масштабы. Но отрицать эту роль, в том числе, как противовес влиянию других стран, было бы глупо. И признаемся: если Соединенные Штаты взяли под контроль идеологию самостийной державы с тризубом на гербе, то Россия имела твердую опору только в Крыму, где лозунги о воссоединении с большой родиной находили исключительную поддержку. Донбасс же выдвигал план автономизации, и эти стремления резко здесь усилились под влиянием событий в Киеве после отказа президента Януковича подписать соглашение с Евросоюзом. Донбасский сепаратизм олицетворяли первоначально не полевые командиры – Захарченко, Стрелков, Павлов (Моторола), а заправилы из «Партии регионов» - клана, отлучаемого от кормушки киевскими революционерами. Клинч, в который вошли два олигархических лагеря Украины в период майдана-2014, означал распад ее политической системы: власть избавлялась от центристов в пользу евроинтеграционного «мандата» как единственной охранной грамоты.
Перехват протестных настроений, разгоревшихся в промышленном сердце Донбасса, когда акции в Киеве переросли в бои с верными Януковичу силами правопорядка, теми, кто возглавил непризнанные Луганскую и Донецкую народные республики, был на руку России. Об этапе до этой «революции снизу» наши патриоты не вспоминают, а в Донецке даже намеки на конъюнктурность Новороссии воспринимаются как оскорбление. Все же нельзя забывать, что город этот вплоть до захвата власти в стране экстремистами оставался самодостаточным центром, который вместе с Украиной дрейфовал отнюдь не в сторону русского мира. Здесь говорится о ситуации в целом, а не о частных умонастроениях. Хотя Донецк больше двадцати лет жил при западенском государственном проекте, подчиняясь чужим правилам игры, вольно или невольно принятым на декабрьском референдуме 1991 года (многие русскоязычные на Украине тогда не понимали, за что голосуют), сложившийся уклад в той или иной мере устраивал местных граждан. Семь лет назад я выполнял опрос в социальных сетях и на улицах Донецка, предлагая случайным лицам высказаться на тему аншлюса с Россией. И почти не встретил сочувствующих этой идее. Обстоятельства вдохновляли дончан и, тем более, молодежь, носить «укропскую» символику, гордясь брендами, которые стали возможны только при независимости. Главный из таких брендов - футбольный клуб «Шахтер», получивший в распоряжение домашний стадион мирового уровня, - "Донбасс-арена", и из редкого гостя евротурниров, каким он оставался в советское время, превратившийся в постоянного их участника и в собирателя трофеев. Титулы чемпиона и обладателя Кубка страны, регулярно завоевываемые «Шахтером», будили даже у равнодушной к футболу части жителей Донбасса чувство причастности к тому, что составляет гордость нации. В том, что эта солидарность была уничтожена, повинны в первую очередь не «москали», а пребывающие в плену родоплеменных предрассудков реликты с Запада, с твердолобым упорством продолжавшие называть юго-восточных сограждан неполноценными украинцами.
При сильном имущественном расслоении людей и, несмотря на положение региона-донора, Донецк мог бы сравниться по уровню жизни с российскими городами-миллионниками. Здесь до войны удивляло число шикарных автомобилей, не пустовали дорогие рестораны. Наша пропаганда твердит о бедности народа в независимой Украине, но на самом деле целые слои ее населения стали зажиточнее, чем прежде в УССР. Правда, объясняется таковое обстоятельство не экономическим ростом, а особенностями местного уклада, структурой общества, где после распада Советского Союза отрылись все энергетически выгодные ниши для «своих», тогда как «чужаки», рассчитывающие на честную конкуренцию, отсечены даже от низовых звеньев кормовой цепочки. Тема украинских кланов отражена в очерке «Амурские войны», публикация которого в журнале «Крокодил» в 1987 году чуть не стоила жизни автору – спецкору Виталию Витальеву. Любопытнейшее чтиво! В этом материале, если кто не знает, рассказывается о группировке криминального лидера Александра Мильченко по кличке Матрос, действовавшей в Днепропетровске под прикрытием партийных бонз. Организованная преступность в позднем СССР была распространенным явлением: из среды бандитских сообществ, зародившихся практически во всех крупных городах красной империи, выдвинулись «владельцы заводов, газет, пароходов». Но тотальное ее сращивание с правоохранительными органами, судебной, исполнительной властью и даже с врачебной кастой – светила психиатрии поставили Мильченко "оправдательный" диагноз, чтобы облегчить его участь подследственного, - как в случае с Матросом, представляется возможным только там, где слово «землячество» не пустой звук. Уголовное дело в отношении этого крестного отца мафии возбуждалось 12 раз, и всегда его закрывали, пока в расследование не вмешалась бригада МВД СССР. Учинить проверку в Днепропетровске какое-то время не смела ни одна московская комиссия. Такое попустительство объяснялось элитарностью Днепропетровской области – родины Брежнева, Щербицкого, кузницы партийных кадров, одного из ключевых центров оборонной и космической промышленности Советского Союза. На ниве вседозволенности и расцвел местечковый национализм в тех украинских регионах, где никак не ждали антиимперских настроений. Без конца повторяемая там фраза, - «Не вмешивайтесь, русские, в наши внутренние дела, сами разберемся!», - это нежелание поступаться стилем жизни в угоду мифического братства.
Скажете, нельзя отождествлять народ с каморрой? Да. Однако также не проигнорировать истину: в социуме с ярко выраженными кумовскими наклонностями индивидов – там, где возведены в абсолют отношения с успешными родственниками, одноклассниками, сослуживцами, и доступ к благам подразумевает обладание связями, малодосягаемыми для обычного приезжего, любое вмешательство извне с целью восстановить законность затрагивает всеобщие интересы. Как уже говорилось, в этом смысле Донбасс – не исключение на Украине, и на его образ, пусть это тяжело признавать, ложится густая тень одиозных фигур, о которых читаешь в книге «Донецкая мафия» (авторы – Сергей Кузин и Борис Пенчук).
Так друг ли для России Донбасс – пусть вынужденный, или же он подобен Троянскому коню? Обретем ли мы с учетом перечисленных обстоятельств в лице его жителей верных подданных, не грозит ли Донецкий край с его изношенными промышленными фондами и разоренным войной хозяйством стать еще одним дотационным регионом в составе РФ и мафиозным гнездом, наподобие Дагестана и Чечни? Думается, в этой связи важно четко понимать следующее. Нынешняя ситуация в Донбассе ничуть не копирует судетскую историю в 1939-м, хотя украинствующие пропагандисты пытаются убедить общественное мнение в обратном. Крым, в значительной мере подчиненный союзным структурам в СССР, не был органичной частью Украины, зато Донецк и Луганск, принадлежа, в основном, к русскому культурному полю, состояли в той матрице, из которой выросла самостийность со всеми ее отличительными чертами. Украинизация Донбасса в 20-30-е годы имела под собой отзывчивую почву, если говорить об этническом составе на территории русско-украинской чересполосицы. Помню свои впечатления от поездки по железной дороге в направлении от Волгограда к Запорожью. Когда пейзаж донских степей начинал разнообразиться терриконами, что означало приближение к границе УССР, малороссийский говор все чаще звучал на станциях, по которым следовал поезд, и с пересечением межреспубликанского рубежа, в Штеровке, Лутугино или Краснодоне, слышалась за вагонным окном озорная реплика юной щебетухи, - «Та ты студэнт, чи шо?». Не было сомнений в том, что коли «единая и неделимая» приказала долго жить, то земли под Луганском справедливо отданы Украине, а на восток от озера Эльтон лежит естественная вотчина Казахстана. Притом ни один политический деятель крупного калибра, делегированный в органы власти от Донбасса, и отдаленно не похож на основателя Судето-немецкой партии в Чехословакии Конрада Генлейна, который, победив на парламентских выборах, действовал в интересах страны-захватчика. И те местные силы, что выставляются идеологами украинства как пророссийские, на деле куда больше тяготели к «желто-голубой» государственной модели, дающей им определенную вольницу, нежели к «тоталитарной» Российской Федерации. Лишь когда цивилизационная несовместимость Востока и Запада страны обернулась открытым военным нападением клики Порошенко на Донбасс, где, наконец, во весь голос заявили о своих правах, этот регион стал выглядеть естественным союзником России. Жители шахтерского края, взявшись за оружие, будем надеяться, вырвались из заколдованного круга украинской государственности и добьются преимуществ, немыслимых в формате незалежной, сколько бы президентских гонок ни выигрывали «юго-восточные» выдвиженцы.
"Свои" и "чужие"
Затронув тему внутриукраинских различий, оговорюсь: не хочется, чтобы сказанное выше о Донбассе истолковывалось как антитеза «правильному» Крыму, где народ за свое сознательное поведение удостоился царской милости в виде присоединения к России. Иное дело – предостеречь соотечественников, готовых бесконечно протягивать дающую руку, всех и вся вокруг называя «братьями». Словно история ничему не учит! Не счесть, сколько нахлебников и врагов себе создала Россия: одарив своей щедрой десницей, вместо благодарности и солидарности со стороны тех, кому пришла на помощь, она получала нож в спину и железным прутом по голове. Да, впору умилиться, наблюдая за флешмобами, отчеты о которых сопровождаются восторженными подписями, - «Кривой Рог проснулся!», «Пошла цепная реакция!», и так далее. Я сам подумал было – намаялись братья-славяне от своих близоруких политиканов, от бутафорской свободы, почувствовали ностальгию по стране, что простиралась от Карпат до Камчатки, и вопреки запретам СБУ исполняют советские песни. Так трогательно! А потом, вдруг, увидев на экране бывшего вице-премьера Александра Вилкула (кого считают ординарцем донецкого олигарха Ахметова), когда он с хитрой физиономией подпевал «Катюшу» на вокзале Днепропетровска, засомневался – все ли в этих демонстрациях искренне и чисто? Этот скептицизм может показаться неуместным, а мои отзывы о Донбассе назовут кощунством. И здесь, надеюсь, придет на помощь цитата дореволюционного публициста Василия Величко о том, что следует быть «не идеологом уравнительных теорий об отвлеченном человеке, а натуралистом в широком смысле этого слова, знатоком явлений местной жизни, реально на них смотрящим».
Сделаю еще штрих к портрету. Где-то во второй половине нулевых годов довелось обратить внимание на вакансию в пресс-службе донецкого «Шахтера». Ознакомившись с требованиями к штатной единице и убедившись, что они полностью отвечают моим профессиональным навыкам, я позвонил в отдел кадров клуба, выражая намерение участвовать в кастинге кандидатов на означенную должность. У меня за плечами был опыт в махачкалинском «Динамо», куда я устроился без всякой протекции и в итоге прожил яркий этап да еще заработал неплохие деньги. Моим козырем также были публикации об украинском футболе (размещенные, в том числе, во львовской прессе, где посодействовал журналист Александр Паук, ныне при всей собственной адекватности, судя по его сообщениям в интернете, воспылавший ненавистью к России). Разумеется, когда я обращался в «Шахтер», здравый смысл подсказывал - мне украинскую трудовую книжку не получить. В то же время внутренний голос нашептывал - если удавалось пристроиться у мусульман, то попытаться войти в круг «братьев» сам Бог велел. Но ответ высокомерным и раздраженным тоном, едва я заявил о своем российском гражданстве, был как пощечина, - «Однозначно нет! У нас есть свои!». От этих слов повеяло глухим селом, если не хутором. Представляете, чтобы в подобной форме отказала соискателю солидная западная фирма? А тут кадровик высказал первое пришедшее на ум. Тогда, между прочим, подумалось – предложи «Шахтеру» услуги гражданин США, Германии или Израиля, отповедь не оказалась бы столь бестактной.
Ясно, что попасть на работу в футбольный клуб нелегко. И далеко не каждому дончанину и украинцу позволяется притязать на членство в персонале «Шахтера». Впрочем, судя по тому как резко, даже не поинтересовавшись моей квалификацией, мне дали от ворот поворот, из соображений ли юридической нецелесообразности не желая выяснить мою личность или же просто в силу местнического инстинкта, предполагаю - в любой другой статусной организации Донецка, обратись я туда с целью трудоустройства, разговор точно так же оборвался бы на первом слове. Пришлось бы услышать все ту же исчерпывающую фразу, - «У нас есть свои!». Однако вспомним сколь многочисленно донецкое землячество в Москве, выкачивающее из нее миллионы рублей на протяжении украинской независимости. А рядовые россияне, по всей видимости, ни под одним соусом не были нужны в Донецке, пока не случился клевок жареного петуха, и ополченцам Донбасса не потребовалась помощь тех, кто способен носить оружие.
Один знакомый журналист позже намекнул: чтобы работать в «Шахтере» (хотя бы продавцом в fan-shop), надо быть человеком Ахметова. Так же обстоит с подбором кадров во всех структурах города и области, где на верхи выходишь через двух-трех знакомых, обзавестись коими, однако, дано не всякому. И вопрос, - «Чьих будешь?», - здесь обретает вовсе не ироническое звучание. Тем не менее, беседуя с донецкими, категорически не рекомендуется заявлять о клановости их общества. Гарантирую – за такое высказывание вам не поздоровится. Это, допустим, в Саратове Григорий Ахтырко – правозащитник с репутацией городского сумасшедшего, выйдя на трибуну и выдавая нечто в духе, - «Саратов – город лизоблюдов и тыловых крыс, город жандармов и карателей», - срывает аплодисменты в виде самокритики или проявления чувства юмора. Но на юге, где самолюбие автохтонов обострено, в подобном случае неизбежна реакция, - «Не смей говорить о нас ничего плохого!», - особенно, когда негатив исходит от чужака. Вообще, рожденные и выросшие на широте ниже 50-й параллели, если взять постсоветское пространство за исключением Прибалтики, к землякам вдали от родины обычно испытывают чувство, которое сродни биологическому влечению. Саратовец, выбившийся в Москве в руководители, скажет, - «Мне все равно, откуда сотрудники – лишь бы дело знали», а краснодарец при прочих равных условиях возьмет на работу своих, и ростовчанин, и ставрополец (вспомним c чего начиналась карьера первого президента СССР), и тем паче – уроженец «цветной» республики, обеспечивая вакансию соплеменнику, даст отставку любому, если тот другой крови. У таких взаимоотношений есть несомненный плюс: они помогают преодолевать конкуренцию там, где ожидаемый доход выше среднего. И от тех, кто вместо переезда в Москву или Питер, желая повысить свой материальный уровень (прозябать на новом месте, согласитесь, неразумно), хотят перебраться из средней полосы туда, где климат теплее, требуются недюжинные способности – талант яркого экстраверта, чтобы интегрироваться в благодатном краю, опутанном круговой порукой.
* * *
Предыдущий абзац пусть служит преамбулой крымской темы. Когда этот полуостров "отжали" без единого выстрела, несмотря на присутствие группировки украинских войск (и, следовательно, смешон довод, будто здешний референдум прошел под дулами автоматов солдат Путина), немало россиян на волне общенациональной эйфории загорелось идеей постоянно жить в Крыму. Однако подобные мечтатели в самонадеянности или простодушии своем забывают элементарную вещь: южные земли для обычного индивида из коренной России никогда не были тем же, что Флорида или Калифорния представляют собой для среднестатистического янки. Русский неолигарх, водворяясь в «колониальных владениях», может занять там лишь ту нишу, на которую ему дадут добро аборигены. В маленьком же Крыму еще очень давно стало слишком тесно. Помнится в конце 70-х саратовские знакомые, каким-то чудом найдя там работу, не смогли ею воспользоваться из-за банального отказа в прописке. Бюрократы нашли смехотворную зацепку, чтобы не регистрировать этих граждан по предполагаемому месту жительства в Симферополе, сославшись на национальность их родственницы, переезжавшей вместе со всей семьей - 80-летней старухи, которая была поволжской немкой, а лиц с немецкими корнями тогда негласно запрещали прописывать в Крымской области. И вот они, пресловутые двойные стандарты! Началась перестройка, и под призыв восстановить историческую справедливость крымские татары массово возвратились на полуостров, что означало - борьба за источники существования здесь обостряется до предела. Репатриацию этого народа молва настойчиво связывает с именем супруги генсека Михаила Горбачева – Раисы Максимовны, закулисно руководившей Советским Союзом. Не может быть двух мнений: в данном случае налицо грубый политический просчет, если не откровенное вредительство под личиной благого намерения. Велик соблазн осудить репрессии Сталина. Но обращаясь к мировой истории, мы находим многие примеры того как ради жизнеспособности государства те проживающие на его территории этносы, что показали свою деструктивную роль, подвергались гонениям. Крымские татары, открыто вставшие на сторону оккупантов в годы Второй мировой войны, понесли наказание как народ с тейповой структурой, при которой неизбежна коллективная ответственность за действия сородичей. Кто-то укажет на Героев Советского Союза из числа лиц этой национальности, однако мера причиненного ими зла здесь явно перевесила, и в обстановке, когда стоял вопрос быть или не быть государству, сделала неотвратимой депортацию, коснувшуюся все же не всех крымских татар. В войне 1853-56 годов, исход которой решался, в основном, у Севастополя, они также выказали себя более врагами, чем лояльными подданными. Впрочем, даже такой мастодонт исторической науки, как академик Евгений Тарле, в своих трудах не упоминает эти деяния по мотивам политкорректности – замалчивания внутренних межнациональных конфликтов и нежелания углубляться в их истоки.
В первую весну независимости Украины я был свидетелем диалога, завязавшегося перед зданием Верховной Рады Крыма, которое жители Симферополя именуют «пентагоном». Широкоплечий селюк приехавший, судя по его говору, из области в Правобережье Днепра, показывая туго набитую рыбными консервами сумку собеседнику – пожилому крымчанину, вещал о том, что прилавки незалежной скоро начнут ломиться от товаров, а на пророссийском полуострове наступит голод или русских по наущению из Киева перережут татары. Симферополец, в ответ подняв кверху большой палец правой руки, сказал, - «Татарин – во человек! Не то, что ваши!». Действительно, легко согласиться: представитель «къырымтатар миллет» как народный типаж выигрывает перед средним украинцем, нередко воплощая в себе завидные черты характера. Но вот в стае соплеменников его поведение подчинено коллективному разуму, природу которого люди с либеральными убеждениями намеренно игнорируют или не замечают. Мне же, работавшему в Дагестане, где по отзывам тоже «очень хороший народ», напрашивается параллель, закономерная для любого из регионов, где совместно живут некоренная диаспора с интернационалистическими воззрениями и недостаточно сильными внутренними связями и группа «почвенных» народностей с родоплеменным укладом и жесткой социальной иерархией, как, допустим, у павианов. Уже при Брежневе в кухонных беседах звучало: в названной автономной республике стремятся обеспечить интересы 36-и местных мусульманских племен, а под настроение могут бросить кусок гражданам второго сорта, к числу которых по умолчанию принадлежали русские, составлявшие 70 процентов жителей Махачкалы по переписи 1959 года. Сказать, что сейчас в Дагестане, куда рекой текут дотации федерального бюджета, русские в положении «мордой вниз» нельзя по той причине, что последних здесь единицы. Даже в низовьях Терека, в степных станицах с названиями типа Кузнецовки, издавна обжитых казаками, теперь не встретить ни одного славянского лица. На этом аннексия «благородных, гостеприимных дагестанцев» не остановилась – она ползет все дальше на север, и у туристов в краю лотоса на языке вертится вопрос, - «Это Астрахань или Абу-Даби?», когда их взоры застят на здешних улицах толпы бородатых мужчин в тюбетейках и женщин, задрапированных с головы до ног в восточные балахоны. Тут говорится, понятно, не об одних переселенцах из Дагестана, а о тенденции, которую не видит только рафинированный «антифашист», вернее – русофоб. Наплыв непрошенных гостей с юга не вызывал бы резкой негативной реакции в российских городах, соблюдай эти мигранты закон. Однако в той же Астрахани, - мне рассказывали, - кавказцы, расчищая себе жизненное пространство, поджигают старый жилфонд и, таким образом, уничтожают целые кварталы, чтобы на освободившемся месте возвести самострой для своей «муравьиной колонии». По сему случаю прокуратура, полиция и пресса, как водится, помалкивают в тряпочку. В сущности, то же происходило в Крыму все годы украинской независимости. Водворившись там, репатрианты не позарились на относительно свободные степные районы, а кинулись захватывать лучшие земли, в том числе на южном берегу. Они отличились массовыми драками, убийствами, разрушением памятников героям Великой Отечественной, отъемом жилья, которое будто бы принадлежало их предкам. Выпады были не стихийными, а хорошо организованными и поддерживались идейно, – через печать, - газету «Авдет» («Возвращение»), издаваемую частично на русском языке, видимо, с целью лучше внушить мысль о том, что «неверным» вскоре придется паковать чемоданы и искать спасения за пределами Крыма. Украинское правительство вяло реагировало на эти выступления: Киев не признавал в них угрозы межнациональному миру в стране. Нардеп от «Батькiвщини» Геннадий Москаль заявил: татары в Крыму - фактор, сдерживающий местные пророссийские устремления. Было ясно, что на Украине власть не погнушается спекуляцией на любых агрессивных порывах лишь бы насолить великому соседу. В конечном счете, нежелание или неспособность защищать русских от националистов разного толка, чьи нападки усилились в связи с майданом-2014, не оставили жителям Крыма выбора в вопросе объединения с Россией.
* * *
Рассказывая о реликтовых народах банальные вещи, не соглашусь, если кто-то назовет безнравственными характерные проявления их племенного эго. Аморальной как раз считаю разобщенность русских, превращающая наших людей в бессильных жертв перед агрессором. Правда, уже никого не удивляет то обстоятельство, что нация, которой мир обязан победным 1945 годом, лишившись внутреннего стержня, с удивительной легкостью оказалась растоптана во многих бывших республиках СССР. Потомки тех, кто отважно сражался с танковыми армадами Гота и Гудериана, безропотно спасовали перед толпами небритых, дурно пахнущих лесных братьев и прочих «революционеров», которые ратуют за некое возрождение, служа сторонним координаторам. Действия же крымских татар – давних вассалов Турции, отдельные эксперты связывают с великодержавными замашками этого государства, стремящегося восстановить свое былое влияние в Причерноморской зоне. И запрет крымско-татарского Меджлиса как экстремистской организации ничего не изменит в смысле перспективы отторжения воинственным народом земли у соседей менее организованных и стойких, – согласно теории естественного отбора, сформулированной Дарвином. Скажете, доля татар в Крыму всего-то чуть больше 12-и процентов? Так и чеченцев с дагестанцами в масштабе России немного, однако, пользуются же они исключительно выгодным положением в стране! Приехав в Дагестан, я был поражен уровнем жизни в этой республике. На ее фоне Швеция и Швейцария, судя по рассказам очевидцев, «отдыхают»! Центр Махачкалы застроен частными особняками высотой до шести этажей – с лифтами и бассейнами на крыше. Районного значения города - Кизляр, Хасавюрт, Каспийск, Буйнакск, Избербаш, Дербент, - украшены домами ценой в сотни тысяч и миллионы долларов. В Дагестане не встретишь ни изношенных тяжкой работой пожилых людей, ни брошенных стариков и детей, ни бродяг из числа представителей коренных народов. Такое положение вещей объясняется укладом жизни аварцев, даргинцев, кумыков и других местных племен. Каждое из них живет сектой – тухумом, где все связаны кровным родством, поэтому и незначительный член общины не остается обездоленным, получая хотя бы мизерный куш от федеральных дотаций и прочих доходов, зачастую обусловленных криминалом. Взамен этой материальной поддержки и защиты дагестанец лишен права серьезных самостоятельных решений - например, в плане вступления в брак. В семью допускаются только соплеменники: для дагестанцев основа основ - расовый закон, и нарушить его не решаются даже мужчины с научной степенью, состоящие в априори интернациональных сообществах. Женщине - хранительнице генофонда, не сносить головы, если она осмелится связать жизнь с инородцем, тем более - не мусульманином. Утрата расовых яйцеклеток считается тяжким позором для семьи, видимо потому, что кровосмешение по женской линии грозит ослаблением племенного могущества и финансового благосостояния. Словом, не удивляйтесь, если, предложив дагестанке пройтись вместе по какому-нибудь населенному пункту республики на том основании, что ваша знакомая учится в престижном вузе и одета во все европейское, встретите пугающий аргумент, - «Вдруг кто-нибудь увидит?!». А застукают такую пару наверняка и передадут компромат кому надо. Далее в зависимости от степени раскрытой связи применят ту или иную форму насилия. Если кяфир (неверный) подаст жалобу, руководствуясь соображением, будто в Российской Федерации законы для всех одинаковы, искателя справедливости запросто могут с перерезанным горлом и с запиханным в рот заявлением швырнуть в канаву, где тела никто не найдет. Говорю об этом исключительно к сведению идиотов, что восхищаются, - «Путешественник, иду по аулу, а из домов наперебой зовут, - «Заходи! Шашлык кушать будем как братья!». Этикет приятный, но из серии "мягко стелют, да жестко спать". Поверьте, слишком серьезно его воспринимать не стоит. В действительности русские никому в Дагестане не нужны.
Очутившись на работе в этой республике из-за сиюминутного настроения известного футбольного тренера Леонида Назаренко, взявшего меня на должность клубного пресс-атташе, передвигаясь по городу, я постоянно подвергался «наезду» отвечающих за правопорядок. От придирок не спасали ни форма с логотипом махачкалинского «Динамо», ни штамп клуба в трудовой книжке, которую на всякий случай я носил с собой вместе с паспортом. Видя эту печать, вероятно недавно спустившиеся с гор молодчики в милицейской форме, заросшие щетиной, щелкая языками, лишь твердили, - «Э, тут все туманно! Такого не бывает!». Заявляли, - «Может, ты террорист, приехал сюда дома взрывать?», хотя любой вменяемый поймет с первого взгляда - на боевика я похож не больше, чем на австралопитека. Принимались шарить по карманам, вымогая деньги. У меня же не выходило из головы то, как выступавшие по саратовскому телевидению в 90-е годы демократы - политик Валерий Давыдов и адвокат Елена Сергун, брызгали слюной в адрес националистов, которые якобы задевают и ущемляют кавказцев. Что здесь ответить? Соглашаясь: не всякий этнический русский готов следовать библейской заповеди, - «Ударили по щеке - подставь другую», как единственному с подачи властей способу для «имперской» нации сохранить мир в стране, выскажем крамольную мысль - даже в царские времена фразеологизм «Россия – тюрьма народов» по отношению к нацменьшинствам выглядел надуманным. Экстраполировать приведенное высказывание на день сегодняшний, если оно опять-таки подразумевает угнетение малых этносов – верх цинизма. Ибо нечем крыть довод, - «Назовите русского с тем же статусом на Кавказе, какой в Саратове у строительного магната Байтемира Шамхалова». Сколько всего кавказских бизнесменов, владеющих в средней России ресторанами, магазинами, казино или просто виллами, облицованными красивым дербентским камнем? Наверное, не подсчитать. И если какой-нибудь "славянофил" поднимет руку даже на рядового чеченца или дагестанца, приехавшего, чтобы «наварить деньги», то виновного засудят, не забыв прополоскать в прессе, которая стоит горой за "интернационал".
Теперь представьте: европейские колонисты в Северной Америке вместо выполнения миссионерских задач вставили бы себе в разные места индейские перья и, заискивая перед краснокожими, взялись бы третировать вновь прибывающих из метрополии соотечественников. Бред – скажете вы. Между тем, для русских это норма поведения. Меня крайне удручила та реакция, с которой я столкнулся в первый же день на работе в Махачкале. Во время вечерней прогулки на проспекте Расула Гамзатова ко мне подступили странные субъекты и один из них, носитель исконно русской фамилии, называющий себя журналистом, поставил ультиматум – в наши газеты не пиши, иначе будут у тебя проблемы. Воображаю, какой адский вой разразился бы, посмей кто-нибудь в коренной России разговаривать с дагестанцем – здесь ларек не ставь, там не торгуй. Прожужжали бы все уши жалобами на великодержавный шовинизм, причем, в этом хоре голоса русских «правозащитников» едва ли не были бы самыми громкими! Оценив ситуацию, другой предпочел бы смотать удочки, но я остался, и неприятности не заставили себя ждать. В номер гостиницы, где я жил вместе с иногородними игроками, вломился немолодой аварец, кого довелось сменить в роли клубного видеосъемщика. «Ты зачем сюда приехал?! По миру меня пустить?! – завопил он, словно на кону была серьезная сумма, а не смешные 200 долларов, составлявшие операторскую зарплату. Я попытался объяснить, что его все равно выгнали бы, так как он нарушал дисциплину, не выполнял поручений главного тренера, грубил. Мой же приход на это место – простое стечение обстоятельств. Куда там! Уволенный продолжал настаивать – я специально его подсидел. Он выложил условия, по которым Назаренко обязался взять меня в клуб, и сослался на информатора - того самого типа, остановившего меня на проспекте. Скорее всего, из доверительной беседы с тренером, допускавшим панибратство со стороны нахальных махачкалинских журналистов, тот узнал нечто, в описываемой ситуации превратно истолкованное. Тогда кое-как удалось утихомирить крикуна, заявлявшего, - «У меня десять братьев, лучше убирайся из города!». Казалось, инцидент исчерпан, но через пару месяцев, неосторожно сообщив на стадионе во всеуслышание о своем повышении в должности и прибавке к зарплате, я опять вызвал бурю. После матча аварец, кому, несомненно, донесли о моей похвальбе, со зловещим прищуром спросил, - «Еще работаешь?». Молча проследовал я в клубный автобус, куда следом забежал тот «благородный джигит», чтобы оскандалить меня перед командой. По-скотски пьяный, он грязно матерился, угрожал, порывался разбить видеокамеру, за которую я отвечал головой. Свидетели эксцесса советовали немедленно мне покинуть республику. Не преувеличиваю степени риска, которому тогда подвергся: те, кто знаком с местными нравами, говорили - оказав конкуренцию дагестанцу на его земле, я тем самым нанес оскорбление, и теперь он не простит. При каждой следующей встрече мой враг устремлял на меня жесткий взгляд выпученных глаз, казавшихся стеклянными. Его злоба вдобавок подогревалась окружением, и, судя по всему, интригу раздувал упомянутый русский из Махачкалы, демонстрировавший солидарность с аборигенами. Нельзя было предлагать, - «Давайте, мужики, выпьем по рюмке, поговорим и все уладим», - такой шаг расценят как капитуляцию, и вам будет только хуже. Открыто же вступать в конфликт с туземцем означает вызвать на бой весь его клан.
Хорошо известен трагический эпизод, произошедший в другой столице автономии на Северном Кавказе – Нальчике, где дремотная жизнь в пору брежневского застоя внезапно обернулась массовыми беспорядками. Июльским днем 1968 года на центральном рынке старшина милиции Владимир Токарев задержал нарушителя - колхозника из аула Нартан. Отказываясь пройти в отделение, житель Кабардино-Балкарии бешено сопротивлялся, разорвал форму на блюстителе закона, голосил, - «Помогите, убивают!». На крики сбежались односельчане. Арестованного вызволили, однако отпускать с миром обидчика никто не собирался. Милиция пыталась вывезти старшину в автозаке, но разъяренная толпа опрокинула автомобиль – пробили колеса, перерезали бензопровод, вскрыли обшивку кузова и, вытащив жертву, принялись ее линчевать. Такие столкновения всегда носят межвидовой характер, и тут уместна фраза из фильма Der Untergang, приписываемая вождю Третьего рейха, - «Взять, например, обезьян – они насмерть растаптывают чужаков». Остановить расправу не смогли ни прибывший первый секретарь республики, которого зачинщики мятежа забросали гнилыми овощами, ни 250 военнослужащих Нальчикского гарнизона, срочно поднятых из казарм. Советская пресса ни словом не обмолвилась об эксцессе – как и о волнениях в Ташкенте, где через три года после разрушительного землетрясения 1966-го отплатили черной неблагодарностью тем, кто восстанавливал и реконструировал город. Тогда изуверы под видом футбольных болельщиков, распаленных домашним проигрышем «Пахтакора», вырвавшись толпой со стадиона, избивали прохожих с европейской внешностью, призывая мазать крыши домов кровью русских оккупантов. Оба инцидента прокомментированы западными «голосами». Вспышка насилия в первом случае связывалась с тогдашними леворадикальными выступлениями студентов во Франции, пример которых якобы подвигнул кабардинцев на борьбу с тоталитарным советским режимом. Видимо, подразумевалось, что в убийстве стража порядка некоренной национальности выразился выплеск эмоций народа, находившегося под игом (хотя в брежневском СССР многие частные дома на Кавказе полностью оклеивались пленкой «под кирпич», а в «метрополии» такую роскошь позволяли себе изредка для отделки интерьеров). В ташкентских выступлениях усматривалась рука спецслужб Китая, с войсками которого в 1969-м произошли боевые столкновения на острове Даманский и у озера Жаланашколь, выигранные советской стороной. Однако первопричину кровопролития и в том и в другом примере неправомерно объяснять иностранным влиянием. Для людей с европейскими взглядами на жизнь удивительным оказалось то, что иные высокопоставленные лица из республики и кабардинской диаспоры в Москве – писатели и ученые, ходатайствовали о смягчении наказания зачинщикам расправы над милиционером – полуграмотным колхозникам. Природа этого «странного» заступничества кроется, вновь повторю - в той общественной пирамиде, где все социальные элементы слиты в единый организм. Тут нельзя забывать: настоящая или мнимая обида, нанесенная отдельному члену, автоматически переносится на всю семью. Ударив по губам сквернословящего подростка, чужак тем самым задевает весь его род. Совершив прелюбодеяние с женщиной из племени, посторонний сексуально «опускает», быть может, главу администрации или даже президента маленькой, но гордой республики. Вера в либеральные постулаты сыграет плохую шутку, если в простоте душевной вы объявите туземца своим кунаком, часто бывая в его доме как гость. Пока «в Багдаде все спокойно», вас, разумеется, накормят, напоят и уложат спать после задушевной беседы, но стоит шейх-уль-исламу нашептать пастве, что вы идейный и расовый враг, тут же убьют, не испытав ни малейших угрызений совести.
Виновных в гибели нальчикского старшины Токарева расстреляли по приговору суда, несмотря на покровительство авторитетных соплеменников. А при ельцинском безвластии никто и пальцем не пошевелил в защиту русских, кого под дулами автоматов выводили из домов, лишая нажитого имущества. Эта жалкая участь на окраинах бывшей советской империи вынуждает быть не просто конформистами – чтобы спастись, русские и в Прибалтике, и на Украине, и на Кавказе, и в Средней Азии служат охранителями самых отвратительных местечковых устремлений. Здесь выбор невелик: или пляшешь под дудку тамошних хозяев земли или - «чемодан-вокзал». Не выдержал прессинга и мой работодатель в Махачкале. Он сам встречал в этом городе грубые выпады. Как-то на стадионе его, седовласого, по возрасту годившегося в отцы милиционерам, стоявшим у входа под трибуну, последние окликнули, - «Эй, куда прешь?!, - вероятно, не зная статуса этого человека и руководствуясь моралью реликтов, - «Со своими недопустимо, с чужими позволительно». Властный, всякий раз готовый выпалить гневную тираду, Леонид Назаренко счел за лучшее ответить миролюбиво, - «Послушайте, как вы разговариваете?». Несомненно, его восстанавливали против меня дагестанцы, которым очень хотелось получить мою должность. До конца сезона я все-таки доработал и моральным утешением был звонок мне в Саратов. Назаренко благодарил за интервью, размещенное на сайте «Сборная России по футболу», - материал, подготовленный с качеством недоступным блатному Айдемиру или Ахунбабаю, заменившему меня на посту пресс-атташе в клубе.
Не нация господ
Пространное отступление от главной темы завершу еще несколькими эпизодами моего знакомства с Дагестаном, думается, в той или иной мере характеризующими обстановку в любом регионе, где группы, в масштабе бывшего СССР отождествляемые как нацменьшинства, живут компактно и большой массой. Надеюсь, эти откровения не будут считаться попыткой очернить всех и вся. Ситуации, невольным участником которых я стал, видятся неминуемыми не при поверхностном, а при достаточно тесном и продолжительном контакте с представителями отдельных народов на их «земле обетованной». И здесь прослеживается закономерность: чем настойчивее официозные фразы о безопасности для гостей на конкретной территории, тем скорее в такой поездке нарветесь на неприятность.
В наших национальных республиках не меньше, чем во многих постсоветских странах, легко бросают реплику, - «Уезжайте к себе Россию!». Подобное нежелание фильтровать речь вряд ли следует объяснять одним лишь невысоким культурным уровнем лиц, демонстрирующих пренебрежение в столь открытой форме. Так выражается защитная реакция, вернее первый аргумент, приходящий на ум тому, для кого явный или мнимый конфликт с инородцем или просто с человеком не своего круга всегда связан с ощущением собственного рангового превосходства и безнаказанности. Понятно, в этом примере речь идет о нападках на этнических русских, действительно оказавшихся слабым элементом во время катаклизмов, потрясших некогда великую страну. Но толковать о непротивлении злу насилием как об одном из главных факторов распада империи и первопричине того предвзятого отношения, на которое в глазах усредненных нацменов, тем более на юге, обречен всякий русский, - «независимо от возраста, профессии, положения в обществе и группы инвалидности» (Дина Рубина «Камера наезжает»), - было бы неправильно. Истоки такого восприятия гораздо более глубокие, чем жизненные пласты ныне здравствующих поколений. Искать их следует, например, в эпоху Кавказской войны – бесконечно длинной и проведенной войсками «белого царя» на редкость бездарно, хотя и послужившей источником вдохновения авторам «Валерика», «Хаджи-Мурата» и прочей романтики с лирикой. Зачем надо было штурмовать с огромными потерями орлиные гнезда мюридов, когда требовалось отсечь горные аулы от плодородных равнин, чтобы взять врага голодом, и, перекрыв пути подвоза оружия, принудить к сдаче? Главный в этой связи вопрос, впервые прозвучавший, видимо, еще при закладке города Порт-Петровск, получившего при советской власти тюркское имя – Махачкала, - «Для кого русские завоевали Кавказ?». Вот с англичанами, которые ликвидировали Новую Францию как административную единицу в долине реки Святого Лаврентия, на Ньюфаунленде и в районе Великих озер, все предельно понятно. Аннексированная ими Канада стала важнейшим оплотом метрополии, а сами военнослужащие, сражавшиеся за присоединение новых земель к британской короне, были пожалованы правительством как владельцы новоприобретенных угодий площадью от 5-и до 50-и тысяч акров (1 акр – 4047 квадратных метров). Но что получали за свой ратный труд солдаты и вообще нижние чины в русской армии? Несколько медных грошей и порцию грубой пищи. В лучшем случае давали медаль в виде креста с выгравированным лозунгом, - «За Веру, Царя и Отечество». В основном же доставались на Руси вышедшим в отставку простым служивым батоги и презрительное отношение вельмож – вспомните гоголевскую «Повесть о капитане Копейкине». Этому явлению «покоренные народы», безусловно, выносили оценку, притом, видя бесправие гражданских русских поселенцев в «колониях». А те, подхватив революционную пропаганду, высказывались в том духе, что им ближе рабочий узбек, татарин или горец, чем русский жандарм. Такой интернационализм со стороны «завоевателей» как-то объясним, если оценивать их личный экономический интерес применительно к районам Большого Кавказа, где пахотной земли мизер и приобретенные территории были важны, прежде всего, как форпост против внешних врагов империи. Но ровно так же пришлые великороссы вели себя на тех окраинах, где по идее велик простор для предпринимательства, добычи различных преференций. В бедах русских людей часто обвиняют советский строй, при котором их второстепенный социальный статус в национальных образованиях можно сказать был юридически закреплен. На деле, как уже сказано, на присоединенных царями землях, будь то Финляндия, Польша, Закавказье или ханства Средней Азии, русские в основном числе не пользовались никакими преимуществами перед коренными жителями и не были защищены от разных посягательств со стороны инородцев. И тому виной не столько слабость строя Российской империи, лишь внешне выглядевшей национальным государством, сколько особенности той народной массы, которая в метрополии служила исключительно расходным материалом и вовсе не носителем колониального и расового гнета.
* * *
На третий день боевых действий удалил меня из друзей на Фейсбук мой товарищ по футбольному клубу «Динамо» (Махачкала), житель Киева Владислав Лютый – в прошлом заметный игрок, оставивший свой след в российских, украинских, казахских командах и в ташкентском «Пахтакоре».
Судя по бесконечным публикациям православных образов у себя в профайле, набожный человек, он никогда не высказывался о политике не только в силу полного неимения писательских скиллов. Его мало интересовало что-либо, кроме футбола и каких-то положений религии.
Я не мог заподозрить Влада в дефинициях, свойственных человеку в среде обитания с извергающимся из каждого «утюга» потоком пропаганды, составленной из полуправды и откровенной лжи. Мы сдружились в городе, который был для нас обоих чужбиной и где нельзя оставаться поодиночке, иначе загрызут. Игроки в махачкалинском клубе, как водится, делились на группировки. Я же примкнул не к местным, кто, несмотря на показное радушие, никогда не принял бы меня в свой круг как равного. И не к россиянам, потому что дома был сыт по горло соотечественниками, и не звали меня к себе в компанию разные москвичи, а воронежец Федя Милованов вовсе держался в отношении меня враждебно. Не новость, что у русских принято заниматься склоками друг с другом. Так, что почти весь сезон проводил я многие свободные часы в обществе защитника Владислава Лютого и его соседа по гостиничному номеру, земляка, вратаря Юрия Клименко – людей спокойных, доброжелательных, воспитанных, с хорошим чувством юмора.
Лютый тогда играл под 22-м номером. Прекрасно подключался к атакам, заколачивал, войдя в штрафную, голы после угловых и навесов с фланга, встречая головой мячи в невообразимо высоких точках. А по выходным мы втроем распивали красное вино, закрывшись на ключ, долго беседуя о чем-то по праву коротких приятелей. Не уверен, смог бы я задержаться в Махачкале до первого снега, когда окончательно решилась моя судьба в «Динамо». Если бы не Клименко, спасший меня от аварца по имени Ирасхан, уехал бы из Дагестана гораздо раньше и в лучшем случае весь перебинтованный. На сборы в Турцию мои товарищи отправились вместе с командой без меня. Впоследствии мы периодами поддерживали связь, а в десятом году повидались с Владом в Киеве.
Тогда он уже стал детским тренером, работал в спортшколе с характерным названием «Киевская Русь», которая базировалось где-то в спальном районе, и с немалым трудом я отыскал ее местоположение. Обросший густой с проседью щетиной, Влад своим видом напомнил мне об украинской народной сказке «Бородка». По всему было видно – дети, футбольная смена, к нему очень привязаны, и готовы за него биться в каждой игре. «Не так много досталось мне денег за 15 лет выступлений, но кайф от футбола получил. Живу с надеждой, что какой-нибудь мой воспитанник станет вторым Андреем Шевченко», - говорил Влад по дороге на вокзал, выбрав маршрут своего автомобиля с тем расчетом, чтобы я лучше посмотрел на Киев в его осеннем великолепии. Он произносил фразы, казавшиеся не дежурными, а вполне искренними – о том, что Украина и Россия были, есть и останутся добрыми соседями и друзьями. Предлагал мне ночлег как дорогому гостю. Я же спешил в Бердянск, город моего детства, до сих пор посещающий меня в снах. Верил, что таких поездок мне отмерено еще немало.
Потом наступил страшный 2014-й. На Донбасс посыпались бомбы и артиллеристские снаряды. Рухнули мои планы встретиться с ветеранами «Динамо» (Киев) или «Шахтера» (Донецк), чтобы написать еще несколько очерков об украинском футболе вслед за опусом «Время Карпат», который публиковался целых два месяца на русском языке в газете львовского клуба. Тот материал готовил, чувствуя искреннюю симпатию, даже любовь, к древнему городу на Галичине, где в свое время успел побывать. Я проникся неподдельным интересом к Западной Украине. Всеми последующими событиями этот интерес и эта любовь были раздавлены, оскорблены, выжжены, оставив в душе место лишь для обиды и ярости.
Влад играл у западенцев – в «Прикарпатье» из Ивано-Франковска. Не знаю, считали его там «своим», «аутентичным», "стопроцентным". Или его перетянул на сторону тех, кто видит недруга в каждом обладателе паспорта РФ, элементарный страх перед неизвестностью, когда февральским утром послышалась канонада приближающихся к Киеву российских войск? Нет, не осуждаю начавшуюся военную операцию. Наоборот, поддерживаю. Потому что поступать иначе было уже нельзя. Но теперь надо быть готовым к любому исходу. Например, к такому, что граждане, подобные моему старому товарищу Владиславу Алексеевичу Лютому превратятся в наших системных врагов.
Продолжение в последней части - "Отчужденная Украина-3"