Странная семья поселилась рядом с Верой Васильевной. Десятки лет она прожила в соседстве с очень хорошей семьей. Заселились они в этот двухквартирный дом одновременно. Дом сдали в эксплуатацию ранней весной. Сложен был он из силикатного кирпича. Вид у него был аккуратный и опрятный. Только построили его на пустыре. Предполагалось, что рядом с ним вырастет целая улица одноэтажных домов. Она даже имела уже название – Сосновая. Может быть, её назвали так потому, что полоска соснового леса была видна из его больших окон строящихся по новым проектам особняков?
А в поселке быстро придумали обиходное название для этого хуторка из трех домов, два из которых только достраивались. Оторвановка. Действительно, такой и была эта улица. Даже дороги нормальной сюда не было. Огромное суглинистое поле отделяло с севера эти дома от трассы.
- А у вас в поселке есть асфальт возле дома? – спросил как-то Веру Васильевну её городской племянник Славочка шести лет от роду.
- Есть. Только жидкий.
- Какой?
- Жидкий. Дождь чуть брызнет или снег весной таять начинает, асфальт сразу и течет.
- А как же вы по нему ходите?
- В сапогах резиновых. Всей семьей обуваемся в сапоги и идем потихонечку. До трассы доходим, сапоги снимаем, в пакеты кладем, обуваем нормальную обувь и идем дальше, как цивилизованные люди.
Да. Вот именно так обстояли дела в первые годы жизни на новом месте. Но годы шли. Улица застраивалась новыми домами. В наши дни на улице появились коттеджи. Новые жильцы с прежними знакомство не вели, в гости не ходили, на скамейке по вечерам не сидели. Да и прежние жильцы, которые привыкли чувствовать поддержку друг друга, через тридцать пять лет существования улицы вдруг стали один за другим оставлять этот мир. Появились новые хозяева в прежних домах. А о прежних жильцах напоминали сады под окнами домов, раскидистые черемухи, посаженные в землю когда-то тоненькими прутиками, ухоженные дворы с клумбами, чистые тротуары-тропинки вдоль домов, да прочные скамейки возле калиток, на которых уже никто не сидел вечерами. Деревенские привычки уходили в прошлое. Теперь село превратилось в поселок городского типа.
Вера Васильевна постарела, овдовела, стала часто болеть, почти перестала передвигаться самостоятельно. С тростью в одной руке и с костылем, на который она опиралась при ходьбе – далеко не уйдешь. Только иногда, в сопровождении внучки, она добиралась до леса и долго стояла там, вдыхая ароматы и обнимая любимую сосну. Мир – живой и красивый, отдалялся от неё с каждым прожитым днем.
Соседка тоже овдовела и уехала жить к дочери в другой город, квартиру стала сдавать в аренду. Замелькали перед Верой Васильевной люди и лица. Кого только не было здесь. Чужие жизни и чужие люди. Никто надолго не задерживался. Кто-то строил собственное жилье и уходил в лучшую жизнь, кто-то наоборот, переходил в комнату в общежитии, где не нужно было отапливать помещение, и были коммунальные удобства.
Последние пять лет по соседству поселились знакомые молодые люди. И Клаву, и Толика Вера Васильевна учила в школе. Были они близкими родственниками. Двоюродными братом и сестрой по материнской линии.
Их родители принадлежали народности, которая заселяла просторы Приамурья с древних времен. Хороший и работящий народ. Добрые и отзывчивые люди. Одно было плохо – ранние были у них дети. В четырнадцать и пятнадцать лет уже готовые женихи и невесты. Рано рожали детей. Клава пошла в разгул в тринадцать лет. Скандал был на всю область, когда она родила ребенка в восьмом классе. Молодой маме не хватало двух месяцев до четырнадцати лет. Ребенка вырастила бабушка.
Клава в шестнадцать лет вышла замуж за мусульманина, который торговал на городском рынке. По большой любви вышла и родила вскоре сына. Когда ей не было еще и семнадцати лет. И только после рождения сына она узнала, что стала третьей женой мужа. Она вернулась к матери. Потом она имела вереницу гражданских мужей. Природа не терпит пустоты, а Клава не терпела отсутствия мужчины. Профессии она никакой не получила. Работала на предприятиях то по разливу воды, то по изготовлению молочных продуктов, то в рыбном цеху. Детей своих кормила, одевала и обувала, как могла.
Ей было всего двадцать пять лет, когда она стала соседкой Веры Васильевны. Только выглядела Клава лет на сорок. Погрузнела, потеряла стройность, взгляд потух, характер стал скверным. С хозяевами предприятий она вступала в конфликты. Пыталась отстаивать свои права. Её с треском изгоняли. Она искала новую работу. А на новой работе всегда было то же самое, только еще хуже.
Толик тоже женился очень рано. Ему не было и восемнадцати. Почему-то в жены выбрал женщину, которая была его старше на много лет. Но она родила ему дочь, которую он боготворил. Однако жена у Толика стала спиваться, стала открыто изменять своему молодому мужу, а её старшая дочь стала наркоманкой. Толик не знал, куда ему деться.
Сойтись и зажить вместе предложила брату Клава. В их народе браки между двоюродными братьями и сестрами не запрещались. Вот и собралась сборная семья. Брат с сестрой. Двое детей Клавы и дочь Толика.
Однако сведенные дети стали враждовать и так обижать маленькую дочь своего отчима, что та сама ушла к матери. Семилетняя девочка сама нашла дорогу домой. Она знала номер автобуса, на котором можно было доехать до дома матери. Попросила добрых людей, они ей показали остановку. Кондуктор поверил сказке ребенка о том, что она заблудилась. Толик метнулся к бывшей жене, хотел вернуть девочку, но дочь кричала дурным голосом и с ним в его семью не вернулась.
Вскоре из семьи ушла и дочь Клавы – Катя. Она стала жить у бабушки. Ходил смутный слух о том, что пьяный отчим и фактически кровный дядя домогался до своей падчерицы, когда ей было одиннадцать лет.
Вере Васильевне Катя очень нравилась. Она привечала её. Ребенок учился кое-как. А при активной помощи и поддержке опытной учительницы-пенсионерки девочка стала получать четверки и даже пятерки. Ежедневно из школы девочка шла прямо к своей соседке. Вера Васильевна девочку кормила, потом они садились к большому столу и принимались за уроки. Отрадно было видеть, как ребенок учился все лучше и лучше.
Когда Катюша пришла перед началом учебного года в шестом классе к Вере Васильевне со слезами на глазах и сказала, что у неё нет школьной формы и первого сентября она не пойдет в школу, Вера Васильевна её беду развела руками. В прямом смысле. Вместе с Катюшкой они отыскали в дальнем углу комода очень приличный отрез серой шерсти. Шустрая девочка помогла раскроить ткань. Под руководством Веры Васильевны на прекрасной электрической швейной машинке, которая могла выполнять шесть операций, Катя сама за день сшила школьный сарафан. А потом долго крутилась у зеркала, примеряя обнову с белоснежными блузками и однотонными свитерами, которые остались от прошлого года. Они ей были уже маловаты, но сарафан надежно скрывал эти недостатки. Ранним утром Катя пошла в школу на первую линейку с гордым и сияющим видом.
Вера Васильевна смотрела на подрастающую Катю с тайной тревогой. Девочка была ранняя. В мать. Даже с Верой Васильевной она говорила только о мальчиках. Как на неё смотрят. Как дергают за длинные и красивые темные косы! Как пишут ей записочки. Как приглашают на свидания.
- Не торопись, Катя. Взрослая жизнь от тебя никуда не уйдет. Побудь ребенком как можно дольше. Не повторяй судьбу своей матери!
Напрасные слова! Они были сказаны, а услышаны не были.
Слух о том, что Катю видели в лесу со взрослым парнем распространился по поселку быстро.
- И эта туда же! Вслед за матерью своей непутевой. А ведь ей всего тринадцать лет! Повторяет мамину судьбу. Один к одному! – говорили сельские кумушки.
Вера Васильевна встревожилась. Она решила обо всем узнать из первых рук. Вечером, когда цвела в поселке черемуха, и пьянящий аромат её проникал во все ближние и дальние уголки сельских улиц и дворов, старая женщина вышла во двор.
- Клава! Клава! Зайди ко мне! Поговорить нужно!
- Что? Вам плохо? - встревожилась Клава.
- Да нет, моя хорошая, все нормально! Давай вот тут на скамеечке во дворе посидим и поговорим серьезно.
Клава села рядом с учительницей. Она отстояла смену на работе. Двенадцать часов на ногах. И теперь сидела каким-то мешочком, равнодушно уронив руки на колени.
- Речь пойдет о Катерине.
- Знаю, о чем пойдет речь. Я знаю все. И о тайных её свиданиях, и о первой её любви. Я знаю, что он – серьезный человек. Он старше Катюшки на шесть лет. Это – нормальная разница в возрасте. Нормальная.
- Но ей рановато встречаться с мужчиной. Она ведь совсем ребенок. Ей всего тринадцать лет.
- Да. Тринадцать. Но мы ведь ранние. Она в третьем классе у меня училась, когда вот также весной, я объясняла ей, что все, что с ней происходит, происходит в свой срок с каждой девочкой. Организм готовится к материнству. А уже через два года по биологическим часам он готов. Вы на неё только посмотрите внимательно. Она уже оформилась вполне. Зрелая девушка. Разве дашь ей её годы. Лет семнадцать дашь, а то и больше. И что? Я должна её к ножке кровати привязывать? Никуда не отпускать?
- Привязывать не нужно, но и относиться нужно внимательно. А ты порой даже не знаешь, где твоя девочка. Тебе она может сказать, что ночует у бабушки, бабушке может сказать, что ночует дома. Беспризорница она у тебя. Как камешек при дороге. Бери, кому не лень наклониться. Ты зря её не оберегаешь. Зря. Пока они девочки – они защищены от болезней. Природа не зря все предусмотрела. Воспитывать – предъявлять разумные требования. Ты же не подпускала свою малышку к раскаленной печке? Не подпускала? Наказывала её, если она близко подходила к огню? Конечно, наказывала, или предостерегала громким криком. Оберегала её жизнь. Ты ставила ей запреты. Камешек с дороги нельзя в рот брать. Правильно? Сосульки весенние нельзя облизывать. Нельзя подходить к соседской злой собаке. Да таких «нельзя» для человека много набирается за его жизнь. Вот и сейчас твоя девочка и к огню, и к злой собаке подошла одновременно. Понимаешь? А ты смотришь равнодушно на все. На гибельную тропу она вышла. Ты думаешь, что твой ребенок может здраво оценить эту жизнь? Нет, не может. Ты думаешь, что правильно сама поступила, когда рано вышла на эту «тропу войны» с мужчинами? Нашла свое счастье? Нет, не нашла. Замуж выходишь и уходишь из замужества так, как будто одеваешь и снимаешь рукавицы. И часто и не за тех. А ты ведь каким хорошим ребенком была! Талантливая была какая. Я помню, как ты хорошо училась у меня в младших классах. А теперь работаешь на тяжелых работах, надрываешься, да и в свои двадцать восемь лет выглядишь почти как пожилая женщина. Лет на сорок – это точно!
- Да по какому праву Вы со мной так разговариваете? Не нужно меня жалеть. Я все в жизни сделала правильно. Кто меня любил и жалел? Да никто. Нас семеро у отца с матерью. Бедно мы жили всегда. В школе уже мерялись, кто как одевается. Я всегда была одета хуже всех. Детям зажиточных родителей и оценки за ответы выше ставили.
- Ну, это ты брось, не говорит так! Абсолютно одинаково ко всем относилась.
- Это Вы! Но вы – не единственный учитель в школе. Были и другие. Ровесники в мою сторону и не смотрели.
- И опять лукавишь. А Коля Синцов? Да он глаз с тебя не сводил. Да только не нужен он был тебе. Ты на старшеклассников засматривалась. И не говори, что тебя не берегли. Берегли. И все тогда переполошились, когда узнали, что ты в тринадцать лет рожать собираешься. Нужно было бы посадить твоего Петю, но ты его не выдала. Так и закрыли уголовное дело. Родила ты Машу, и что? Хорошо тебе было?
- Хорошо. Хорошо мне было, Вера Васильевна. И я очень рада, что помню своего первого мужчину, как самого ласкового и нежного мужчину на свете. И он знал свое дело, а не ползал по мне, как муравей по кучке. Как потом другие, последующие мои мужья.
- Ох и сравнения у тебя! – Вера Васильевна улыбнулась. – Бедная ты моя девочка. А что же ты хлипких таких выбирала, коли опыт женский уже был, а? Не помогло тебе твое раннее падение в жизни никак. Я с тобой по-хорошему разговариваю. Я тебя предостерегаю. Я хочу, чтобы ты по-матерински предостерегла свою девочку.
- А я и предостерегла. Я ей сказала, что она может позволять своему ухажеру все, кроме близости.
Вера Васильевна просто ахнула, услышав слова молодой женщины. На минутку она замолчала. Она разгневалась.
- Так значит, пусть её развращает этот молодой мужчина, пусть её по всем кочкам и лесочкам в нашей округе таскает, а ты не только слово против не говоришь, ты еще и поощряешь своего ребенка. Ну и ну! Я только руками развожу. Знаешь, мне неприятно с тобой общаться после услышанного. Так что сократим наше общение до минимума. А Катю я как привечала, так и буду привечать. Все. Разговор окончен. Я сказала, а ты меня не услышала.
Вера Васильевна тяжело поднялась со скамьи и ушла к себе. От досады она громко хлопнула входной дверью.
Вечером старой учительнице долго не спалось. Она все думала и думала, как помочь маленькой девочке не потерять себя. Говорить с ней она уже пробовала. Не помогли слова. Нужно было действовать. Но как? Привлечь силы общественные? Но по большому счету в нынешние времена никто и никому нужен не был.
Утром Вера Васильевна все же позвонила поселковому участковому, но он даже и говорить с ней не стал. Пишите заявление, доказывайте факт развращения несовершеннолетней, вот тогда и примем меры. А так – пустой разговор.
Она позвонила в школу и поговорила с Катиной учительницей. Девочка школу не пропускает, учится удовлетворительно, а её отношения с мальчиками – это её личное дело. У девочки есть мама, вот пусть она и волнуется.
Вера Васильевна целый день провела в тревоге. Ну вот как ей поступить? Она знает, что может случиться беда, а мер никаких не предпринимает! Она была пионеркой и комсомолкой, она привыкла к девизу один за всех и все за одного, и к лозунгу «Не проходите мимо!» она тоже привыкла. И эти слова были девизом всей её жизни.
Так. Значит, никто ей помочь не может, а надеяться нужно только на себя. А что она может в свои семьдесят лет? Она даже имя соблазнителя не знает. А спросить – не у кого.
После долгих раздумий старушка решила устроить ночную засаду на Катиного ухажера. А что? Сядет в тени под черёмухой, оденет черный брезентовый плащ, темные брюки, да её там практически и видно не будет. Посидит, покараулит. А парень вежливый. Ближе к полуночи он провожает Катюшку до самого дома. Да еще и целует её страстно на прощание. Сама видела. Только лица не разглядела. Темно было. А вот если она выследит его из своей засады, она раз! Прямо в лицо ему фонариком и посветит. Попугает. А пусть испугается. И скажет ему громко и ясно об ответственности перед законом. Вот замаячит перед ним тюремная решетка, так он и одумается, и оставит ребенка в покое.
План был хорош! Хорош!
- Ах, славно я придумала! – хвалила себя негромко старушка. – Не могу же я бездействовать.
Днем она вышла за калитку и осмотрела позицию. Прекрасно! Скамейка у калитки стояла, как памятник прежним добрым временам, прочная и удобная и даже со спинкой, на которую можно было опереться. Куст черемухи нависал над скамейкой огромным шатром из гибких веток и укрывал её от посторонних взглядом. Значит, стратегическая задача – разрушить эти встречи и уберечь девочку от легкомысленного поступка была ясна. Только тактические приемы не были разработаны вполне. Пока в голове старой учительницы были только варианты. Один другого лучше. Самый сильный – сидит она в засаде, а ОНИ идут. Останавливаются. Он её начинает страстно целовать. А тут из засады выходит Вера Васильевна и … хрясь костылем по плечу ухажера. Чтобы подпрыгнул. От неожиданности.
Вариант был хорош. Да только он не подходил вполне. А что люди скажут, если узнают об этом? Не к лицу пожилой женщине такие совершать поступки. Нет, такой вариант не подходил совсем. Но он был таким заманчивым. Особенно вот это «хрясь»!
Ладно. Будем искать другие тактические приемы. Мирная беседа. Да что же ты творишь, такой сякой? «Только не целованных – не трогай, только не горевших – не мани!» Напомнить ему строчки из есенинских стихов. Высоковато. Не поймет.
Третий вариант. Беседа с запугиванием. А ты знаешь, что тебя ждет за такие ухаживания за малолеткой? И голос сделать таким грозным! Да костылем для острастки по земле постукивать сильно!
Ладно. Буду действовать по обстановке.
Когда стемнело, Вера Васильевна заняла свой пост. Она доплелась до скамейки, опираясь на костыль и железную трость. Уселась. Как хорошо, что она оделась очень тепло. И свитер теплый, и вязаные носки, и шаль надежно оберегали её от холода. А погода стояла такая, что хороший хозяин и собаку в дом пускает при такой холодине. Откуда-то примчалась мрачная и черная туча и сыпанула градом. Старушка подняла капюшон своего брезентового черного плаща, точно такого, в каком ходил почтальон Печкин в известном мультфильме. Плащу было почти столько же лет, сколько и ей. Он сохранился в кладовке еще с колхозных времен. Достался по наследству от родителей мужа.
Очень крупные градины лупили по крышам и по дороге, лился дождь, но Вера Васильевна засаду свою не покидала. Хотя кто же в такую погоду гуляет? Только сумасшедшие. Но любовь – это ведь и есть маленькое помешательство. Вера Васильевна тоже была когда-то молодой и многое еще помнила.
Мрачная туча умчалась в сторону Амура. А парочки все не было и не было. Дорога – ведущая к опушке леса была пустой.
Вера Васильевна и стихи читала, и песни пела тихонько, и вспоминала близких и родных, и подруг всех своих оставшихся перебрала в памяти, а парочки так и не было. Тогда она выставила костыль далеко вперед, облокотилась на него, утратила бдительность и сидя задремала.
Ей бы не удалось осуществить свой план в этот вечер, если бы не костыль, выставленный на дорогу. Вот за него то и споткнулся незадачливый ухажер, которого как раз и поджидала в засаде неугомонная старушка. Он уже возвращался после встречи радостный и довольный. Шел, не разбирая дороги, а тут старушка с костылем у самого забора в такой неподходящий час, в абсолютной темноте.
- Кто здесь? – закричала Вера Васильевна и посветила сильным фонариком в лицо прохожему, который потирал ушибленную ногу. – Антошка! А ты тут что делаешь?
- Вера Васильевна! Вот не ожидал Вас здесь встретить, а Вы что здесь делаете в такое неподходящее время?
- Воздухом дышу. Постой-ка, а ты не со свидания возвращаешься?
- Правильно догадались! Её Катей зовут. Прекрасная девушка. Очарован.
- А сколько ей лет?
- Семнадцать. Да Вы знаете её. Она из большой семьи Огородниковых. Младшая дочь. Катя. Учится на повара. Скоро сдает государственные экзамены.
- Да знаю, у Огородниковых есть дочь Екатерина. Младшая. И на повара учится. Только ты не с ней встречаешься. С её племянницей. Которой всего тринадцать лет. Это Клавина девочка. Помнишь, она в тринадцать лет дочь родила? Так вот это она и есть. А Клава назвала её в честь своей младшей сестры. Так что у нас в поселке две Кати Огородниковы.
- Да не может быть!
- Вот может. А где ты с ней познакомился?
- На озеро рыбачить ходил, а она сама ко мне подошла и заговорила. А потом каждый день ходила на озеро и рыбачила вместе со мной. То-то я удивлялся, что она наивная очень. Многих вещей не знает.
- Надеюсь, ты еще не успел её ничему научить?
- Да что Вы? Я никуда её не тороплю. Только меня удивляет то, что она избегает показываться со мной на людях. Ни в город со мной не соглашается поехать, ни в парк погулять. Звал её на праздник «День города», она ни в какую не согласилась. Все по лесным тропинкам гуляем в отдалении.
- Умная девочка. Понимает, что тебе тюрьма грозит, если о ваших отношениях люди узнают.
- Да нет никаких отношений.
- А я видела в окно, как вы страстно целовались. Совсем не братскими были твои ласки, Антон.
- И не спится Вам по ночам! – произнес Антон с досадой.
- Не спится. А как же я буду спать спокойно, если я с этим ребенком три года уроки учу, если я поддерживаю её и принимаю участие в её судьбе. Девочка очень хорошая. Добрая. Работящая. Спокойная. Заботливая. Жалко будет, если пропадет.
- Не пропадет. Тринадцать лет – это слишком мало для девушки. Пускай подрастет. А там видно будет. Свидания с ней я прекращу.
- Камень с души у меня упал. Хорошо! Только не рви отношения резко.
- Так и не буду. Я завтра на Таймыр улетаю на практику. Буду по телефону с ней общаться. А за два месяца много воды утечет. Хорошо, что предостерегли меня. Буду с Катей еще осторожнее. Только должен Вам сказать, что не меня, так другого бы Катя нашла. Ранняя она. Очень.
- Да вижу и сама все понимаю. Окорот ей нужен. А окорота нет. С неё ведь никто ничего не спрашивает. Где была, с кем? Никого это не волнует.
- Вам помочь подняться со скамейки?
- Нет. Я сама поднимусь потихоньку. Иди. А я тут еще посижу минут десять.
- А как Вы поживаете?
- Живая. Но хорошего – мало. Одиноко очень. Все жду, а не стукнет ли калитка, не зайдет ли кто ко мне в гости. Внуки и дети не забывают. А у тебя мама как поживает?
- А тоже болеет. На пенсии уже. И тоже овдовела недавно. О внуках мечтает. Лариса в науку ушла. Замуж не торопится. Одна надежда – на меня.
Антон засмеялся невесело.
- А мне – не везет. Встретил подходящую девушку – а она малолеткой оказалась. А я малолеток не обижаю. Не так воспитан. Будьте здоровы, Вера Васильевна. Пошел я домой. Теперь подумаю над всем. До чего-нибудь додумаюсь.
- Антон! А можно тебя попросить? Не рассказывай о нашей встрече никому. Пусть это будет тайной.
- Легко. И не переживайте за Катю. У каждого своя дорога. Если она хочет взрослых отношений – она их найдет. Никакими вашими засадами делу не поможешь. А сегодня Вы не Катю спасли – Вы меня от беды уберегли.
Антон сделал несколько шагов от скамейки, и сумерки поглотили его.
Вера Васильевна поднялась, оперлась на костыль и палку и поплелась к калитке. Рекс гавкнул укоризненно. Ночь на дворе, а хозяйка гулять вздумала.
- Извини, Рексушка, похулиганила я немного. Ох и замерзла.
Старая учительница зашла в дом.
В нем было пусто. Только кот Вальсок спал на подстилке в углу дивана. Вера Васильевна согрела чай, напилась. Зря она устроила засаду на жениха? Или не зря? Ответа на этот вопрос она не знала. Облегчения не было на душе. Образ злодея соблазнителя юной девочки был разрушен.
Каждый сам себе выбирает путь. Но разве все предрешено? И разве нельзя подать руку оступившемуся и подсказать направление сбившемуся с пути?
"Пусть сильный подаст руку слабому, и так, держась за руки, он все вместе выйдут к свету!"