По мотивам произведения "Сон наяву?" Таня Пламенная
Проснулся я в три часа ночи. Захотелось курить. Достал последнюю сигарету из пачки, затянулся едким дымом. Сквозь щель в занавесках плоский луч мерцающей луны вставил в настенные часы дополнительную стрелку. Скорее всего, Гринвич.
Если бы не кадка с пальмой, весь пол давно бы покрылся седеющим пепельным инеем.
Марина, уткнувшись носом в подушку, спокойно спала рядом. Тихое посапывание любимого человека теплом разливалось по моему телу. Чмокнул жену в выглянувшее из-под одеяла плечико.
Осторожно ступая меж раскиданных вещей, побрёл в туалет. Нежная шёлковая ночнушка ласково обвила стопу. Вспомнил вчерашний вечер. Свечи на кухне, запах сирени и влажные женские губы. Пузырьки шампанского, облепив шоколадное тельце, играли в фужере симфонию радости. Обрывки выцветших обоев свисали со стен берестяными грамотами. Загаженный мухами потолок одиноко смотрел на пиршество любви почерневшей лампочкой. После тоста «За любовь» я не мог сдержать чувств.
Китайская клетчатая сумка, набитая шмотками, держалась минут пять. Треск швов, выдавленный свитер – остались позади. Наши сплетённые тела, нащупав старенький половичок, скоблили набухшую страстным желанием кожу. Я вылизал всё…
Сплёвывая собачью шерсть, спустил воду в унитазе. Третьи сутки мы жили на съёмной квартире и третью ночь подряд я ссу ровно в три часа ночи. Открытая пожелтевшая пасть фарфорового друга дышала смрадом затвердевших фекалий. По стенам бродили тараканы. «Тоже не спится»,– подумал я.
Щёлкнул выключатель на кухне. В прихожей смущённо отворачиваясь от яркого света, томился женский кожаный плащ. Неприятный холодок окропил спину капельками пота.
«Кто это? – страх медленно заполнял поры души.– Чёрт, надо было хоть трусы надеть».
За кухонным столом сидела женщина. Седые волосы водопадом стекали на её высохшее от старости лицо. В костлявых руках старуха держала вилку. Из ядовито оранжевого халата торчали посиневшие ноги. На больших пальцах смеялись потрескавшимися мозолями шишки. Сморщенная кожа на груди истыканная болячками слезилась коричневым гноем.
Я вскрикнул, ущипнув себя за руку. Оглядев меня пустыми рыбьими глазами, бабка крепче сжала вилку и, уставившись мне в пах раззявила рот. Из бордового месива медленно выползало малиновое жало. Удлиняясь, щупальца тянулась к моему животу. Я не мог пошевелиться. Страх сковал тело настолько сильно, что мысли двигались в голове со скоростью муравьёв.
– Вот ты где,– голос жены вернул меня к жизни. Старуха исчезла, оставив после себя искрившуюся холодными отблесками вилку. Горячие ладони любимой прошлись вдоль спины, опустились ниже.
Я почувствовал, как к ягодицам прижался пылающий жаром лобок. В горле застрял ком, дыхание стало прерывистым. Учащённо забилось сердце. В животе от истомы образовалась дыра, поглощавшая всего меня. Там внизу что-то хлюпало от возбуждения. Она провела по моей спине набухшими сосками и поцеловала в затылок.
Подбираясь губами к мочке, Марина засунула мне в ухо язык. Слюна, капая на плечо, пряталась в чёрных завитках моей груди. Длинные русые волосы падали на плечи, щекотали лицо, спину. Когда её подбородок коснулся поясницы, я увидел в окне отражение старухи. Беснующийся язык свисал у неё изо рта змеиным хвостом. Тело сжалось отвердевшим изнутри страхом.
– Ну вот,– сквозь вату боязни прорвался любимый голос,– как только я добираюсь до твоих укромных мест, ты сразу напрягаешься. Ты же меня всю вылизываешь, а сам не даёшься.
Чувство всепоглощающего доверия и любви переваливало через край пеной счастья. Я притянул любимое лицо и впился в девичьи уста долгим поцелуем. Все страхи исчезли, лишь разрывное чувство свободы переполняло душу. Снова щёлкнул выключатель. Сквозняк обдал разгорячённые тела прохладой. Сладость во рту мгновенно обратилось горечью.
В мой язык словно вцепилась клешня краба. От боли хотелось кричать, но горло заполнялось странной субстанцией. Словно резиновый шланг полез по пищеводу. Я открыл глаза, и ноги тут же подкосились. Тыкаясь дрожащими посиневшими губами в лицо, меня обнимала старуха.