ШУМ

ШУМ

13 окт 2016 года

Ужасно болит голова. Вчера тоже болела, но сегодня что-то особенное. А тут еще дети во дворе взялись играть в игру «кто кого перепищит». Детский визг, впрочем, на меня производит благотворное действие. И всегда производил. Просто сегодня особый случай. Да и не писк меня раздражает, а децибелы. И вот потирая затылок снова думаю – почему же этот невероятный, пронизывающий всё детский писк (причем чем громче, тем лучше, так уж заведено) производит такое благотворное, даже такое очищающее, я бы сказал, действие на меня и, как я заметил, не только на меня? Думаю, оттого, что в нём нет агрессии, как бы не был он до отчаяния громок и заливист. В этом писке одна только радость жизни. Это, пожалуй, самое главное. Да, это главное. Любой взрослый позавидует, если вслушается, если сумеет вслушаться. Я как слышу этот писк на улице – идешь куда-нибудь – для меня это всегда как добрый знак, что все получится у меня в этот день. В метро или электричке, бывает, в вагон с визгом, с гомоном заходит такой разно-пестрый шумный детский народец – детский сад или школьный класс; и кто-то, смотрю, из пассажиров стремительно пересаживается в соседний вагон. А я стараюсь сесть именно в этот. Мне почему-то хорошо в этом гомоне, на душе теплее становится, чудодейственным образом эти радостные ребячьи интонации воздействуют на мою заматерелую взрослую психику.
И сейчас вот сижу, смотрю в окно на снующую детвору – у нас детский садик во дворе – слушаю радостное визгливое пищание, от которого у меня, кажется, сейчас треснет голова, и по обычаю своему наблюдаю. До чего интересно наблюдать за этой публикой младше восьми… Выползает на прогулку гурьба в цветных пестрых пальтишках и шапочках – и тут же врассыпную, словно цветной горошек раскидали по газонам, конфеты есть такие… Почему дети все делают бегом? Воспитательница зовет: Катенька, Катя! – и та бежит, летит… Нет чтобы спокойно подойти, чин чином… Мальчик, видно, захотел в песочнице поиграть – и вот летит, что твой метеор. Редко если кто не торопясь пройдет, да и то с важностью – вот, мол, я какой… Еще вот любопытно – мячик гоняют только мальчики. К девчонке какой-нибудь подкатится, она лениво толкнет ножкой, а то возьмет и отойдет в сторону – не интересует ее эта игра. Ну, а мальчишки – те прям заправские футболисты. Как я в детстве…

14 окт

То, что голова болит, не так трагично, можно было бы и потерпеть, если бы не болела еще и нога. Голова болит, так это выпито вчера было немножко сверх меры – чистый бытовизм, а нога – это другое… Это, я бы сказал, философский вопрос. В том смысле, что этого не сможет понять ни один философ на свете, будь он хоть самим Платоном и нюхай табак самого Рапэ. Ну как можно, вылезая из-за стола, грохнуться коленкой об стул, когда на стуле ты не на коленке сидел, а на другой части тела? да к тому же теснота не позволяла даже протиснуться меж двух стульев, а уж размахнуться да грохнуться… тут нужно, конечно, особое умение. А коленка, как вы знаете, одна из самых болезненных точек у человека. И вот сижу теперь, кряхчу и постанываю… Может, и голова болит оттого, что нога ноет. И что делать в этой ситуации, непонятно, это всего досаднее. Лучшее дело, конечно – не замечать. Забыть, что есть у тебя нога. Бог с ней, ногой. В конце концов, у меня их две…

15 окт

Утро однако чудесно… Продолжаю наблюдать в окно за разноцветной, бегающей и пищащей публикой младше восьми. Это удовольствие… Малыши мои чуть поуспокоились… Разделились по группам, и каждая занята чем-то своим. Какие-то, наверное, всё же есть законы разделения человеческого сообщества – то ли по интересам, то ли по симпатиям, уж не знаю. Вот несколько пузырей возятся возле песочницы; другие в пятнашки играют, носятся как угорелые (они-то и визжат больше всех); третья группка пытается освоить пружинистые качели, но незадача – когда качели раскачиваешь пустые, они так хорошо раскачиваются, а как сядешь в них – ну ничего не получается. Одна девочка чуть не плачет, толкает мальчишку, что залез раньше неё, сама хочет попробовать, а мальчишка не даёт. А в сторонке на скамеечке пристроился маленький выводок, человечков пять или шесть, сидят смирненько, попка к попке – учительница им книжку читает. Минут пятнадцать вот смотрю, никто не шелохнулся, только головой разве кто повертит, как птичка на дереве. Нет, сидят терпеливо и внимательно слушают. Наверное, сказку братьев Гримм им читают. А может, русскую народную, про вершки и корешки. Ну, это смотря какой у кого вкус на фантазии – Гриммы, Гауф, Андерсен, Линдгрен, Биссет… Для совсем маленьких, наверное, лучше все же русские сказки – про Царевну-лягушку и Иванушку, про бабу-Ягу и братца-козлёночка.
Однако надо принять что-то от головы… Вот терплю боль даже зубную, а головная выводит из себя. На ногу уже наплевать… И новая дилемма: таблетку выпить или водки? Да наверное, водки. Попроще – и поменьше химии.

16 окт

Считается, что дети – это будущие взрослые. Ну, физиологически да. Наблюдая детей много лет, я убедился, что взрослые, которые из них вырастают – это не те дети, которых мы знали. Взрослые – это другие существа. А дети – это не будущие взрослые. Это особый народец, который сам по себе; они живут в своём мире, у них своя психология, своя логика, свой мир эмоций, и взрослые, причём, теряют его напрочь. Сколько раз я смотрел на детей своих друзей, знакомых – и удивлялся, как из ехидной, капризной девочки, на будущее которой (в смысле её характера) родители смотрели с опаской, вырастало добрейшее существо, мягкое и спокойное. Подрастая, бывшая эта злая девочка сама заводила детей, двоих или троих – и души в них не чаяла. Ну, и наоборот, добрейшая девчушка, которая с дедом делилась последней печениной, и всех любила, и всех слушала, вдруг становилась годам к 18-ти вечно насупленной мрачной дикаркой, неприветливой и недоброй. С мальчишками то же, только ещё порезче бывало. Кардинально иногда меняется человек с возрастом. Имею в виду детей и взрослых. Кардинально. Я тут провожу для себя аналогию с куколкой бабочки. Вот ползает себе гусеница, по сантиметру в минуту, подгрызает листики цветов – самостоятельное существо со своей жизнью. Но время приходит, и гусеница превращается в куколку. Закон природы. И кто же выходит из куколки? Новая гусеница? Нет, совершенно иное существо. Ничего от гусеницы и в помине нет, разве хвост небольшой напоминает о прежней ползающей особи. Откуда, скажите, вдруг взялись глаза, лапки, усики? Крылья, наконец, да какие иной раз крылья – произведение искусства! Где же, скажите, та гусеница? Нет её. И кто же тогда явился нам под видом гусеницы? Будущая бабочка? Но в ней ничего не было от бабочки, извините. Ничего «бабочного» в этой зелёной ползающей «красотке» предугадать было нельзя.

17 окт

Нет, конечно, в ином ребёнке, можно увидеть черты будущей «бабочки» (ещё как можно!) – ребёнок не гусеница. Хотя и взрослый, из него вырастающий, тоже – не бабочка… Но думаю, моя версия насчет гусеницы и куколки имеет право на существование, и вполне может быть, что это даже некий закон природы. Законы природы – они часто весьма загадочны… Вот почему, если много выпить водки, наутро жутко болит голова? Или того паче – почему, чтобы голова прошла, надо утром снова выпить водки? Ну, вот так и у гусениц… Н-да… И всё же есть некий водораздел, резко отделяющий мир детей от мира взрослых и делающий ребячий народ особым народцем со своими природой установленными законами, которых мы, взрослые, как я говорил, не знают. И уж это точно природа устроила. Не возрастной водораздел, разумеется, я имею в виду. Дело в том, что дети живут в мире любви. Любовь для них – такая же жизненно необходимая среда, как вода для рыб. Ребёнок мир воспринимает через любовь. Он всё любит и всех – маму, небо, деревце, машинку свою игрушечную. Он целует цветочек, гладит камешек красивый, спит с плюшевым мишкой, у которого, может, лапа оторвана, но мишку он любит. А ушибется об табуретку, так отшлепает её, расплакавшись: вот тебе! Все вокруг для него – живые существа. Ребёнок – это мостик между живым миром и миром вещественным. Ибо он воспринимает мир единым, что нам, взрослым, уже не дано. Но и ребёнку нужна любовь именно как среда, то есть как вода для рыбы. Так часто слышишь детское: ты меня любишь? Ребёнку необходимо чувствовать любовь папы, мамы, бабушки, знакомых, всех вокруг. И это, извините, физиологический факт, а не сентиментальные сопли. Почему ребёнок тянется к маме, к папе: мамочка, папочка? Его страх остаться одному – это интуитивный, природный страх остаться без любви. Мне так кажется. Сохраняем ли мы эту потребность, когда взрослеем? Вот то-то, друзья мои, вот то-то… У нас с вами, у взрослых, другая потребность в любви. Вернее, у нас потребность в другой любви. Далеко нам до наших детей… Итак, если суммировать мысли… Но что-то детвора моя распищалась как стая воробьев на кусте. Только погромче раз этак в двести пятьдесят… А… воспитательница вышла из дверей, что-то сообщает ребятам интересное, так что те прыгают, смеются, веселятся…
А вот, кстати, ещё одно уникальное свойство, отличающее нас, взрослых, от детей, что с годами напрочь исчезает – это детский феномен общительности…

18 окт

Да, детям постоянно нужно общество. Дети – ну, большинство – не выносят одиночества. Это я много раз наблюдал. Родители поутру ещё спят, и проснувшийся сынишка чувствует себя неуютно и одиноко. Игрушки его не радуют. Ему надо, чтобы рядом было живое существо. Подходит к кровати и пальчиками открывает папе глазик. «Ну что вы всё спите?..» – возмущённо.
Но должен сказать, взрослый феномен общения – он ещё больший феномен, чем детский феномен. Вот если бы не этот взрослый феномен, который разительно отличается от детского феномена, не болели бы у меня сейчас ни нога, ни голова. Всё от этого, от феномена общения. Взрослого. Да просто встретил вчера друга, и затащил он меня на день рожденья к другому своему другу. Которого я не знал… Я тогда, помню (это я хорошо помню) сказал Александру: И с какого передряга, – сказал я тогда, – с какого передряга я туда пойду? – А что, собственно? – отвечал мне Александр невозмутимо. – Люди – братья. Посидим, пообщаемся, выпьем, поедим. Женщины будут. – Женщины? – Ну да. Его жена. Идём, чего ломаешься? – Коли так, у меня нет подарка. – У меня тоже. Я вообще-то не думал про это… А что, надо подарок?.. Стой! Что за железяка валяется? – По-моему, сломанный замок… – Вот и подарок… Сергей оценит…
Ну, и пошли мы, солнцем палимы… То есть солнца никакого не было. Глубокая осень уже. Да и вечер. И надо же – вдруг стайка детишек возле какого-то магазина. Детский сад, видно, шествовал куда-то да остановился – может, воспитательница в магазин решила заглянуть. Ну, проходим мимо, и десятки пар глазёнок тут же на нас обращены. О чем-то лопочут, хихикают, но любопытство – что за дяди? – сильнейший детский инстинкт. Как на это не откликнуться? – Здравствуйте, граждане! – серьёзно говорю, проходя. – Здластвуйте, глаждане! – с веселым смехом верещит стайка. И вдруг подлетает ко мне из стайки какой-то пузырь: Дядя, как тебя зовут? – Дядя Юра. – И малыш протягивает лапу. – Здластвуй, дядя Юла. – Мимо проходит женщина. Малыш к ней. – Тётя, как тебя зовут? – Тётя Дуся. – Пузырь опять тянет лапу. – Здластвуй, тётя Дуся.
Мы идём с Александром дальше. Моя примета – детишек повстречаешь, будет удача – тихо надеюсь, сработает. В гостях.
– А вот ты, Александр, мог бы подойти на улице к незнакомой женщине и спросить: тётя, как вас зовут? – и руку протянуть? Мол, желаю познакомиться. Александр почти огрызнулся.
– Ты с ума сошёл, бред какой-то несёшь. Что я, ребёнок?
Ну вот. Это к вопросу о феномене общения. Вот вам детский феномен, когда всяк тебе друг и самый интересный человек. И вот взрослый феномен, когда в гости силой зазывают, а ты ногами сучишь, сопротивляешься…

21 окт

Пришли мы с Александром скоро… Вы бывали в квартире художника? Я был раза два. Вчерашний был третий. Я это ущучил сразу, как мне ударил в нос тонкий запах ацетона, скипидара и чего-то еще сладковатого, когда мы вошли. Открыла нам дверь относительно молодая женщина, если точнее – рано постаревшая девушка, этакая милая травести. Встречал я их на своем жизненном пути – вечно юны, вечно суетливы, даже морщины у глаз незаметны. Как и проступающая порою седина на висках. Глаза только грустные. Какой-то смешной старенький передничек на ней, платьице непонятного цвета, в руках вазочка с салатом.
– Знала, что придешь, – пробормотала эта постаревшая девушка, не здороваясь и зачем-то перекрестив моего друга. – Мы никого не приглашали, знали – друзья придут. Вот и ты пришел. Роман обещал. Андрей, – Давно тебя не видела. Пришел и слава Богу… Твой товарищ?
– Георгий. Мученик мысли и идеи. Как и аз, грешный.
– Добрые у вас глаза, Георгий. Вам, наверное, тяжело будет в жизни…
– Бойся Марины, – пробормотал Александр. – Провидица и оракул. Я ее сам боюсь.
«М-да, – подумал я тогда. – Эти травести бывают ох как мудры…»
Марина, между тем, повернулась и открыла одну из ближайших в коридорчике дверей.
– Александр пришел, – сообщила она.
– Предчувствую появление глыбы русской мысли! – раздалось из комнаты зычное.
– Чувствуешь аромат мастерской художника? – проговорил Александр. – То-то…
Народу в комнате оказалось немного. Комнатенка была узкая, и почти всю её загромождал большой стол. С одной стороны сидели на стульях, с другой была приставлена длинная скамья. Некоторые стулья пустовали. Сидели явно давно. На столе – замызганные тарелки, полупустые вазочки с салатами, открытые консервы, стаканы, рюмки, чашки, листы бумаги с рисунками, а из всего этого столового вороха торчали бутылки, словно свечки – из-под водки, вина, даже пива…
Приветственные возгласы вошедшим – ну, это обычно. Во главе стола, у окна, восседал сурового вида сухой бородатый мужчина лет тридцати пяти. К нему-то, обтирая о спинки стульев брюки и свои мужские регалии, стал продираться Александр с железякой в руке.
– Прежде приветствие юбиляру. Тридцать пять не каждый день случается.
– Семьдесят тоже…
– Скромный подарок, соответственно скромности юбилея.
– Юбилей трагический.
– Такого подарка ты не получал и вряд ли получишь.
Бородач повертел в руках предмет.
– Такая гениальная мысль могла придти в голову только Александру. А он не повторяется.
– Ну-ка, – к бородачу потянул руку сидящий рядом лысоватый человечек. Покачал головой.
– Сильная вещь…
Передал соседу. Тот пожал плечом:
– А куда дуть?..
– Представь товарища.
– Георгий. Мой друг и двоюродный тезка.
– Тоже художник?
– В душе. Вообще филолог.
– Бывает, не отчаивайся. Гигант! С Александром простые люди не ходят.

23 окт

Вот каково начало истории про то, как я расквасил себе коленку. Коленка – серьёзное дело и требует внимательного к себе отношения. Не меньшего, чем какой-нибудь шедевр Микеланджело. Ибо что вам до Микеланджело, украсившего Флоренцию статуей Давида и что вам до Давида, стоящего возле Палаццо Веккьо, если о нем вы, может, и не вспомните в ближайшие лет десять, а коленка у вас болит сейчас и сильно? И, между прочим, становится причиной множества мыслей, как неожиданных, так и вполне ожидаемых. Наша мысль – она полифонична. Рассуждая о коленке, вы можете неожиданно для себя задуматься об эстетике позднего Возрождения (вот как я сейчас) или о чем-то таком, что затронуто разве в «Критике чистого разума» Канта. Вообще, по-моему, все рассуждения надо начинать с Канта. А лучше с Аристотеля. Я вообще сторонник теории, что все вещи на свете связаны, и незначительных вещей и событий не бывает. Из-за разбитой коленки вы можете стать философом, а попав случайно в гости, философом и психоаналитиком в одном лице. Я не большой любитель ходить в гости. Хотя попадая в общество, особенно незнакомое мне общество, всегда испытываю странное любопытство к тем, кто это общество составляет…
В гостях надо прежде всего оглядеться. Я не стал ждать Александра и уселся на стул с краю. С моей грузностью далеко пробираться трудновато. Жаль, трубочку не взял с собой… Но курить вообще-то вредно… Для окружающих. Александр пристроился рядом с именинником на том конце стола, у них начался какой-то тихий разговор. И пусть себе. Я стал рассматривать присутствующих. Надо сказать, интересное занятие. Всякое общество, по-моему, это организм, общественный организм, причём организующейся сам собой по каким-то неведомым законам. Как у муравьев. Или у пчел. Людские общества подчиняются тем же законам. Есть в каждом обществе приоритеты. Например, здесь общество явно жило под знаком мужским – я насчитал шестерых мужчин (да нас с Александром двое, да двое ещё должны прийти, как поведала Марина, встречая нас), и только три было женщины. Это не просто факт, так сказать, это значило, прежде всего, что характер разговоров за столом будет в основном на темы, интересные мужчинам… Впрочем, я ошибся - женщин было четыре – Марина снова улетела в кухню. Но это не меняет дела. Что ж, общество небольшое, милое. Шестеро подвыпивших мужчин и три также подвыпивших женщины. Ну ничего… Одно удручало – предстоящее знакомство чуть не с каждым. Да и самому нужно представляться. Не люблю… По счастью, меня опередил сосед справа, легонько шлепнувший меня по плечу и заставивший оглянуться. Крепкого сложения молодой человек (моложе меня, думаю, лет на десять), с коротким ёжиком чёрного цвета и в мощных роговых очках, очень модных в пору моей молодости. Не снимая руки с моего плеча, он протянул мне вторую руку.
– Будем знакомы! Семёнов. Федор! Теоретическая физика, если позволите.
Я, разумеется, милостиво позволил.
– А вас как величать?
Голос у этого Федора был – стены прошибал, и он этим бравировал, кажется.
– А я всего лишь Георгий. Ну, или Юрий. Или Егор. Как вам заблагорассудится.
– Как вы относитесь к страданию, Георгий?
– Сносно.
– Вот и выпьем!
Вот и началось «гостеванье». Федор наполнил две рюмки, и мы с ним выпили. Как не выпить за страдание…
Водка была не лучшего качества. Я, сдвинув челюсти, ждал, когда она прожжёт мои внутренности насквозь.
– Вы заешьте, заешьте! – гудел Семёнов. – Кто не заедает, тот не работает!
Да, заесть надо было. Я заел бутербродом с колбасой, который мне шлёпнул на тарелку Семёнов. Жжение не прошло, я взял второй бутерброд.
– Выпьем за страдание, друзья! – прогремел физик, перекрывая застольные разговоры. Дал же бог такой голос… – Кто «за»?
– Я за то, чтобы выпить, – отозвался Александр. – А насчет страдания не могу сказать…
– Страдайте, страдайте, молодой человек, и познаете истину! Так сказал Христос! – прогремел физик.
– Сколько помню, Христос такого не говорил. В Евангелии этого нет.
– У меня другой перевод.
– Апокриф, наверное?
– Что-то вроде.

24 окт

Общество – это общение. А общение нужно человеку как воздух. Известно – человек общественное животное. Вот мы, многие, жаждем уединения, уверяем, что терпеть не можем всяких гостей и сборищ, а сами только и смотрим – как бы пристроиться к стаду. Как я, например, любитель побыть один на один с настольной лампой и домашним мурлом по имени Котофеич. Вот сижу скромно на стуле с краю стола в незнакомом обществе, никто не меня не обращает внимания (если не считать физика Семенова), смотрю на незнакомую мне публику – и мне почему-то хорошо. Хоть и сзади, а все в стаде. Я не представляю пока, о чем и с кем я могу здесь поговорить – да и желания особого не испытываю. Присматриваюсь и наблюдаю. И это самое для меня интересное. Пока во всяком случае.
… А судьба, кажется, бережёт меня от процедуры знакомств: заклякал звонок в прихожей, и внимание присутствующих, которое, чего доброго, могло обратиться на меня, переключилось на нового, неизвестного пока гостя.
– Явно Роман, – пробурчал именинник. – Он приходит под самый развод.
Спустя минуту в комнату вошел, нет, почти влетел невысокого роста юркий человек лет 30-ти, в вельветовом пиджачке, с озорным огоньком во взгляде.
– Рома-ан!.. Рома-а!.. – раздалось.
Роман, видимо, был всеобщий любимчик. Сразу чувствовалось.
– Ну, ну… Без речей, без речей… Я сначала к трибуне!..
Над головой Роман держал две бутылки шампанского. Он сразу направил стопы к юбиляру.
– Сеня!.. Я думал придти без подарка, но потом подумал, что лучше подумать. Юбилей – как свадьба. Бывает всего раза четыре в жизни.
– Рома – полусладкое?
– Полусоветское.
– Ты что-то долго шел, – буркнул юбиляр. – Наверное, как Сократ, три часа стоял в парадной. Мы уже на водку перешли.
– Запьете эту гадость шампанским.
Роман протиснулся к месту и поставил бутылки.
– На, получи, сволочь…
Он обнял друга, и с минуту приятели крепко хлопали друг друга по плечу, будто выбивали пыль из пиджаков. Пыль вскоре осела.
– Роман, а где мой лучший друг Андрей, с которым ты обещал придти? – раздался голос Семенова. – Ты его убил, а труп закопал!.. Говори, мерзавец!
– Ты прав, Андрюша, но наполовину. Андрей три дня как в больнице…
– Как?.. Что такое? Да что с ним? – раздалось за столом, причем это были голоса женщин.
– О себе и своём состоянии он просил меня не рассказывать, что я и делаю с некоторым неудовольствием.
– А он не сказал, какого он черта? – рявкнул физик.
– Не сказал.
– Жить будет?
– Да. И просил за него выпить.
– Мальчики, наливайте шампанское… И поскорее… Марина, тащи стаканы, – в слове «стаканы» ударение было сделано на последний слог. – Шампанское принято пить из стаканОв…

24 окт

… Странно, хотя и побаливает у меня нога (да и голова), и детишки орут изо всех своих силёнок, не давая сосредоточиться, вчерашний визит к друзьям Александра вспоминать мне довольно приятно и даже хочется вспоминать. Я даже чувствую, что мои воспоминания – и вместе как бы размышления – они уже вроде как роман. Роман, который пишется в воображении. Но цели создавать роман, конечно, у меня нет. Это оно само собой так получается. Для романа нужен сюжет. А где его взять? В жизни нет сюжетов. Это писатели придумали сюжеты – Толстые, Диккенсы, Дюма. В жизни всё движется само собой, от случая к случаю, без цели, без интриги, без интереса. Но если просто наблюдать происходящее на твоих глазах, может, и получится роман?.. Умели это делать иные мастера – Пруст, Джойс. Или вот древние китайцы, японцы. Сэй Сёнагон, «Записки у изголовья» – великий роман ни о чём. Правда, дама эта, жившая в Японии в десятом веке, никакой роман не писала и не собиралась писать, и понятия тогда не было о таком жанре. Она лишь описывала то, что видела. И получился шедевр… Однако это национальная традиция, такой жанр письма. В Японии он существует издавна – «дзуйхицу», то есть «следую за кистью» – значит, пишу, что вижу, что в голову придёт. Это и о стихах, и об иероглифах. А писание иероглифов в Японии и в Китае – это было искусство, особое мастерство. Изящно написанным иероглифическим текстом украшали жилища. А текст мог состоять из каких-то трёх-четырёх, на первый взгляд незначащих слов – «вижу летящую к югу птицу…» Но в этом был образ, была красота. Тут и картина, штрихом набросанная (и иероглифом), и скрытая эмоция. Воображение нафантазирует сожаление об ушедшем лете (или ушедшей жизни), о потерянной любви – да уж не знаю, о чём ещё… Эту красоту, эти образы, родящиеся из ничего, нам демонстрируют древние японские трёх- пятистишия – танка, хокку… Вот и я размышляю себе в жанре дзуйхицу. Мазок кистью – мысль. А следом другой – и о другом. Или ни о чём.
Но однако вернусь-ка я к своим воспоминаниям вчерашним… Занятие, как я уж говорил, оказалось приятное…

25 окт

…Сколько раз наблюдал – молчаливый скромный человек в обществе непременно вызывает острое любопытство, какой-то странный интерес. Действительно, загадка – почему это человек сидит и молчит? Какую-то тайну хранит, видимо. Загадочная такая история, понимаешь. Может, шпион… Только так я могу объяснить, что и ко мне, тихо сидящему и ничего не говорящему, минут так двадцать спустя, подсел полненький лысоватый человечек, тот, что первым оценил александрову железяку. В руке человек держал бокал с вином, причём держал обхватив ножку бокала всей рукой, как держат палку или свечку, без всякого, так сказать, изящества.
– Все тут давно перезнакомились, – сказал он, – пора и нам, – в голосе его была такая располагающая приветливость, что и я почувствовал расположение к этому полному человеку, хотя он и не умел держать бокал как следует. – Меня зовут Марк Щука. Я художник.
– Не ваш ли альбом я видел пару лет назад? Не тот ли вы Щука?
– Скорей, не та Щука, – сострил Марк и тихо рассмеялся. – А вы, я слышал, филолог?
– Ну да.
– Вот хочу вас в связи с этим спросить, ибо кто мне ещё объяснит. Как вы относитесь к Максиму Горькому?..
Повисла пауза…
– Не удивляйтесь вопросу. Я недавно прочёл несколько его рассказов 20-х годов и был поражн силой этого художника. Оказывается, я его совсем не знал. Нам в школе, оказывается, преподавали совсем другого писателя.
– Я разделяю ваше мнение. Максим Горький – действительно большой писатель.
– И что меня особенно поразило – то, как он пишет про любовь. Далеко не каждый писатель может достойно писать про любовь.
– Это верно. Так, как Горький, не писали ни Жорж Санд, ни Франсуаза Саган, ни… кто там ещё?..
– Сёстры Бронте.
– Вот-вот.
– Никак вы говорите о любви? я слышу, слышу, – подсела к нам полненькая дамочка с локонками. На эту дамочку я, честно сказать, залюбовался, едва мы пришли… Да нет, просто хороши у неё локонки…
– И что же такое интересное вы говорите о любви?
– Да вот, Оленька, рассуждаем, кто из писателей лучше всех описывал такое простое чувство как любовь.
– Простое?.. Ну-ну… И что же?
– И пришли к выводу, что лучше Максима Абрамовича Горького никто этого делать не умел.
– Вот как?.. Читала я вашего Горького. Ж….а он.
– А по-твоему, кто достоин взойти на этот пьедестал?
– Ну, кто погорячее. Из писателей.
– Оленька, мы говорим о любви, а не о сексе.
– Прости, Марк, я же путаюсь в этих понятиях… Ты же знаешь, я необразованная серая дура… Это ты у нас Патон.
– Наверное, Платон?
– А что это меняет?
– Платон, кстати, тоже писал о любви, – встрял я в разговор. – Он даже посвятил любви целую книгу. «Пир» называется.
– Да? Надо почитать. Толстая? О любви надо писать толсто.
– Да там не только о любви. Там про разное. «Пир» – это у нас так переводят. А по-гречески название звучит – «симпозиум». То есть беседа, встреча умных людей.
– Ну, так это про нас. Но сколько знаю, в те дикие античные времена, до которых нам никак вот уж 2000 лет не дотянуться, понятие любви было очень своеобразным. Там любовь мужчины к мужчине и любовь мужчины к женщине были явлениями одного порядка?
– Да, судя по дошедшим до нас литературным и прочим памятникам, именно так и было. Но мне кажется, тут скорее вопрос в эстетике, чем в чём-то другом. Греки, например, они любили всё прекрасное и вели отсчёт всему в пределах этой категории. То есть эстетической категории.
– Эстетическое чувство зиждется на сексе, – раздался бас сидевшего рядом физика Семёнова, и я чуть не вздрогнул от неожиданности. – Только на сексе.
– Ты, Федор, говоришь как заправский бабник.
– Говорю по опыту. Посмотри, как древние греки изображали человеческое тело. Исключительно обнажённым.
– Ну не всегда. Немало у них полуобнажённых и даже одетых фигур.
– По преимуществу обнажённых!
– Но разве в них много сексуальности? – уже задал вопрос я. – По-моему, сексуальности ни в Венере Милосской, ни в Венере Таврической вообще нет… А вот что я заметил совсем недавно, сидючи над одной книжкой по античности… Переводом занимался… У греков куда больше обнажённых мужских тел, чем женских. Статуя женщины или изображение на амфоре, килике – смотришь – женщина, как правило, одета или полуодета. Как мужик – так почти всегда голый. Это почему? Видимо, в мужском или юношеском облике для древних греков заключалось больше эстетических моментов, чем в облике женском?
– А может, это был для них идеал воина, властителя?..
– Вероятно. Во всяком случае, мощное стремление к идеалу у древних налицо. Тут вы, Марк, правы… Может, это был поиск идеала. И тогда с эстетической точки зрения воспевание юношеского тела у греков становится вполне понятным. Но только с эстетической. Остальных точек зрения я не знаю…

29 окт

– Ребята, когда будем пить шампанское?
– Не торопи момент, Мария. Мы с водкой не покончили, а ты перескакиваешь на сладкое.
– На полусладкое…
– Включи стопор.
– А что же с Андреем все-таки, кто расскажет? Почему он в больнице? – подала голос строгого вида дама, сидевшая возле жаждущей сладкого Марии.
– Перепил, наверное. Или кто скулу свернул.
– Я слышала, у него выставка намечается… Да где – в Париже!
– Не слыхал. Может, и сложится. Если ему фарт выйдет. А так он пока не самый счастливый. По результатам.
– По результатам у него вторая выставка, а у тебя уже три года ни одной, – встряла Марина.
По её тону мне стало ясно, что они с Семёном – семейная пара.
– Уймись, женщина. Однозначно. Всему своё время.
Слова о выставках вдруг заставили меня обратить внимание на висящие на стенах картины. Самая большая висела как раз над головой физика Семёнова, надо было только повернуть голову. Это полотно, едва я вошёл, показалось мне какой-то пестрой мозаикой, довольно гармоничной, правда. По колориту тут было что-то от Сезанна, что-то от Мондриана… Но вот сейчас гляжу и обнаруживаю, что цветные квадратики, кружочки и чёрточки на картине складываются в конкретный образ, и было это лицо человека, и было это лицо моего друга Александра. Однако… Склонный к философским размышлениям (хотя часто, сознаю, на пустом месте), я подумал, что вот и наша жизнь – сплошные квадратики и кружочки, и только случай или сила обстоятельств вдруг позволяют нам однажды заметить в мельканье красок и штрихов нечто осмысленное… Ну, а картина на стене мне понравилась. Во всяком произведении отражается его автор – его характер, свойство его души… От этой картины веяло чем-то спокойным и добрым. Хотя по сидящему во главе стола имениннику никак не скажешь, что он спокойный, умиротворённый добряк. Семён казался мне хмурым и ершистым. Ну посмотрим…
– А гость Георгий что-то начал про Платона, – подал голос сидящий рядом с Семёном мужчина, не знавший, как дуть в принесённую Александром железку. Видно было – выпил он чуть-чуть больше нормы, но глаза его смотрели серьёзно, жёстко и как-то ядовито…
– Платон писал не про любовь, – погрозил он потолку пальцем. – Платон писал о благе. Это главное в его работе. То есть трактате.
– В Диалоге, – подсказал хмурый Семён. – Платон писал об Эроте, Михаил.
– Да, об Эроте, но который несёт благо. А вот уже благо – это любовь. По Платону Эрос – воплощение всего прекрасного и справедливого.
– Не всё так, – проворчал Семён. – Эрос одновременно – если по Платону – воплощение низменного, какое только есть. А причина – либидо, то есть половой инстинкт, обязательная составляющая любви.
– Платон не писал про инстинкты.
– Подразумевал.
– Насчет инстинктов ты, Семен Семеныч, ошибаешься, – включился в дискуссию Роман. Он развалился на стуле, сунув руки в карманы. – Я не знаток греческой философии и Платона не читал. Но вот возьмем древних греков…
– Давайте, ребята никого и ничего не брать… – вставил Марк. – Чтобы после не отдавать.
– Марик, погоди. Вот ты, кстати, книгочей. Помнишь Гомера?
– Как сейчас.
– У греков в основе любви к женщине лежит эстетическое чувство, а вовсе не половой инстинкт. Ведь так? Что такое у древних греков любовь? Разве либидо? Нет, не либидо. Красота. Вот Агамемнон…
– Это в «Илиаде» вроде?
– Ну да.
– А ты никак читал?
– Кино смотрел. Так вот, Агамемнон увидел женщину красивей своей жены и влюбился, и бросил жену ради новой красотки.
– Какой ужас! Где была общественность?
Тут я решил тоже слово вставить, вопрос меня заинтересовал. В конце концов, говорили о любви, а это всегда увлекает. Кстати, Семёнов наливал мне уже четвёртую рюмку – тоже располагает к разговору о любви.
– Роман, пожалуй, прав, – сказал я, опрокинув налитое мне Семёновым. – Да и вы, Михаил, тоже. Эталон возлюбленного, по Платону – это юноша. Причём юноша возвышенный, одарённый умом и тонким чувством прекрасного. А ещё благородный, а ещё развивающий свое тело упражнениями, то есть прекрасный телом. Ну, и красивый желательно. Видимо, в юношеском облике для древних греков заключалось множество эстетических моментов. Больше даже, чем в женском облике. Прекрасное, красивое – вот критерий.
Пауза наступила небольшая почему-то.
– Забавно, – проговорил Роман. – Собрались художники, а говорят о женщинах, о любви…
– Рома, ты же знаешь, художники – они все сумасшедшие…

30 окт

… Воспоминания все-таки не только приятное занятие, но и полезное. Вспоминая беседы, разговоры с разными людьми, оцениваешь потом свои спонтанные размышления со стороны (да и чужие размышления тоже) – и многое понимаешь из того, что раньше не понимал – понятия какие-то, идеи – они проявляются, как в фиксаже. Вот я – никогда о любви не задумывался, но вчерашняя беседа за столом у Семена взбудоражила мысль, и я задумался. Сейчас задумался, сидючи дома уже за своим столом. Письменным. То есть не о любви собственно задумался, а о значении в нашей жизни момента эстетического. И о том, как это эстетическое неминуемо соседствует с антиэстетическим. Забавно… Платон прав был – Эрот, он несет и благо, и всякую мерзость. Но ведь Эрот – бог любви. Стало быть… любовь – источник всего? Да ведь и верно. Сколько это чувство принесло бед человечеству. Хотя и сколько счастья… Вообще понятие «любовь» – оно очень условно. Я бы сказал – узко и схематично. Любил Ромео, но любил и Рогожин. Любили Свидригайлов, Версилов. Но любила Ванина Ванини и совершила преступление ради любви. Но любил и Вертер и убил себя, поняв, что не может быть рядом с любимой (ну просто «ах»!). Такие разные любови. Такие разные чувства. Нет тут точки отсчета. Путают – любовь, влюблённость, страсть… Но что где – не знает никто. Наверное, понимая, что любовь несет с собой много нехорошего, ужасного, отрицательного, пытались люди это чувство облагородить (я, конечно, схематизирую). Греки были первыми. Они первыми внесли эстетический момент в это чувство (интуитивно, конечно). Но этот же эстетический момент, в свою очередь, внес много мерзкого в сие чувство и стал причиной раздора между людьми. Агамемнон вот послал к черту свою Клитемнестру, когда встретил… как её там звали? – Брисеида, кажется? Послал только потому, что Брисеида эта была красивей его жены. И чуть Ахиллеса-друга не прибил в результате. В Средние века существовал культ Прекрасной дамы. Даме рыцари поклонялись как фетишу, как богине. Рыцарь всю жизнь служил своей даме и оберегал ее. Причем женитьба при этом не предполагалась. Тут уже дело было не в красоте дамы, а в красоте отношений…
И стал я вспоминать историю человечества… Эстетика в отношениях между мужчиной и женщиной ушла, думаю, где-то в позднем Средневековье. Возрождение являет нам, наконец, любовь, которая возвышается над прекрасным обликом возлюбленного. Тут, наконец, является то необъяснимое чувство, которое называют любовью. Ромео вряд ли думал, насколько красива его 13-летняяя Джульетта (по Шекспиру Джульетте всего 13 лет). И вряд ли он разлюбил бы её, встреть девушку красивей. Он умирает, охваченный силой чувства, которому нет объяснения, которое он бы не смог объяснить. Можно ли сказать, что в любви Ромео и Джульетты присутствовал эстетический момент? Да вряд ли, думаю. Это была любовь-страсть. Она была выше эстетики. Точнее – это была расцветшая в эпоху Ренессанса половая любовь, та, что теперь называют «истинной любовью»… То есть та, что несет и счастье, и беду.
– Художники сумасшедшие, так. Это сказано точно, – раздался из далека моих воспоминаний голос Семена. – Потому что эстеты в душе. Как греки. Как они не отрицай этого факта. Все художники мечтают воплотить идеал. Втайне.
– То есть воплотить образ чистой святой любви, ты хочешь сказать? – вставил, наконец, слово Александр.
– По преимуществу.
– Такой любви не существует.
– Верно, Саша, пятерка, – это был голос Романа. – Ромео и Джульетта, я согласен, есть классический образец. А любовь Хозе к Кармен? Греки любили женщин за красоту. А потом мужики влюблялись не в красавиц, а в злых, жестоких, распутных, забитых баб. Ну вот вспомни, Марк – Леди Макбет, Катерина Измайлова, Сонечка Мармеладов, Настасья Филипповна…
– Я не могу стольких упомнить…
– Мальчики, ну мы будем пить шампанское? Андрей не придет, кого еще ждать?
– Ольга, не ной. Вдруг кто все-таки придет. У Семена что – друзей мало?
– Не все знают про день рожденья. К счастью.
– Я поняла – Сеня хочет, чтобы я напилась. Сначала водка, вино, потом шампанское – и Ольга с катушек.
– Ольга, не гони тюльку.
– Какую еще тюльку?..
– Как какую, Оленька? В томате…

4 ноя

– Давайте, ей-богу, пить шампанское! Что мы все о любви да о любви?
Пауза упала. Как будто ждали, кто возьмется первым открывать бутылку.
– А вот еще на тему любви, – вдруг заговорила Лариса и усмехнулась сама себе. – Дети теперь эмансипированы, кажется, с пелёнок. Ко мне вчера Лялька моя подходит, из садика с папой пришла… «Мама, а Петька сказал, что детей не покупают, а их выраживают…» При этом меланхолично почесывает попу… Ей Петька сказал… Петьке шесть лет… Знаток анатомии…
– Ну, и что ты ответила?
– Когда смотришь в эти чистые глазенки, просто не можешь сфальшивить. Да, говорю, выраживают. А она: а как?
Лариса с меланхоличным видом пожевала хлебную корочку.
– Ну, а ты что?
– Вот тут мне пришлось соврать…
– По-моему, сексуальное воспитание надо начинать с детства, лучше с пяти лет. Убережемся от ненужных вопросов.
– Знаешь, Марк, если мы начнем с пяти лет сексуально воспитывать детей, то в четырнадцать они начнут сексуально воспитывать нас.
– Всё ваше сексуальное воспитание закончится с первым поцелуем влюбленных, – отозвался Михаил. – Природа сама всё расставит на места. Казанову никто в этом смысле не воспитывал. И маркиза де Сада.
– А многим такое воспитание не помешает, – прогудел Семен.
– Что еще можно тут изобрести, когда раз и навсегда всё изобретено?
– Кем?
– Природой.
– Ты ничего не понимаешь в сексе, Михаил. По результатам, – отозвался Семен. – Секс это мир, это как джаз. Окунешься, не выплывешь. Однозначно. Я не прочь нырнуть.
– Ныряльщик нашёлся… – отозвалась Марина. – Десять лет женаты.
– Секс с женой – все равно что секс с матерью, женщина! Об этом даже неприлично говорить.
– Ну ты и скотина после этого, – спокойно проворчала Марина. – А впрочем и до этого был скотина.
– Я именинник, а ты оскорбляешь меня последними словами.
– Ничего не последними. У меня еще много в запасе.
Не ожидал такого едкого юмора от вечной девушки-травести, какой мне казалась Марина. Хотя… как раз от такой женщины иной раз такое услышишь.
Михаил опять заговорил.
– Платон, на мой взгляд, смешивает половую любовь – любовь мужчины к женщине, женщины к мужчине – и неполовую, то есть любовь матери к сыну, друга к другу, сына к отцу – и так далее. Ко всему человечеству, наконец.
– Миша, Платон был еще исторически не зрел.
– Тебя что, заклинило на Платоне? – проворчал Семен. – На Средние века перешли. Сейчас на шампанское перейдём. Завязывай. Давай веселиться.
– А мы и веселимся, – откликнулся Роман. – Вот о Средних веках говорим…
– О довольно средних веках…
– Ничего подобного. Веселые, бурные были века! И плодотворные во всех смыслах! – отозвался Михаил.
– Что вы расшумелись? Века были как века. Правда, Марик?
– Я не знаю, я в них не был.
– А давай заглянем. Скажи – могла бы тогда появиться дама с собачкой?
– Это как?
– Ну, или родиться Вертер, который влюбился в замужнюю бабу с кучей детишек? А ведь влюбился так, что застрелился. Или появиться Ромео – из-за любви закололся. Любовь в нашем понимании – явление позднее.
– Ну не скажи. Данте рассказывает историю Паоло и Франчески, они из-за любви в ад попали. Это какой век-то? Вроде тринадцатый…
– Любовь приходит, когда что-то привлекает особей друг в друге, с первых минут. Люди просто находят друг друга. Это на уровне инстинкта. И было всегда.
– Верно, Федор. Как в песне – кто ищет, тот всегда найдет!
– Вот-вот. А кто шутит – тот дошутится.
– Но при этом – надо учесть – любовь мужчины и любовь женщины разительно отличаются, – продолжал вещать Семенов (он не говорил, он именно вещал). – Читайте Отто Вейнингера «Пол и характер».
– Мужчина и женщина вообще сильно отличаются друг от друга. Я это давно заметил.
– Читай Вейнингера, Марк!
– А как бы мне почитать? – протянула Ольга. – Феденька, одолжи на ночку.
– У меня нет этой книги. Читано в Публичке. Но есть книга получше и тоже про любовь. Называется «Основы математического анализа» Фихтенгольца. согласно ему, нет никакой любви. Есть социалистический реализм и реальный социализм. Которые не в конфликте. Остальное все чушь собачья и химера. Да и ничего «остального» нет. Есть реальная наличность. То есть то, что мы зрим и ощущаем. Категория «остальное» теряет в этом случае всякий реальный смысл. Ибо остается за пределами реального. Книгу могу подарить. У меня два экземпляра.
– Легко тебе издеваться над необразованной женщиной…
– Умная и образованная женщина – это нонсенс, Оля. Это уже не женщина, это англо-русский словарь в 20 тысяч слов. Женщина должна быть женщиной. Ей природой назначено другое.
– Ну, по части реакции на несчастную любовь женщины не отстают от мужчин. Бедная Лиза. Утопилась. Ванина Ванини – пошла на предательство ради любви. Леди Макбет – отравила мужа.
– А вот Анна Каренина не традиционно бросилась под поезд.
– Марик, во времена Данте и Шекспира поездов еще не было.
– Ну, а все же – что привлекает мужчину и женщину друг в друге?
– Я бы назвал это «волнами любви». Ни мужчина, ни женщина не смогут понять, что их притягивает.
– Ты поэт, Федя.
– Постой, Федор, а если это просто физиологическая тяга?
– Вполне возможный вариант, – отозвался Семен. – По Платону низменное либидо и чувство любви – из одного корня растут.
– Нет, ребята, нам уже не понять чувства древних греков…
– Еще бы. Они все умерли…
– Но обратите внимание, – это Михаил. – У древних любовь ассоциируется почти с эротикой, то есть перемещается в область прекрасного. Там и там – культ прекрасного. Даже родительская любовь. Но ведь уж родительская любовь – никак не культ прекрасного!
– Любовь вообще не эстетическая категория. По факту. Эротика – да. Но дальше цепочка разворачивается не в сторону эстетики.
– И приходим к маркизу де Саду?..
– А любовь, по-твоему, Сеня, эстетическая категория?
– Антиэстетическая. В любви не может быть эстетики. Эстетика – это мироощущение холода. Смотришь Микеланджело, Веронезе – холод. А взгляни на полотна Мане, Ренуара…
– Дураки вы, мальчики. Любовь – это все равно прекрасное… – протянула долго молчавшая Мария.
– Видишь, Сеня, как судят женщины. Для них эстетика – это все, что любовь.
– Конечно. И я вот, как женщина, не понимаю, какая может быть любовь, если она не связана с физической близостью? Половая любовь… А какая еще?
– Маша, любовь бывает половая, полевая, лесная и луговая.
– Марк, шутишь не к месту. По факту. Мы серьезные люди. Женщины, видишь, теперь желают трактаты про любовь изучать.
– Шутки хороши горячие, Сеня. Как пончики. Иначе они несъедобны.

8 ноя

– Ну вот что! – Ольга вдруг поднялась и плотоядно погладила себя по бедрам. – Шампанское не открывают, говорят о каком-то сексе, я пошла курить…
– Такая большая, а курит.
– Ну, кто со мной?.. Георгий, идемте с вами, никто не откликается. Мы еще и не познакомились, между прочим. Идемте, идемте. Не бойтесь, я не кусаюсь. Я только целуюсь и обнимаюсь…
Тут из-за стола поднялся Семён. Это было как явление Годзилы над Нью-Йорком. Семен оказался человеком грузным, почти как я – да и медлительным, как я. Проходя мимо, он положил мне на плечо свою тяжелую руку.
– А вот и мы пойдём. Ты ведь испытываешь судьбу насчёт курева, Юрий? Понял по твоему долгому молчанию. Курить вредно, но мы в прихожей… Идём, Юрий. Гигант!
За Семеном поднялись мужчины. Остался Семенов, оказался не курящий. Ну и правильно. И женщины остались. Кроме Ольги. Тоже правильно. И я поплелся. Пошел с нами и Марк, хотя, как оказалось, и он не курил, под стать Семенову. Правильные люди…
… Я достаю сигарету и закуриваю. Но уже у себя в комнате. Сижу вот, слушаю детский писк, прокручиваю в голове вчерашнее – и все никак не могу вспомнить, когда же я, черт возьми, расквасил коленку. А впрочем, есть что вспомнить и помимо коленки. И что обдумать. Я вот размышляю над тем, что сказал Семен по поводу эстетики. То есть по поводу наличия в ней полярного холода. В любом случае эстетика, вообще эстетическое замкнуто на себе. Это факт. И в любом случае красота – холодна она или нет, не знаю уж, а вот смысла в ней нет, и это не отрицается учеными людьми. Смысл красоты – в красоте. Один чеховский герой удивлялся: вот снег идет – какой смысл?.. В самом деле… И с красотой то же. Воздействует положительно на человека, да. Но это не смысл, это цель. А это разные вещи. А смысла в красоте нет. Найдите мне его, и я куплю вам бутылку коньяку. Даже две. Однако повторяют – и уже в ушах навязло: красота спасет мир. То есть что же? – мир спасет бессмысленность? Это лишь мечта человечества, по-моему, и Фёдора Михайловича Достоевского, который эти слова про красоту произнёс. Красота – не значит решение вопроса. Так же как логика, например, вовсе не обязательно справедливость. У логики свои законы. Но она не решает проблемы. Справедливость – понятие иного порядка. Тут нет законов. И потому-то она и вершит дела. По моему мнению, это одно из самых страшных и коварных чувств на свете – чувство справедливости. Ибо справедливость у всех разная. Во имя справедливости казнили Марию Стюарт, убили Марата, возвели на трон Екатерину Вторую, лишили российского гражданства Ростроповича и Вишневскую, затравили Зощенко… Все это явления одного порядка – то есть в смысле справедливости, по-своему понимаемой. Во имя справедливости – по-своему понимаемой – совершались революции и войны, текли реки крови и сияли тысячи солнц. Нет, все размахивают знаменем с этим ужасным словом, и возражать против него – бессмысленно, потому что ты в ответ станешь декларировать свое чувство справедливости, а какое справедливее – поди узнай. Вот так движется история человечества – в борьбе справедливостей… М-да… Но вообще-то и логика, хотя и имеет свои законы, но и они могут приобретать особый какой-то вид, и на первый взгляд кажется, что это нарушение всякой логики, а на самом деле никакого нарушения нет. Я в этом смысле учусь у детей. Принято считать, что дети нарушают всякие законы логики. А по-моему, наоборот – их логика точнее и нагляднее, чем у нас, взрослых, до поразительного. На днях был у приятелей, у них дочурка четырёхлетняя. Я ухожу и машу ей рукой: «Привет-привет тебе самый горячий!» – И она в ответ: «И тебе привет горячий-горячий как суп!» – Я потом шёл и думал – почему суп? Господи! да ведь ребёнок ещё не знает ничего на свете горячее супа!.. Или вот лежит у меня уж с месяц листок на столе – рисунок моей пятилетней приятельницы и двоюродной племянницы в то же время. Помимо того, что моя лапочка-племянница изрисовала маркёром обои у меня на кухне и грохнула на пол и разбила два блюдца, потому что хотела сразу из двух пить чай, она подарила мне чудесный рисунок, который сделала у меня же на глазах. Красавица-принцесса с замечательным витиеватым рисунком на платьице, огромным бантом и огромными раздутыми щеками. Я похвалил тогда рисунок (а мне он и вправду понравился) и, естественно, спросил: «А почему у принцессы такие надутые щёки?» – Ответ потряс меня своей феноменальной логикой: «Потому что они надулись!» – И что тут возразишь? Взрослый не додумался бы так ответить. У него логика витиеватая, как орнамент у этой вот принцессы на платьице. Мы ещё не доросли до наших детей…
…Однако надо бы мне вернуться к моим новым друзьям, дымящим и болтающим в прихожей. Вместе с облаками табачного дыма погружаюсь в облака воспоминаний… (господи, да прямо поэт!)


13 ноя

– Сеня, ну дай же сигарету, – вытирая руки о фартучек, к нам подплыла Марина. И она курит!.. Чистое безобразие…
– Ты ведь уже курила сегодня… Четырнадцать раз…
– И что?..
– Что-что? Мне стыдно за жену, вот что! смолит, как… старая бандерша.
– Почему сразу старая?..
Из пачки мужа Марина взяла три сигареты.
– Ну ненормальная!.. – проворчал муж. – Прости, вырвалось… Просто психопатка!.. Прости, снова вырвалось…
Стоял тут и Михаил, тоже оказался курящим, как баба… Старая… Он опять что-то проповедовал, я пропустил начало.
– Спрошу тебя фразой в стиле Платона, – Михаил ткнул Семена пальцем в грудь. – Эротика есть благо?
– Для кого благо.
– А если Эрот, по Платону – это постоянное, вечное стремление ко благу, то эротика – наш вечный фетиш. Она вечна, потому что благо. Потому что наше стремление к ней вечно. Так, Марик?
– Я разве спорю? Вот еще выпью пару бокалов и начну спорить.
– Михаил, ты мало выпил. Повторяешься.
– Про любовь, мальчики, можно говорить вечно.
– Факт: эротика – категория эстетическая. Любовь вне этой категории.
– Ее категория – антиэстетическая, так ты говорил.
– Во всяком случае, к эстетике отношения не имеющая.
– Вообще-то ни Платон, ни какой другой Фома Аквинский так и не смогли определить категорию любви, – это я не утерпел и влез в беседу. – Семен прав, любовь вне категорий. О любви можно сказать, как философ Лосев сказал о мифе: «Миф – это чудо».
– Это сказал философ? – повел плечом Михаил. – Не философская какая-то терминология…
– Потому что любовь, как и миф – неопределима. Ни философски, ни социологически, ни психологически, ни тем более логически.
– Чудо – значит загадка. То есть нечто неопределимое.
– Да, наверное. Любовью держится человечество – это евангельский завет. Кстати, об эстетике в Евангелии нет ни слова…
– Стало быть, человечество держится на загадке?
– Христос говорил об общечеловеческой любви. А не о любви к женщине или к мужчине.
– А можно ли различать эти вещи в евангельском понимании? В Евангелии подразумевается, что женщина есть эталон (или образец) всеобщей любви.
– Подразумевается, но не говорится… К женщине взывают, когда нужно кого-то приголубить, проявить к кому-то участие, дать душевное тепло… Женщина, как натура, одаренная любовью самой Природой, есть столп человеческой душевной силы, то самое существо, которым будет спасено человечество.
– Только в смысле деторождения, думаю, то есть продолжения человеческого рода, – отрезал Семен.
– Ну почему такое неприятие женской миссии?
– Скажи, Сеня, а разве можно любить всё человечество?
– Как можно любить человечество, если оно бесполо?
– Вот! Ольга тебе ответила, Роман. Женщины сердцем мыслят.
– А я чем?

18 ноя

– Вот вам и разница между мужчиной и женщиной, – проговорил Михаил.
– Я уж говорил, что мужчина и женщина сильно разнятся…
– Погоди, Марк, у Миши всегда какие-то свои соображения. Так в каком смысле разнятся, Миш?
– В смысле чувства. Женщины не только мыслят сердцем, они живут сердцем.
– Открыл америку…
– А многие не понимают… Вот обратимся к любви. Сколько семейных драм и трагедий происходит на этой почве!
– На почве, Миша, должно не происходить, а всходить!..
– А почвой эти трагедии имеют полное непонимание мужчиной и женщиной природы мужеской и женской любви.
– Я думаю, это Бог нарочно сделал, – опять встрял Марк. – Бог не поц. Иначе бы нас сейчас было не шесть миллиардов, а шесть триллионов.
– Согласен. Но я продолжу мысль. Если вывести основное различие между женской и мужской любовью, то это… нет, одним словом не скажешь.
– Миша, я знаю ещё несколько, вполне приличных, – прогундосил Марк.
– Что такое любовь для женщины? Для женщины любовь – это всё, жизнь. Об этом её мечты, к этому стремление, любовь над ней имеет такую гигантскую власть… Муж жену бросил – она может заболеть от горя и даже умереть. В отличие от мужчины. Для мужчины любовь – только часть жизни.
– Ты зря от имени всех мужчин. Мужчины тоже бывают разные.
– Я не спорю, Марик. Я понимаю, ты испытываешь чувство любви постоянно.
– Я как раз его постоянно не испытываю. Потому и говорю, что мужчины все разные.
– Женщина может думать о любимом постоянно, каждую минуту ее мысль о нем. А представь мужика, у которого все валится из рук только потому, что он два часа не видел своей возлюбленной.
– По моему, это клиника…
– Ну не скажи, Марк. Я знал случай… – начал было Роман.
– Знал случай или был в случае?..
– Погоди, Марик. Миша, продолжай. 
– Продолжаю. Самое главное. Женщине надо понять, что мужик не может постоянно находиться в состоянии влюбленного. Это противоестественно. По природе. Ему назначено заниматься делом. Женщина должна это понимать и оберегать его чувство, не стимулировать его, она только истощит мужское чувство, надоедая. В этом миссия женщины. И мужчина должен ценить это.
– Правильно, Миша. Настоящий мужчина должен уметь держать себя в женских руках.   
– Чувству мужчины нужен отдых. Мужская любовь сродни эрекции… Женщины, вы меня извините, конечно…
– Не беспокойся Миша, даже мужики не все знают, что это такое.
– Ну, ты по себе-то, Марик, не суди, – пророкотал Семен. – А мы что-то легко сползли с эстетики на чувство. А оно вне эстетики. Между прочим, мы здесь стоим, трендим, а в комнате водка стынет. 
– Всё, идём пить. Рома, а ты куда?
– Я тоже пить. Наоборот.
Кроме Романа, однако, никто не сдвинулся с места. Как будто все хотели продолжить разговор, но чувствовалось, что теоретико-философские  размышления о любви исчерпали себя. Кажется, уже нужны были примеры. Хотя бы из классики. Но и примеры на ум не приходили. Марина разрядила напряженную паузу.
– Лариса, расскажи ещё что-нибудь про свою Ляльку. Она у тебя такая милашка. Когда её вижу, так потискать хочется.
– Сегодня утром перед завтраком отправляю её мыть руки в ванную. И что-то долго нет. Заглядываю. Стоит, неторопливо трет лапы. «Что ж ты, говорю, так медленно?» – «Ну мамочка, у тебя видишь какие пальчики большие и толстенькие, а у меня маленькие и тоненькие, они могут поломаться…»
– Вот оно, наше чудо-то… Умненькое и деликатненькое…

03 декабря 2016 года

… А интересно все-таки – как воспринимаются в Интернете мои размышления-рассуждения? Грубо говоря (хотя можно и без грубостей, конечно) – в каком я жанре? Дневник? Зарисовки с натуры? Похоже вообще-то на роман. Роман, который пишется на публике. Может, это даже мое изобретение – интернет-роман. Есть, конечно, блоги, ЖЖ и прочие сетевые изобретения. В широком смысле это – жанр интернет-дневника. Вся Сеть, по сути, интернет-дневник. В том числе простая информация. М-да… Но не интернет-роман, я думаю… Надо однако еще поразмышлять над этим…
… Ну, а женщины наши, выкуривши по сигарете (курение вредно для здоровья, вы не забыли?) и поговоривши всласть о своих чадах, собрались было вернуться в комнату и продолжить трапезу и беседу с Михаилом о Платоне. Но судьба произвела модуляцию. Короче – раздался звонок в дверь.   
Марина двинулась открывать. 
– Ой!! Это же Андрей пришел! Это Андрей!! – радостно возвестила она.
В дверях стоял высокий красивый молодой человек почему-то в пальто, с поднятым почему-то воротником, а к нему (то есть к воротнику) прижималась худенькая, робкая, как козочка, девушка лет восемнадцати, с испуганно-наивными глазками.
– Андрейка пришёл! Живой!! – заахала Ольга.
– Не ждали, прямо по Репину. Сразу видно – художники, – отозвался вошедший низким басом. В нем была какая-то природная стать. Он был нетороплив и немного важен.
– А про тебя тут Роман такого наговорил! – проговорила Ольга.
– Наговорил все-таки? Сейчас будет бит!
– Он говорил, что ты велел про тебя ничего не говорить!
– Тогда не будет бит… А что не ждали, хорошо. Я сюрприз готовил. Руки не пожимаю, вас много, а я один. То есть с племянницей. И есть хочется.
– Проходи, дорогой гость!
Марк встал у двери и протянул в приглашении руку.
– Прошу.
– Только через твой труп.
Андрея встретили радостным шумом.
 – Выкопался?! Тебя же зарыли!! – раздался бас Семенова.
– Талант не зароешь!.. Сеня, извини, – обратился Андрей к имениннику, вошедшему следом за ним. – Я без подарка, зато с племянницей. Люба. Студентка. Или что-то вроде…
– Ну, ты всегда любил интриги. И загадки. Любе привет. Усади девушку. Значит выписали?
Семен стал пробираться на свое тронное место.
– Ничего не выписали. Сам свалил до утра. Ребята одолжили свитер и брюки. Можно свитер снять? Жарко у вас.
Под свитером оказалась больничная пижама, надетая прямо на голое тело.
– У вас в больнице что – Африка? – поинтересовалась Ольга, глядя на показавшуюся волосатую андрееву грудь.
– Изнываем от жары, Оля. Сестрички без чулочков ходят. Халатик накинут – а под халатиком ничего нет.
– Ну уж ничего, – раздался голос Александра. – Ты, брат, скажешь. У них,  брат, под халатиком такое…
– Алекса-андр! Никак не думала, что ты можешь опускаться до таких низких тем.
– Оля, он говорит про верхнюю часть тела.
– Про верхнюю тоже, – отозвался Александр. – Так что совсем тема не низкая. Вспомни Чехова: у женщины все должно быть прекрасно. Под халатиком.
– А кто сомневается? Вот Чехов не сомневался.
– Не смущай меня, подруга! – пророкотал Андрей. – Когда говорят о женщинах, я начинаю возбуждаться. – Мне стыдно перед сестрой,
– Сестрой, да? – ухмыльнулась Марина. – Только что была племянницей… 
– Извини, я просто еще не пришел в себя.
– А ты из себя вроде не выходил.
– Он выходил, Марина. Но незаметно.
– А когда думаешь о женщинах, – отозвалась Ольга, – это отражается на ноге? Я хотела сказать… на общем состоянии.
– Почему это должно отражаться на ноге? Тем более на общем состоянии? Слушайте, дайте похавать, а главное выпить. Высох на больничном компоте.
– Но все же Ольга, почему женское тело – низкая тема? – вернулся к теме Александр. – Это не низкое, это прекрасное. Женское тело всегда было эталоном прекрасного.
–  Я думаю… – отозвался Андрей, накладывая и накладывая в тарелку салат. – Извините, высох на больничной пище тоже… Так вот, я думаю, что не вызывай это «прекрасное» такого сильного интереса и, я бы сказал, странного влечения у моего друга Александра, оно бы не казалось всем таким прекрасным.
– Почему ты думаешь? Гармонией женского тела восхищаются не только мужчины.
– Лесбиянки, что ли?
– При чем тут лесбиянки? Просто женщины. У Чехова есть сцена – женщина любуется своим телом в зеркало и думает: как все гармонично в женщине, как все прекрасно!.. А, филолог? – и Андрей взглянул на Александра. –   Чехов, да?
– По-моему, Горький.
– Ты, видно, мало общаешься с женщинами, вот и не помнишь.
– А мы тут, Андрей, говорили про постоянство любовного чувства, – проворковала Ольга.
–  Любовное чувство зиждется на сексуальном чувстве. А оно постоянно.
– Вот видишь, Оля, как все просто, – съязвил Марк.
– А тут вот говорили – новое время – новый взгляд на любовь.
– Вот то-то что взгляд. А само чувство не меняется.
– Да нет, еще как меняется, – грустно протянула Лариса.
– Все-то ты знаешь, мудрая ты наша!
– Всё у нас знает только Роман.
Это было сказано к тому, что в комнату как раз вплыл Роман, задержавшийся в туалете.
– О! Ну вот! – обрадовался он, увидя Андрея. – Прихромал!..  А я тебя не выдал сегодня. А хотели расстрелять. Все свидетели.
– Спасибо, друг. Но у нас к тебе вопрос. Вот говорят, ты все знаешь…
– Да. Я даже знаю, что знаю мало.
– Скажи, любовное чувство меняется с годами?
– С годами меняется только лицо, Андрюша. И только у мужчин. У женщин оно вообще никогда не меняется.
– Рома, спасибо за комплимент.
– Это не комплимент, это истина, Лариса, дорогая.
– Ладно, иди, садись, – проворчал из своего «далека» Семен. – Я уже налил тебе. Не стой, как фаллический символ. В ногах правды нет.
– Но правды нет и выше.

22 декабря 2016 года

…Ну, а уж коли я пишу роман прямо в Интернете, то почему бы мне не воспользоваться и его разнообразными возможностями? Почему, например, я не могу общаться с публикой еще и он-лайн? Такая вот мысль мне пришла. Не впрямую, конечно, общаться, а опосредованно, так сказать, соблюдая жанр. Хочется иной раз ответить на заметки по поводу выложенных мною текстов. Некоторые замечания прямо подталкивают к этому. А некоторые наталкивают, к тому же, и на мысль. Хотя речь в моем романе, по сути, об одном и том же. Герои мои в романе все говорят почему-то о любви… Ну, любовь – тема благодатная. Говори и говори. Сам Платон вон, серьезнейший из серьезнейших людей в истории человеческой мысли – целую книгу посвятил этой теме 2000 лет назад, любви то есть. А найдите мне писателя, который бы не писал о любви. Неспроста, видимо. Больная, видимо, тема. Острая. И важная. А что касается моих героев, то послушаешь, послушаешь их разговоры – и так, черт возьми, захочется настоящей, искренней, всамделишной  любви… Так щемяще-остро захочется, ей-богу. Вот как кефиру с утра… Желание это кратко, словно молния – как оно приходит вдруг, так и уходит вдруг… Словно иголку воткнули тебе в палец: взвизгнешь и тут же забудешь… Но след останется… И иголки уже будешь бояться… М-да. Кто-то скажет – ну вот, опять кружу на одном месте. Но жизнь – она вообще кругами идет. С юности, например, все мы стремимся набраться ума, а к старости из ума выживаем. (Шутка одного моего приятеля.) Круг и совершается. Главный жизненный круг. Впрочем, хочется иногда этот круг разорвать, разнообразить течение жизни. Да не иногда хочется, а очень часто хочется. И я сейчас, посмотревши на лайки да отклики на свой рассказ, испытываю сильное желание вклинить в него что-то этакое необычное, неожиданное, хулиганское что-нибудь… По отношению к  жанру… А, Семен Семеныч, что скажешь?.. Это я своему коту, дрыхнет вон там в кресле. Я кота по имени отчеству зову. Из уважения к котовскому племени. Почему это у людей есть непременно отчество, а у котов – нет? Вон у Чехова в Каштанке кота по имени отчеству называют. Федор Тимофеич, кажется. Кошки – они люди важные. Они сами по себе. Это еще Киплинг заметил. А вот предложу-ка я читающим меня друзьям-товарищам-узерам, с тихим ужасом ожидающим новых разговоров о любви – маленький видео-сюжетик про котов. То есть про кота. То есть даже не про кота, а про котенка. Так сказать, шутливая аллегория жажды любви и знаний. Такое вот, господа, продолжение романа.
http://youtu.be/LoqoWQdqXiU

16 февраля 2017 года

Сон – загадочная вещь. Кажется, проспал часа четыре, а смотришь – минут десять всего прошло. Но у человека нет ощущения объема времени. Не знаю, есть ли оно у животных… как часто нам то, что случилось лет 20 назад, кажется происшедшим вчера… даже будто только что… Многие это, наверное испытали. Хотя бывает и наоборот – вчера было, вчера случилось, а вот поспишь, как я, минут десять (которые покажутся четырьмя часами) – и вчерашнее покажется далёким-далёким… Оно бы ничего, бог бы с ним. Но по этой причине смещаются наши оценки происшедшего, прошедшего. Давние события продолжаешь оценивать по эмоциональным и прочим меркам еще того давнего времени, и кажется, что ты все еще тот, а ты уже совсем не тот… И насчет людей, что были вокруг тебя – тоже кажется, что они все те же, то есть они там же, в тех давних годах, а они не там, и они другие. И с любовью такое бывает, и с ненавистью тоже… Кстати, вот задумался, почему мы вчера так странно-упорно говорили о любви. И понял, что о любви не как о чувстве мы говорили, а как о феномене… Да и подумать-то – художники, поэты – и будут говорить о любви с придыханием? Никаких придыханий. В этом смысле о любви говорили и упомянутый Платон, и Кант, и писатель Стендаль, и философ Лосев. О любви как о чувстве говорить, по-моему, бестактно. Это очень личное и очень интимное. Это как вера. Когда меня спрашивают: а вы верующий? – я отвечаю: а какое ваше дело? Это моя тайна, тайна моей души и больше ничьей. Недаром, наверное, церковные деятели называют некоторые обряды таинством. Философ Иван Ильин, был такой мудрый человек… так вот вычитал у него – верующий даже среди толпы людей в церкви всегда одинок. Потому что один на один с богом и со своей верой. Никто не может проникнуть в его мысли и в его веру; и ни с кем он своей верой не поделится. Невозможно делиться верой. Хотя, думаю, не встречается в природе двух одинаковых вер, как двух одинаковых любовей. Иногда у какого-нибудь писателя наткнешься: «он любил ее по-своему…» А как еще? По Мопассану? По Флоберу?.. 
Но я бросил словцо «поэты», да только поэт у нас вчера был всего один. То есть, может, их было и больше, может, сидели за столом одни скрытые поэты, может, целый десяток, да никто про это не знал. А появился поэт у нас как бесы в стихотворении Пушкина. И, конечно, заговорил о любви…

17 февр. 2017 года

Мы тогда снова вышли покурить и поболтать (одно непременно дополняет другое). И тут звонок в дверь.
– Кто же еще-то может быть? – Марина затушила сигарету и пошла к двери. Все воззрились на дверь с любопытством.
Клацнул замок. На пороге стоял молодой человек в старом потертом пальто с облезлым воротником, брюки мятые, ботинки замызганы. Но в лице человека была какая-то одухотворенность, глаза смотрели светло, хотя в то же время отрешённо.
– Степан Разин, – произнес молодой человек, не дожидаясь вопроса.
Повисла пауза.
– Очень приятно, – отозвалась Марина. – А я Мария-Антуанетта.
– Поэт, – уточнил молодой человек.
– Что вы говорите? И что вы хотите, господин поэт?
– Общества.
– Откуда вы знаете, что оно тут есть?
– Интуиция. Я шел и чувствовал – здесь меня поймут и приветят. Здесь захотят послушать мои стихи.
– Как интересно. А стихи у вас хорошие?
– Прекрасные.
– А вы скромны. 
– Природное.
– Вы как в сказке Андерсена – явился Оле-Лукойе. Со стихами.
– Я он и есть. Андерсен.
– Если бы у вас не были такие добрые глаза, Степан вы наш Разин, я бы позвала дворника.
– Я хочу почитать вам стихи.
– Слушай, мужик, – пробасил Семен. – Если не врешь, и стихи хорошие, то проходи. Не торчи там, сквозит. Выпьем по-холодному. Водки нальем.
Молодой человек вошел и начал медленно раздеваться.
Марина с удивлением посмотрела на мужа и пожала плечом.
– Проходи. Послушаем твои стихи, – не унимался Семен.
– Сначала дайте водки, – отвечал молодой человек.
Направились в комнату.
– Встречайте гостя, мужики! – пробасил Семен. – Русский поэт Степан Разин.
– Твой старый друг?
– Первый раз вижу.
– Отлично! Проходи! Садись!
Молодой человек двинулся за Семеном. Тот занял свое место императора в дальнем конце, а Разин уселся рядом. Семен разлил в рюмки водки.
– Выпьем. Поперву.
Поэт вдруг встал, картинно опустил и снова поднял голову. Потом поднял рюмку. 
– Я предлагаю выпить…
– Неожиданное предложение…
– … выпить за поэзию, которая везде.
– Везде, где нальют, – отозвался Семен. – Ты пей, поэт, и читай давай  стихи. Тут зря не наливают. Ну, грохнули.
Рюмки опрокинули.
Поэт не поморщился, как выпил рюмку воды.
– Это было прекрасно, – проговорил он и загадочно улыбнулся. – Можно еще?
Ему налили. Выпил, но закусывать не стал.
– А ваши стихи – о любви? – поинтересовалась Ольга.
– На свете других стихов не бывает, – проворковал поэт. – Все стихи на свете – о любви. А все поэты пишут о себе. Как все разговоры мужчин – о женщинах.
– А разговоры женщин?
– Не знаю. Я не любитель женского общества. То есть исключительно женского общества, – поправился он.
– Почему так?
– Потому что в исключительно  женском обществе ещё не бывал…
– Не везло?
– Не было потребности… – Степан как-то гаденько вдруг улыбнулся.
– Читай стихи, чувак! – потребовал Андрей.
Повисла некоторая пауза, после чего поэт начал стоя – нудно, с каким-то загадочным видом и с тихим покачиванием головы – декламировать. Декламировал минут семь. Все молчали и не переставали жевать. Жевали и молчали. Помню, что-то мутное осело в сознании. Отпечатались последние строчки:

…пусть не спать, голодать и прочее,
испещрить тысяч сто дорог…
            Ночь. Стою… Как жестоко хочется
супа из женских ног!

– Барахло стихи! – рявкнул Андрей. – Блюй водку обратно!
– Отличные стихи! – раздался зычный бас физика Семенова. – Степан, выпьем за суп из женских ног! Кто пьет со мной за суп из женских ног?
– Я! – подняла рюмку Ольга. – Степан, прочтите еще что-нибудь эротическое.
Продолжая задумчиво улыбаться, Степан опрокинул в третий раз  наполненную Семеном рюмку, четвертую налил сам и тоже опрокинул. Все так же загадочно улыбаясь, прочел новое версэ, тоже длинное, малопонятное. Заканчивалось словами:

…Впереди не туман, не даль томимая –
Ведьма в облаке, русалка в ванне…
А навстречу – моя любимая,
Моя любимая с белыми глазами.

– Хреновина! Плохой Есенин! Хуже, чем Данте! Качумай, чувак! – не унимался Андрей. – Завязывай со стихами. Запишись в управдомы!
Степан продолжал загадочно улыбаться и молчал. Он молчал, а гости жевали…

11 мая 2017 года

– Пожалуй, я спрошу тебя, Федр, раз уж ты так возмущался, что сочиняя другим богам и гимны, и пэаны, Эроту такому могучему и великому богу, ни один из поэтов – а их было множество – не написал даже похвального слова. Так вот теперь я спрошу тебя – почему в беседах наших мы, говоря об Эроте и, конечно же, о любви, так мало уделяем внимания именно этому чувству, а если уделяем (ведь говорим мы о нем достаточно много), то почему-то лишь только в плане философском, то есть отвлеченном? Или же в плане эстетическом – то есть тоже отвлеченном? Но разве можно говорить о любви отвлеченно?
– Ты прав, Аполодор. Так оно и есть. Но это, я думаю, оттого, что на беседы наши  собираются мужи мыслящие и размышляющие, а для того, чтобы исследовать любовное чувство с тех точек зрения, которые ты имеешь в виду, то есть чтобы рассказать о нем то, что не всем даже ведомо и, к тому же, со знанием дела, надо быть, во-первых, немного и игривым, и лукавым, и настроенным поэтично и немного, я бы сказал, витать в облаках. А во-вторых, надо быть изощренным или хотя бы опытным в любовных делах. А здесь, кажется, не так много такого рода людей. Надо, очевидно, подойти к этому чувству с практической точки зрения, а не с теоретической. Вот Сократ поведал нам об андрогинах и о любви к прекрасному, которое желает родить прекрасное. Но он не рассказал, как прекрасно целовать любимую женщину, какое томление вызывает любовное чувство у юношей или девушек, какие бывают странные любови, почему не всегда любят мужчин или женщин только прекрасных – и внешне, и душевно, а порой совсем даже не самых прекрасных, порой и злых, и неверных – ну, и прочее. Любовное чувство загадочно, а мы даже ни разу не коснулись загадок любви.
– Э, дорогой Федр, ты напрасно всех меряешь одною линейкой! Вот Алкивиад наверняка многое познал в любви, недаром он даже на наш пир явился с двумя флейтистками. И пьет он немало, как явно влюбленный в удовольствия, а они немыслимы без любви. И что за флейтистки пришли с ним, это, наверное, у многих здесь вызывает подозрительное любопытство.
– Я и не скрываю, Аполодор, что всю свою молодость (а она еще не прошла, надеюсь) я провел в чарах и в облаках любви!
– А почему бы нам, Федр, не поведать теперь каждому по очереди о любовной истории из своей жизни? Вот как только что все высказывались о боге Эроте? Может, ты, Алкивиад, и начнешь?
– Я совсем не против! Я начну и могу продолжать без конца! Только подлейте мне вина – и я готов!

13 мая 2017 года

– А обращусь я не к тебе, Аполодор, как автору идеи рассказать каждому о  любви, а к Сократу. Скажи, дорогой Сократ, как по-твоему – удовольствие есть прекрасное?
– Если оно делает тебя прекраснее, то конечно – удовольствие есть прекрасное.
– А если я люблю пить вино? Или ласкать женщин? Или вот мне доставляет неимоверное удовольствие эта фазанья ножка…
– Значит, это прекрасное для тебя.
– То есть – есть прекрасное для меня, прекрасное для Сократа, прекрасное для Федра?.. Предположим, Аполодор боится видеть женщин. Вид женского тела его раздражает, вызывает чувство стеснения, возмущения и даже неприязни. Он даже статую Афродиты не может видеть без краски стыда. Аполодор, прости, я говорю не конкретно о тебе. Это какой-то условный Аполодор… Так значит ли это, Сократ, что для этого условного Аполодора прекрасным является безобразное? Есть ли, скажи мне, некое общее представление о прекрасном?
– Эталона прекрасного нет и не может быть, мой подвыпивший Алкивиад. Прекрасное есть наше стремление к нему. Он не материально. Оно есть идея.
– Тогда я противник прекрасного как идеи, ибо мне нужно нечто материальное. А прекрасное материальное может не совпадать с той идеей, которой ты поклоняешься, Сократ. Вот я, как, предположим, Аполодор, не люблю красивых женщин. Ты не веришь мне, Федр? Напрасно. Взгляни – вот моя Иола, она чудно играет на флейте, но немножко злюка… У нее даже на личике это написано. Ну, не Афродита, я понимаю… Но и я не Аполлон… Перестань хихикать, дурочка!.. Так вот я задаю себе вопрос: что меня в ней привлекает?.. Это благодаря тебе, Сократ я задался этим вопросом. Я не задумывался над этим раньше… И вот я возлег возле нее и думаю: да посмотрите вы в эти чудные лукавые глазки, посидите рядом с этим чудом обаяния и прелести – вы почувствуете удар какой-то чувственной молнии, вас заворожит этот взгляд, эти ямочки на щечках… Смотришь на эти ямочки, на эти мраморные ручки – и понимаешь – за то, чтобы просто смотреть на мою Иолу, можно отдать все на свете, даже эту чашу с вином…
– Ты, Алкивиад, не так далеко ушел от моих недавних рассуждений. Я как раз приводил пример идеальной любви, когда ты достигаешь той степени влюбленности, что готов только смотреть на предмет своей любви и больше ничего.
– А если ты любишь безобразное? Ведь это тоже прекрасное – для того, кто любит безобразное. Нет, я не согласен с таким понимаем любви. А если кто-то любит старух? И так же он будет сидеть и смотреть на предмет своего обожания? Представить себе не могу.
– То есть ты хочешь сказать, Алкивиад, что любовь не подходит под категорию прекрасного?
– Да, именно это я хочу сказать.
– И к богу Эроту она, стало быть, отношения не имеет? Но ведь Эрот – бог любви. Как это согласуется?
– А никак. Эрот – бог идеальной любви. Вот и все.
– Ты неправ, Алкивиад. Ты поздно пришел. А мы до твоего прихода говорили о том, что Эрот – есть бог любви не только идеальной, но и любви самой низкой.
– Но прости, Сократ, если я поклонник низкой любви, то для меня она – прекрасное. Как тут быть?
– Пожалуй, ты прав. Понятие о прекрасном у каждого свое. Но мы говорили до тебя о духовно прекрасном. Это было главным в нашей беседе… Однако ты собирался поведать нам одну из своих любовных историй, Алкивиад! Ты, по-моему, увиливаешь от рассказа. 
– Ничего подобного. Я как раз и начал его со спора с тобой.

21 мая 2017 года

– Давай, Алкивиад, наливай и говори! Надо переговорить нашего Сократа-Разина! Ты один, Андрей, против его стихов.
– Мои стихи о любви, – протянул с ехидной улыбкой квази-Сократ. – А кто тут против любви?..
– Любови бывают разные. Нет одной на всех.
– Как нет одинаково прекрасного для всех. Как нет истины одной для всех…
– Андрей много тебе расскажет о любви. Он не зря твои стихи поливал. Знает дело. Он вообще у нас любитель женщин. Как явления.
– Я вообще люблю ящериц, змей, жаб… – вставил жуя, Андрей. – Может, поэтому и женщин люблю…
– Много тебе досаждали?.. – поинтересовалась Лариса.
– Думаю, я досаждал. Мне – нет. Если честно – в молодости думал, что женская любовь – это надумано. Плохой театр. Да и сейчас думаю… Иногда. Прекрасная любовь, высокая любовь…
– А любила тебя когда-нибудь прекрасная женщина? А, Андрей?
– Ты, Семенов, любишь говорить красиво. Хочешь историю про прекрасную любовь? Ну получи… Той зимой у нас был отбор на весеннюю выставку, помнишь, Семен? А помнишь, явилась туда дама из какой-то высокой структуры. С ней синклит человек пять. Все наши вокруг нее вились. Я ее в Союзе вообще-то пару раз видел. Важная. Отвал…
– Смутно помню. Много народу толкалось.
– Ходит по студии, лицо неприступное. Она – спец. Она – судья. Глаз один прищуривала, если кого-то рассматривала. «Ты, думаю, оба прищурь, помогает…» Мы ушли с Сергеем покурить. Поболтали и пошли пиво пить. Без нас решат. Пришли через час. Смотрю, студия поопустела. Несколько ребят стоят… тебя, Семен уже не было… Ценители из комов тоже отплыли. И дамы этой неприступной не вижу. Я руки в брюки: «Ну что, – говорю, – отплыл этот Зевс с бюстом?» Думал – народ оценит юмор. Нет – гробовое молчание… И тут вижу боковым зрением, что зевс стоит в дверях и тихо с кем-то трендит… «Спекся», думаю. Все – сейчас скандал. Нет, ничего. Даже взяли одну мою работу. Помнишь, Семен?
– Не лучшую работу взяли.
– Так как положено.
– Это твоя история любви?
– Это начало. Дальше – силллогизм и парадокс, как говорил Достоевский. Через неделю встретил я ее в Союзе художников на лестнице. Она взглянула на меня и вдруг, гляжу, покраснела. Неужели, думаю, уж в такую неловкость я ее вогнал? Ну сказал про бюст. Я же не сказал что-то неприличное…
«Племянница» Андрея тихонько захихикала.
– Ирина, брось хихикать! Что ты как дурочка… ну-ну, шучу, ты у меня умница… Так вот. Я сразу усек, что это не стыд никакой. У меня глаз на эти дела. Потом, когда мы встречались где, редко, правда, – она густо краснела и спешила глаза спрятать. Как будто я ее голой застал. И не молоденькая уже. Я ей в сыновья. Колечко на руке. Так еще разок-другой было. И вдруг однажды она взгляд не отвела, а посмотрела на меня – знаешь, с испугом каким-то – и поздоровалась. Вот те на!.. А мы и знакомы-то не были.
– Да, прожег ты чем-то ее сердце, – заметила Лариса.
– Я понял. Неужто, думаю, зацепило? Было собрание какое-то. Перед началом народ суетится, вижу, она у стола что-то кому-то говорит, а потом тихо уходит. Уходя, меня увидела. Но виду не подала. Собрание началось, минут пятнадцать прошло, вижу – тихонько вплывает моя недотрога и садится с краю. А она бы должна была вообще за столом сидеть. Не знаю, из-за меня вернулась или нет… Не знаю, что она там чувствовала, что думала, только я с тех пор – как вижу ее, меня смех разбирает… Ну что, Семенов, чем не прекрасная история?
– Жестоки вы, мужики, – проговорила Лариса. – И самонадеянны.
– Загубил ты женщину, Алкивиад! – возгласил Семенов со всей силы своих легких.
– Ха-ха-ха.
– Но так и должно быть. Любовь приносит почти исключительно одни огорчения. На первых порах охватит радость, но это недолго. Это эфемерно.

7 июня 2017 года

Меня всё больше увлекает мой новый жанр – интернет-роман. Однако по ходу дела открывается всё больше и больше особенностей его (то есть жанра), которые надо учитывать. Кое-что я уже учёл и усвоил. Например, что интернет-роман должен публиковаться фрагментами. Никто не станет читать текст на 25 или 50 страниц. И вот связанная с этим новая проблема. Чтобы узнать, что было в прежних фрагментах, придётся пролистывать все мои записи на странице (а они сделаны по разным поводам). Это утомительно. И я решил публиковать свой дневник-дзуйхицу целиком в отдельном файле и давать на него каждый раз ссылку. Бросать публикацию фрагментами на моей основной страничке я не планирую, иначе я буду терять читателей. Кроме того, в начале каждого нового фрагмента я буду ставить значок-логотип, чтобы отличать свои новые фрагменты от других записей. Скажем, ставить название романа… Хотя я его ещё не придумал. У Платона диалог об Эроте называется «Пир». Мой роман назвать «Пиром» нельзя. У нас не пир, а просто болтовня за бутылкой, трескотня, шум по всяким поводам, связанным с темой любви и с образом Эрота… Ну вот и назову роман - «Шум»… «Шумим, братец, шумим!..» – говорил Репетилов у Грибоедова в «Горе от ума». Грибоедов «нашумел» на бессмертную комедию. На что мне удастся «нашуметь», не знаю…

13 июля 2017

– Любовь приносит исключительно одни огорчения! – повторил громогласный Семенов. – Радость охватывает только на первых порах. Если придёт осознание факта. 
– Какого факта?
– Любви.
– Влюбленный физик Семенов! Не могу себе представить, – усмехнулась Лариса.
– Не я был влюблен. Я был только слегка очарован одной дамой. Не более того.
– И что же? С чего началось?
– С приема на работу новой секретарши. По рассылкам. Есть такая должность у нас в лаборатории. Весьма очаровательная девушка оказалась. Локонки… Вся какая-то эфемерная. Как из облака явилась. Разумеется, я пройти мимо не мог и как истинный джентльмен эффектной наружности стал оказывать ей знаки внимания. Сыпал любезностями, дарил цветочки, конфетки, шоколадки, когда приходил. Но без всякой задней мысли, это прошу законспектировать. Просто от скуки, или из вежливости. Что одно и то же. Болтали иной раз помногу, это правда. Минут по 15…  Я даже один раз пригласил ее в кино.
– Что смотрели? Наверное, про любовь…
– Не пошли. Она не смогла. Но потом, я это чувствовал – она ждала, что я ее снова приглашу… А я не решился. Да и как-то не очень меня увлекал этот легкий флирт, ни к чему, заметьте, не обязывающий ни меня, ни девушку. Провожал ее домой несколько раз. Так длилось месяца три. И вдруг однажды она встречает меня сама не своя. Жуткое личико. Вся как опущенная в воду. На мое приветствие даже не ответила. Какая-то посеревшая стала, повзрослевшая. Я не мог ничего понять. Думал – чем я обидел это ангельское создание? Проанализировал наши последние встречи, ничего криминально-безобразного с моей стороны не обнаружил. Огорчительно было, конечно. Очень. Даже больно немного. Укололо что-то в сердце. Но пережил этот момент. На мои приветствия девушка по-прежнему сухо отвечала, верней, бубнила что-то и на меня глаз не поднимала. И я уж привык. Неделя-две так пролетели. А однажды за мной зашла Лиля. Мы куда-то собрались. Когда девушка увидела Лилю, она посерела и позеленела как в сказке болотная дева. Тогда до меня дошло. Это была ревность. Или любовь, что идентично и аналогично. На выходе. Думаю, она видела меня с Лилей до этого. Невзначай. Оттого такая случилась с ней метаморфоза… А через неделю узнаю, что девушка из лаборатории уволилась. И я понял, что я тому виной. Лишил девушку хорошей работы. И обидел невольно. Для меня это был пустяк, а для нее оказался не пустяк, а сердечная рана. Возможно, она ждала чего-то от меня. А я не понял. И я сделал вывод – за любым бытовым, ничего на наш взгляд не значащим фактом скрывается глубокая драма. Наше не-сознание, то есть быт, жизнь – оно сильнее нашего сознания в несколько раз. Это не я, это один философ заметил. И еще – любовь это опасное состояние души. Оно ведет к драмам и трагедиям.
– Это, старик, и без тебя известно… Я вот не знаю почти ни одной абсолютно счастливой семьи среди своих знакомых.
– Ну уж…
– А с Лилей вы не женаты, Фёдор?
– Нет. Но у нас крепкий роман. Уже полтора года я влюблен в нее, и думаю, это немало. И еще думаю, нас хватит не на один год. А вот ты, Семен, был влюблен в женщину целых полтора года?
– Я начал с полутора месяцев.
– А я, – протянула опять Лариса, – знаю мужчину, который пять лет уже влюблен в женщину, причем замужнюю…
– Я знаю который почти десять лет за замужней моей подругой ходит.
– Ну вы, женщины, даете… Какие наблюдения… А интересно, есть на свете мужчина, который любит женщину 50 лет?..
– Друг мой, между мужем и женой – там уже совсем другие отношения.
– А при чем тут муж и жена?..


14 июля 2017 года

ШУМ

… Кажется, подошла моя очередь рассказать о какой-нибудь интересной любовной истории. Желательно о своей. Да и все смотрели почему-то в мою сторону. Ну-ну… Только что я могу рассказать?..
– Давай, Юрий. Гигант. Ждём твоего мудрого рассказа.
– Мерси по поводу мудрости. Но это твоё, Семён, мнение.
– Давай, давай, нечего кокетничать, – поддержал Семёна Александр, дожёвывая бутерброд с сыром.
– Ну, раз ждёте, то скажу сначала, чего вы ждёте… А ждёте вы рассказа о первой любви. Как у Тургенева. Но как говорил его же герой, – у меня не было первой любви, я сразу начал со второй… Только… я не хочу и этого делать.
– Это почему же?
– Это уж моё дело. Да нет, впрочем, могу сказать. Просто мои чувства – это только до меня касающаяся материя. Вот и всё. О чужих любовях я тем более не могу ничего рассказать, поскольку не был в чужой шкуре. Я вот мог бы рассказать вам о любви у животных… Или вы думаете, что животные – это низшие существа? Что у них не бывает драм и трагедий на любовной почве, как у нас, людей? Ещё как бывает.
– Ты явно в их шкуре был.
– Ну, это не обязательно…
– Ой, давайте, Георгий, о животных. Я так люблю про кошечек, собачек, – залопотала Ольга.
– Я бы как раз и рассказал вам историю про них… Это сказка. Все рассказы о любви – всегда сказка. Даже если они о братьях наших меньших…  Когда-то я написал эту сказку ради забавы. М-да… Рассказал бы, но… но я не взял с собой рукопись. Боюсь, что она и вовсе затерялась…

                *****
…Однако сейчас, дома сидючи, я-таки эту свою сказку нашёл и перечёл. Ничего особенного, по-моему, но любопытно. Можно было бы и прочесть перед публикой… Но фантазия – дело великое. Потирая время от времени свою ноющую ногу, я представил, как читаю эту свою сказку всей нашей честной компании… Как называется сказка? Да как! – «О любви».

«…Хозяин любил свою собачку. Никто, правда, не знал, любила ли она хозяина. Зато соседка совершенно точно собачку не любила и часто, видя её на лестнице или на улице, качала головой:
– Боже мой, ну какая польза от такой шмокодявки?
Пользы, верно, не было; зато все собаки квартала были влюблены в маленькую болоночку. Потому что, хотя она и была маленькой, она при этом была такой хорошенькой, что от неё трудно было оторвать глаз – в том числе и собачий. Уж не думаете ли вы, что собаки ничего не понимают в красоте? Тогда почему же разные таксы, терьеры и другие всевозможные пёсики так и вились возле неё, делая ей самые головокружительные предложения?.. Но странное дело – собачка ни на кого из них не обращала внимания. А о причине этого вскоре узнала вся округа…»
http://www.proza.ru/avtor/krujnov


15 июля 2017 года

ШУМ

«…Когда наступили сумерки, у дома в самом конце улицы появлялся огромный пёс. Садился он у калитки и с грозным видом наблюдал за происходящим вокруг. Когда же окончательно темнело и на улицах, наконец, становилось пусто, пёс для порядка тявкал пару раз на луну – и уходил в дом.
И вот с некоторых пор неподалёку от калитки стали видеть нашу собачку…
Чего не делает любовь! Море стыда, море унижения – это ещё небольшая плата за преданность. Прибавьте к этому невероятные душевные муки! И не говорите! Такое не вынесет и человек. Но пёс, говорят, ни разу не взглянул в сторону несчастной собачонки (вот толстокожий!). А если и глядел, то собачка была для всё равно что посторонний предмет.
Чувство, вы знаете, разгорается. Однажды собачка рискнула подойти поближе к предмету своей страсти, но услышала такое предостерегающее рычание, что тут же отпрянула. И хотя бы услышала она в этом рычании злость или недоумение; а то в нём было одно холодное безразличие.
Собачка начала тосковать. Она без цели подолгу бродила по улицам и однажды пропадала неизвестно где долгих два дня.
– Ах ты, гулёна! Убирайся! Убирайся отсюда, пачкунья! – встретил её грозный хозяин.
В это время мимо проходила соседка. Ей уже была известна несчастная история собачонки, а женское сердце не может оставаться равнодушным к таким вещам.
– Идём со мной, собачечка, – сказала она не то грозно, не то ласково. – Я дам тебе котлетку.
И собачка стала жить у соседки… Вот и рассуждай после этого о любви!
Но тоска собачки не проходила. Собачку по-прежнему видели по вечерам у дальнего дома. Однажды любовь переполнила её настолько, что она подползла к псу и лизнула его в лапу.
Чёрный громадина был так раздражён и взбешён, что чуть не выдрал у собачки большущий клок шерсти.
После этого с собачкой что-то случилось. Вконец потрясённая, она перестала есть, принялась бессмысленно бродить по улицам – и в конце концов пропала. То ли на просёлочной дороге её подобрали живодёры, то ли она утонула в реке, которая протекала за городом, – трудно сказать.
Соседка, ставшая её новой хозяйкой, долго звала её и искала, и была ужасно огорчена. Старый же хозяин даже не высунул носа из дому.
Прошло несколько дней, и все уже оплакали бедную собачку.
Как-то соседка вышла из калитки и увидела на дороге большого чёрного пса, который жалобно смотрел на дверь и на окна.
Соседка была удивлена и тронута. Она дала псу косточку, и тот погрыз её немного. Но в глазах его была тоска.
На следующий день он снова пришёл.
– Ах ты мой бедный, – сказала соседка и вздохнула.
Всякий день она бросала чёрному псу косточку, которую тот иногда грыз, иногда нет, – и всякий день с грустью смотрела на это страдающее громадное существо, жалея в душе, что сама она не была сейчас той маленькой бедной собачкой…
Сколько так продолжалось – никто уже не помнит.
Вот такая грустная сказка... Впрочем, это не сказка, а быль. Я сам это наблюдал и ручаюсь за правдивость рассказанного…»

     *****
…Вот такая душещипательная история. А сейчас я сижу и представляю, как среагировали бы на мою сказку сидящие за столом жующие и попивающие мои новые товарищи. 
– Вот вам, господа и чуваки, рассказ о любви, – должен был бы я подытожить своё чтение, представив себя во вчерашнем дне. – Рассказ, думаю, не менее впечатляющий, чем драматическая история, рассказанная моим уважаемым соседом Семеновым…
Семенов первый, возможно, и откликнулся бы на моё сказочное выступление.
– Ну вот и давайте! – и физик бы потянулся к бутылке с известной весёлой наклейкой. – За даму и за её собачку! – рявкнул бы он.
Я был бы, естественно, за… Но больше (в моей фантазии, во всяком случае) о сказке никто ничего не сказал. Хотя все налили и все выпили… В моей фантазии…

Однако у меня ещё была где-то сказка про любовь у братьев наших меньших (раз уж пошла такая история). Ольга вчера обмолвилась, что любит рассказы про кошечек и собачек. Ну вот – теперь извольте про кошечек. По справедливости. Что касается мизансцены, то эту сказку я уж почитаю сам для себя, сидючи за столом у себя в комнате. Слушателей вокруг меня нет… Хотя – и в прошлый раз ведь их не было…

                КОШАЧЬЯ ИСТОРИЯ

Люди помешали кошачьей любви.
Чья-то нога с силой въехала в кошачий живот, и за раздавшимся визгом, за мельканьем упругого тела любимого существа кошка поначалу ничего не могла разобрать. Забившись в сырую щель между кирпичами, куда её занесла какая-то неведомая стремительная сила, она с ужасом наблюдала кровавую, но, черт возьми, красивую сцену: её кот, её рыцарь, её любовник и воин, ощетинившись, храбро набрасывался то на ужасную брючину, то на мрачный чёрный ботинок, вцепляясь в них сразу всеми когтями. Но бой был неравный. Через минуту нападавший, словно ком, с глухим взвизгом плюхнулся на землю возле стены, обрызгав её своей кровью, а нога преспокойно исчезла в темноте.
«Боже мой, ну зачем? Ну зачем? – думала кошка, вся в слезах, облизывая раненого и скуля так же, как он. – Лучше бы ты струсил. Пусть ты будешь трусом, но будешь жив! Пусть! Мне не нужен мёртвый герой. Мне нужен живой мой любимый».
Забота ли подруги или обычная кошачья живучесть помогли, но только через пару дней кот почувствовал себя бодрее. Через несколько дней влюблённые возобновили свои обычные прогулки. Кошка была счастлива. О, если бы судьба не преследовала их!
Снова встретился им какой-то чёрный ботинок с нависшей над ним грязной измятой брючиной.
Это было кошмарное зрелище. От оцепенения и страха кошка сначала даже не могла пошевелиться. Она ждала самого ужасного.
Нога приближалась. Кот выгнул спину – и вдруг… Что это? В воздухе мелькнул облезлый хвост… Где он, где любимый?.. Его и след простыл. Что же, жизнь сломит кого угодно!
«Ну слава богу!» – успела подумать кошка, ныряя в ближайшую подворотню.
«Он жив, он в безопасности, – вертелось в голове у кошки, пока она прижималась к холодным камням.
Нога прошла мимо. Потянулись томительные минуты ожидания.
«Мяу!» – вдруг послышалось где-то неподалёку. Потом ещё раз. Он искал её. «Мяу! Мяу!» – звал и звал знакомый голос.
Но кошка не отзывалась и не двигалась. Она вдруг почувствовала, что ей уже не нужен этот голос, что она уже гораздо меньше любит его. Пожалуй, совсем не любит. Почему? Она не знала.
«Мяу! Мяу!..»
У кошки слипались глаза, ей хотелось сна, хотелось покоя. Она поджала под себя лапки и устроилась поудобней.
А на улице всё раздавались, разрывали воздух неистовые стоны любви.

        *****

Сказка, конечно, ложь. Да в ней, как говорил один поэт (а ему вторил один мой близкий чудесный друг), в ней, в сказке, намёк. На что намёк – это уж кто что увидит и кто что поймёт. И котам, и людям и намёк, и урок. Каждый волен видеть, что ему вздумается. Но вот то, что всякая сказка – ложь, это непреложно. Тем более сказка о любви… 
– Да, господа-товарищи! Любовь – всего лишь наша фантазия, всего лишь наша мечта о любви, которой на деле не существует. М-м-да!..
… Это зазвучал у меня в сознании голос Степана Разина, который вчера назвался поэтом и, кажется, очень хотел всех учить жить… Говорил он почему-то всегда стоя.
– У любви есть свои рамки времени. Это упоение, это опьянение, это, я бы сказал просто – сумасшествие – не может длиться долго. Вы знаете хоть одну счастливую семью? Я не знаю. Любовь – это как вера в бога. То ли она есть, то ли её нет. А раз есть сомнение, то истина склоняется в сторону отрицательного. Ибо о чем свидетельствует сомнение? О том, что любви, как и веры, фактически нет. Они придуманы нами, они – наше убежище от прозы жизни. Но проза побеждает. Можно неистово верить в бога, но никто не знает, есть ли он. Верить – не значит знать. Можно уверять себя, что с ума сходишь от любви, но стоит жизненным обстоятельствам показать себя во всей красе – и любви конец. Разводы, делёж имущества, отсуживание детей… А была ли она, любовь? Что ж она так быстро кончилась, а?..
– Цинизм какой-то, – проворчала Марина.
– Однако я знаю человека, который понял суть проблемы и потому никогда не женится, хотя он молод, ему двадцать лет, и он никогда не был влюблён. И при этиом он  поэт. То есть, наверное, он женится, но не по любви, а по расчёту. Что будет правильно. А кстати, у Платона, о котором вы тут говорили, много говорится об Эросе, но, заметьте, ничего не говорится собственно о любви.
– Примитив, – проворчал Семен. – Примитивно мыслишь, разбойник Разин.
Степан снова расплылся в мерзкой улыбке. Но видно было, что слова Семена его задели. Не истина его интересовала, а мнение о его суждениях, это тоже было видно. Он осушил фужер, который держал в руке.
– Любовь прекрасна!! – воскликнул он. – Она погружает нас в мир мечты, в прекрасно-воображаемый, в совершенно, совершенно, совершенно изумительный нереальный мир!
И Степан наконец сел и с той же тихой улыбкой уставился в свое колено.
Наступила пауза.
– По-моему, – пролепетала Марина как бы невзначай склоняясь к ларисиной тарелке (а я сижу рядом и слышу), – по-моему, у человека не всё гладко было с женщинами…
– М-ну да… – так же тихо прогундосила в ответ Лариса. – Явное либидное голодание…

7 августа 2017 года

ШУМ
… А мне кажется, что поэт-разбойник Разин прав. Любовь есть наполовину наша фантазия. Мы страстны и неистовы в нашем чувстве влюбленности, но вдруг жизнь ставит чувству препону, словно испытывает его, и оно отступает, причем довольно легко. Потому что наполовину придумано. При этом фантазии наши иногда бывают так сильны, так что доводят человека (иного человека) до самоубийства. Не знаю, как у женщин, а у мужчин их влюбленность превращается в роман. Не тот, который затевают с женщиной, а который пишут. Авторучкой или на компьютере. Если это Толстой или Мопассан, то пишут неплохо…
– А мне кажется, что поэт Степан Разин прав… Любовь наполовину есть наша фантазия.
– От тебя, Георгий, никак не ожидал! – откликнулся гулко Семен.
 – Уверен и довольно крепко – не обязательно влюбляться, друзья мои, любовь можно нафантазировать. Один мой знакомый, поссорившись с девушкой, в пылу фантазии прыгнул с моста в Фонтанку…  Выжил. Вытащили и в кутузку отвели. Штраф заплатил. Неистовая любовь. Девушка чуть не умерла от потрясения. Через два месяца они поженились. А еще через шесть развелись… Любовь очень легко нафантазировать, друзья мои.
– Можно нафантазировать. Но можно и без этого.
Поэт Разин, между тем, молчал и по-прежнему тихо и скептически как-то улыбался.
…Такой роман, конечно, пишут не на бумаге – то есть на бумаге пишет тот, кто умеет писать. Но большинство мужчин (а может, и женщины тоже) пишет роман в своей фантазии, в голове то есть. Виртуальный роман. Виртуальная любовь? Ну, а какая бывает ещё?.. Вот всплыла в памяти сценка – вокзал, я, кажется, куда-то собираюсь. За город, наверное. У пригородных касс – две женщины. Одна с мальчиком лет четырех. Я сижу боком и только слышу разговоры с кассиршей. Обрывки слов. Звон упавших на мраморный пол монеты. Голос одной из женщин мне знаком. Точно. Знаком. Лень только повернуть голову. Знаю я этот голос… Хорошо знаю.

8 августа 2017

…Это была женщина, в которую я влюблен с половины четвертого. Сейчас шесть. Значит, два с половиной часа. И двадцать четыре года.
Я никогда её не видел. Когда мы познакомились, я стоял к ней спиной. Это было в каком-то садике. Или нет, это было, кажется, в лифте. Я видел только руку, потянувшуюся к кнопке. Но в тот миг я почувствовал, что стоявшая за моей спиной дама – это моя судьба. Этот момент, эта кнопка, рука связали меня в один миг с этим человеком. На всю жизнь. Я это понял уже тогда. Помню, как по телу у меня пробежал электрический заряд – восторг и испуг одновременно…
Я так и не взглянул на неё. До сих пор я не знаю её лица. До сих пор я ищу возможность увидеть его. Вот уж много лет. Это превратилось в своего рода болезнь… 

9 августа

Нет, мне не лень было повернуть голову. Просто я знал, что это будет зря. Судьба всё время потворствовала мне, чтобы всё время обманывать.
Какой-то шум у кассы. Я всё же поворачиваюсь – и вижу в ту же секунду склонившихся к кассовому окошечку женщин, причёски их, обтягивающие их спины плащи… А на меня во все глаза смотрит пятилетний малыш, смотрит в каком-то оцепенении, как смотрят на необычный предмет. Я состроил ему гримасу. Он засмеялся и спрятался за мамин плащ. Но тут же выглянул и посмотрел на меня лукаво.
– Пря-а-чешься?.. Пря-а-чешься?..
Малыш опять засмеялся и опять спрятался и снова выглянул…
У меня примета – если перед каким-то событием, случаем я встречу ребенка, значит будет удача, это хороший знак…

22 августа 2017 года

А на улице дождь – мелкий, долгий, нудный… А я сижу в тепле и играю с ребенком. И вот нате вам, глядя на прячущегося от меня малыша, вдруг понимаю… бывают такие странные ассоциации, аллюзии, иллюзии… когда на мысль натолкнет совершенно из другого мира факт… Этот малыш в смешной синенькой курточке натолкнул меня на мысль, что судьба не прячет мою женщину от меня и не старается – лишь бы её не увидел. Всё наоборот. Судьба хочет, чтобы она, эта женщина не увидела меня… Наблюдали вы когда-нибудь, как иные девушки боятся влюбиться? Влюбиться в того, кто им случайно приглянулся, понравился, возбудил мимолетное любопытство?.. Вдруг прячут девушки глазки и стараются пройти мимо, не смотреть туда, где… Но ведь эта женщина не видела меня никогда. И уж она совсем не юная девушка… Не её ли это ребенок… И замужем ли она вообще… Я только знаю её голос, больше ничего мне про неё неизвестно. А впрочем, и голос не знаю, её ли? Ведь я его никогда не слышал…

31 августа 2017 года

Но если судьба прячет ее от меня, то зачем она заставляет меня искать ее и гнаться за ней, и мучиться этим? Или она заставляет меня рисовать в фантазии свою любовь? Но зачем? Наверное, чтобы была любовь. Наверное, прав Пушкин – «…и сердце вновь горит и любит оттого, что любить оно не может…» Это верно. Это верно. Но оно не только не может не любить, наше юношеское сердце… Вот кто скажет, почему у влюбленных юношей такое неистовое желание высказаться, поведать про свою любовь? (Таня – или Марина, или Алла! Я т. л. Я т. л. навсегда…) Почему такое неистовое желание признаться, отдать себя на суд? А ведь это значит – ты полон надежды? А то и уверенности?.. И ради этого идешь на все, наплевав и на стыд, и на последствия поступка…
И вновь и вновь я в погоне. В мечтах или не в мечтах уже… Бегу, лечу… Чтобы увидеть ее? Да вот не знаю, не уверен. Но знаю уже – меня гонит неистовое желание признаться. Признаться в своем стыде. И я кидаюсь к ее двери (а где она, эта дверь?). Я кидаюсь к ее лифту (а где он, этот лифт?). И лифт несет меня ввысь, ввысь. Пятнадцатый этаж, шестнадцатый, семнадцатый… Уже скоро – она живет на двенадцатом… Я взлетаю в небо и парю над горизонтом. Тихий вечер. Ярко-красное солнце раскаленной каплей сползает по небу… А лифта уже нет. Да и дома нет. Есть только тоска и недоумение – зачемзачемзачемзачем?.. Как в романе Бёлля…

03 сент 2017 года

Спускаться с небес на землю – это, как всем известно, огорчительней и даже трагичней, чем взлететь ввысь, зная, то это только мечта. Из мечты выпадать горше… Так, этаж я пропустил или не доехал, не пойму. Ну, значит опять мимо… Подо мной перелесок какой-то, озеро или пруд. Железнодорожная ветка. Куда-то она меня приведет, привезет?.. Это вообще-то забавно – из мечты в электричку.
Уже не ветер в лицо… Стук колес. Тамбур, кем-то прокуренный… В душе досада. Сильно хочется чего-то крепкого выпить, вина или просто пива. Но нет ни того, ни того. Выйти на станции и купить не удастся. В карманах ни копейки. Я еще и без билета. Не хватает контролеров только. И тогда – совершенная картина. Чистая проза жизни. Да вот и они...
– Ваш билет, пожалуйста.
– Нет билета.
– Приготовьте штраф.
– И денег нет. Совсем.
– Так, на следующей станции выходим.
– А можно через одну?..

05 сент 2017 года

– Однозначно – жизнь все расставляет на свои места!
– Да. Но иногда ошибается.
– Я думаю, многие из сидящих здесь есть результат такой ошибки.
– Не мудрствуй о других, Александр. Про себя расскажи.
– Да-да, Саша, твоя очередь рассказать историю своей любви. Первой любви.
– Кочумайте, чуваки, завязывайте про любовь! Собрались художники, а говорим о всякой хрени. О чем мы говорим?..
– Андрей, от тебя это странно слышать. Такой любвеобильный субъект – и вдруг…
– Лариса, это обычная маска мужчины. Особенно если он слаб по части слабого пола.
– Я слаб?..
– Марк, не встревай. Но я понимаю Андрея. Он просто стесняется рассказать про свою любовь… в присутствии племянницы…
И Лариса взглянула на «племянницу». Я тоже. Но ту ничуть не смутили ларисины слова.
– Все! Говорим об искусстве, вашу мать и мать вашу. О Дали. О «Черном квадрате» Малевича.
– Малевич не писал никакого «Черного квардрата». Его настоящее название (кто не знает) – «Шахматная доска. Фрагмент».
– Лариса, 20 копеек за шутку. 10 я был тебе должен.
– За что?
– Не помню. Кажется, ни за что.
– Тогда отдавай.
… А я был как в тумане, я все не мог освободиться от своей жажды ринуться в путь за… за мечтой. Вдруг охватило меня, как напасть. И эта жажда, кажется, была сильнее всех чувств, что я испытывал когда-либо к женщинам, была реальней реального. Вокруг трендели о любви… Но все ли были уверены, что оно есть у них, это чувство? А не жажда мечты? Сжавшая мою грудь сладкая, но, увы, безнадежная тоска – тому доказательство.
– Георгий, ты куда поднялся? У нас серьезный деловой разговор.
– Я в поиске любви…
– Тогда это слева по коридору…
– Знаю. Но мне в другую сторону.
…Не помню, но кажется, именно в этот момент я задел ножку стола и сильно ударился коленкой о стул…

8 сентября 2017 года

…Как ударился о стул, действительно не помню. Но точно помню, что шел куда-то в поиске любви. Пить, конечно, надо меньше… Да. Но как тогда, пардон, испытать «эффект погружения в мечту»? Только с сильного перепоя, я думаю, можно почувствовать себя так сильно влюбленным, как я. И нафантазировать короб коробов. Нестись на лифте в небо, лететь за женщиной, которую любишь, но которую никогда не видел… Ну, и долго же я чувствовал себя влюбленным?.. Да ведь миг всего. Да, миг. Вдруг охватит тебя вот так жажда мечты, любви, охватит с невероятной силой, так что не знаешь, куда себя девать. А это будет лишь мгновение. Но в нём проживаешь жизнь. Или половину жизни. Успеваешь в этот миг написать тысячу романов, тысячу пьес, поэм… И невероятно счастлив в этот короткий миг, так что грудь сжимает до боли. До сладкой боли… Если не грохнешься о стул коленкой… Дни, годы давно слились в одно серое, однообразное нечто… Только этот миг остался яркой вспышкой и долго будет будоражить фантазию, разжигать нафантазированное (а может, и не нафантазированное) чувство…

22 сентября 2017 года

Скажите, почему люди так любят рассказывать о своих страданиях? Я – живой пример. Жуткая тяга рассказать о том, что тебя мучает. Я не коленку свою имею в виду. Думаю, мировая литература процентов на 80% состоит из рассказов о страдании. Страдании индивида, страданиях народа, страданиях братьев наших меньших, страданиях любви (о любви вообще, кажется в 90% из упомянутых 80% мировой литературы), о муках творчества и прочих других муках… И не только рассказывать, но слушать и читать. Нет, наверное, о страданиях надо рассказывать, говорят, это воспитывает и облагораживает душу. Это древние греки выяснили. Катарсис придумали – очищение через трагедию. Хотя, я думаю, выдумали они этот катарсис для того, чтобы оправдать свою тягу к страданию. Люди ведь любят не только рассказывать о любви. Некоторых хлебом не корми, дай пострадать. Герой Достоевского вспоминается – кажется, из «Преступления и наказания». Взял на себя вину в убийстве, а причину объяснил просто: «Пострадать хотелось…» Христа, верно, вспомнил. В церковной традиции  «кенозис» называется... Но я, однако, о себе начал, о тяге поведать о своём страдании… А не то же ли это желание «пострадать», как у героя Достоевского?..  Вот я что думаю…

15 октября 2017 года

Конечно, мне заметят, что Аристотель мудр и прав, говоря об очищающей силе страдания. Вернее – созерцания страдания. Ведь Аристотель свою теорию о катарсисе вывел имея в виду феномен театра. Созерцание страдания  вызывает сочувствие у зрителя, тут спорить вроде нельзя. Но можно. Ибо скажите, какой тягой к состраданию объяснить толпу желающих поглядеть на казнь? Думаю, многие в этой толпе не только из сострадания явились взглянуть на отрубание головы преступнику, но из из острого любопытства непонятного свойства. Кто-то  вспомнит про адреналин… Справедливо. А что касается тяги к страданию – не вспомнить ли самобичевание средневековых монахов, голодания аскетов? Взять на себя вину, чтобы пострадать – тоже путь к очищению… Сложный вопрос, однако… Почитать, что ли, Аристотеля?.. Хотя лучше Платона, я думаю…

16 октября 2017 года

А в кухне тепло и тихо. Тру коленку и размышляю об Аристотеле. За окном шум листвы. Или это поезд? Да, поезд шумит. Я чувствую, как он проходит сквозь меня, потом сквозь листву во дворе и удаляется куда-то, откуда я еще не приехал. Пассажиры – словно крошки хлеба на платформе. И чей-то голос: «Вы когда-нибудь любили? Кошек»… Три розы в хрустальной вазе на столе. Розы на кухне. Зачем? Ваза медленно стекает на пол, и там уже образовалась лужица. Хрустальная лужица. В лужице отражаются вокзал и касса. И ты. По-прежнему стоишь ко мне спиной, я не вижу твоего лица, а только твое пальто, женщину рядом и малыша, выглядывающего из-за мамы. Все по-прежнему. Не помню – я хотел вроде взять билет? Но кажется не взял. А поезд уже проходит сквозь дом напротив. Сидящие за обеденным столом жильцы с удивлением рассматривают проходящую через кухню электричку… И только я один знаю – поезд идет не вперед, он идет в обратную сторону. И я смотрю туда же… Я взял и подарил малышу розу. Он засмеялся и кинулся к маме. Та наклонилась над сынишкой: «А что надо сказать? Что надо сказать?» – «До свиданья», – помахал мне малыш розой. И я помахал ему. Потом посмотрел на лужицу на полу и подумал: «Почему у нее края так странно загнуты?..»

18 октября 2017 года

А я все изнываю от мечты – догнать электричку. Пусть, что она идет обратно. Я и хочу обратно. Вперед – это «в никуда»… Вперед… Хм, заре навстречу. Вечерней… За мечтой – на электричке. Забавно. Но и мечта летит от меня на электричке. Мы дети века… Хочется спрятать, деть куда-то свое страдание – досаждает. Сворачиваю его в комок и прячу под скамьёй. Кто найдет, тому рубль. Золотом. Ох, у меня опять нет билета… Зато листва вот за окном вся в грустной золотой ризе – и розы на кухонном столе. Как поэтично… На кухонном столе… Очертания цветков напоминают старый мушкет времен д’Артаньяна. Забавно. Смотрю на них с тоской. Чем больше смотрю, тем сильнее сжимает и сжимает грудь – то ли мечта, то ли стенокардия. Но мечту можно придумать, стенокардию нет… Не замечаю, что отрываю куски от страдания и прячу по карманам. Все карманы полны. Я полон страдания. Я достоин поэмы… А стенокардия сильней и сильней. И нет корвалола, но есть розы, похожие на старинный мушкет. И вот ещё – нет сил терпеть. И я наставляю мушкет себе в грудь, как Вертер… Кажется, идут контролеры… Но ведь и у них нет корвалола. Контролеры без корвалола – это нонсенс. Выдержу? Не выдержу? Нажимаю на  курок… Выстрел… Нет, бесполезно. Пулей выбило только кусочек тебя…

31 октября 2017 года

Вглядываюсь в темноту. Где ты? Вижу силуэт… Только очертания смутные, неясные. И вдруг ты оборачиваешься… Неужели счастье? Неужели настигло, пришло?
– Ну мужиков, мужиков-то!..   
Голос пискляво-скрипучий, насмешливый какой-то, чужой… Снова прихожая?.. И время несется в обратную сторону?..
– Вы вовремя, Дарья Мартыновна! В самое время! К нашему столу! Без отказа! – голос Семена.
– А это с чего?.. – чужой мужской голос.
– А накурили-то, накурили!.. – женский.
– День рождения у меня.
– Это дело.
– Мои соседи, – голос Семена. – Дарья Степановна. Мартын Петрович.
– Ну, коли приглашают, надо зайти.
– Нацелился уж! Охотник!
– Дарьюшка, день рождения – это нельзя. Надо уважить. Сейчас, Сеня. Разденусь, гитару возьму… приду… Минута.
– Ну мужиков-то, мужиков… – все ворковала Дарья Степановна. – Что это у вас одни мужчины? А бабы где?
– Бабы стол сторожат.
Через полчаса обстановка в комнате поменяла тональность. Мартын Петрович, принявши на грудь рюмок пять или шесть (благо, пришел без жены), ударил по струнам и довольно чистым и сильным баритоном запел… С душой запел, с томными придыханиями, с отчаянными взвывами… И ушли, уплыли куда-то Малевич, Платон, философ Лосев…
«Но не люби-ил он-н-н… не-ет, не люби-ил он-н-н,
Нет, не люби-ил о-о-он, ах, не люби-ил меня-а-а-у-у!..»

01 ноября 2017 года

– Хорошо поёшь, Петрович. Фамилия твоя должна быть Вертинский.
– С фамилией мне не повезло… А сколько тебе стукнуло-то, Сенька? Только не ври.
– Двадцать пять. Юбилей.
– Вот видишь… Вся жизнь впереди… Старость тоже…
– Старость – это мудрость.
– Да, её не бойся. А знаешь, что самое поганое в старости, Сеня?.. Я только сейчас понял. Ты это, налей мне…
– Злоупотребляешь, Петрович. Что жена скажет?
– То же самое: не злоупотребляй.
Мартын Петрович поднял рюмку:
– Ну – перед злоупотреблением взбалтывать…
Опрокинул.
– Так вот, Сенька, самое поганое в старости – это потери… У меня никого почти не осталось. Все умерли. Вот Дарьюшка вся моя семья. И любовь тут тебе, и все.
– А по-вашему – цель любви какая? – вдруг спросила Лариса.
– Цель любви – семья… Семья вот есть… Да детей нет… Не дал боженька! А с Дашенькой мы сорок два года вместе. Ай, как я любил ее молодой! Ка-ак я любил…
– А она вас?
– Говорила, что любит… В душу женщины не влезешь… Женщина – загадка.
– Она загадка для них самих… – прогудела Лариса.

3 ноября 2017 года

– А беззаветной любви не бывает? – не унималась Марина. – Когда женщина бьется за мужчину, чтобы взять его, навсегда?.. Это не любовь?
– Вся ваша женская любовь, знаешь Марина – как плюнуть на асфальт. Я не про тебя и не про Дашеньку. Женская любовь – она из двух половин: сначала баба хочет дать, а потом взять. Вот и вся ваша любовная история. Вся Ромео и Джульетта!
– Что-то вы чересчур резко о женщинах, Мартын Петрович, – заметила Лариса.
– Не я. Природа. Про присутствующих не скажу. Но – факт.
– Припечатали вы нас, несчастных.
– Насчет «взять» – верно, – отозвался из своего угла поэт Степан Разин, крепко уже выпивший. – Любовь – разновидность эгоизма. И женщина, и мужчина смотрят на предмет любви как на собственность. Вспомните Пушкина. «Моё!» – сказал Евгений. Ревность есть ущемленное чувство собственника. Из ревности мужчина вновь бросается к той, которую сам бросил. Некоторые семьи воссоединялись благодаря ревности.
Пауза повисла.
– А что, мужики, хлопнем по одной? – раздался голос Романа.
– Не говори гоп, пока я не скажу, – Семен стал наполнять рюмки. – Но ты, Ромка, прав. Давайте за женщин.
– За баб? Да это я всегда. За баб милое дело.
– Да-да, давайте, – подняла стопку Марина. – Давайте за них самых… Ну, которые на  бэ. Которые бабы. Которых так клянет Мартын Петрович.
– Да я не кляну. Только женщина, Марина – это загадка, – Мартын Петрович поднял рюмку. – Вот за это и пьем. Пусть загадкой и остается. А то худо нам будет, мужикам…
– Мудрый вы человек, Мартын Петрович, – заметила Лариса.
– У нас в метрострое все такие.

4 ноября 2017 года

ШУМ
Выпили. Мартын Петрович взялся за гриф гитары:
«В чистом поле посидим, д-а-а-а-льняя дорога…
Сердце стонет от тоски, а в-в-в-в глазах тр-р-ревога…»
Лариса как приросла глазами к гитаре Петровича. Смотрит и смотрит.
– А вас, Мартын Петрович, жена ревновала? – спросила она, едва сосед кончил петь.
– Ну как же! Блюдет каждый мой шаг… Да и хорошо.
– Ревнует – значит любит, – поддержал Роман.
– Ревнует – значит не доверяет… – пробормотал Мартын Петрович.
– А ведь у мужика боль не проходит, – услышал я полу-шепот склонившейся к Ларисе Марины. – Ущипнула она его когда-то навеки. И любит он, и простил вроде, и нате! – все бэ. Мужики тоже загадочные. Никак их не поймешь.
– Простые как столовая ложка…
– Веру его подкосили. Мужики – они  вообще-то ранимы почище нашего. Баба – она как окунется в свое марево сердечное, любовное… Все забудет, все простит… А мужик… У мужика рана долго не заживает…
– Ты, подруга, из опыта говоришь?..

17 апреля 2018 года

…Отгремела гитара… Петрович пел… Потом хорошо подвыпивший Роман решил предложить тост. Вот он поднялся…
– Милостивые государи, государыни и государства!
– Государства не поминай, они не всегда милостивы…
– Только попрошу не перебивать оратора. Кто не желает слушать, пожалуйста, выйдите и закройте форточку с той стороны… Продолжаю… Есть такое мнение, что «в жизни раз бывает восемнадцать лет». Неверное мнение. Потому что 25 тоже бывает только раз. Не помню, чтобы кому-то удалось отметить 25 лет дважды.
– Ну, отметить-то можно и дважды, и трижды…
– Эх, где мои двадцать пять?..
– Не вздыхай, Петрович. Каждый человек соответствует своему возрасту.
– Не хочется соответствовать…
– Как-то само собой получилось, – продолжал Роман, – что сегодня мы говорим почти только о любви. Художники, филологи и – вот навестил нас живой поэт Степан Разин – и тот принёс стихи о любви.
– Все поэты пишут о любви.
– Правда? Но сегодня мы точно слышали стихи о любви. Хоть и своеобразно. Я сразу догадался, что стихи были про любовь.
– У меня всё про любовь. Скоро выйдет моя книжка. Я подарю вам её на день рожденья. У вас когда день рождения?
– У меня был в прошлом году.
– Я вижу, вы не хотите, чтобы я подарил вам свою книжку?
– Нет, почему? Хочу. Очень хочу…
Роман на секунду задумался.
– А можно деньгами?..
– Роман! – перебил задушевную беседу зычный бас Семёнова. – В самом деле – когда у тебя день рождения? Я хочу на нём погулять, черт тебя подери! Так когда?
– Фёдор, меньше знаешь – дольше спишь.
– Ну и скотина! Я всё равно узнаю. И приду к тебе ночью с двумя бутылками водки.
– Почему ночью?
– Ты не спросил, почему с двумя бутылками…

27 мая 2018 года

– Но ты так и не спросил, Роман, почему я приду к тебе на день рождения с двумя бутылками водки, – не унимался Семёнов.
– Из вежливости не спросил.
– При чём тут вежливость?
– Я думаю, третью бутылку ты по дороге ко мне выпьешь сам.
– Ты правильно думаешь.
– Но ты меня перебил. Я начал говорить о любви... Эти мне физики!
– Эти мне лирики!
– Так вот, – продолжал Роман. – Я хочу выпить за любовь. А поскольку мы сегодня отмечаем день рождения нашего друга Семёна батьковича, то выпьем за любовь, которую он питает к живописи и вообще к искусству.
– К живописи – да. К искусству – нет.
– Это придёт.
– Точно, – отозвался Мрак. – Если гора не идёт к Магомету…
– Вы все знаете, – продолжал Роман, – что я посещаю все выставки товарища Семёна, не пропустил ни одной.
– Их только две было.
– Я был на всех. Марк не даст соврать.
– Да почему не дам? Ври на здоровье.
– Тогда скажу, что меня поражает в работах Сени, в том числе в тех, которые я не видел.
– На двух выставках всего три картины было.
– Но ещё есть домашний вернисаж. Так вот, я заметил, что Семён батькович прикасается только к той теме, к которой испытывает любовь. Это чувствуется в каждой его работе.
– А разве можно иначе?
– Но ты же писал для Академии «Крейсер “Аврора” у Петровской набережной».
– А почему думаешь, что без любви? Я сам выбрал тему. Крейсер меня притягивает эстетически, не политически. Все старые броненосцы чертовски красивы. А красавец-крейсер на фоне городской набережной – это вообще композиция непередаваемая. Синьяк и Утрилло.
– Господи, – отозвалась Лариса. – Наконец художники заговорили о живописи.
– Ничего подобного. Мы продолжаем разговор о любви, а о живописи заговорили в связи с любовью. И в связи с Семёном. И крейсером «Аврора».
– Ты прав, Сеня. Политика уйдёт, её реалии забудутся, а красота останется.
– И любовь.
– Марк, а ты прав всегда, – отозвалась Лариса нежно. – Ты у нас самый умный.
– Знаю. Я здесь Сократ.
– Н-н-у да. А мы все Платоны вокруг тебя...

14 июля 2018.

– Так я насчёт любви, – продолжал между тем Роман. – По-моему, всякое произведение искусства есть акт любви.
– Ты прав, – отозвался Семён. – Дальше – больше. Если бы не искусство, мы бы не знали, что такое любовь.
– Да ну?
– Как и всякие другие чувства. Зависть, ненависть. Патриотизм. Все бы тонуло в Лете.
– Но на деле же они существовали? И составляли существо жизни.
– И кто про них знал? Если б не искусство, никто, однозначно. Как и про все их градации, тонкости, разновидности. Искусство есть великий коммуникатор. Без него мы были бы просто стадом. Благодаря искусству мы имеем историю.
– Историю, Сеня, мы узнаём с помощью хроник и летописей.
– Но не духовную историю. Хроника фиксирует факты. А какая летопись расскажет про Ромео и Джульетту? Поэтому уничтожать и давить искусство – это копать под себя. То есть уничтожать себя и историю человечества. В высоком смысле историю. Факт.
– Но ведь были тираны, которые уничтожали и гнобили искусство.
– Ничего подобного. Все тираны без исключения искусство поддерживали. Искусство есть инструмент идеологии. Без идеологии никак. Стало быть и без искусства.
– И у тиранов оно тоже, наверное, зиждилось на любви? А, ребята? На восторге уж в крайнем случае. Помните режиссершу эту немецкую… никак не выговорю её фамилию… которая снимала фильмы про нацистские шествия…
– Телевизор надо смотреть, Марк. Её звали Рифеншталь.
– Вот видишь?.. Я так и знал… Восхваляется нацизм, а создан шедевр киноискусства. На мой взгляд, режиссёршей этой двигал восторг. Она наверняка верила в то, что снимала. В этом всё дело. Она верила.
– Ты хочешь сказать, что вера и любовь – родные сёстры?
– Я думаю, мать и дочь.
– Ты прав, Марк. Отсюда вывод – если искусство слагается из актов любви, то и человечество существует благодаря любви.
– Мудревато. Но кудревато.

15 июля 2018.

– Я не знаю ни одного произведения искусства, – продолжал Роман, – которое было бы взрощено ненавистью… Разве что благородной ненавистью. Но и она рождена любовью. К родине, к справедливости, например… Извините за высокий слог.
– Я тоже не знаю такого произведения, – отозвался Семён. – Хотя, может, оно существует. Нельзя исключать. Мыслишь толково, Роман. Несмотря что выпил бутылку водки.
– Ничего подобного. Я пил из двух бутылок. По очереди. 
– Ладно, ребята, вы давайте дальше про любовь.
– Не торопи, Марк. Этот предмет требует обстоятельности и рассудительности.
Марк, однако, не хотел отступать. 
– Вы, ребята, конечно, мудреватые и кудреватые. Но вы не коснулись другого важного момента – терминологии. Что значит – произведение есть акт любви? Какой любви? Я знаю любовь мужчины к женщине или наоборот…
– Наоборот – это значит «не любовь»?..
– Отвянь, Андрей… Я знаю любовь к природе. К животным. К солнцу и морю. А что за такая за любовь, благодаря которой я создаю картину и музыкальное произведение? Какая она? Втыкаешься, про что я говорю, Сеня?
– Втыкаюсь, – пробурчал Семён. – Но ответить не смогу.
– Вот и я.
– Ой, юноши, давайте лучше про любовь мужчины и женщины, – проворковала Лариса. – А то уже скучно становится. Философия, философия…
– Пощадим женщин, мужики?.
– Это всё Роман. Это не я. Заговорил о любви к живописи. А я что? Я как все.
– Если как все, то наливай.

20 июля.

… Потом долго ещё говорили о любви, сколько помню… А в результате сижу теперь и думаю, думаю, думаю… О любви, разумеется… Задел меня этот вопрос. Особенно поставленный ребром в речи Романа. То есть когда Роман отождествил творчество с любовным чувством… Может, это и верно. Но прав и Марк – любовь любови рознь. Какая любовь движет мной, когда я сочиняю стихотворение? И какая – когда мне понравилась девушка? Нельзя же под одну гребёнку всё, что ни попадя… И вспомнился мне Лев Толстой… Я давно уже уличил нашего классика в упрощенчестве. Вот его роман «Анна Каренина» – он начинается фразой, которую знает наизусть половина населения России: «Все счастливые семьи похожи одна на другую. Несчастливые семьи несчастливы по-своему». Ну так вот и неправда, уважаемый, дорогой наш классик. Счастливые семьи – как и люди – тоже все счастливы каждая по-своему, и похожих счастливых, по-моему опыту, во всяком случае, – нет. Кант описывает, как одну деревенскую жительницу, крестьянку, замужнюю – муж частенько побивал. Это длилось не один год. И вдруг однажды прекратилось. Муж перестал драться. И что вы думаете? Женщина изошла от ревности. Не находила себе места. Она всё поняла по-своему. Вот вам всего один «эксклюзивный» пример семейного счастья…