Русский человек – бьющий человек. «Жить» и «бить» для него синонимы.
Он бил французов, немцев, шведов... а, когда кончались враги, делился на «красных-белых», и бил себя.
Но потом вдруг разразился социализм, и гамлетовский вопрос «кого ту бить?» повис неразрешённым. Распевающая «интернационал» молодёжь позабыла даже, кого нужно бить, чтобы спасать Россию. Куда не плюнь, наблюдались одни лишь пионеры, комсомольцы и коммунисты. И кого тут, спрашивается, ту бить?
Правда, оставались ещё хулиганы – последний оплот бессмысленного и беспощадного. И этим, к счастью, было всё равно. У них, как у горных козлов, брачный период бодания длился круглый год.
Но где на их круглый набраться столько здоровья?..
Разумеется, в секции. Вот я и записался.
Называлась она: «руко-пашный-бой!». Чтобы всем сразу было ясно: «чем, как и где».
Когда я заявил об этом родителям, в доме объявили траур.
Мама выкрикнула: «через мой труп!», и легла на пороге в чём была.
- Тебе раскроят лицо! – стенала она, желая видеть своего ребёнка закройщиком, а не раскройщиком.
- Но я хочу быть мужчиной! – мужественно восклицал я.
- А станешь калекой! – подсказывал мой, умудрённый опытом, отец.
И, действительно, у слова «секция» весьма хирургическое звучание. Даже «спортивная» его мало сглаживает.
На этом мы с папой и не сошлись.
Я кричал, что надо уметь постоять за себя и защитить девушку. Он - что надо защитить себя и постоять за девушкой. Отчего я оглушительно хлопнул дверью, предварительно стянув из серванта червонец.
В те года, мордобойные секции являлись бизнесом. За то, чтобы лупить морды, можно было слупить неплохих деньжат. Чем Миша с Феликсом - два драчливых, предприимчивых брата - и занимались. Они колотили и заколачивали, сняв крохотный подвал и до отказа набив его юными, жаждущими крови, ленинцами.
Там царил один принцип - бей не хочу! Но все ж хотели...
А когда так хочешь, то приходится порой и получать.
А кто же этого хочет?.. - Так, они не спрашивали.
И нет, чтобы: сегодня - ты, а завтра – тебя, и то «завтра» пропустить. Так, у них же каждый день – сегодня, и всегда - тебя...
А кого тебя? - Конечно, меня.
Представляете, я туда бежал от хулиганов, и - о чудо! - они все оказались там. Чтобы красиво выступать на улицах, хулиганы репетировали в залах. И я им очень даже подошёл.
Потасовку они называли спаррингом. Название импортное, а в остальном, обычное прыщавое побоище. Тонна тестостерона и ни грамма здравого смысла. Банально - кто кого?
А кто кого, если он в прошлом боксёр, а ты шахматист?.. Кто кого?!!
И всё же я сражался, как лев! Как Лев Полугаевский с Корчным.
Мой дебют привёл соперника в трепет. Первый же его удар я отразил лбом, второй принял печенью, и соперник прям-таки ошалел. Надо было видеть тот ужас на его лице. Он уже готов был сдаться, но я ему не позволил. Сделав резкий выпад, я так мощно ударил распахнутым лицом в его незащищённый кулак, что всё было кончено на «раз-два».
Он имел у меня бледный вид, когда из меня хлестануло.
Я нокаутировал его - его же ударом!
Да что там – его? От моей насаженной на передний зуб губы содрогнулся весь подвал. А предприимчивый Миша, уважительно пожав мне руку, сказал:
– Мы тебя не видели. Ты нас не знаешь.
- Но я вам ещё даже не заплатил! – присвистнул я сквозь губу. И услыхал:
- Какие деньги? С кого? Мы тебя не видели, ты нас не знаешь!
Представляете, какое везение?
Стены, потолки, маты – всё это я залил им совершенно бесплатно...
Десять рублей чистой прибыли - гуляй не хочу!
А куда гулять с таким бифштексом?.. В ресторан? - Так, там – «свои». В милицию? - Так, там – «не свои».
А домой нельзя категорически. Мама всё ещё лежала на пороге, и перешагнуть её обратно было бы плохой приметой.
Поэтому я вышел в ночь.
Луна и кровь заливали мне лицо, а это дурно сочетается.
От меня шарахались. Я искал больницу, а люди - осиновый кол. Пришлось искать и прятаться. А когда так ищешь, то обязательно находишь.
И вот, в ближайшей же подворотне, меня попросили закурить. Вообще-то они курили, просто им хотелось вежливо завязать избиение.
Но, когда я вышел на свет, на них стало жалко смотреть.
А когда прошепелявил про «травмпункт», они едва не заплакали. Морг их расстроил бы меньше. Они так и сказали:
- Где морг, знаем. Показать?
Но я отказался.
Моё увечье им, в принципе, нравилось, но их возмущал тот факт, что кто-то выполнил за них их работу. Поэтому они спросили меня: «где эти?». Я махнул им: «там!». И когда они бросились «туда», я рванул «оттуда».
Клумбами и кустами пробивался я «к нашим», боясь снова попасть к этим «своим». По пути следования, меня дважды рвали собаки, один раз - забор, но к рассвету я всё же вышел к челюстно-лицевой мастерской, где меня ждал процедурный стол, доктор на нём, и медсестра по ним.
Пациенты в планы персонала явно не входили. И потому в «травмпункте» встретили меня холодно. А именно, скальпелем.
Лихорадочно подтягивая брюки, хирург стал так живо полосовать им воздух, а медсестра так визжать, что я повалился на неё без чувств, и потом мы вместе нюхали нашатырь.
***
- Мы обзвонили все морги! – кричала мама наутро. – Тебя там не было, где ты был?!!!
А, увидав мою губу, схватилась за сердце.
- Боже! Боже мой! – застонала она. - Что это за стежки?! Кто ж так шьёт?!!
И записала меня на курс кройки и шитья.