Лоре-Ли с Рейна-9 Из цикла Воплощения Лилит

Раиса Крапп
Лоре-Ли с Рейна-8 http://www.proza.ru/2017/06/08/665
_____________________________________________

Суд проходил в городской ратуше, меня везли туда в закрытой черной карете.
Пятеро судий за длинным столом. В центре Его Преосвященство епископ. Сидящего по правую руку от него я тоже знала, это был отец-настоятель монастыря Святого Иосифа. В моей «прошлой жизни» Людвиг однажды представил нас после пасхальной службы в соборе. Другие были мне не знакомы. Лица двоих почти скрывались в тени черных капюшонов, третий, вероятно, представлял городскую власть. У него было худое, нездоровое лицо и время от времени он вдруг болезненно морщился.

За моей спиной ступеньками поднимались скамьи, заполненные людьми. Я стояла между судьями и любопытствующими, пришедшими на суд ради развлечения.

Когда один из судий назвал имя барона Людвига-Йоханнеса фон Веттин, мой супруг вышел откуда-то из-за моей спины, встал в стороне. Ему задавали вопросы, он отвечал. Барон был неспокоен, нервничал. Я не верила своим ушам. Он что, вправду считает, будто я навела на него чары, при помощи колдовства завладела его сердцем? А если лжет… как он может, глядя им в глаза?! Не боится?

Он рассказывал про мои купания, про какие-то магические ритуалы, которые я, якобы исполняла в ночи полнолуния. Возмущенная бесстыдной ложью, я хотела крикнуть об этом... но епископ строго поднял руку, приказывая мне молчать. «А если судьи верят ему? – тревожные вопросы подступили ко мне, внушая неуверенность, отнимая волю. – Вдруг поверят? Чье слово весомее в их глазах – слово владетельного барона, отважно сражавшегося в армии короля или безвестной дочери рейнского рыбака, вдруг сделавшейся баронессой? Каким таким чудесным образом удалось ей подняться из грязи в князи?»

Больше всего вопросов задавал тот человек болезненного вида. Он слушал о коварстве девицы, искушенной в колдовских делах, при этом разглядывал меня и выражение его лица мне очень не нравилось.  Суд верит барону, все более осознавала я, и смятение вползало в мое сердце. Я уже почти не слушала, какой клеветой оплетает меня барон, словно паук заворачивает в липкую паутину. Я подняла голову и встретила взгляд Его Преосвященства. Не отводя глаз, я смотрела на него. Если ты такой проницательный, если ты считаешь, что способен рассудить по справедливости, так смотри же мне прямо в душу! Смотри!

Барон умолк, обстоятельно ответив на очередной вопрос, и епископ неожиданно обратился ко мне. Он для чего-то заговорил о том, что, по-моему, сейчас не имело никакого значения. Скоро я поняла, что ошибалась в этом.

– Лоре-Ли, – сказал Его Преосвященство, – сегодня утром я просил тебя назвать имя человека, который мог бы защищать тебя. Повтори сейчас, что ты ответила мне?
– Я сказала… - я потерла лоб, собираясь с мыслями. То, что было утром, происходило, казалось, уже очень давно. – Я сказала Вашему Преосвященству, что… спроси вы меня об этом несколько дней назад, я назвала бы своего супруга.
– Верно, ты сказала, что первым своим защитником назвала бы супруга. Тогда я попросил назвать второго. И ты ответила, что о заступничестве будешь просить Бога, и больше тебе никто не нужен.

Я кивнула:
– Да. Так я сказала.
– Теперь я жду прямого и правдивого ответа: почему ты не захотела позвать никого в свою защиту? Ты способна сказать чистую правду?
Я опустила глаза, но тут же опять подняла голову. Так вы, Ваше Преосвященство способны видеть насквозь? Ну что ж... кажется, терять мне нечего.

– Я могла назвать людей, которые меня хорошо знают и никогда не поверят лживым наветам. Меня остановила мысль… Если суд обвинит меня в колдовстве, мои защитники превратятся в моих сообщников. Их тут же схватят, как пособников колдуньи. Потому я никого не назвала. Я виновата, что уступила минуте слабости…
– Ты раскаиваешься, что поступила именно так? – прозвучал голос из-под капюшона.
Ох, как трудно ответить на него… Я собралась с силами и сказала:
– Нет.
Епископ положил руки на стол, сцепил пальцы.

– Но разве не ты говорила сейчас о МИНУТЕ слабости? – продолжал монах.
Сказать мне было нечего, от взгляда епископа по спине моей побежали мурашки, и я не чувствовала ног, заледеневших на каменном полу.

– Я отвечу вместо тебя, – негромко проговорил Его Преосвященство. – Нет, Лоре-Ли, речь идет не о минуте слабости, а о твоем сомнении в справедливости суда. Оно не делает тебе чести, – он поднял руку и сделал пальцами какой-то знак. – Довожу до сведения суда, здесь присутствуют люди, готовые свидетельствовать в пользу женщины, обвиненной бароном фон Веттин в тяжком преступлении, и желающие это обвинение опровергнуть.

Я слышала за спиной громкие шорохи от движения людей, скрип скамей, шум открываемой двери… звук шагов… и возглас барона:
– Кристиан?!
 Я обернулась. Он шел впереди – граф Кристиан. Прямо ко мне. Еще кто-то рассаживался на скамьях. Я скользнула по ним глазами, но не узнала, занятая мыслью о графе фон Каролинг, и опять стала смотреть на графа Кристиана. Откуда он... Почему?!

– Не бойтесь, Лоре-Ли, – сказал он негромко, – все будет хорошо. Мы не дадим вас в обиду.
Только теперь я обернулась и посмотрела – кто «мы»? Кто пришел вместе с ним? Боже, какие родные лица я увидела! Якоб! Повар Якоб с постоялого двора! Мне показалась, что сейчас он вытянет из кармана свою жестянку с леденцами. И цирюльник Томас, насмешник, шутник! Я так и не позволила ему причесать мои волосы. А вот уж кого не ожидала – галантерейщик Рипль! Робкий, неуклюжий толстячок! Неужели эти трое, зная, в чем меня обвиняют, решились приехать и опровергнуть обвинение? Радоваться мне или плакать?

Я порывисто обернулась к графу Кристиану.
– Я не виновна!
– Я знаю.
– Что ты делаешь?… Как посмел?! – услышали мы возмущенный возглас Людвига.
Но тут повелительно прозвучал голос епископа, прервав барона:

– Приведите к присяге нового свидетеля! Теперь я должен кое-что пояснить судьям. Граф Кристиан фон Каролинг прибыл вчера на рассвете и как есть, в дорожной пыли, явился требовать аудиенции по делу, не терпящему – по его словам – отлагательств. Оказалось, речь идет о даме, заключенной в городскую тюрьму по доносу о колдовстве. Граф фон Каролинг, давний друг барона фон Веттин, требовал ее освобождения. Он был настойчив, даже самоуверен и дерзок. Наконец, внял моим словам, что только суд может вынести вердикт о виновности или невиновности упомянутой дамы. И вот граф Кристиан фон Каролинг перед нами, готовый предоставить неизвестные нам свидетельства. Говорите, господин граф.

– Благодарю, Ваше Преосвященство. Как уже было сказано Его Преосвященством, с бароном фон Веттин мы давние друзья, вместе воевали и не раз приходили друг другу на помощь в минуту смертельной опасности. В последние годы мы встречались нечасто, хотя Людвиг постоянно приглашал меня. Особенно настойчивыми стали приглашения после его женитьбы. Он писал, что очень хочет познакомить меня с супругой, повторяя: «ты просто обязан познакомиться с ангелом, обитающем теперь в моем замке». Но обстоятельства службы не всегда позволяют свободно распоряжаться собой. И вот около месяца назад у меня случился длительный отпуск для восстановления здоровья после ранения – и я приехал повидаться с другом. Скоро понял, что он, действительно, необычайно горд супругой, и находит большое удовольствие в том, чтобы превозносить как ее красоту, так и ангельский характер. Он не уставал рассказывать о ее послушании, кротости, разумности и скромности.

Дальше он сказал, что, зная, как неистово ревнив барон, он старательно сводил наши отношения к вежливому обмену приветствиями. 

– Меня огорчала мысль, что я даю баронессе повод увидеть во мне высокомерного зазнайку. И все же я предпочел очернить себя в глазах этой женщины, нежели навлечь на нее несправедливые упреки ревнивого супруга. Однако боюсь, именно моя «бесчувственность» стала причиной неожиданного поступка барона. Людвиг хоть и ревнив чрезвычайно, одновременно жаждал снова и снова получать свидетельства того, что красота его супруги неотразима, устоять перед ней невозможно.

– Кристиан, я требую прекратить! – гневно выкрикнул Людвиг. – Господа судьи, зачем вы слушаете измышления человека, который завидовал мне с первого дня?!

– Господин барон, призываю вас быть сдержаннее и уважать суд, – остановил его отец-настоятель. – Суд руководствуется отнюдь не желаниями участников процесса.

– Что касается вас, господин граф, – обратился другой судья к графу Кристиану, – суд не интересуют домыслы о психических подтекстах поступков, суд интересуют сами поступки. Потому в показаниях своих держитесь канвы событий, а словесные виньетки оставьте для салонов.

Граф Кристиан кивнул:
– Я как раз собирался сказать о поступке, к которому побудила барона фон Норберта гордыня.

Меня бросило в жар, когда я поняла, что граф Кристиан намерен говорить о происшествии в ночь полнолуния. Людвиг, вероятно, так же догадался о чем пойдет речь, с его стороны прозвучал возмущенный возглас, но на графа это не произвело никакого впечатления. Он говорил, а я умирала от стыда, что эта история стала достоянием множества людей, что присутствующие разнесут ее по городу. Что в эту минуту они сидят и взглядами раздевают меня, воображая, как выглядела я в ту ночь.

– …Я не любовался, а всем существом своим впитывал безупречную красоту, представшую моим глазам. Я мог бы молиться в ту минуту… нет, не на земную женщину, а на совершеннейшее творение Господа нашего, восхищаясь и превознося Творца. – Граф Кристиан перевел дыхание, через паузу продолжал более спокойным, сдержанным тоном: – Разумеется, я был покорен этой женщиной. И отнюдь не магия либо колдовство тому причиной, а божественный промысел – Господь создал гений красоты и чистоты, внушающий чувство любви просто взглядом, жестом, голосом, прикосновением.

Кристиан умолк, и все ждали. Он вздохнул:

– Баронесса фон Веттин не узнала о нашем бесчестном поступке. Мне же с той ночи стало невыносимо находиться с нею под одной крышей, думать каждую минуту о ней, и, оказавшись рядом, заботиться лишь о том, чтобы ни малейшим знаком не выдать мое безмерное чувство преклонения. Если кто-то из мужчин, здесь присутствующих, скажет, что осуждает чувство, вспыхнувшее в моем сердце и не поддающееся рациональному уму, я назову его лицемером, будучи полностью уверенным в своей правоте. Я решил уехать, когда борьба с самим собой сделалась невыносимой. В тот день барона не было в замке, и рано утром, не дожидаясь его, я намерен был уехать. Но перед тем как расстаться с госпожой баронессой навсегда – а я не собирался встречаться с ней и питать чувство, не имеющее право быть – я допустил слабость, единственную, да, единственную. Я рассказал баронессе всё и просил у нее прощения.

– И ты называл себя моим другом?! Лицемер!

Отец-настоятель постучал ладонью по столу, призывая Людвига к порядку. Тот скрипнул зубами и  замолчал, но глаза его сверкали таким адским пламенем, что, казалось, могли испепелить графа Кристиана.

– Разумеется, баронесса была потрясена и оскорблена. Я не знаю, о чем были ее мысли в ночь после нашего разговора, но утром она попросила, чтобы я сопровождал ее к родителям, поскольку это не нарушает моих планов: мой путь домой будет лежать по Рейну, а родители баронессы  фон Веттин живут как раз на его берегу. Я доставил мою попутчицу в родительский дом, а Людвиг получил повод считать, что совместный путь непозволительно сблизил меня и его супругу. Это не так. Могу присягнуть, что даже пяти минут мы не провели наедине друг с другом. Вокруг нас были люди – кучер барона Веттин, владелец судна, хозяева постоялых дворов и прислуга. Предвидя развитие событий, я заботился, чтобы свидетельств можно было найти достаточно. Оставляя баронессу в родительском доме, я так же беспокоился о ней из-за непредсказуемости поступков ее супруга. Я ведь знал его слишком хорошо. Однако даже я не мог представить себе, на какую низость оказался способен этот человек с ущемленной гордыней и распаленным чувством ревности. Сейчас, перед лицом суда я отдаю себе отчет о каждом сказанном слове и могу поклясться жизнью, что баронесса Веттин не колдунья. Она в высшей мере благочестивая, честная, кроткая и добрая женщина!

Я уже не чувствовала не только ног, но вообще себя не чувствовала. Голоса  и все прочие звуки все глубже тонули в звоне, забившем мои уши. Я плохо сознавала, что происходит в зале после речи Кристиана и хотела только не потерять сознание до того, как всё кончится. Происходящее стало доходить до меня разрозненными картинами: на месте графа неожиданно оказался Якоб, и я удивилась, почему повар говорит высоким голосом толстячка Рипля, но Якоба почему-то уже не было… Потом вдруг резкий запах встряхнул меня, и я увидела рядом секретаря с флаконом нюхательной соли.

Все смотрели на меня и как будто ждали чего-то. Я не знала, чего они ждут, и должна ли я что-то говорить.
– Благодарю вас, – сказала я. – Мне гораздо лучше.

К моему облегчению, люди за столом вполне этим удовлетворились и вернулись к прерванному, как я поняла, разговору. То, что я услышала, встряхнуло меня куда крепче нюхательной соли. Суд шел к завершению.

– Я настаиваю на последнем испытании, – говорил чиновник с болезненным лицом. – Если женщина невиновна, пусть Господь волей своей очистит ее от всяких подозрений.

– Согласен с господином Маттисом, – растягивая слова, произнес один из монахов. – Не вижу, почему надо отказаться от нашей обычной практики. Испытание водой. Женщине не будет ущерба, если душа ее принадлежит Господу. 

Капюшон, сидящего с ним рядом, покачивался в такт неторопливым словам.
_______________________________________________
Лоре-Ли с Рейна-10 http://www.proza.ru/2017/06/14/1045