Первое, что он ещё способен вспомнить из своей жизни – это мрак плотный и совершенно чёрный. Иногда он наполнялся странными звуками и, становилось особенно страшно, приходилось прятаться во что – то тёплое и мягкое, звуки медленно утихали, а на замену им по телу расползался приятный немного покалывающий жар. Потом всё изменилось, чёрную стену пронзили скользящие мутные блики, они вызвали чувство дискомфорта и ещё что – то ранее неизведанное. Муть растворилась и появилась чёткая насыщенная цветами картинка.
- Привет! - послышался тихий, но до боли знакомый голос. – С прозрением сыночек!
- Мама! – Как – то само собою получилось ответить. Она стояла чуть в стороне, гордо задрав голову и высунув красный язык. Она была старой с выцветшей местами взъерошенной шерстью, в её пасти почти не осталось полноценных зубов, но для него она была самой любимой и прекрасной. Вот оно настоящее чувство без примесей и лицемерия, любовь, не требующая ничего взамен. Она подошла ближе и, склонив голову, лизнула его в нос.
- Мама! – повторил он. Она легла на бок и обняла его лапой. Послышался шорох. Он встрепенулся от испуга и повернул голову в сторону источника звука. В поле зрения возникла огромная неуклюжая фигура.
- Не бойся, - успокоила мама. – Это человек. Человек – друг, он не причинит нам вреда. Он кормит и оберегает нас. Благодаря ему над нашей головой есть пусть и дырявая, но всё-таки крыша.
Человек подошёл вплотную и наклонился. Он выглядел старо и неопрятно. Церебральный паралич придавал его фигуре убогий совершенно неестественный вид. Он был одинок и несчастен. Люди чурались его, оскорбляли и били. Его полуразвалившийся дом стоял на отшибе села и считался проклятым, старика обвиняли в сговоре с сатаной и грозились сжечь заживо. Одна из легенд гласила следующее: каждую ночь старик превращается в волка и крадёт кур с местной птицефермы. Его уродства произошли не по причине болезни, а вследствие частых перевоплощений в существо более усложнённой структуры тела. Когда – то давно в проклятый дом наведался поп в сопровождении трёх мужиков и двух собак, но переступив порог, бесогону стало не по себе, и обряд очищения не состоялся.
Человек протянул руку и крючком выгнутый палец коснулся маленького серого уха.
- Ух, ты какой! – прохрипело из косматых зарослей. – Молодец! – добавил он, повернувшись к распластавшейся на соломе суке. – Порадовала старика! Как же мы тебя назовём? – старик лукаво прищурил левый глаз. - Лорд? А может тебе больше по душе Барон придётся? Ладно, мордой не вышли, да и кровь в нас обычная течёт не голубая, Дружок, вот это по – нашему, по простецки!
Старик прокряхтел и, не разгибая спины, удалился из виду.
- Дружок! – ласково произнесла мать.
- Он такой большой и страшный, - жалобно промычал щенок.
- Это не так и ты скоро убедишься в неправильности своих выводов. Ты ещё так мало знаешь.
Шло время, ночь сменяла день, за ней наступало утро и всё повторялось. Дружок заметно подрос и окреп мышцами. Как заведенный он носился по мрачным просторам полусгнившего хлева и радовался жизни, каждой секунде, каждому мгновению, неумолимого и вечного круговорота времени. Свет дня не вызывал особых симпатий, ведь покинуть территорию хлева запрещалось. Толи дело ночь, когда можно часами лежать к верху животом и сквозь огромные дыры в соломенной крыше любоваться звёздами. «Видишь?» - шептала мать, - «Это созвездие Большой Медведицы». Иногда в чёрные дыры проникали столбы лунного света, и создавалась иллюзия чего – то возвышенного и таинственного. Подобная обстановка благоволила оторваться от невидимого притяжения бытия и предаться мечтам. Особенно если мать рассказывала сказки или пела тихие песни, но наступал рассвет, и чудеса растворялись. С каждым днём в Дружке крепло желание покинуть периметр и оказаться на воле. Он просовывал голову под дряхлую заколоченную гвоздями калитку и смотрел на восход. «Я уже не малыш», - говорил он матери. «Почему же нельзя?» И однажды ответ прозвучал. «Всю жизнь я дралась за право быть и дышать воздухом. Всю жизнь я терпела боль и теряла самое дорогое, что имела. Все мои дети лежат в земле. Я не сумела уберечь их. Твоя учесть ничем не слаще, но пока ты здесь ты в безопасности. Я стара и скоро умру, ты должен быть максимально осторожен, ибо каким бы сильным ты не был, ты одинок, а одиночество - это слабость». Дослушав рассказ, Дружок опустил голову и удалился в тёмный покрытый плесенью угол. Он больше не любовался звёздами и не упивался вымышленными историями, он погрузился в себя словно в липкое беспощадное болото.
- Совсем ослаб, - сказал старик, почёсывая свалявшуюся седую бороду. - Так и околеть не долго. Ничего держись, приятель, сегодня молоком напою горячим с пенкой.
- Сума сошёл. – Растеряно пролепетала мать.
Она знала, на какой риск идёт старик. Добыть молоко можно лишь на местном молокозаводе. Завод охраняет злой человек с ружьём и собакой немецкой породы. «Может, одумается» - повторяла она про себя. Скрипнула дверь и из сеней донеслись тихие шаркающие шаги. Она подбежала к калитке и просунула морду. На улице стояла чёрная непроглядная ночь. Шум дождя заглушал звуки, и только ветер гудел в проводах. Лежать, сложа лапы, и уповать на чудо, было невыносимо. «Была, не была», - прошептала старая собака и шмыгнула под калитку.
***
Чем ближе приближался старик к цели, тем бешенее колотилось его старое измотанное сердце. Подойдя к двери, он остановился, прислушался, затем достал из голенища самодельный нож и, просунув клинок между створкой и косяком, скинул металлический крючок. Дверь распахнулась. Перед ним возник узкий совершенно неосвещённый коридор. Слева находилась каморка сторожа, и оттуда доносился громкий храп. Сторож пьян и это обнадёживает. Он подкрался к двери и, нащупав ручку, припёр её палкой, так на всякий случай, авось и спасёт. «Где же собака?» - мелькнуло в голове старика. – «Чтобы немецкая овчарка и ухом не повела?» Он прошёл по коридору и оказался в просторном помещении. Под потолком горела грушевидная лампочка. В центре стоял огромный резервуар, к бокам которого примыкали ещё два, но менее габаритных. Всюду куда ни глянь, валялись пустые алюминиевые бидоны, а вдоль стены красовались четыре бака, наполненные обратом. Старик распахнул потрепанные полы плаща и, достав стеклянную банку, откупорил крышку. Из-за спины послышалось тихое рычание. Он обернулся и оцепенел от неожиданности, овчарка находилась в трёх метрах, она сидела на пятой точке и, вывалив длинный язык, смотрела пристальным до души пронзающим взглядом. Банка выскочила из рук и, ударившись о бетонную твердь пола, рассыпалась на тысячи сверкающих осколков. Овчарка вскочила, но внезапно появившаяся дворняга накинулась ей на шею и сбила с лап. Это было единственное, чем она могла помочь своему хозяину. Мощные челюсти захлопнулись на глотке, и старушка взвизгнула от боли. Старик выхватил нож и, навалившись на спину овчарки, вонзил клинок. Из тьмы коридора донёсся шорох, мат и хруст переломленной палки, а спустя минуту в поле зрения глаз старика возникла длинная разящая табаком и перегаром фигура сторожа. Недолго думая, он вскинул двустволку и направил в сторону старика.
- Стреляй, - прохрипел старик, и наступила тишина, объятая плотной совершенно непроницаемой чернотой.
***
«Мама», - окликнул Дружок, протирая лапами сонные глаза. Ответа не последовало. Только что он видел сон, ужасный сон, подобные сны редки, но особенно въедчивы в сознание. «Мама», - повторил он снова. Холодная капля дождя оторвалась от крыши и упала на нос, Дружок вздрогнул и вскочил на лапы. Предчувствие чего – то не доброго обострилось. Он оббежал хлев и прошмыгнул в сени, дверь в дом не закрывалась плотно. Дружок лёг на живот и, подцепив створку передней лапой, потянул на себя. В доме было холодно и пахло кислым. «Никого!» Он вернулся в хлев и, недолго думая, нырнул под калитку. Дождь ещё продолжал моросить, но ветер стих. Он прильнул носом к земле и, взяв след, шагнул навстречу неизвестности. След петлял и терялся в зарослях высокой постеленной ветром травы. Вдали показался свет одинокого фонаря и контуры здания. Дружок остановился и пригляделся. Слева от здания по огромному полю двигался человек. Он что – то волок по земле и заходился глубоким кашлем. Потом остановился и, выпустив ношу, ушёл восвояси. Дружок набрался храбрости, любопытство взяло верх, он оторвался от прежнего маршрута и помчался навстречу чернеющей точке и чем ближе он приближался, тем чётче улавливал ноздрями невидимый шлейф знакомого запаха, но добравшись до места, оцепенел от ужаса. На грязном половике лежали два окровавленных трупа. Человек и собака. Земля задрожала и ускользнула из-под лап, а когда помутнённое сознанье прояснилось, реальность приобрела ещё более устрашающий облик. У изголовий старика сидел волк, его голова была опущена, и кончик чёрного носа едва не касался морщинистой кожи лба. Дружок взвизгнул от ужаса, волк поднял голову и, бросив на него короткий пронзительный взгляд, поднялся на лапы. «Идём» - прохрипел он. Страх улетучился, волк больше не казался источником опасности, а, наоборот, от него веяло теплом и спокойствием. Тело старика обнаружили пастухи и после длительных совещаний селяне всё же похоронили несчастного покойника. Его могила находится в гуще леса, она мрачна и безымянна, ибо никто не сумел вспомнить имя старика. На сороковую ночь после смерти ветхая крыша его дома обрушилась. Молва о человеке -оборотне медленно угасала, пока однажды не произошло одно таинственное событие. Женщина, пришедшая на утреннюю смену, заметила, как из распахнутого окна молокозавода выскочил огромный пёс. Его пасть была красной от крови. Он лишь взглянул в её сторону и помчался к лесу. На крик женщины сбежались люди, они - то и обнаружили растерзанный труп сторожа. Для ликвидации пса-людоеда организовали бригаду охотников, но плод их трудов не принёс желаемых результатов. Более пса не видели и лишь в тёмную, дождливую ночь нет-нет да раздаться одинокий вой, исходящий из чёрных глубин непролазного леса.