Русский в американской пехоте. От автора ч1

 


От автора.

«Отведите этого субъекта вниз, в канцелярию…
Парень здоров как бык…   Он думает,
что мы здесь только для потехи,
что военная служба – шутка, комедия…»

Ярослав Гашек «Похождения…Швейка…»

Правда.

Я, Себастиан, Вилли и Карел сидели за овальным дубовым столом в кабачке на Виноградах и поджидали Илюшу и Женю. Друзья как обычно опаздывали. Пятый участник нашего ожидания спал. Его кудрявая  голова мирно покоилась на свернутом валиком расшитом полотенце, которое ему уважительно подал хозяин – спавший был завсегдатаем его кабачка, а мы случайными гостями. Мы разговаривали о правде. Грустный американец Вилли спросил сурового Себастиана: «Дружище, неужели все немцы такие дураки, какими ты их изображаешь?» «Почти все!», уверенно ответил старик Себастиан, «я всегда пишу только правду!». Карел, господин в накрахмаленных манжетах с бирюзовыми запонками, вступил в разговор: «Коллеги, я хочу писать больше правды, но меня душит своими придирками редактор, ему нужен тираж, и мне приходиться показывать людей хуже, чем они есть на самом деле». «Хуже, это странно», отметил грустный Вилли, «Я стараюсь героев делать лучше тех людей, которых знаю. Да плохо получается». В спор вмешался проснувшийся завсегдатай,  местный газетчик Ярошик: «Я писал, пишу, и буду писать только правду! Дайте мне любую правду, и я её немедленно напишу!» «Знаем, знаем», сказали мы хором, «отдыхай Ярошик, мы тебя разбудим». Прошло полчаса, на трамвае приехали скромные веселые журналисты Илюша и Женя, хозяин пересадил нашу мужскую компанию за массивный приземистый стол, и мы  продолжили разговор о правде, запивая свои монологи и диалоги молодым светлым пивом и заедая хрустящими рогаликами с тмином и поджаренными на решетке колбасками. Я многое узнал о правде в тот вечер и ту ночь, и предлагаю читателю небольшую повесть, созданную по рецептам, услышанным мною на Виноградах.

И главный из этих рецептов: «писать нужно всегда только правду».

 
Предисловие.

Напротив меня на изящном венском стуле сидел довольно неприметный, но очевидно физически крепкий мужчина лет шестидесяти пяти. Его сегодняшнее имя Александр Петрович, но в моем повествовании он будет проходить под именем, которое Александр получил при рождении – Эжен. Эжен более тридцати пяти лет прослужил в  подразделениях американской морской пехоты и различных специальных служб, оставаясь от первого до последнего дня  агентом советской, а затем и российской разведок. Моя публикация об его приключениях связана с тем, что с ряда эпизодов его обычной и боевой биографии снят режим секретности, и Эжен, после некоторых колебаний, согласился надиктовать мне эти невыдуманные истории. Свои монологи Эжен диктовал  вне всякой хронологии, а так, как они ему вспоминались. Я это частично поправил. В беседах со мной Эжен вынужден был говорить на русском языке, а его он знает значительно хуже нескольких других языков, которыми он владеет в совершенстве или хорошо. Русскую речь Эжен впервые услышал в начале 70-х годов от своего сослуживца -  американца с польскими корнями. За пределами России Эжен на русском никогда и ни с кем не говорил, и приступил к его освоению в начале 2001 года. Я, в свою очередь, не знаю ни одного языка, которыми владеет Эжен, кроме русского. Невольно между мной и Эженом создался небольшой языковой барьер. Иногда он не мог что-то объяснить мне, иногда не понимал нюансы моих наводящих вопросов. Итоговый вариант своих монологов, предоставленный мной для прочтения Эжену, он одобрил словами «хорошо, хорошо», но никаких исправлений не внес. Текст, прочитанный и формально одобренный Эженом, я вам и предлагаю.

Питтсбург, штат Пенсильвания. Расконсервация.

Как вы знаете, Володя, то, что я советский агент под прикрытием, я узнал довольно неожиданно и в юном возрасте – в пятнадцать лет. Обстоятельства моей «заброски» я расскажу несколько позднее, а начну я с начала моей работы именно как агента – агента под прикрытием. Многое из того, что я рассказываю вам о том времени, я узнал гораздо позже, частично уже после выхода на пенсию в чине лейтенанта-полковника.    

Итак, мне было пятнадцать лет и я жил в городке Ист-Ливерпуль на реке Огайо, на границе штатов Огайо и Пенсильвания. Мой городок ничем не отличался от других ему подобных, но был известен всей Америке. Славу Ист-Ливерпулю принес главный гангстер Америки тридцатых годов «Красавчик Флойд» случайно убитый лет за тридцать до начала наших событий в его окрестностях. На дворе была вторая половина шестидесятых годов, и я еще ничего не планировал, а жил обычной жизнью паренька, родители которого приехали в Америку перед второй мировой. Мой отец Луку Бандиян – как выяснилось не биологический - был по национальности румын, кажется родившийся в предместьях города Хунедоара в Карпатах. Эта местность незадолго до рождения моего отца  отошла от Венгрии к Румынии. Отец в поисках лучшей доли в конце тридцатых годов эмигрировал из Румынии в Америку, чему способствовало то, что он был по профессии техник-телеграфист и знал кроме румынского еще два языка – немецкий – хорошо, и английский – плохо. Эмиграция спасла моего отца от ужасов войны, но в Америке он долго числился неблагонадежным, именно в силу места своего рождения, где проживали вперемежку и венгры и румыны и секеи – так в Венгрии и Румынии называли этнических карпатских саксонцев.

С матерью мне повезло больше – она была француженка из города Шалметт, штат Луизиана. Мать была моей биологической матерью, но мной абсолютно не занималась, поэтому небиологический отец (о чем он не знал) Луку Бандиян был мне много ближе биологической матери. Родители назвали меня Эжен – на французский манер – вроде бы по настоянию матери - и я в пятнадцать лет чувствовал себя настоящим американцем Эженом Бандияном. Ничего не предвещало, как обычно пишут журналисты, предстоящих событий и, тем не менее, в одно зимнее утро они начались.

Я проснулся, занятий в школе не было по причине каникул – встал с кровати, подошел к окну, и вдруг внутри моей черепушки что-то зашуршало, и голос на излишне твердом английском языке сказал – «Эжен, поздравь Элвиса!». На столе в моей комнате валялись какие-то рождественские открытки, почти все они были испорчены в прошлом году, когда я по американской традиции писал поздравления своим одноклассникам. Я нашел одну неиспорченную открытку, и написал: «Элвис, поздравляю тебя с  днем рождения!», и подписал: Эжен Бандиян, ……, Ист-Ливерпуль, Огайо. Адреса Элвиса я не знал и написал наудачу: Элвису Пресли, Луизиана. В обед я подкараулил почтальона, ехавшего на древнем  автомобиле по нашей улице, остановил его и отдал открытку. Почтальон спросил меня – первый раз в моей жизни – «ты фанат Элвиса?», я ответил – «конечно!»

Прошел год, или больше, я почти забыл о своей открытке. Иду я в четверг по улице, а сзади меня плавно нагоняет машина, затем она тормозит, испуская облако вонючего дыма, и из нее все тот же почтальон заговаривает со мной второй и последний раз в моей жизни. «Эй, парень, тебе открытка от Элвиса!».  И действительно – в моих руках оказалась открытка, на которой было написано «Эжен! Клуб фанатов Элвиса ждет тебя в Питтсбурге на ежегодном съезде, по адресу …….,  в воскресенье 28 мая  1967 года  в 12 часов. Оденься поприличней, будет концерт и угощенье, с собой иметь шесть долларов».  Идти к матери было бесполезно, я подождал, когда отец вернется со второй смены из радиомастерской, где он работал, и показал ему открытку. Отец спросил  то же, что  и год назад  почтальон: «ты фанат Элвиса?», я пожал плечами и промычал – «вроде того». Отец подумал и  предложил – «я дам тебе восемь долларов и довезу до Бивер-Форса, там ты сядешь на автобус из Кливленда, а через сорок миль – Питтсбург, но обещай, что не будешь пить много пива, и к понедельнику вернешься». «Конечно», ответил я. Пива я не пил вовсе, но мы в классе пробовали пару-тройку раз ром, который приносил наш одноклассник пуэрториканец - его старший брат работал в баре,- а «вернуться к понедельнику» – было дежурным обещанием любого шестнадцатилетнего американца. Так мой отец Луку Бандиян дал старт моим приключениям как русского агента под прикрытием.
         
 Все случилось точно по задумке моего отца. Утром в воскресенье он довез меня до хайвея Кливленд - Питтсбург, я сел в автобус - экспресс, уплатил доллар и быстро доехал до Питтсбурга. Найти место встречи фанатов Элвиса не составляло труда, ибо группы фанатов, многие из которых были  изрядно навеселе,  бродили по центру города. Я подошел к зданию небольшого кинотеатра – именно в нем проходил наш съезд, вошел в открытые двери и наткнулся на первого распорядителя, одетого в стиле «нашего кумира». Он окинул меня оценивающим взглядом и спросил, «ты из Огайо, парнишка?», я удивился и сказал – «да!», - «иди, получи бейджик и чеши в зал, скоро все начнется».  У столика мне задали неожиданный вопрос – «твоя открытка?», я достал из джинсов смятую картонку и сунул  ее второму распорядителю.  «Из Огайо, Эжен Бандиян», громко крикнул этот расфуфыренный придурок, и достал из ячейки с литерой «Б» бейджик на шнурке с надписью «Эжен Бандиян, Огайо». Не успел я опомниться, как третий распорядитель ловко нацепил мне бейджик на шею и толкнул  меня в сторону дверей зала, и я мгновенно стал похож на боевого пса из Огайо, которого в именном ошейнике хозяин толкает внутрь решетчатой круглой загородки собачьего ринга.  В зале, впрочем, собачье ощущение у меня пропало,- все находившиеся там фанаты уже были в именных бейджиках - ошейниках.

Прошло пару часов, концерт для фанатов Элвиса закончился. Я уже подумывал, куда пристроить мне  оставшиеся шесть долларов, но тут распорядители объявили сбор пожертвований на подарок Элвису, и в моем кармане остался один доллар. Пустота в карманах компенсировалось тем, что из зала открыли несколько дверей в сад, в котором между деревьями стояли столы с пивом, колой, сэндвичами и сладкими крекерами. Выбора не было, я взял пару банок колы, пакет с сэндвичами и хотел, было, идти на автобус, но кто-то взял меня сзади за левый локоть. Парень, едва старше меня, сказал – «Привет, Эжен из Огайо,- покурим?», мы отошли в сторонку, и  неожиданно незнакомец тихо сказал некую длинную фразу на чудном языке – это был не румынский, английский, французский или немецкий языки – их я знал хорошо, а что-то восточное, азиатское.  Фраза незнакомца открыла в моей шестнадцатилетней американской башке некий люк, и оттуда выплыл приказ – «Эжен, ты нужен своей исторической родине, России!». Я толком не успел ничего подумать, а парень строго сказал мне – «Эжен, ты обязательно должен поступить в кадровую американскую армию, в корпус морской пехоты,- для тебя это первое задание Центра. Когда выполнишь первое задание – найди способ написать поздравление Элвису. В письмо вложи свое фото в форме и напиши место, в котором ты намереваешься когда-нибудь отдохнуть. Например: десятого мая я хочу поехать в Детройт, посмотреть на Озера у моста…. Там и будет место следующего контакта с нами. Служи, ни о чем не беспокойся, все запоминай, но не записывай. В нужный для нас момент мы с тобой свяжемся в указанном тобой месте, пароль для связи – Белая лига, отзыв – Орегон.». После чего совсем по-русски он хлопнул меня по плечу и сказал   «Не ссы, братишка, прорвемся!», и исчез – больше я его никогда не видел.

Все произошедшее имело такой смысл – один из пресс-секретарей Элвиса уже лет пять, как был советским агентом, именно он  принимал горы писем и открыток от поклонников к Элвису, среди которых были открытки от других советских агентов. Главным в этих агентских открытках было имя и адрес – ответное письмо, которое направляли туда, было письмом приглашением на какой-то съезд, концерт, танцы или ужин, там и проводилась передача всякой шпионской информации и разведывательных и боевых заданий. Затеряться нескольким агентам среди толп пьяных фанатов Элвиса не составляло труда. Эту остроумную комбинацию придумал какой-то мудрец, работавший в свое время  советским резидентом в Лиссабоне. Пытались эту схему связи вести и по фанатам группы Биттлз, но их поклонниками в Америке были в основном девицы, и схема работала плохо. Я слышал, что американцы так и не раскрыли схему связи «через Элвиса», но ее свернули сами московские создатели, т.к. число поклонников Элвиса резко уменьшилось, а возраст поклонников увеличился, и они стали лично знать друг - друга. Но в моем случае популярность Элвиса шла на спад, но агентская почта пока работала надежно.

Прошел еще год, я окончил школу. Америка вела войну во Вьетнаме, многие укрывались от армейского призыва в Канаде, но я имел твердый приказ Центра – идти добровольцем в кадровую американскую армию. Месяца через два после окончания школы я сказал своим родителям, что поеду в Колумбус и попытаюсь поступить в морскую пехоту. Матери было не до меня, а отец серьезно спросил: «сынок, ты все обдумал?»  Я ответил «Да», и через три дня с тридцатью пятью долларами в кармане я уже ехал в Колумбус на экспрессе из Балтимора. У призывного пункта – трехэтажного здания за серым металлическим забором -  болталось два черных «пикетчика» с картонными табличками на струганных палках. На табличках у «пикетчиков» не было никаких надписей, а красовалась куриная лапка в кружке – символический знак борцов за мир. Теперь я думаю, что пикетчики  были провокаторами, поставленными «на точку» спецслужбами для ловли реальных борцов за мир, а тогда я наивно решил, что это страшно смелые последователи героического М.Л.Кинга, незадолго до этого злодейски убитого в Мемфисе.  Кроме упомянутых смельчаков у здания пункта не было никого. Когда я подошел к самому входу, один пикетчик затушил о подошву ботинка косячок, который он лениво посасывал, и отделился от своего напарника. Он оценил мой смуглый цвет лица (а кровь у меня действительно южная) и  предпринял робкую попытку  моего совращения. Неведомо откуда взялась третья палка с табличкой, которую «активист» протянул мне и подмигнул. Я молча увернулся от картонной «куриной» таблички, открыл дверь  пункта и шагнул внутрь, после чего «смельчак»  вернулся на свою исходную позицию к забору.  Кстати, когда через три часа я выходил из призывного пункта, пикетчики сидели на бордюре тротуара, вытянув свои тощие ноги на дорогу, а куриные таблички – штук пять-шесть валялись рядом с ними на тротуаре. Наверное, они ждали машину с очередной сменой мнимых борцов за мир.

Насколько не было посетителей вне призывного пункта – настолько много их было внутри – что было удивительно.  Холл первого этажа был буквально набит людьми – но при внимательном рассмотрении, я обнаружил две разные очереди. Первая состояла из тридцати пяти - сорока парней, некоторые из которых сидели на привинченных к полу стульях, а другие  стояли, прислоняясь к стенам. Очередь уходила в дальний конец начинавшегося в холле коридора,  она показалась мне неподвижной и даже полумертвой – в ней стояли призывники, вызванные в пункт повестками. Единственная дверь в холле призывного пункта была украшена красочным плакатом, на котором бравый американский вояка  в красивой восьмиугольной фуражке и черном парадном мундире улыбался и крепко держал за тонкую талию  смазливую раскосую девицу – то ли малайку, то ли китаянку. В  грудном кармане парадной блузы у вояки с плаката торчала пачка двадцаток толщиною с баранью котлету. Текст, написанный на рекламном плакате крупными буквами, завлекал – «Иди в американскую армию и увидишь весь мир!». Около  двери и была вторая очередь всего из двух парней –  прилично одетых и веселых. Позднее я узнал, что веселые парни были сыновьями военных чиновников. Парни  шли в армию добровольцами по рекомендательным письмам, а служить  им предстояло в нашем  штате в одной из тыловых военных контор.  В эту очередь добровольцев я и пристроился. Ждать мне пришлось недолго – полчаса.

Когда я постучал в дверь и зашел в офис, чиновник, сидевший за столом, поднял на меня глаза и молча показал на стул. Я сидел, а он шелестел какими-то бумажками,  и, наконец, спросил: «Слушаю, парень». Я сказал заранее продуманную фразу – «Я, Эжен Бандиян из Ист-Ливерпуля месяц назад достиг призывного возраста и желаю поступить добровольцем в корпус морской пехоты». Чиновник приторно улыбнулся и прощебетал – «Похвально, похвально, но почему в морскую пехоту?  Почему не пойти в авиацию или в береговую охрану, и не поехать в райские места – на Гуам, на Окинаву, острова Трук, наконец? Чем ты, Эжен, мотивируешь свою просьбу?» «Хочу служить так же, как служил Элвис», отчеканил я. «Так ты фанат Элвиса. Да, он служил, и, говорят, пару раз ночевал в  своей части в общей армейской казарме. Но служил  ли Элвис в морской пехоте? Впрочем, в нашем с тобой случае, это и не важно. Твой искренний патриотический порыв военное ведомство Америки приветствует. Дай-ка я взгляну на твои документы». Я протянул свой паспорт, школьный аттестат и письмо от городского шерифа.  Чиновник покрутил в руках мои корочки, кинул их на стол и произнес «Парень, ты, как тут написано, румын, что весьма интересует военное ведомство, но знаешь ли ты свой родной язык?» Я ответил, что знаю румынский, французский, и немецкий языки.

Чиновник еще немного подумал и доверительным тоном сказал: «Что же, пожалуй, я дам тебе нашу анкету. Выносить ее из  здания нельзя – прямо сейчас заполни все страницы в холле и заходи еще раз». Я так и сделал, заполнение толстой анкеты заняло у меня два часа. Когда я второй раз зашел в тот же кабинет, дело близилось к вечеру. Чиновник бросил мою пухлую анкету в шкаф и спросил – «Парень, есть ли у тебя деньги, чтобы прожить в Колумбусе еще пару дней?», я ответил отрицательно. «Не беда, парень», сказал добрый чиновник, рекрутирующий наивных добровольцев, «Поживешь в новой казарме национальной гвардии, отоспишься, примешь душ. Я дам тебе ордер на поселение и талоны на обеды. Завтра приходи к восьми часам утра сдавать тесты по спортивной подготовке, а послезавтра в пять часов вечера ты узнаешь,  как решилась твоя судьба».

Моя судьба решилась положительно, через пять дней в восемь часов утра вместе с еще тремя кандидатами в морские пехотинцы я прибыл на призывной пункт Колумбуса для отправки на базу в Филадельфию. А оттуда мой путь лежал в Сан-Диего, штат Калифорния, на базу сил спецназначения морской пехоты. Так, во всяком случае, мне казалось.



Продолжение в части 2.