To your grave I spoke
Holding a red, red rose
Gust of freezing cold air
Whispers to me that you are gone...
Broken Iris - A New Hope
Говорят, что убийцы всегда возвращаются на место совершения своих преступлений. Не могу утверждать это точно, но я в свое время, буквально за месяц до страшного финала вернулся туда, где впервые познал любовь к смерти и страстное желание превратить ее в произведение искусства. А именно - на кладбище, где была похоронена та самая мисс Эйвер.
Больше восьми лет прошло с тех пор, как я позорно убежал оттуда, точно последний трус. Но тогда я еще стыдился своих темных наклонностей.
А в тот последний месяц я, уже полностью привыкнув упиваться своими изобретательностью и безнаказанностью, решился приступить наконец к созданию главной картины в своей жизни - той, где будет запечатлено полное совершенство красоты смерти.
Конечно, для этой цели мне нужно было найти не просто случайно подвернувшуюся девушку, а именно ту, которая бы полностью соответствовала моему идеалу. Я прекрасно понимал, что второй такой, как покойная мисс Эйвер я не найду, однако мне все же безумно хотелось возродить хотя бы в своей памяти ее образ, вспомнить все то, что я испытал еще будучи зеленым мальчишкой, при виде ее умиротворенного неподвижного лица и плотно сомкнутых темных ресниц...
Для этой цели я решился вернуться на кладбище, где не был уже так давно. Там на самом деле мало что изменилось: те же ворота, поросшие мхом и вьющимися сорными растениями-постоянными спутниками заброшенности и печали; те же надгробия, сравнительно новые и уже начавшие понемногу обращаться в прах, украшенные многочисленными лишайниками... Ее скромный памятник за эти годы тоже успел как следует покрыться пылью, очевидно, после похорон за могилой не так уж тщательно ухаживали, да и сырой климат Лондона не мог не поспособствовать ее разрушению. Тем не менее, на мраморе еще четко можно было прочесть слова: "Дороти Энджела Эйвер, ныне пребывающая в руках Божьих".
Встав возле самого памятника, я некоторое время изучал ту надпись, пытаясь собрать свои мысли воедино, а затем скорбно опустил голову. Осеннее небо было пасмурным, собирался дождь и дул ветер, немного развевая мою траурную одежду, специально выбранную для такого случая. Я молчал. Но мысленно разговаривал с той, кто покоится под этим холодным бездушным камнем, прикасался к ее тонким белым рукам, гладил по темным волосам. Я уже собирался уходить, как вдруг заметил, что на самом краю могилы лежит скромный букетик белых роз, кем-то здесь оставленный сравнительно недавно, поскольку цветы лишь начали увядать. Как всегда уже не пытаясь противиться своим порывам, я поднял его и унес с собой, сказав при этом: "Теперь для моей будущей композиции нашелся самый важный атрибут - Роза Смерти."
* * *
Немного перескочу вперед и напишу сразу про тот день, когда я приступил к работе. Я не вижу особой надобности описывать все промежуточное, да и времени на это не остается, ведь мои часы пребывания в мире живых сочтены. Поэтому с вашего позволения я начну сразу с описания той, кто стала моделью для моей последней и, бесспорно самой лучшей картины.
Она тоже была родом из Франции, ее имя - Стелла Дюбуа. Как раз, незадолго до того, я заканчивал делать иллюстрации к сказке о Белоснежке и семи гномах, и вдруг... Мне повезло найти именно ее воплощение в жизни.
Молочно-белая нежная кожа, длинные и волнистые волосы, почти черные, но с легким оттенком шатенки, губы редчайшего ало-розового цвета и, конечно же, длинные густые черные ресницы. Сперва она действительно мне попозировала для пары набросков к детской сказке, а уже затем... Я взялся за свое любимейшее занятие.
Сразу скажу, чтобы избежать недоразумений со стороны читателей: мне не пришлось даже переодевать мадемуазель Дюбуа, она прекрасно выглядела в своем бело-черном платье, я лишь немного украсил ее на свой вкус. А именно: ослабил шнуровку, снял пояс, надел на руки черные кружевные перчатки и вложил туда букетик тех самых кладбищенских роз с могилы мисс Эйвер. Затем распустил волосы и, расчесав их со всей осторожностью, уложил как того требовали мои представления о красоте, после чего начал наносить на ее лицо макияж, чтобы придать ему еще большее сходство с идеалом красоты "из Жизни - в Смерть". Я испытывал необыкновенно приятные чувства, накладывая на ее лицо косметику, слегка подкрашивая губы и украшая волосы другими розами, уже бордового цвета. Мне было очень жаль, что гроб, в котором она лежала, не украшала достойная ткань, тогда у меня не хватило догадки купить именно бархатную ткань, которая бы смотрелась там просто превосходно. Но я решил, что на полотне дополню все необходимые детали самостоятельно, не списывая из с натуры, и продолжил свою "игру." Собственно, Стелла, как и все другие, была для меня словно живая кукла из детства, разве что в миллионы раз лучше. Иногда я корил себя за то, что таким образом использую невинных девушек, ни о чем даже не подозревающих, но быстро утешал себя мыслью, что это, возможно, их самое большое предназначение в жизни, ведь с годами они все равно потеряют свою красоту и увянут, словно те самые мертвые цветы.
Когда же я закончил с игрой и перешел к созерцанию, я вскоре неожиданно засмеялся, затем вытащил из букета одну розу, уже поникшую, но еще источающую запах, пускай и не такой как у обычных цветов, иной, мертвый, и принялся нежно водить ее лепестками по лицу девушки, затем по ее шее. Потом, я, точно злодей из бульварных ужасов, навис над ее лицом и, затаив дыхание, отважился на, пожалуй, одно из самых мерзких своих дел - страстно поцеловал в губы.
Это был первый раз, когда я поцеловал женщину, причем живую, хоть и находящуюся без сознания. У меня слегка закружилась от восторга голова, но я быстро взял себя в руки и принялся тщательно вытирать следы своих касаний с ее прекрасного лица. Кроме того, у меня оставалось мало времени - скоро Стелла должна была начать приходить в себя. Я вновь не ошибся в своих расчетах.
Чтобы стало понятнее, далее я приведу показания самой мадемуазель Дюбуа, которые она давала в суде против меня, выступая как главная свидетельница. Я помню их очень хорошо, хотя, возможно, и позволю себе некоторые художественные дополнения:
"Когда я оказалась в мастерской этого человека, я сразу почувствовала в душе смутное беспокойство. Сам хозяин был очень вежлив со мной, но смотрел на меня несколько странно, его глаза были словно затянуты полупрозрачной пленкой. Я сидела, позируя для набросков к его картинам, и все это время он, слегка ссутулившись, из-за чего казался еще ниже ростом, выглядел неприятно. Но страха к нему я не испытывала. Я почти не заметила, что он внезапно куда-то ушел, лишь в последний момент услышала тихие шаги за спиной, но обернуться уже не успела. Я толком не поняла что произошло, помню лишь какой-то платок или вроде того у самого лица, а затем все провалилось во мрак. Первым моим ощущением после прихода в себя стал запах, очень странный, напоминающий запах цветов, но словно смешанный с чем-то другим, мертвым, с самой смертью. Потом я почувствовала прохладу и поняла, что моя голова лежит на коленях этого человека, а сам он протирает мне виски холодной водой, причем очень нежно и заботливо, что никак не сочеталось с моими мыслями о недавней его жестокости и насилии надо мной. Затем он помог мне подняться и, торопливо объяснив, что мне сделалось дурно, принялся помогать мне поправлять одежду, собирать прическу и все прочее в этом роде. Я видела, что его руки едва заметно трясутся, а на лице периодически вспыхивает лихорадочный румянец, а затем оно снова бледнеет, точно у чахоточного. Но при этом мне не в чем было обвинять человека, который сам же проявлял ко мне искреннюю заботу и вызвался проводить до дома. Там я уже окончательно убедилась в том, что моя невинность не была нарушена и приняла решение не обращаться в полицию. Но при этом я чувствовала, вернее нет - я Знала, что это не был обычный обморок. И, как теперь выяснилось, интуиция меня не подвела - я стала жертвой в руках жреца дьявольского искусства."
Весьма красноречивое свидетельство, верно? Как ни странно, мадемуазель Дюбуа, хоть и признала меня на суде настоящим чудовищем, все же обратилась с просьбой смягчить мою участь, но ей в этом было отказано. Как бы то ни было, она была единственной жертвой, которая вступилась за меня и отнеслась ко мне с искренним состраданьем, за что я ей безмерно благодарен. Мне очень жаль, что я не смог оставить ей ту самую картину, поскольку там показано все самое лучшее, что я смог создать на основе своей двухлетней практики порока и балансировании на грани того света.