Окуджава армянин, грузин, русский и еврей

Александр Фильцер
     Из серии моих книг "Еврейская балалайка в русском балагане", 2019-2020.
Полностью статья опубликована в новой книге "В русском балагане", 2020.

     ***
     Двадцать два года назад (12.6.97) в пригороде Парижа Кламаре не стало Дориана-Булата Окуджавы. Дорианом его назвали родители-большевики в честь персонажа известного романа Оскара Уальда.
     Армяне считают Булата великим армянином (его мама Ашхен Налбандян), грузины – грузином (его папа Шалва Окуджава мегрел), а русские – русским поэтом. Прадед его, возможно, был евреем. Вот что пишет сам Булат: "В середине прошлого века Павел Перемушев, отслужив солдатиком свои двадцать пять лет, появился в Грузии, в Кутаисе, получил участок земли за службу, построил дом и принялся портняжить. Кто он был – то ли исконный русак, то ли мордвин, то ли еврей из кантонистов – сведений не сохранилось, дагеротипов тоже. Зато женился на кроткой Саломее Медзмариашвили и родил трех дочерей: Макрину, Феодосию и Елизавету". Елизавета, бабушка Булата, вышла замуж за Степана Окуджаву.

     *** 
     Еврейское имя его отца, Шалва, на иврите означает «беззаботность, благополучие». Слово «шалва» встречается в книге Теилим (псалмы), Притчах царя Шломо и других святых текстах. Его отца, Шалву Окуджаву, расстреляли в 1937 в Свердловске, а дядю М. Окуджаву в Тбилиси. Дядю Н. Окуджаву расстреляли в 1939 в Москве, тетю О. Окуджаву в 1941 в Орле. У мужа тети Оли, поэта Галактиона Табидзе, в 1937 расстреляли двоюродного брата, поэта Тициана Табидзе. Его мама прошла тюрьмы, лагеря и ссылки. За всеми этими убийствами стоял «горийский поп» Джугашвили.  "Я был очень советский молодой человек, добровольно ушёл на фронт, сражался с фашизмом, остался жив, вернулся, многое пересмотрел, вдруг понял, что если отбросить слово “фашизм”, то это были две одинаковые системы, которые вели между собой конкурентный спор. Две тоталитарные системы. Ну, чисто внешняя разница была, конечно... Я стал это понимать, конечно, после войны, значительно позже. Поэтому я считаю, что великой войной эту бойню называть нельзя, это неприлично. Бойня не бывает великой".

     ***   
     Среди многих стихов и песен Окуджавы ненавязчиво, но неоднократно, всплывает еврейская тема.
     «Божественная Суббота, или Стихи о том, как нам с Зиновием Гердтом в одну из суббот не было куда торопиться: «Божественной субботы хлебнули мы глоток. От празднеств и работы закрылись на замок. Ни суетная дама, ни улиц мельтешня нас не коснутся, Зяма, до середины дня…» Это строки из стихотворения, написанного Булатом в 1975. Неужели, Залман, сын Эфраима и Рахели Храпинович, еврей из белорусского Себежа, писавший в детстве стихи на идиш, и известный как гвардии старший лейтенант и артист, взявший псевдоним Зиновий Гердт, соблюдал шабат?
     В 1996 за два месяца до смерти по случаю 80-летия российские власти расщедрились и наградили Гердта орденом «За заслуги перед Отечеством» третьей степени. «А что третьей степени, – пошутил Зяма, – мои заслуги или отечество?»

     А. Фильцер "Окуджава говорил..." 
«Окуджава говорил:
«Два притопа, три прихлопа».
Гердт на кухне суп варил.
И, наверное, неплохо

было бы поставить чай:
есть бисквитное печенье
и брусничное варенье,
и саднящая печаль –
жизнь проходит невзначай!

Все мы стали стариками
с лысиной и сединой.
Гердт сказал: «Посуду мой!»
А Булат пожал плечами».
          31.9.11

     ***
     Булат Окуджава:
  *
Над площадью базарною
Вечерний дым разлит.
Мелодией азартною
Весь город с толку сбит.
Еврей скрипит на скрипочке
О собственной судьбе,
И я тянусь на цыпочки
И плачу о себе...
  *
Под крики толпы угрожающей,
Храпящей и стонущей вслед,
Последний еврей уезжающий
Погасит на станции свет…
  *
Тель-авивские харчевни,
забегаловок уют,
где и днем, и в час вечерний
хумус с перцем подают.
Где горячие лепешки
обжигают языки,
где от ложки до бомбежки
расстояния близки…
…Кипа, с темечка слетая,
не приручена пока...
Перед ним - Земля Святая,
а другая далека…
  *
Сладкое время, глядишь, обернется копейкою:
Кровью и порохом тянет от близких границ.
Смуглая сабра с оружием, с тонкою шейкою
Юной хозяйкой глядит из-под черных ресниц…
     Для тех, кто не знает, сабры – это евреи, родившиеся в Эрец Исраэль.
  *
В Иерусалиме первый снег.
Побелели улочки крутые.
Зонтики распахнуты у всех
Красные и светло-голубые…
  *
Вот Дина Абрамовна с улыбкой Фаины Раневской, 
с ее же глазами, которых не спутаешь: не с кем, 
еврейская женщина родом от Красных ворот...
...И если вглядеться в его тротуары отсюда, 
вы, Дина Абрамовна, словно звезда Голливуда, 
плывете спокойно в авто. Мимо них...
     Интересно, что он писал о евреях больше, чем Мандельштам, Пастернак и Бродский вместе взятые.

     ***
     Но главная тема Окуджавы – это, конечно, женщина и любовь.
«Вы пропойте, вы пропойте славу женщине моей!»

«Ваше величество женщина,
да неужели — ко мне?..
О, ваш приход — как пожарище.
Дымно, и трудно дышать...»

«И друзей созову, на любовь свое сердце настрою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?..
В темно-красном своем будет петь для меня моя дали,
В черно-белом своем преклоню перед нею главу,
И заслушаюсь я и умру от любви и печали.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?»

«Часовые любви на Смоленской стоят.
Часовые любви у Никитских не спят.
Часовые любви по Петровке идут неизменно…»

«Все позабыв - и радости, и муки,
он двери распахнул в свое жилье
и целовал обветренные руки
и старенькие туфельки ее.»

«Над дорогой Смоленскою, как твои глаза, - 
две холодных звезды - голубых моих судьбы.»

«Эта женщина! Увижу и немею.»

«Не обещайте деве юной
любови вечной на земле!»

«Две вечных дороги - любовь и разлука - 
проходят сквозь сердце мое.»

     ***
     А. Фильцер "ПЕСЕНКА"

     …хожу я и песенку слушаю…
                Б. Окуджава

Время уходит и мечется свет.
Музыка глохнет, и воздуха нет.
Крикнешь во тьму, и раздастся в ответ:
     «Флейта, жалейка, сопелка, кларнет
     не умолкали, а нынче – привет.
     Небо пустое и воздуха нет».

Пелось, писалось, любилось, жилось.
Что-то ломалось, а что-то сбылось.
     Песенка спета.
И проводили теперь навсегда,
и не увидим уже никогда
     то, чего нету.

И преклоню перед нею главу,
и прошепчу, что живу и люблю.
     Вместо ответа
нам над Москвой прозвучит тишина.
Если услышим, то только едва,
если услышим, то только едва,
     голос поэта.