С низкого неба сонно сыплется сизая морось. Темные тучи, как привязанные, мрачно висят над вершинами окрестных холмов. Иззябшие обнаженные деревья тихо плачут, жмутся друг к другу, словно молят о своем спасении. Редкие прохожие на улице торопятся по своим домам.
В комнате темно, но Алевтина не включает свет. Она стоит у окна и думает о своей дочери Лене.
Нет, не могла сегодня Алевтина сладить со своими мыслями, они, как волны взбунтовавшейся реки, то накатывались друг на друга, то разбегались вдаль. Телефон молчал, а она ждала звонка дочери. Ах, уж эти дети, дети! Извечная материнская любовь, тревоги и заботы.
- Разве можно так поздно приходить домой и даже не звонить? А я тут извелась вся, не знаю, что и думать-то - упрекала Алевтина дочь. - А я вот в твои годы...
- В мои годы ты носила ситцевые платья и думала только о высоком, возвышенном. Ха-ха-ха!- насмешливо сказала дочь.
- Ничего смешного в этом я не вижу. По крайней мере, я не грубила своей матери.
- Не грубила, не приходила домой поздно, не красила губы, не встречалась с парнями... Какая правильная ты была! Ах, какой пример для подражания!
- Перестань! Не паясничай!- она старалась урезонить дочь.
- Да пойми же ты, мама, наконец, что я уже взрослая, и хватит меня опекать, расспрашивать обо всем. Мне это все надоело! Вот мама моего друга...
- А как зовут твоего друга?
- Кирилл. Ну что, успокоилась, дознаватель? Есть еще вопросы?
"Интересно, какой же он - Кирилл, друг ее дочери? Наверное, он совсем не похож на Магомеда... - задумавшись вспомнила она невозвратимое прошлое. - Сколько мне лет было тогда, в войну? Семнадцать - чуть меньше, чем теперь дочери. Магомед, Мага - так звала она его. У него были жесткие, курчавые волосы, а глаза переменчивые, как море: то иссиня-черные, задумчивые; то светло-карие, озорные, когда смеялся".
До войны семья Алевтины жила на Северном Кавказе.
Встретились они случайно в переполненном душном автобусе. Алевтина возвращалась домой из деревни. Магомед собирался выходить, а ее авоська, полная красных яблок, нечаянно зацепилась за пуговицу его пиджака. Она стала ее распутывать, от смущения не зная куда деться, а он уже проехал свою остановку. Через одну остановку Аля вышла. За ней следом он тоже вышел.
На следующий день получилось так, что они снова встретились на той же самой остановке. Может быть, это было не случайно? Магомед молча кивнув девушке головой, а она, еще больше розовея от смущения, прошептала:
- Здрасьте...
Он спросил ее:
- А вам на какой автобус?
- На 4-ый.
- Мне тоже...
Они постояли некоторое время друг возле друга - им очень не хотелось расставаться, но придумать что-либо не решались. А еще через день они опять встретились на той же самой остановке и это было радостно им обоим.
Получилось так, что взгляды их встретились, и он улыбнулся ей. Сердце ее неистово заколотилось и сорвалось куда-то.
«Ой, что же будет теперь? Что же это со мной случилось?» - думала девушка.
Аля училась в девятом классе, а Магомед - в ремесленном училище.
... Скажите, как приходит любовь? Быть может, как озарение, как вспышка молнии во тьме или как первый снег, нежданно-негаданно поутру? Кто же знает? Впервые в ее жизни вспыхнул какой-то необъяснимый свет, и все вокруг сделалось особенным, значительным... То Аля не спала ночами, томилась непонятной тоской и долго и горячо плакала, уткнувшись в подушку; то чувствовала, как растет в ее душе что-то новое, бунтующее, огромное, что сродни небу, где вольно солнцу, птицам, облакам...
Теперь Магомед каждый день провожал ее домой после уроков. Он учил ее чеченским словам, а она научила его петь русские песни.
Они никогда не подходили близко друг к другу, не было поцелуев, цветов, громких, красивых объяснений. Правда, один раз она танцевала с ним на школьном вечере, сначала вальс, а потом лезгинку. Он, провожая ее домой, вдруг жарко прошептал ей на ушко: «Хаз ю!» - «Красивая девочка!». Кажется, счастливее ее девушки не было тогда на свете...
А потом началась война, наполнив мир горестным звоном колоколов. Отец Али добровольцем ушел на фронт. В их доме, осиротевшем без крепких мужских рук, поселились холод и голод.
Больше всего донимал голод. Осенью заболела мать Али. А потом слегла и сама Аля. Исхудавшая, ослабевшая, она кашляла со стоном и лежала целыми днями, накрывшись одеялами.
Магомед поддерживал огонь в очаге, поил девушку отварами из целебных трав, приносил молоко, кукурузные лепешки, хотя их большая семья тоже бедствовала. И не удержалась бы Аля на этом свете, если бы не любовь Магомеда.
В ту военную зиму они вместе много читали. И спорили о прочитанном. И мечтали о будущем. Они верили: их жизнь сложится счастливо вопреки всем предрассудкам и невзгодам. Только бы быть вместе!
Алевтина на всю жизнь запомнила ту февральскую ночь, тревожную, морозную - всю в звездах, когда Магомед, продрогший, в старой куртке, без шапки, громко постучался в окошко, Аля сразу поняла: это он! Она быстро отворила дверь. Но что это?!
- Нас выселяют! - выговорил он с мучительным трудом. Что-то тяжелое, скорбное было в его лице.
- Как?! Почему?! - в ужасе прошептала Аля и опустилась на пол.
- Мы сами ничего не знаем! Говорят, что есть какой-то приказ из Москвы. Всех чеченцев увезут далеко. Нам приказали собрать вещи и через несколько часов должны увезти...Всех нас! Даже куда увезут - неизвестно, - говорил Магомед быстро и взволнованно, словно боясь, что ему не дадут выговориться.
Аля не в силах была что-либо говорить, и только слезы катились и катились по ее исхудавшему лицу. Сердце ее обливалось кровью от любви и безысходного отчаяния.
- Ты только дай о себе знать! Я буду помнить о тебе! Всегда! Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется, Мага! – быстро и сбивчиво говорила она, вытирая кулачками слезы. Она побежала к шкафчику, нашла свою фотографию и подарила ее на память Магомеду. А он дал ей тетрадный лист, где написал по-чеченски: «Сун хо ез, Аля!» - «Я люблю тебя, Аля!»
- Сохрани этот листок. Ничего плохого со мной не случится, потому что есть ты...Я вернусь обязательно, вот увидишь! Я буду писать тебе каждый день, ведь война скоро кончится! Ну, от силы еще год - и мы вернемся домой. Ты жди меня, очень жди. Я вернусь! Обязательно! Вот увидишь! А потом всю жизнь мы будем вместе! - голос его был полон любви и боли.
Она верила его словам, потому что он всегда старался сделать то, что говорил. Впервые Магомед порывисто обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, глаза. Она вышла провожать его на улицу. Невозможно было поверить тогда, что может такое случиться: он и она - единое целое - разлетятся в разные стороны, как осколки метеорита, и никогда больше не встретятся на этой маленькой планете...
Ночь была черна и полна неясного, тревожного гула моторов, злобного лая собак, мычания коров. Казалось, что творилось что-то невообразимое и ужасное.
Магомед высвободился из ее объятий.
- Пора! - и побежал по дороге.
- Я вернусь! - громко крикнул, оглядываясь назад.
Аля с болью в голосе громко крикнула:
- Вернись, Мага-а! Только вернись! Я дождусь тебя-я-я!
Они больше так никогда и не встретились. Алевтина ничего не знает о Магомеде, не знает, жив ли он, где нашел свое последнее пристанище. Но память о первой любви она пронесла через всю жизнь. А тот листок с его признанием в любви до сих пор бережно хранится в альбоме. И, удивительное дело! - буквы даже не выцвели от времени. В трудные минуты испытаний Алевтина черпала силу и мужество у памяти тех дней юности и мысленно говорила:
«Спасибо тебе, моя первая любовь, что ты была в моей жизни!..»
Со временем душевные раны Алевтины затянулись, она встретила хорошего человека, и благодарила счастливую судьбу.
...Напористо звонил телефон. И Алевтина, стряхивая с себя власть воспоминаний, слушала взволнованный голос дочери:
- Мама, я знаю, ты опять не спишь. Не беспокойся за меня. А ты знаешь, мы с Кириллом решили пожениться. Он хороший парень и он тебе понравится! Вот увидишь.