В огненной каше гражданской войны мужал Дмитрий Кирсанов и ковался его характер.
Судьба его сводила с личностями, оставившими свой заметный след в истории России, а чаще с простыми, но интересными людьми, которые оставили след в его собственной судьбе.
Отряд Беспощадных Революционных Моряков численностью почти в две роты примкнул к их дивизии в нелёгкие дни отступления недалеко от Армавира.
Это была сборная команда, собранная почти стихийно, состоящая из тех моряков, которые служили на российских военных кораблях.
Продолжать службу под флагами Антанты им было поперёк глотки и они ушли с кораблей, затопив их в Чёрном море. Печально они глядели в след тем кораблям, которые по решению только что созданной Центральной Рады Украины во главе с линкором «Воля» уходили в Севастополь. Вскоре, вместо службе Родине, эти корабли с командами оказались под рукой Германских вооружённых сил на юге Украины.
Отряд моряков прошёл непростой путь с частями Таманской армии под обстрелами белых войск и при отсутствии тылового обеспечения.
В массе своей они были беспартийными. Однако среди моряков отряда выделялась многочисленная группа анархистов, хотя была и небольшая прослойка эсеров и десятка два большевиков.
Вот если бы им этим революционным матросам задали вопрос, почему именно анархистами они себя числят и в чем состоит идея анархизма, вряд ли бы большинству из них удалось ответить по существу. Они были вооружены политическими лозунгами короткими, для них ясными, не требующими глубоких размышлений, а потому их устраивающими. «Анархия - мать порядка» красовалась надпись на их чёрном флаге, на красном флаге была надпись: «Смерть буржуям! Власть-это мы».
Они знали, что прежнее государство с его устоями должно быть разрушено, а на его обломках будет новая вольная и счастливая жизнь. Почему она такой будет и кто должен создавать то богатство, которое они собирались щедро тратить, задумываться как-то не хотелось. Дисциплина в отряде явно хромала, не смотря на усилия, упакованного в кожаную куртку, выборного командира - старшины второй статьи Василия Гаевого. Часто только отборным матом с маузером в руке он вгонял морячков в рамки организованной боевой единицы, хотя даже подобие дисциплины достигалось с трудом. Иногда помогал ему в этом боцман Куделин, неспешный, основательный, широкоплечий усач с залысинами на короткостриженом черепе. Его крутых кулаков боялись как огня.
В отряде, ещё на второй день его создания, после того, как выбрали командира, вынесли и постановление: «Друг на друга оружие не поднимать», «Дуэли запретить напрочь, вплоть до расстрела участников».
Это были вынужденные решения. Завершался период безвластия. Оставшись без кораблей, которые пришлось затопить, выбитые из ежедневного ритма морской службы, вооружённые до зубов матросы, над которыми теперь не стало командиров-офицеров, залив глотки реквизированным у гражданского населения алкоголем, всячески демонстрировали свою удаль.
Междоусобные стычки с поножовщиной бывали в расквартированных экипажах каждый день. Порой доходило и до стрельбы, благо у многих теперь болтались на поясе не только конфискованные у офицеров кортики, но и наганы, и маузеры.
Вот с этой братией и пришлось рядом служить, и даже столкнуться Митяю.
На другой день, после того, когда 219 дивизия 10-й армии Южного фронта заняла позиции в пригороде, Митяй, расквартированный со своей телефонно-телеграфной ротой, был дневальным. Он напоил лошадей и чистил гнедого мерина круглой щёткой. Тот стоял смирно и только вздрагивал всей шкурой от удовольствия, обнюхивая гимнастёрку Митяя.
Мимо них, небрежной походкой, загребая пыль широкими клёшами, двигались двое флотских с карабинами на плечах, живописно перепоясанные пулемётными лентами.
У одного на ремешках болтался на поясе и хлопая по середине бедра золочёный кортик, у второго побрякивали подвешенные к поясу гранаты. «Измаил»- блестели золотые буквы на их, сдвинутых залихватски на затылок бескозырках.
Один из них приостановился.
– Эй, пехота, закурить, не найдётся ли? – обратился он к Митяю.
– Не курю я, – буркнул тот в ответ, прекратив чистить мерина.
– Ну, тогда огоньку дай, – достав у себя из-за уха папироску, сказал матрос.
Тот похлопал себя по карманам, вспомнив, что последние спички кончились у него еще вчера, когда пришлось разводить костёр.
– Нет у меня.
– Ну, тогда хоть напиться, – глядя на ведро, насмешливо произнёс флотский.
Второй в трёх шагах от них стоял, улыбаясь во весь рот и сверкая фиксами.
– Не видишь, ведро пустое, сходи к колодцу, да там и напейся.
– Спасибо за подсказ. Будет хоть чем воды зачерпнуть. А ну-ка Ваня, держи посудину, – с этими словами он зацепил концом ботинка, стоявшее рядом ведро и откинул его своему товарищу, который ловко его поймал.
– Вы что же делаете-то, оглоеды, – возмутился Митяй, – ведро отдайте.
– Щас, – осклабился золотозубый, – шнурки поглажу и отдам.
Митяй вне себя от возмущения бросился к нему, думая отнять ведро, которое золотозубый держал в руке. Однако тот, уведя от протянутых рук красноармейца ведро себе за спину, смеясь, всей пятерней, толкнул его в лицо. В это время второй поставил сзади ногу и Митяй грохнулся со всего размаха в пыль. Оба морячка захохотали откровенно.
– Уймись, пехота, ведёрко теперь наше.
Закипев от злости Митяй бросился с кулаками на золотозубого, но ударить его не успел. Второй морячек так с левой смазал его по скуле, что он был сбит с ног и у него казалось даже искры из глаз посыпались.
– Сказали же тебе, уймись, – сплюнув через губу, уже зло, презрительно процедил, ударивший его матрос.
Митяй вновь вскочил на ноги. В кулачном бою, когда бились деревня на деревню, не раз его, бывало и прежде, сбивали с ног. На этот раз он действовал иначе. Злость как будто прошла. Осталось только желание показать этим ухмыляющимся рожам, что он тоже не лыком шит.
Морячки настолько были уверены в себе, в своём численном и кулачном превосходстве, что даже не сняли карабинов с плеча. Митяй сделал вид, что бросается на золотозубого, замахнувшись на него. Тот даже прикрылся рукой, в которой болталось злосчастное ведро. Сам же Митяй прыгнул в сторону второго, который опять, как и в тот раз, хотел ударить его с левой.
Митяй подставил свою правую руку ему под удар и, видя, что тот крепко держит ремень карабина, висящего на плече, а значит, даже толком защититься не сможет, с маху левой ударил морячка в лицо. У того аж зубы лязгнули, а из разбитых губ брызнула кровь.
– Ах ты, сука, – взревел матрос, сплёвывая кровь на пыльную дорогу, да я из тебя котлету сейчас сделаю.
«Держи, Ваня, винтовочку», – бросил другу он своё оружие. Золотозубый успел поймать карабин за цевье, едва успев при этом выбросить ведро из левой руки.
Матрос прыгнул вперёд и хряснул с размаху Митяя в ухо. Тот едва успел среагировать на это плечом, так что хотя голове и крепко досталось, удар пришёлся слегка вскользь. Прежде чем левый кулак морячка обрушился на его голову, Митяй в ответ ударил противника в переносицу. Моряк схватился за лицо, обливаясь кровью, хлынувшей из ноздрей.
– Что ж ты, падла, делаешь? – прорычал он.
Второй несколько секунд стоял с открытым ртом, явно не ожидая такого поворота событий, опомнившись, он отбросил, мешавший ему карабин товарища, и заорал:
– Полундра! – при этом он сдёрнул у себя карабин с правого плеча и выстрелил в воздух.
Побитый, выдернув из ножен, сверкающий зеркальным блеском кортик, кричал во всю глотку с визгом в голосе
– Ну, иди сюда, деревня. Ты на кого руку поднял? На матроса Мировой Революции? Молись, гнида, я щас тебя кончать буду.
Митяй, поняв, что дело принимает всё худший оборот, медленно отступал назад, держа кулаки наготове, чтобы дать отпор, если это понадобится.
К ним со всех сторон начали сбегаться люди. Прибежало с десяток красноармейцев, кто так, кто с винтовками, кто с оглоблей и пять-шесть матросов.
Матросы, увидев разбитое лицо товарища, взяли винтовки на перевес, угрожающе покачивая штыками в сторону солдат. Вдруг, раздвинув ругающихся и угрожающих солдатам матросов, вперёд вышел широкоплечий флотский в тельняшке, с маузером на длинном ремешке и в фуражке с золотым крабом. На груди у него висела серебряная свистулька, похожая на небольшую курительную трубку.
– Ша! – рявкнул он. – Почему стрельба? Почему базар? – крики понемногу начали стихать.
– Савельич, падла буду, – размазывая кровь по лицу, начал говорить обиженным голосом побитый, – попросили у этого сухопута воды напиться, а он пошёл на абордаж и пустил кровь революционному матросу. – Дай я его научу братву уважать.
– Отработай назад, Яша, передохни, -
– В чем дело, товарищи? – через сгрудившихся солдат продвигался в центр круга какой-то командир, судя по кожаной куртке, кожаной фуражке и нагану в руке. – Кто стрелял и что происходит?
– Стрелял этот, – показывая пальцем на золотозубого вмешался конопатый солдат с кудрявыми соломенными волосами.
– А этого кто? – спросил командир, ткнув наганом в сторону матроса с кортиком. В воздухе повисла пауза. Потом Митяй сделал шаг вперёд и сказал виновато
– Я это.
– А вы, уважаемый, кто будете? – спросил моряк в тельняшке у командира в кожанке. Тот сунул наган в кобуру, поправил ремень и, приложив руку к козырьку, отчеканил
– Комиссар Отдельного Пролетарского пехотного Орловской дивизии полка Брылёв Николай Арсеньевич.
– Старший боцман эскадренного миноносца «Алмаз» Куделин. Теперь зам командира Особого Беспощадного отряда Революционных моряков.
– А Вас по имени – отчеству как величать?
– Михаил Савельевич.
– Ну. Вот и познакомились, – улыбаясь, сказал, протягивая руку моряку комиссар. – Раз уж ваш отряд приписали к нашему полку, вы должны были прибыть в штаб и представиться.
-Так точно. Однако приказ о том, что мы в вашем подчинении нам доставили десять минут назад, так что мы даже не успели объявить его по отряду. А тут вот такая катавасия. «Оружие к ноге» - отдал он команду заметив, что большинство моряков стоит всё еще с винтовками на перевес.
Команда была тут же выполнена.
- Ладно, давайте вместе разбираться. Обстановка архисложная. Нам тут еще драк и междоусобицы не хватает. Иди сюда, - кивнул комиссар головой на Митяя.- Ты, почему матроса избил? Кулаки чешутся? Бескозырки не нравятся?
- Нравятся,- буркнул Митяй насупившись - только не я первый начал.
-А кто на меня с кулаками полез?- завозмущался золотозубый.
-Под трибунал пойдешь,- зыркнул на него комиссар.
-Братцы, да они у меня, ведро спёрли, да еще надсмеялись. Что же это, им все можно?
- От чувства собственника нужно избавляться,- назидательно произнес золотозубый. – Анархисты ни частной собственности, ни власти над собой не признают.
- Значит так,- сказал комиссар, повернувшись к матросам. – Мародёрничать не позволю, пойдете под трибунал, за неисполнение приказа, тоже трибунал, а в бою расстрел на месте. Слабовато у вас с дисциплинкой, товарищ, - повернулся он к боцману.
- А вот сейчас посмотрим.-
Боцман сунул в рот дудку, висящую у него на блестящей цепочке и засвистел. Матросы тут же бегом начали выстраиваться в две шеренги.
Потом он рявкнул- «Равняйсь! Смирно!" На пра- во! Шаго – о- марш!»
-С песней?- послышалось из строя, одновременно ударившего начищенными ботинками по пыльной дороге.
-Можно!-
И колонна матросов пошла, чеканя шаг и покачивая штыками, закинутых на плечо карабинов под залихватские слова уже ставшего популярным «Яблочка».
- Эх, яблочко, да куды котишься. – Высоким голосом начал запевала, и строй дружно продолжил. - На «Алмаз» попадешь, не воротишься.-
Боцман на момент приостановился возле комиссара.
-Был рад познакомиться. Ведерко вам вернули. Недоразумение считаю исчерпанным.- Козырнув комиссару, он поспешил за матросами, придерживая правой рукой деревянную кобуру маузера.