Мы наконец решились опубликовать очередную часть обширного литературного наследия безвременно и навсегда покинувшего нас друга, одноклассника, собрата по перу, предпочитавшего обычно выступать на вспаханных столь многими литературных пажитях (хотя и сочинявшего, по большей мере, "в стол", лишь изредка зачитывая кое-что из своих сочинений близким друзьям и сотоварищам по "цеху бумагомарателей", как сам он не раз выражался в сердцах) под псевдонимом - столь же звучным, сколь и многозначительным - "Вальпургий Шахмедузов". Вне всякого сомненья, одержимый похотью писательства (по выражению Ивана Бунина) с младых ногтей, покойный в этом отношении, как, впрочем и во множестве других, заметно выделялся из рядов своих тогдашних одноклассников и сверстников, хотя почти что все из нас, подобно нашему неоцененному своими современниками другу, с юнейших лет немалую часть своего досуга посвящали "самому странному изо всех человеческих дел, называемому писанием" (используя выражение того же Ивана Бунина в "Лике"), достигнув немалых, для своего возраста, высот на ниве российской изящной словесности, прежде чем непростительно рано уйти от нас в лучший мир, или в небытие, кому как больше нравится (он был цепным курильщиком, что, вкупе с неумеренным пристрастьем к горячительным напиткам и, конечно же, безмерной "мировою скорбью", в равной мере свойственной всем русским сочинителям и вообще интеллигентам, собственно, и свело его в могилу). Считаем своим долгом сразу же оговориться: речь идет, конечно, о еще незрелом и написанном весьма неровно, явно юношеском, на наш взгляд, произведении под необычным и даже тревожным названьем "Сквозь черную ночь", написанном, как явствует из третьего, с конца, предложения авторского текста, в канун кажущегося нам ныне столь далеким 1979 года, ознаменованного многими событиями, важнейшим из которых нам сегодня представляется, с учетом временной дистанции, ввод ограниченного контингента советских воинов-интернационалистов в дружественный Афганистан. Тогда многое, естественно, виделось иначе. Поразмыслив, мы сочли за благо опубликовать это произведение в таком виде, в каком нашли его рукопись на чердаке дачи нашего незабвенного одноклассника и друга в подмосковном поселке Абрамцево.
Одноклассники, друзья и душеприказчики покойного
Вольфганг Акунов и Александр Шавердян
СКВОЗЬ ЧЕРНУЮ НОЧЬ
(ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННЫХ РУКОПИСЕЙ ВАЛЬПУРГИЯ ШАХМЕДУЗОВА)
Я Ур-ыхс. Мои лапы когтисты. Мое тело легко, а из глубины моей глотки изредка непроизвольно вырывается такое тихое и низкое, утробное рычание, что даже у самого меня бегут по коже мурашки.
Холодные мурашки. Холодная черная ночь. Булыжная мостовая. Луны не видно. Я Ур-ыхс.
Я лечу сквозь черную ночь на когтистых лапах, несущих мое гибкое проворное тело. По булыжной мостовой лязгают мои когти. В груди бешено колотится сердце. Стучит громче, чем когти о мостовую. Оно гонит мою кровь - черную, словно ночная тьма, а кровь гонит вперед меня. Горло все чаще испускает рычание, мне страшно самому. Ур-ыхс жаждет крови, и ледяные мурашки ползут у меня по коже.
За поворотом дороги - одинокий фонарь. Его желтый глаз светит во мраке, как луна. Я вижу траву по сторонам вымощенной булыжником дороги. Вижу подушки своих передних лап, мерно стучащих когтями по камням. Слышу, как грохочет в груди сердце, которое гонит кровь. А еще я вижу - впереди, вдалеке, за фонарем идет по булыжной дороге человек. Впереди - силуэт человека. Я скоро настигну его, ибо меня гонит кровь. Но чем ближе я к нему, тем страх мой сильнее. Я не этого человека боюсь, о нет! И не крови его, которой жаждет Ур-ыхс. Но мне дано испытать весь его человеческий страх, который охватит его, когда он поймет, почему все нарастает стук моих когтей по камням и мое утробное рычание.
Вот как непросто устроен я, Ур-ыхс, человек-собака...
Но в то же время я - тот одинокий путник, что в холодную черную ночь бредет по булыжной дороге. Я иду так давно, что забыл, когда и откуда вышел. Да и знал ли я это когда-нибудь? Куда я иду? Неизвестно. Вокруг холодная, жестокая, сырая и черная ночь.
За поворотом я внезапно увидел желтый фонарь. Некоторое время я стоял под ним, потому что мне было так страшно вновь погружаться во тьму бесконечной булыжной дороги. В кромешной тьме и беспробудной тишине ночи беззвучно колотилось мое сердце. Оно гнало мою ярко-красную, теплую кровь. Надо было идти. И я пошел. Неизвестно куда.
Ледяные мурашки бегут по спине. Страшно. Холодно. Страшно холодно. Я иду, а желтый глаз фонаря смотрит мне в спину. Моя бесконечная тень сливается с бесконечною тьмой ночной булыжной дороги.
Внезапно что-то изменилось. Я, цепенея от ужаса, вижу - еще одна тень начала выдвигаться и тянуться вдаль. Я слышу - к беззвучному стуку моего сердца прибавился сухой, внятный стук когтей о камни булыжной дороги.
Когда я оглянулся, Ур-ыхс, человек-собака, уже миновал одинокий фонарь и быстрыми прыжками настигал меня, холодный, жестокий и черный, как ночь.
Мой ужас подтолкнул меня вперед. И я увидел как бы со стороны: по булыжной дороге из последних сил бежал задыхающийся от нестерпимого ужаса человек с оскаленными зубами и глазами, вышедшими из орбит, а его догонял несущийся легкими прыжками человек-собака с горящими глазами, вышедшими из орбит, и с оскаленными зубами.
И это был я, Ур-ыхс. Я тоже вижу все со стороны. Мне еще страшнее, чем тому, впереди. Но горло само испускает рычание. Лапы сами бегут по булыжной дороге. Кровь гонит меня. Кровь, черная, словно ночь.
Тот, впереди, испугавшись, бежит. От меня ему, однако, не уйти. Я слышу свист его надорвавшихся легких. Я слышу стук моих когтей по камням. Я слышу нарастающий грохот наших сердец. Эти четыре звука мне приятны. Мне нужно крови.
Но мне дано испытать страх того, кого я нагоняю. Он же чувствует зов моей крови. Я боюсь себя его страхом. Я - Ур-ыхс, человек-собака.
Но я же - и тот, чьи легкие разрываются от запредельного ужаса. И мне дано понять человека-собаку. И чем ближе хрип его горла, тем страшнее мне, но тем страшнее и ему, ибо мой страх - его страх.
И когда невыносимый ужас подкосил ноги человека, бежавшего по булыжной дороге в непроглядной ночи, Ур-ыхс настиг его и перегрыз ему горло. В этот последний в его земной жизни миг человек испытал максимальный страх, пароксизмом пронизавший и человека-собаку. Сердце Ур-ыхса забилось с такой частотой и силой, что кровь его, черная как ночь, хлынула через его глаза, уши и глотку. Ярко-красная кровь мертвеца смешалась с черной кровью вампира на блестящих, присаленных сыростью камнях бесконечной булыжной дороги, озаренной лишь желтым светом одинокого фонаря.
Вот так и мы, вступая в 1979 год, никакого дела не можем довести до конца, ибо чрезмерно развитое воображение лишает нас целостного мировоззрения, и это горестное обстоятельство вынуждает нас бояться самих себя (в чем, правда, нет ничего удивительного - ведь в наше веселое время даже вампиры дохнут пачками со страху). Итак, отсутствие целостного мировоззрения вынуждает нас бояться самих себя, что, в свою очередь, ведет к раздвоению личности, духовной опустошенности, алкоголизму и творческой импотенции - явлениям, отнюдь не украшающим моральный облик современного человека, будь он даже сто раз строителем коммунизма.
Кто не разобрался в сложной символике этого небольшого произведения, волен вторично (и более раз) перечитать его...