Хочешь смерти – вот она!
Не тяни-ка, отправляйся!
Хочешь жизни – вот она!
Бой прими и не сдавайся!
Он поднялся на стременах и тяжело, с досадой вздохнул: главная дорога, пересекающая Крешский лес, была запружена повозками, телегами, подводами, колясками и бричками. Еще издалека он услышал гудящий топот множества ног, басовитые крики, визготню, плач, мычание и ржание. А подъехав вплотную, почувствовал спертую смесь самых разных запахов: пот, животные испражнения, приторный душок мертвечины. На облучках повозок сидели красные, мокрые от пота мужики и бабы, хворостинами и кнутами подгонявшие взмыленных лошадей и быков. По обочине шли, еле передвигая ноги, люди, согнутые под тяжестью мешков с небогатым скарбом. Кое-где виднелись одиночки-конники на жалких кобыленках. В воздухе с отчаянным жужжанием метались мухи и слепни, досаждая махающим хвостами животным и матерящимся людям. Вдруг вдали послышался заливистый собачий лай. Шедшая неподалеку сонная корова испугалась и кинулась в сторону, опрокинув двух женщин. Где-то плакали дети, где-то кричали, а где-то, заглушая в радиусе трех метров все остальные звуки, раскатисто храпел завалившийся набок мужик. Все это сливалось в монолитный, не присущий лесному безмолвию шум. Телеги качались, скрипели, чавкали земляной грязью. Лица людей выражали тревогу и усталость. Вдруг где-то в середине толпы раздался грузный шлепок, хриплый бас грязно выругался, взвизгнули бабы, и жалобно заржала чья-то кобыленка. Колонна остановилась, послышались самые разнообразные, фантастические ругательства. Где-то завязалась драка. И все это наделало колесо, слетевшее с оси.
Он похлопал по мокрой шее своего гнедого белоноздрого жеребца и еще раз вздохнул. Солнце уже садилось, позади были три тяжелых дня, проведенных в седле. Он надеялся добраться поскорее до какой-нибудь деревеньки в окрестностях Курштана, снять комнату, отдохнуть, нормально поесть, выпить с кем-нибудь, поговорить о всяком-разном… Но был обречен на еще одну такую же, как и прошлые, ночь, потому что пересечь Крешскую дорогу вряд ли удастся, а поворачивать назад – значит, углубиться в лес и три дня не слезать с седла. Брала досада, и к горлу подступала злоба. Он остановил проходящего мимо него по обочине скрюченного, совершенно седого старика. Спросил:
-- Куда все направляются?
Плешивая, с прозеленью бороденка деда дрогнула, он раскрыл свой беззубый рот, хотел было что-то сказать, но только махнул рукой и, покряхтывая, заковылял дальше.
Тут подъехал верховой – молодой смуглый парень в пыльной, распахнутой на груди рубахе.
-- Куда все…
-- К Куршее, к реке, -- перебил словоохотливый паренек, -- переплавляться будем. А там дальше как получится, кто куда. Я думаю в Лаизве остаться. Там, говорят, шикарные кабаки. Пиво льют налево и направо! И денег не берут! Я, кстати, Риш, -- он протянул свою грязную руку для пожатия.
-- Арифор, -- ответил путник, принимая руку.
-- Так ты не местный! – удивился парнишка. В королевстве Курштан все имена, фамилии, названия деревень, рек, лесов и всего прочего носили в себе две главные буквы, по которым сразу можно было понять, где находится тот или иной объект и где проживает тот или иной человек, по крайней мере, куда ведут его корни. Эти главные буквы – «р» и «ш». По отдельности они ничего не значат, но вместе всегда указывают на королевство Курштан. Очень часто, если не сказать всегда, жителей Курштана называют «змеями» из-за «шипящих» имен и фамилий и вообще из-за буквы «ш», без которой они – не курштанцы. Правду сказать, и характер у них змеиный: прячутся, извиваются и часто ускользают из рук столь же склизкого правосудия. – Редко к нам иноземцы заглядывают. Куда путь-то держишь? Или блуждаешь тут? Там, -- не дожидаясь ответа, он указал туда, куда медленно продвигались телеги и люди, -- прямо по дороге – Куршея, а идем мы, -- он ткнул пальцем в противоположную сторону, -- из Курштана, ну, не из самого Курштана, а из деревень, которые кругом вокруг него стоят…
-- А зачем идете? Случилось что?
-- Ох, беда бедовая! Случилось! – парень был весьма эмоциональный. Он всплеснул руками, еще раз охнул, и глаза его наполнились неподдельным ужасом. – Зеленая борода пришел: деревни косит, страх наводит, бивает всех, кого видит, -- он опасливо покосился по сторонам и крепче сжал истрепанную уздечку.
-- Что за борода такая? Болезнь? – спросил Арифор.
-- Хуже чумы! Неделю назад Кершуту всю выкосил, потом на Ко;ршу набег, а вчера ночью в Кшарту пришел… Что с людьми сотворил, черт! Страсть одна: у кого руки пооторваны, у кого – ноги, кому-то голову снял, а от кого-то только лужа осталась…
-- Зверь?
-- Хуже! Сам Дьявол его наслал! За грехи наши. Вот и бежим оттудова. Спасения ищем, -- он глянул вдаль и далеко-далеко, над головами и крышами повозок, увидел пылающую в рыжем пламени заката Куршею. – А ты-то куда направляешься?
-- В деревеньку какую-нибудь, отдохнуть…
-- Ты что! Сожрет он тебя заживо и не подавится! Не ходи! Там смерть одна!
-- А Курштан? С ним-то что? – Арифору страсть как не хотелось снова ночевать в лесу, он надеялся отдохнуть от седла и жесткой, холодной земли. Но планы его, словно карточный домик, разрушал этот оборванец. Слепая злоба охолодила сердце Арифора.
-- Курштан-то? Заперли;сь они за ворота;ми, не выходют. И правильно делают. И Кришкарим – королевич-то наш – там же сидит. Раза два уже отряды слал этого гада искать. Да не возвернулись они…
-- А на что этот «Борода» похож? Какой он?
-- Говаривают, что на человека походит. Руки, ноги, голова – все, как надо, все на месте. Ходит на ногах, как мы, люди. А бегает на всех четырех, как зверь какой-то. Огромный он, как медведь. И быстрый такой! Шерстью покрыт серой, а кое-где плесень из него растет зеленая. И борода у него есть – тоже зеленая, как ил али тина болотная. Через это и Зеленой бородой его прозвали: очень уж в глаза бросается борода его. А еще когти страшенные у него и зубы из пасти торчат длиннющие, клычищи! – по мере рассказа глаза паренька все больше и больше расширялись, губи непроизвольно подрагивали. Он боялся и справиться со своим страхом не мог.
-- От кого ты это слышал? Или сам видал его?
-- Не приведи, Господи, увидать! Я как представлю его в голове своей, так страх меня разъедает, холодеет внутри все. А тут увидать! Бррр! – он втянул голову в плечи, -- Мне про него народ рассказывал. Ну, вернее, не мне, а вообще. Три дня назад, вечером, сижу на пруду, удочку закинул, жду и тут слышу: лошади фыркают, стонет кто-то, бабы рыдают. Что ж случилось, думаю? Ну, пошел посмотреть. А там толпа такая, в проулке, собралась. Залез я в гущу, смотрю – посередь, прям на дороге, мужик сидит и баба рядом с ним. Оба белые как мел. Баба рыдает, кричит: «Борода идет! Зеленая борода!» Мужик успокаивает ее. Ну, они и рассказали об этой сволочи, сами, говорят, еле убегли, лошадей чуть не загнали. А как смеркаться начало, прискакал в деревню мальчуган на жеребце. По улицам скочет, кричит: «Бегите, бегите! Борода идет! Борода!» и листком каким-то машет. А листок-то этот сам Кришкарим подписал! Ну, собралися мы второпях и вот – идем уж третий день. Вчера, как выбрались на Крешскую дорогу, встретили народ из других деревень. Теперь вместе спасения ищем, -- вздохнул Риш.
--Да-а, -- протянул Арифор. – Чума, тиф, еще и «Борода» эта.
Они минуту помолчали.
-- Эй, Арифор, а не найдется у тебя парочки медяков? А то ведь как-никак в Лаизву еду, а денег нету: растерял где-то последние, -- Риш повел хитрющими глазами и оскалил в виноватой улыбке свои белоснежные зубы.
-- На что они тебе?
-- Да в кабачке отдохнуть хотелось, выпить…
-- Так там же пиво рекой течет, и денег за него не берут, -- улыбнулся Арифор.
Риш ударил себя мысленно по лбу и мысленно же улыбнулся.
-- А я не пива хотел, -- он отвернулся, будто обидевшись.
«Вот он, рядовой курштанец», -- подумал Арифор и протянул ему три монетки.
Риш просиял, сунул монеты глубоко в сапог (рыцарь заметил, что сапоги у него разные) и всеми добрыми словами, существующими и несуществующими, какие только пришли ему на ум, поблагодарил Арифора и всю его родню. Он дошел до прапрапрабабушки, когда рыцарь остановил его:
-- Ну, бывай, Риш. Спасибо за помощь, -- Арифор протянул руку.
-- Пойдешь? Или вернешься, откуда пришел? – парень сощурился и отдернул назад руку, которую уже было протянул для пожатия.
-- Выбора у меня нет, пойду.
-- Сумасшедший ты или смерти ищешь – не знаю. Но я тебя предупредил. – Риш пожал Арифору руку, -- Бывай, храбрец, бывай, добрый человек.
-- Буду.
Паренек повернул свою плешивую кобыленку и поехал дальше. Через минуту он обернулся, махнул рукой и скрылся в лесном массиве.
Безотчетное бешенство трясло и шатало мысли Арифора. Усталость гнула к луке седла. Живот бурчал, скучая об утреннем зайце. Но нужно было что-то делать.
Назад сворачивать не хотелось: в трех днях там нет ни одной деревушки, ни одной таверны, ни одного постоялого двора. Арифор знал, что впереди, всего в двух часах рыси, есть деревенька Куршат, туда он и направлялся. Но вести о «Зеленой бороде», подкрепленные таким масштабным зрелищем бегства людей, заставили призадуматься. Арифор додумался до еще большей злости ко всему окружающему. В итоге – повернул коня и поехал, медленно, но верно, навстречу толпе, по обочине, держа курс на Кершу.
Люди косились на него, как на прокаженного. В их глазах застыл ужас. Видно, многого они наслушались, навиделись и натерпелись. Многие – женщины и дети – спали, облокотясь на бортики телег и стенки повозок. Усталые глаза мужчин, вяло помахивающих хворостинами, были прикрыты тяжелыми, припухшими веками и обведены синими кругами бессонных ночей. По всему было видно, что за их плечами лежал долгий, изнурительный путь, подстегнул их на который неведомый страх.
Вдруг в ноздри Арифора ударил приторный, противный запах мертвой плоти, дикое жужжание послышалось откуда-то из кустов. Он посмотрел налево и увидел облепленный мухами лошадиный труп. На боку кобылы четко выделялись ребра, круп был словно вырезан из камня, куцый, плешивый хвост извалян в грязи. Этот труп лишний раз доказывал то, что Курштан – королевство бедняков и неумелых правителей. Лошади и быки – скелеты, люди – оборванцы, живущие в косых, завалившихся набок лачугах. Но что говорить об обычных земледельцах, если сам король сидит на потертом, обшарпанном троне и носит корону с выковыренными из нее драгоценными камнями, проданными богатым купцам в обмен на лопаты, вилы и зерно! Уже более четырехсот лет Курштаном правит династия Курш, и уже более четырехсот лет люди живут в нищете, меняют один товар на другой, забыв о деньгах. Да и деньги есть не у многих. А у кого есть, тому они не нужны. Старые курштанские монеты (в простонародье – «куршаки») не принимают нигде, даже заядлые нумизматы не видят в них какой-либо ценности. Спрашивается, почему же Курштан до сих пор существует? Ответ предельно прост: находится он в самой заднице мира и захватчикам предложить ничего не может. Вот люди и живут там по двум причинам: первая – безопасно, вторая – деваться больше некуда.
Удивительно, как может извиваться жизнь человека, какие причудливые формы она может принимать, какого она может быть цвета и чем может пахнуть. Жизнь курштанцев определенно пахнет соломой, навозом, молоком и землей. Причем всем сразу. И само королевство Курштан, зарывшееся в густые леса на самом краю света, как маленькая плешивая мышка в свою норку, пахнет всем этим. Оно не сияет золотом, не блестит серебром, не хвастает даже бронзой; оно не переливается драгоценными камнями, не славится громадной устрашающей армией, шикарными балами и столь же шикарными пирами; оно не цветет обстриженными, правильными донельзя садами, не краснеет черепичными крышами, не вьется мощеными улицами, не скрипит дорогими каретами и матовым паркетом; оно не шуршит бордовыми коврами, бархатными диванами и медвежьими шкурами. Здесь король – лишь формальность, власть – привычка, придворные – пустой чин, а королевство – племя, где все равны, притом равенство это основано не на принципах демократии, а на действии естественного отбора. Короля, если б не его «корона» и аристократический нос, не понятно как ставший аристократическим, невозможно было бы отличить от придворных, которые лишь одеждой (и то не все) походили на дворцовых слуг.
Но как бы не было плохо, как бы не было грустно и страшно, курштанцы всегда улыбались, смеялись, шутили и никогда не унывали, все, как один, были готовы пойти на риск, и ничто не могла их напугать. Терять многим было нечего, и их девизом служила расхожая фраза: «Во все тяжкие!». Но Зеленая борода, появившийся неизвестно откуда, напугал всех до смерти. А уж если он смог напугать курштанцев, то нечего и говорить…
Раздумывая таким образом, Арифор добрался наконец-таки до деревни. Солнце уже село, только самые длинные багровые языки его еще лизали на западе горизонт. Покрытая синими, призрачными тенями, поглощая краски черными, зияющими ртами распахнутых окон и дверей, на Арифора смотрела Керша. Мертвая тишина дробно вызванивала в колокола пустоты, и звон этот перекатывающимся эхом расползался по округе. Здесь не было ни души. Даже мыши и крысы, завсегдатаи этих мест, куда-то пропали. Здесь был мертв сам ветер.
Конь Арифора зашлепал по главной улице Керши, махая хвостом и нервно грызя удила. Он взволнованно стриг ушами. Арифор заметил это, погладил коня по голове. Ему самому было не по себе в этом Богом покинутом месте. Вокруг валялись в грязи скудные пожитки, брошенные в спешке убегающими от страха людьми. У одного дома полулежала на боку повалившая плетень телега без колеса. Ее хозяин, видимо, очень торопился и надеть на ось колесо не сумел – не хватило драгоценного времени. Казалось, будто бушевал здесь ураган, все разнес, растрепал, разметал и уснул. Но ветер не спал. Здесь, в Керше, он был мертв.
Неподалеку слева, ближе к краю улицы Арифор приметил приличный с виду сарай, дверь которого была надежно заперта на огромный висячий замок. Видно, принадлежала эта постройка зажиточному (насколько это возможно) местному самоуправленцу, какому-нибудь голове или старосте. Рыцарь направил туда коня. Подъехав ближе, он увидел сбоку в стене небольшую дырку. Заглянул туда… Радости его не было предела – огромный стог сладко пахнущего сена возвышался чуть ли не до самой крыши и так и манил к себе теплой, мягкой, ароматной ночью. Арифор решил во что бы то ни стало туда попасть. Нужно было только разломать стену, чтобы в сарай мог войти и конь. Меч для этого не годился, да и жалко было использовать меч из кулсутра, добытого в Айгонских горах, для таких целей. Арифор пошел в соседний дом, дверь которого валялась на крыльце. Он осторожно перешагнул через нее и, едва переступив порог, увидел на полу черные капли крови, уже успевшие въесться в деревянные половицы. Подняв голову, обнаружил такие же брызги на стенах, на подгнившем потолке, на опрокинутом столе, на разломанной кровати – на всем, что кое-как составляло мебель и наталкивало на мысль о том, что здесь жили люди. В углу валялась лопата. Арифор поднял ее и увидел, как с полотна капнула на деревянные пол густая черная кровь. Он быстро вышел, держа лопату в руках, думая о том, как несладко прошла встреча хозяев этого дома с бородатым монстром.
Через несколько минут трухлявая стена сарая поддалась, особо и не сопротивляясь. Арифор отбросил лопату в сторону, вошел внутрь и рухнул на сено, словно подкошенный острой саблей. Вслед за ним, чуть пригнув голову, махая хвостом, вошел и его конь, весело пофыркивающий и раздувшимися ноздрями втягивающий сладкий, приветливый аромат золотой хрустящей травы.
Ночь мягко и плавно окутала Кершу темнотой.
Резкий звук, похожий на уханье совы, пронзил тишину, как когти волка пронзают тело оленя, разбудил коня Арифора. Он поднял уши, вслушался. Где-то в конце улицы кто-то тяжело дышал, шлепал ногами по грязи, приближался. Жеребец тихо заржал, перетоптался. Арифор проснулся и, услышав какую-то возню, взял меч, с которым по привычке никогда не расставался, и вышел из сарая.
В конце улицы кто-то бежал. Вдруг на середину дороги выскочил человек. Это был мужчина. Лица его не было видно. Он что-то прохрипел и, спотыкаясь, бешено размахивая руками, кинулся навстречу Арифору. Внезапно из-за того же крайнего дома, откуда выбежал мужчина, выскочила огромная тень. Она двигалась так быстро, так стремительно, что Арифор не успел опомниться, как тень уже подскочила к мужчине. Месяц выплыл из-за тучи, и в его скудном, жадном свете черный фонтан крови посеребренной струей взметнулся вверх. Мужчина, раскинув руки и страшно исказив лицо, ничком упал в грязь.
Сердце Арифора кольнул страх, по спине пробежал холодок. Он был не из пугливых, далеко не из таких, но страх будто бы исходил из этого чудища, из его клыкастой пасти, из черных глаз. Рыцарь понял, что это – тупик. Выхода нет. Придется принять бой. Сдаваться его не учили. Арифор крепче сжал рукоять меча и прошептал:
-- Господи, помоги мне!..
Посреди улицы стоял он… Тот, кто косил целые деревни наравне с чумой. Тот, кто наводил страх на тысячи людей, и на тысячи верст хрипящим эхом истязаемых им несчастливцев разносилось его смешное, но страшное, словно пытка раскаленным металлом, имя. Зеленая борода… Призрак, вынимающий обескровленную душу из окровавленного тела. Зверь, сродни шакалу, пожирающий жертву живьем и наслаждающийся ее ужасным, диким, безумным, захлебывающимся криком. Злой дух, карающий демон, посланный Сатаной из пылающих, кипящих недр Подземного царства. Тень, которую видели многие, многие люди, видение, которое видели они в последний раз, после – не видели ничего. Он был встречей, с которой не возвращаются; гостем, которого не ждут. Он был силой, которая убивает одним лишь взглядом. Он был монстром, которого изрыгнула сама Преисподняя. Он был дорогой без поворотов, дорогой без возврата. Он был смертью. Страшной, мучительной смертью.
И вот он стоял напротив Арифора, убийца, не думающий ни о чем, подчиняющийся только зову крови. Его кривые клыки, нависающие над нижней челюстью, блестели в лунных лучах, обагренные кровью. Он стоял на четырех ногах. Передние лапы, увенчанные пятью длинными, острыми, как лезвие меча, когтями, сжимались и разжимались, оставляя на мокрой земле пять глубоких бороздок. Его борода дрожала. И весь он дрожал. Дрожал от безотчетной злости, ненависти ко всему, от приливающей к голове зеленой жадной крови, властно требующей убивать. Он напрягся. И прыгнул…
Арифор отскочил в сторону. Зеленая борода мягко приземлился в грязь, разбрызгав вокруг себя ее комки. Он раскрыл свою страшную, зубастую пасть и издал звук, похожий на дикий хохот. В эту же секунду на глазах Арифора борода зеленого черта обвила его голову. Шипящие, скрюченные змеи, будто рога, угнездились на его голове. Он снова прыгнул. Арифор снова отскочил, так же ловко и стремительно, как Зеленая борода, выставив вперед свой сияющий в свете луны меч. Лезвие лишь слегка оцарапало шею хохочущего черта. Арифор сделал вольт и уклонился от очередного удара. Замахнулся и выполнил пируэт. Зеленая борода отразил атаку лапой и взвыл от пронизавшей ее боли. Рыцарь, крепко державший меч, упал, сильно ударившись обо что-то спиной, зажмурился от внезапной боли, пронзившей, словно стрела, позвоночник.
Сейчас Борода не прыгнул. Сейчас он побежал, раскрыв черную пасть. Встал на задние лапы и потянулся к Арифору, чуть не располосовал его своими длинными когтями, но рыцарь выкрутился, глубоко саданув плечо Зеленой бороды. Тот рыкнул и, хохоча, снова поднял громадные, извалянные в грязи лапы. Арифор отпрыгнул, но зверь достал до него оставив на щеке рыцаря три пореза. Арифор упал. Зеленая борода прыгнул. Рыцарь успел откатиться. Он вонзил клинок в бок зверя и остался без оружия. Быстро вскочил. Он весь был в грязи, левую половину лица заливала кровь из рассеченной щеки. Рука не чувствовала рукояти меча и судорожно сжималась.
Дело принимало еще более серьезный, угрожающий смертью оборот. Назад дороги не было, впереди – он. Или смерть, или победа. Но, как и все подобного нрава люди, Арифор не думал о смерти. О ней некогда было думать. В голове крутились мысли о том, что делать дальше, как поступить, куда шагнуть. И вот идея, безумная, не многообещающая, но идея.
Арифор побежал навстречу зверю. Тот побежал навстречу Арифору. Они встретились, Борода раскинул когтистые лапы. Рыцарь проскочил под ними и, зацепившись за шерсть зверя, оттолкнувшись ногой от крепко застрявшего в его боку меча, залез ему на спину. Борода взвыл от дичайшей боли. Арифор оседлал его, как брыкающегося быка. Но оседлать – одно, важно было удержаться на спине черта. Змеи живо оплели правую руку рыцаря. Арифор левой рукой достал из-за голенища небольшой нож. Зверь под ним прыгал и пытался достать его своими огромными лапами. Когти прошли по ноге Арифора, заставив рыцаря зажмуриться и хрипло, приглушенно выругаться от боли. Змеи уже оборачивались вокруг его тела. Он еле держался, почти падал. Еще чуть-чуть и он свалится в грязь и будет затоптан Зеленой бородой. Но падение в его планы не входило.
Рыцарь, крепко сжав коленями бока хохочущего черта, Схватился обеими руками за рукоять ножа и, замахнувшись, с рычанием вонзил его в шею Зеленой бороды. Зверь страшно взвыл и дико подпрыгнул, сбросив со спины Арифора. Тот упал в грязь. Тело его по-прежнему обвивали змеи.
Борода уже не бежал и не прыгал. Он, хрипя, медленно подходил к тяжело дышавшему, отползавшему подальше от него рыцарю. Они оба были измотаны, ранены. Зеленая борода хромал. Он не мог встать на задние лапы, что обычно любил делать, поэтому шел на всех четырех, хромая и спотыкаясь. На его плече зияла рана. Из нее сочилась густая зеленая кровь, от которой слипались клоки шерсти вокруг. На боку также виднелся косой порез. А из шеи чуть ли не фонтаном брызгала темно-болотного цвета струя. Удивительно, каким сильным был это зверь, каким стойким и выносливым сделала его Преисподняя. И несмотря на раны, несмотря на дикую боль, терзавшую все его тело, в его черных, пустых глазах светилось и полыхало не угасающее пламя ненависти и жажды убивать до последнего вздоха.
У Арифора пылала щека, залитая его собственной кровью, смешанной с зеленой кровью Бороды, которая, видимо, была ядовитой, потому что боль была странная – будто щеку резали раскаленным лезвием. От этого гудела голова и в висках пульсировала кровь. Спина ныла, резко простреливал позвоночник. Левая нога отяжелела и безвольно лежала на земле. Арифор не мог встать: из рассеченного бедра хлестала кровь.
Зверь приближался, а вместе с ним и смерть. Вдруг рука Арифора нащупала в грязи какую-то деревяшку. С облегчением и радостью рыцарь понял, что это – топор. Схватив рукоять обеими руками, он с трудом его поднял и тяжело опустил на голову подошедшего вплотную зверя. Тот, качнувшись, издав предсмертный хрип, завалился на бок, расплескав грязь. Змеи тотчас же ослабили свою хватку и, почернев, будто обуглившись, упали с тела Арифора.
Наступила мертвая тишина, слышались лишь тяжелое дыхание рыцаря да натужные вопли кукушки где-то вдали. Арифор полулежал, привалившись спиной к покосившемуся крыльцу дома. Он взглянул на свое рассеченное бедро: рана была глубокая, из нее сочилась кровь и, смешиваясь с грязью и зеленой кровью теперь уже безбородого черта, стекала вниз, пропитывая деревянные ступени крыльца.
Почему люди, собравшись толпой, вооружившись вилами и топорами, не могли убить это чудище, загнать в ловушку, тупить и заколоть? Почему вооруженные отряды, специально посланные Кришкаримом для истребления этой зеленой чумы, робели, пугались до смерти, пытались убежать, но в итоге либо мирились со своей участью, либо со страшными криками отправлялись прямиком на тот свет, предварительно пройдя через желудок Зеленой бороды? Почему? Они боялись. И боялись скорее не самого черта, а его образа, призрачного и таинственного, рожденного воспаленным воображением суеверных людей. Они наградили его бессмертием, неуловимостью, непобедимостью. Они сказали, что он – нереален, что он вышел из адских глубин, и внутри него клокочет и рвется наружу алое пламя мести. Но внутри клокотало вовсе не пламя. Внутри билось сердце, живое и могущее умереть, как все живое. Люди сами отдали ему почести, свои дома и головы. Мать говорила ребенку, прижавшемуся к ее ногам и схватившему мертвой хваткой подол ее юбки: «Он ненастоящий! Он скоро уйдет! Не думай о нем, и он исчезнет! Его нет!». Но он был. Муж говорил жене, сидевшей на полу перед образами: «Успокойся, глупая! Полно тебе рыдать! Сдурела ты что ли? Нету его!». Но он был. Брат говорил сестре: «Не плачь! Ерунда все это! Брехня! Нет его, нет!». Но он был. Был…
Люди отворачивались, не желали смотреть правде в глаза. А и не надо. Правда сама смотрела в глаза людей. Глаза, полные ужаса, дикого, животного страха и отравленных надежд. Это был зверь, которого невозможно убить. Как же убьешь того, кого нет? Но он был.
И вот он лежал перед Арифором, истекая зеленой кровью, с торчащей изо лба рукоятью топора, с оскалившейся пастью, с открытыми, пустыми, отражающими бедный свет месяца глазами; мертвый, но когда-то живой и вполне реальный. Он был страшным и после смерти. Таким его создал страх…
Рыцарь закрыл глаза и потерял сознание. Густая, мягкая темнота опутала его своей бархатной сетью. Последняя мысль, застывшая в его голове: «Надо было ехать в Курштан, там отличные кабаки…»
Свобода! Свобода! Свобода! И жизнь… Тысячи людей теперь были свободны и живы. Они улыбались… Они сделали эту историю легендой…
(июнь 2017)