Мое утро начинается с прогулки. В зимнее время – это бульвар Петра Великого. Он принимает всех неравнодушных к своему здоровью людей, и утром здесь бегут, гуляют с палочками и просто прогуливаются наши горожане. Мы уже знакомы и приветствуем друг друга, улыбаемся и дарим друг другу хорошее настроение, а с ним и частичку души, и пожелание здоровья. Бросается в глаза то, что это в основном люди в возрасте и очень мало молодых. А жалко, ведь и утром здесь есть, что посмотреть. Увидеть и почувствовать тишину, захватить тот момент, когда город просыпается. Пошли в рейс первые автобусы, появились первые прохожие, и вот уже на остановке очередь ожидающих. Жаль только, что свет на городских улицах включают поздно. Но с одной стороны это даже романтичнее, город выплывает перед вами в фантастическом свете фар машин и автобусов. Словно огромные жуки поползли по строго отведенным направлениям и прощупывают своими лучами пути, дорожки, которые с восходом солнца превратятся в оживленные магистрали.
Не переставая, гудит и поет Чуйский тракт. Это сейчас проспект Коммунарский стал трактом, а ранее переулок Шорный заканчивался у реки, и с моста через Бию начинался исторический Чуйский тракт. Это теперь мы его отмеряем от Новосибирска. Уж очень модно стало присваивать себе старые названия и подгонять их под какие-то туристические кластеры.
В последнее время в густых макушках высоких елок, которые растут на бульваре, прямо напротив здания Администрации города стала собираться воронья стая. Она, противясь тому, что здесь оживленное место, и много людей снуют туда и сюда, упорно отстаивает свое право на этот уютный уголок бульвара. Они не проводят здесь весь день, но утром наблюдается одна и та же картина: сбор перед перелетом в северную часть города, по-видимому, на городскую свалку. Одни захватывают удобные ветки раньше других и сидят, раскачиваясь на верхушках, словно председательствующий, занявший свое кресло на трибуне. Он то и имеет право первого голоса. Начинают собираться и остальные. Они подлетают в темноте и не сразу видят, что место уже занято. Когда раздается обиженно-залихватское «кар-р», очередная закладывает вираж, облетает макушку ели и выбирает свободные деревья или же толкаются и садятся рядом с другими. Иногда на какую-нибудь ель садится так много ворон, что того и гляди, макушка обломиться может.
Ведут себя эти птицы под стать человеку, видно присмотрелись к его выходкам и стали пример брать и подражать: особенно в крике. Просто сидеть и дожидаться светлого времени им неинтересно, и они устраивают митинги, прямо как оппозиция. Какой-нибудь птице не понравилось что-то и она подает голос, другая вторит ей. За ними включаются остальные, ведь просто несолидно молчать, когда говорят другие. Раздается дикий ор, который не может остановиться сразу: ведь каждая из ворон считает вправе оставить за собой последнее слово. Как бы-то ни было, но потихоньку галдеж стихает, но в это время какая-нибудь запоздавшая, или что-то не понявшая подает вновь голос, и все начинается опять. Причем галдеж повторяется все чаще, чем ближе по времени рассвет.
Наконец, проглядывает солнце и, словно по команде, вся стая срывается и, сделав пару кругов, устремляется наперегонки в избранном направлении. Все. Митинг закончен.
Летним днем здесь можно увидеть молодых воронят, которые черные как смоль, выделяются пятнами на зеленой траве. Что они ищут – известно им одним. Но они гоняются друг за другом, кричат, ссорятся. Ну, видимо опыта набираются и готовят себя к митингам.
Стало их очень много. Кроме того, что вороны живут долго, и умные птицы, они дают повод к размышлению. Это птица такая, которая селится там, где есть дармовое пропитание, то есть не наводится порядок. Говорят, обилие ворон является признаком того, что они выживают человека из этого места. Наблюдал картину, как молоденькая ворона теребила пакет, в котором что-то было. Подошел ближе и увидел в пакете кусочек сыра. Стало жалко птицу и, подняв пакет, я вытряхнул на землю его содержимое. Ворона сидела поодаль и ждала, когда я отошел в сторону. Вот теперь пришло ее время, и она с удовольствием приступила к трапезе.
Глядя на нее, я вспоминал совсем другую историю. Если бы эту истории услышали экологи, то, несомненно, подняли бы шум. Но история эта произошла давно, да к тому же в военное время. И это объясняет многое.
Они сопели носами под одеялом, два брата. Совсем раннее утро, но матушка уже затопила печь. За ночь избу выстудило и, чтобы семья поднималась уже в натопленной комнате, печь начала свою работу. День будет хороший, это видно потому, как гудела печь. Тяга была хорошая. В непогоду она не пела так весело. Домашние начали шевелиться, выбираться из-под одеял, неохотно спуская ноги на холодный пол. Так не хотелось покидать теплой постели. Одеяло, сшитое из лоскутков заботливыми руками мамы, грело лучше всего на свете. Это сейчас лоскутное шитье называется пэчворк, а тогда просто из-за недостатка материи собирали все лоскутки, оставшиеся от других дел, и шилось одеяло. Оно было похоже на цветную карту, на такую же, как вывешена в конторе. На карте отмечалось красными флажками продвижение Красной Армии на позиции фашистских захватчиков. И братья часто уже в полутьме мечтали о новых странах, о путешествиях. Когда к ним забирался еще и младшенький, мечты эти превращались в шумную игру, и юные путешественники разгонялись по местам, получив незлые подзатыльники за устроенный шум.
Сегодня очень ответственный день. С утра назначена операция по добыче пропитания для юных, вечно голодных желудков. Не секрет, что молодые организмы постоянно требовали еды, а изобилия ее в военное тяжелое время как-то не наблюдалось. Чуть легче приходилось младшеньким. Еще осенью обедая на току, старшие братья заприметили, как дед Семен выпил через край горячую вьюшку из чашки, ложкой сгреб какую-никакую гущу и ссыпал ее в тарелку внуку. С тех пор старшие братья отдавали гущину младшему брательнику. Пусть подрастает.
Мальчишки давно уж заметили, что на конюшне как-то обжились голуби. Раньше все в соломе воробьи шмыгали да гнезда вили. А тут голуби – крупная довольно по их меркам птица. Под лошадьми в конюшне птице, конечно же, раздолье, есть чем поживиться. Лошадь необходимо кормить, ибо без кормежки она не работник. Это за человеком можно проследить, чтобы лишний колосок в рот не засунул, чтобы картофелину из корыта от поросят не умыкнул. Вот и мышковали мальчишки, то на свиноферме, то возле амбара. А в конюшне птица подбирала за лошадьми овес и жировала. Так и сказал Петька, да еще добавил:
- Не пора ли этой птицей вплотную заняться.
Для этого специально выбрано время зимнее, когда в конюшне особо собиралось много птицы: пища есть, да еще и тепло. Конюшню перекрывали соломой, окон не оставляли, все равно днем разглядишь что нужно, а вот тепло сохранялось. За зиму буранами набивало солому на крыше снегом, получалась плотная масса, которая надежно перекрывала пространство конюшни. Этой ситуацией и решили воспользоваться, исполнить как военную хитрость, и только на нее опиралась вся затеянная операция. Впрочем, все по порядку.
Кучка мальчишек дождалась светлого времени и тот момент, когда лошадей разобрали на работы. На земляном полу конюшни сновали воробьи, степенно ходили голуби, склевывая остатки лошадиного завтрака. Главное заключалось в том, чтобы раньше времени не спугнуть птицу.
Все, наконец, просчитано и готово. Несколько мальчишек стояли у ворот с длинными ветками сломанного боярышника. Двое стояли у створок ворот. Наиболее подготовленные, среди них и Сережка, полезли на крышу конюшни в дальний ее угол. С ними и Федя с двумя кулями. Куль – это большой мешок. Они подбирались специально из редкой мешковины, так, чтобы светились на свету. Сережка полз по сугробу на крышу и шептал брату, что старшие братья ими бы гордились, какие они сообразительные и добытчики. Сейчас они бьются с врагом на фронте, на самого старшего уж и похоронка пришла. Младший стоял внизу, швыркал носом, вытирая сопли рукавом. Ему еще рано участвовать в таком невероятно сложном деле, силенок маловато. Но вот как переживальщик за братьев – на эту должность он подходил, потому и взят на операцию с обязательным условием полного молчания.
Забравшись на самый конек крыши, братья раскопали снег, разрыли солому и к образовавшемуся отверстию присоединили мешок, так, чтобы через ткань проникал в конюшню свет. После того, как все заняли свои места и приготовились, мальчишки по команде с ветками забежали в конюшню, а другие закрыли за ними двери. Раздался свист и забежавшие внутрь начали размахивать ветками. Птица заметалась по конюшне, но привычный отход через двери оказался надежно перекрыт. Оставалось только одно спасение от шипов боярки, лететь на свет. Свет пробивался только сверху, там где присоединен мешок. И глупая птица, не понимая, что попадает в подготовленную ловушку, ломанулась в отверстие, наполняя мешок. В этом и был хитроумный план ватаги пацанов. Как только мешок наполнился, его сдернули с отверстия и перехватили веревкой горловину. Второй мешок быстро присоединили к освободившемуся отверстию. Наполнился и он. Третий мешок присоединить не успели. Уж слишком велика оказалась сила жизни у птицы. Голуби и воробьи ринулись в отверстие, не давая никакой возможности к продолжению операции.
Дальнейшее происходило буднично и просто. Младшие щипали птицу, старшие разводили костер и кипятили воду. Военное детство, пройдя через все тернии в итоге накормлено. И совсем не важно, что на первый взгляд способ казался варварским. Он принес двойную выгоду: голубей на время в конюшне стало меньше, а самое главное – это сытые желудки. Повторная операция к удовлетворению всех окружающих назначалась через две недели.
Конечно, в биологии существует такое понятие, как пищевая цепочка, но не одна цепочка не может предусмотреть пытливый мальчишеский ум, который в нужный момент всегда найдет выход из положения.
Слушая очередной митинг на бульваре Петра Великого, я усмехался каким-то своим мыслям.