Вертеп отрывок 4

Влада Ладная
ХОККУ, НАПИСАННОЕ ОЛЬГОЙ ДОГАРЕССКОЙ
В ТО ВРЕМЯ, КАК ОСТАЛЬНЫЕ КУДЕСНИКИ
ОБЖИРАЛИСЬ НА ХАЛЯВУ

Деревья рождаются птицами.
Они тоскуют о неба сиянье.
Но грязную землю предать не смогли.

                ИЗБРАННОЕ ЧЕЛО
Лифт оседал в царство мёртвых.  Пурпурные плюшевые сиденья и лампады в форме химер гармонировали с инфернальностью подземелья.
Мы поместились под давящими сводами. Пол был выложен белыми пыльными плитами. Странное эхо блуждало здесь. Эхо, которое не повторяло, а сварливо передразнивало, передёргивало, перевирало, превращая белое в страшное.
Эхо клеветало и грязно сплетничало и даже заговаривалось, вовсе плетя несусветицу. Здесь даже эхо сошло с ума.
Мёртвые торжествовали. Жрицы, пещерные воины, прославленные убийцы. Принесённые в жертву кровавым богам  нежные дети в своих стеклянных саркофагах кутались лишь в призрачный трепещущий саван люминесцентного света.
Мёртвые были беспощадно обнажены, слишком близки и доступны, чересчур на всеобщем обозрении. И было в этом что-то кощунственное, что-то от надругательства над могилами.
Но -  и что-то от восхождения на трон, от коронования: почести, восхищение, благоговение, священный ужас. Все атрибуты власти.
Мёртвые царствовали.
Как и положено истинным властителям, они бессонными пустыми глазницами день и ночь взирали на своих жалких подданных.
Тщедушные, суетливые, жадные, занятые только своими мелкими дрязгами, копеечной завистью, набиванием желудка, - подданные влекли свои карикатурные тела и гниющие эмбрионы душ на досмотр подлинным хозяевам мира.
И мертвецы видели посетителей  насквозь, всё знали о них, ведали все их тайные дела и гадкие помыслы, пока тошнотворные потные волосатые самцы и самки бездумно пялились на саму Вечность.
Мёртвые были красивы. Они источали такой тонкий, удушливо-изысканный ужас, что от них невозможно было глаз отвести.
Пальцы были, как веретёна мойр. Коричневые кожные покровы, отполированные тысячелетиями, походили на японские шкатулки золотого лака. Хищные острые зубы, торчали непредсказуемо и вразнобой, как символ хаоса, словно  рты покойников были полны противотанковых ежей.
Ввалившиеся носовые хрящи,  поднебесные лбы, завораживающие бездны космических глазниц, - всё это бесконечные туннели в Бессмертие.
Обитатели Аида были мертвы, - но переживут нас. Они были стёрты  с лица земли – и никогда её не покинут. Эти мумии  были вещами, людьми и богами в одно и то же время.
Они существовали сразу в трёх измереньях, в трёх вселенных, - прошивая и пробивая их насквозь и нас увлекая за собой с такой жестокой стремительностью, что ветер явственно свистел у нас  в ушах при падении, при пролёте сквозь все эти прорвы-миры.
 
                ЭКСКУРСОВОД
Экспозиция так называемого Музея религии и атеизма, созданного в тридцатые годы, со всей очевидностью,  su vasta scala, разоблачала духовное убожество, беспринципность и маниакальное зверство большевиков. S’intende, только людям, упивавшимся чужими мучениями и смертью, только садистическому государственному порядку могла прийти дегенеративная мысль собрать в этот музей африканские фетиши, утыканные гвоздями, чёрную Кали в ожерелье из людских черепов, натуралистические статуи Миктлантекутли – ацтекского бога смерти, - и Шипе-Тотека в маске из снятой с лица человеческой кожи.
Здесь древнеегипетские мумии, с которых безжалостно сорвали льняные и виссоновые пелена, так, что усопшие бесстыдно выставлены на всеобщее обозрение, как нищие побирушки, - хуже того, как преступники перед казнью.
Здесь скелеты шаманов из алтайских погребений, сваленные как попало, что здорово напоминает вскрытое захоронение жертв  сталинских репрессий.
Venutosi cosi formando беспардонный винегрет стилей, самые низкосортные грубые образцы идолов демонстрировали худшие черты каждого направления в искусстве.
Полная безвкусица, из-за бездарного подбора экспонатов не имеющая ни малейшей художественной ценности.
И для полноты триумфа пошлости весь этот Пандемониум корявых экспонатов разместили в самой нелепо помпезной, кошмарно аляповатой бывшей церкви. Апофеоз псевдовизнтийских штампов, клише и избитостей знаменитого в своё время конъюнктурщика.