1.
…Ветер с мыса подул,
зашумели, запели деревья…
Раньше звали – аул,
а потом называли – деревня.
Раньше саклей звалось
здесь жилище, и дом – из ракушки…
Но нечаянный гость
был не кто-нибудь –
Пушкин.
Татарчата ему
подносили кайсу, чебуреки.
Светом памяти тьму
не разгонишь бывает вовеки.
Но в забвения мгле
иногда проступает такое…
Да, на крымской земле
очень мало случалось покоя.
Рос посёлок, мужал.
То здесь грек,
то здесь русс утверждался.
Кто кутить наезжал,
кто в изгнанье сюда
отправлялся.
Столько бед пронеслось.
Жизнь, известно,
совсем не игрушки.
Но нечаянный гость
был не кто-нибудь –
Пушкин.
Я жалею о том,
что о Ялте сказать здесь
не смею…
Направляясь верхом
посетить минареты Гирея,
он её пропустил,
в гуще зелени скрытой и хилой,
не заметил, забыл
за беседою лёгкой и милой.
А ведь это и к ней
относилось бы – (тешусь мечтою!), –
что под сенью ветвей
он любил слушать море ночное.
Но, увы!
Не сбылось.
Словно эхо от звонкой хлопушки,
к ней домчалось, что гость
был не кто-нибудь –
Пушкин…
2.
Я сюда тороплюсь
от тоски этой жизни проклятой.
Я строкою лечусь –
этим пушкинским чудом крылатым!
От бессмыслицы, зла,
ото лжи и пустых заверений
не однажды спасла
эта магия слов и прозрений.
Их полёт в вышине
неподвластен земному примеру,
может, только волне
сопричастен их ритм
и Гомеру.
Целый день здесь брожу,
волн игривых
смешны завитушки.
Как молитву, твержу
это имя любимое –
Пушкин.
3.
Вот я вижу его
в этом парке в семействе Раевских:
вот взбежал он легко,
вот и профиль –
в углу занавески.
Вот он пишет письмо,
вот рифмует,
вот звонко смеётся.
Горизонта тесьмой
перечёркнуто утро и солнце.
К Аю-Дагу ползёт
шлейф тумана
и нехотя тает,
и роса, словно пот,
на утёсах седых высыхает.
Древней крепости след
славной Генуи знает преданья.
А рассеянный свет
освещает и греет сознанье
тем, что здесь он бродил,
видел эти деревья, опушки
и сияющим взглядом скользил.
Да, здесь был
Александр Сергеевич Пушкин!
И вовеки сей свет
не затмят, не затушат ненастья.
Здесь великий Поэт
вновь обрёл
вдохновенье
и счастье…