Детские страхи взрослых.
"Понимание атома детская игра в сравнении с действительным пониманием детской игры" А.Эйнштейн
"Карлсон живёт не на крыше, а в голове Малыша" Люк Яхве
Я. -- (глядя на картинку) Картинка сильна лаконичностью, лакуна трагического смысла... Пятый угол. Ты виноват до конца жизни. Собаки это знают. "Теперь ты понял каково мне слышать "пшОл в будку!"?"
К. -- А я вот увидел в этом нечто очень страшное. Мы все стоим в бесконечном темном углу, ожидая чего-то. Даже наверное боясь нечто ожидать. И то ли вечность стоим? То ли мгновение? Сами ли поставили себя? Или угол сам нас нашел? И поставил в себя... Наверное и сами с вечностью становимся этим углом? И предлагаем кому-то вот так, повернувшись спиной к самим себе, стать в нас. В самом темном углу нашей бесконечной души. Мы наказываем себя друг другом. И даже угол тоже чувствует себя наказанным нами.
Я. -- Замкнутый круг, проклятье рекурсии безысходности. Похоже на кафкианский процесс над любым рефлексирующим человеком. Ты виноват, потому что существуешь. Ничего даром, всё в долг. С колыбели от тебя ждут "работы жизни", движения к идеальному месту. Я бы даже гиперболизировал -- существование и есть дознание того, о чем мы знаем, но боимся вспомнить. И идея Бога связана с этим, он некий Следователь и Преследователь. Солнце как лампа направленная в лицо подследственного. Молитва просьба отложить пытку. Хоть на время закрыть глаза. Но Бог хозяин времени. Он волен растянуть мгновенье в вечность. И мы догоняем, догоняем, догоняем время зажмуривания, а оно всякий раз загоняет нас в этот злосчастный угол. Острый угол зрения, который колет глаза. "Иди и смотри...".
К. -- А у меня еще более беспросветное, черное, угОльно-Угольное чувство. Именно какая-то несчастная детскость нашего бытия чувствует вечную наказанность свою. Вину за несовершенное. Или несвершенное. Может маленький мальчик Адам тоже знал это чувство? Я думаю больше всего страдают дети в вечном углу своего детства.
Я. -- Да-да. И это стремление стать поскорее взрослым, причаститься к унылым играм в "реальность дающую сдачи", делает нас несчастными детьми. Я уже говорил, Бог это Идеальный Взрослый, создавший мир невыносимый для детей. "Станьте как дети..." -- станьте в очередь на порку, вы плохо себя вели. Я люблю быть ребёнком, но не люблю, когда из меня ребёнка делают.
К. -- Страшнее, если мы самого Бога как ребенка ставим в угол. А на то похоже. Чтобы несчастье несчастьем попрать. Мстительность и жестокость детская иной раз просто зашкаливает на шкале метафизики пре-ступления. Дети, видимо, ближе онтологически к грехопадению своих родителей как к своему истоку. Родители спасают себя местью по отношению к своей собственной детскости. Так родители расправляются детьми со своим прошлым. Такая вот детовщина угла. Дети всегда ждут этот родительский угол как Христос свой крест.
Я. -- Ну да... рефреном:"Ты украл у нас детство за это из тебя сделаем мальчика для битья". Мол, недостаток витаминов и деревянные игрушки сделали нас такими. Отсюда "Бог умер" -- кошка из дому мышки в пляс. "Географичка заболела!". Может реальность, перефразируя Гераклита, выглядит так -- взрослые играют в детей, дети во взрослых: жизнь одних — мука других, и мука тех — жизнь этих". И смерти нет, а есть лишь мука умирания. Волшебные качели -- ребёнок умирает во взрослом, взрослый в ребёнке. "Ребенок учится благодаря тому, что верит взрослому. Сомнение приходит после веры", -- говорил Витгенштейн
К. -- Вот-вот. Сам принцип истории, мироздания это драма детскости. Это будущая смерть любой взрослости и это понимание того, что Бог потому и Бог, что вечно хранит в себе тайну ребенка. Ребенка, который играет во взрослого Бога.
Я. -- Бог играет нами в историю как оловянными солдатиками в надежде, что те оживут. Но сказка быстро заканчивается -- ожив, мы уже воинственно метим на его место. А он из обиды всякий раз устраивает "Последний еврейский погром" в отдельно взятой песочнице -- апокалипсис. "Я вам щас покажу чья здесь лопатка и кто кем играет!". И христиане тут как тут: "У нас папка милиционер!"
К. -- В общем, ребенок между Богом и дядей Степой. Кто поможет нам не стареть? И кого накажут в нас за то, что стареет без спросу?
Я. -- Жизнь многих это сказка о потерянном времени. Точнее, сказка о потере сказки. Я вот тут как-то наваял к теме:"Вне игры ребёнок не знает куда себя деть. Его задумчивость не от серьёзности, а небытие перед очередной игрой, вопрос чем себя занять. От игры к игре живёт ребёнок, играя и собой и миром. Взрослый, постоянно пребывая в драме, лишь на досуге становится ребёнком, то есть самим собой. Дело в априорной детскости человека, взрослеющего не взрослея, умело имитирующего взрослость. Будучи в образе искушенного жизнью, мы лишь осваиваем взрослые игры, и в детстве то же самое -- играя, осваиваем созидательные практики взрослых. Разница лишь в масштабах игры. В каком-то смысле, мир большая детская комната с массой забавных игрушек, в которой нас закрыли, чтобы мы, увлёкшись игрой, нашли выход в себе. Эта заброшенность является не только сопутствующим, но необходимым условием. Детскость и взрослость диалектика игры и драмы, досуга и дела -- идеального и реального. Современный человек это несчастный ребёнок, превративший весёлую игру в потогонное ремесло. Вокруг доминирующего архетипа "божественного ребёнка" совершают карнавальное кружение все "базовые" архетипы, порождая энергию онтологических мотивов. И всё же эмерджентно базален лишь сам этот хоровод, то что больше действа в целом. Возгонка игры до драмы ради азарта существования. Реальность отныне должна давать сдачи в ответ на шалости. Кровь не должна быть клюквенным соком, а боль должна подстёгивать к действию ради её избегания.
Всё как у взрослых.
Но кто Взрослый? Гипотетический, вечно анонимный Бог-Отец и есть Трансцендентальный Взрослый, которым обделён мир. Впечатление, что в одно прекрасное утро мира он ушел за сигаретами из золотой клетки Эдема да так и не вернулся. Теперь осиротевшее человечество составляет его портрет по квитанциям алиментов в виде священных текстов, ища великую любовь и блаженство в муках богооставленности. Главный вопрос "за что?" А за то, что ты есть. Вина неизбывна -- ты человек, а значит априори грешен. Тебе не стать Отцом. Ты обречён быть Божественным ребёнком. Со времён грехопадения дети рождают детей, чтобы из поколения в поколение творить миры силой воображения.
У Взрослого Бога на это фантазии не хватает."
К. -- Вот потому и страшно, что мы так и не знаем взрослый ли Бог? И ближе мы Ему как дети или старики? Бог абсолютно растворяется в нашей судьбе. Ему нравится быть ребенком, но Он не может не стать взрослым и боится это показать своим игрушкам. Потому дети и ждут, когда повзрослеют углы их судеб.
Я. -- Угу. И подёрнутся паутиной вечности.
К. -- В которую мы положим муху наших самых невыплаканных обид.
Я. -- И выкормим ею паука мести, чтоб всё по-новой. Ради вспышки сверхновой?
К. -- И пусть Бог будет повелителем сверхновых, а мы - повелителями мух.
Я. -- Детки Голдинга не подарок. Каждый занят своим, кто-то творит миры, кто-то их обживает. Святы и те и эти. Просто у каждого своя песочница со своими пасхальными куличами.
К. -- Голдинг и есть в некоем смысле паутинная, сетевая модель Бога. Вот подумал, что все мы мухи, пойманные Богом в паутину инета. И нам нравится здесь играть друг с другом, становясь на время игрушками друг друга, смысловыми моделями в фотоснимках сознания.
Я. -- Бог проверяет нас на съедобность Матрицей. "Невкусные спасутся!". Матричный виртуал -- уроборос, бог его зубы. Где реальность, а где симуляция никто уже не помнит. Остались подозрения о Великом Провайдере, хозяине розетки.
К. -- А может о Хозяине клозета? Этой черной дыры, куда сольют наше бездарно использованное время с сухими крылышками отлетавших мгновений.
Я. -- Я когда-то сомнительно пошутил -- солнце это дыра в клозете Бога. "Нам падать некуда, мы уже на дне, с которого нам снизу постучали, и голосом исполненным печали пообещали веер света на заре..." Из туалетной бумаги, я так полагаю.
К. -- Как говорит наш итальянский друг: наслаждайтесь, господа, наслаждайтесь, пусть старый Бог именно в человечестве и насладится нашим детством, но при этом не ставит нас так часто в угол Самого Себя.
Я. -- Согласен. Ваш пятый угол зрения мне по душе.
Неумолимое движенье
На оселке безумных дней,
Оттачивает слух и зренье,
Но стачивает до костей...
Неумолимое сознанье
Моему Я в рванине плоти
Нашептывает откровение --
Ты лишь пыльца, а мир лишь соты,
В которых застоялся мёд
С полей неведомого края,
В котором не всерьёз, играя,
Ребёнок с трубочкой навзлёт,
Миры забавно выдувает,
А ветер по небу несёт...