Без родины гл. 15

Виталий Поршнев
                ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

    Спустя неделю меня будит звонок телефона. Я  открываю глаза, недовольно смотрю на симпатичный красненький аппарат, что  себе  установил, и, отчаянно зевая, снимаю трубку.

– Алло.

 – Гриша, это я, Саша, привет! – голос друга едва различим на фоне уличного шума.

– Привет… – говорю я и опять зеваю.

– Ты чего, спишь еще?

–  Ага. А ты откуда звонишь?

–  Из таксофона на углу. Сегодня же суббота, мы договаривались ехать в ГАИ! Забыл, что ли? – возмущается Сашка.

– Да помню, я помню!– неуверенно говорю я.

– Мороз такой, что ухо к трубке примерзает, пока ты соображаешь! Приезжай скорее!

– Не волнуйся, скоро буду! – говорю я, поднимаясь.

  У Сашки мы сидим на кухне и слушаем, как    Лена ворчит в мой адрес:

– Яичницу гостю дорогому! Да ты хоть одно яйцо принеси, я выставку устрою, буду его за деньги соседям  показывать! Глотай манную кашу на воде и будь счастлив!

– Лен, ты уж прости, сам не знаю, как про яичницу вырвалось! – оправдываюсь я.

– Да ты не болтай, а ешь! Опаздываем! – говорит Сашка, стуча пальцем по стеклу наручных часов.

       Сашкина младшенькая, смешная, в длинной ночной рубашке, выходит из комнаты с плюшевым мишкой в руках. Увидев меня, просит:

 – Дядя Гриша, дай конфетку!

 – Нет у меня, милая! –  вздыхаю я.

  В кухню вбегает старший, направляет на меня деревянный пистолет и спрашивает:

 – Дядя Гриша, что такое  плавленый сыр? Он плавает?

– Нет! Он желтый такой, как масло, но не тает, – объясняю я.

– А-а, наверное, не вкусный. –  Смешно машет руками малыш.

– Да как бы тебе сказать, дружочек...

– Гриша, перестань забивать детям голову всякой ерундой! Если хочешь поболтать, лучше скажи,  почему Саша у тебя по вечерам стал засиживаться? Чем это вы там занимаетесь? Уж очень все подозрительно! – перебивает меня Лена.

    Я так удивляюсь, что  перестаю кушать. А  Сашка, похожий   на попавшегося шулера,   толкает меня под столом ногой и говорит:

– Ну, ты, Лена, совсем! Уже и в нарды поиграть нельзя!

    Какие нарды? У меня их нет, и играть  я  не научился. Какой  Сашка подлец!  Сколько   раз    предупреждал, что   попадется! Хорошо еще, что у меня, на его счастье, характер мягкий! Я мямлю себе под нос:

– Да, Лена,  а как нам отдыхать? Иногда хочется побросать камни вечерком! У нас все чисто, успокойся!
 
    Я заканчиваю говорить уже  в прихожей, куда Сашка, чтобы избежать продолжения скользкого разговора,  вытаскивает меня за руку. Мы быстро одеваемся и выходим на улицу, где Сашка преданно смотрит мне в глаза. Я, злобно  выругавшись, отталкиваю его и иду вперед.  Ведь сколько  просил, если  врешь, не вмешивай  в свои истории!

    В Гаи я занимаю место в длиннющей очереди к окошку, а Сашка находит среди сотрудниц милиции очередную «знакомую» и уходит с ней  « поболтать». Через полчаса он возвращается, отзывает меня в сторону  и сообщает, что  спецсвязи между бывшими  республиками СССР  больше не существует. Подлинность наших документов подтвердить невозможно, поэтому они теперь, лишь никчемные бумажки.   Я дико возмущаюсь и обещаю разнести  отделение милиции вдребезги.  Но Саша  пытается успокоить меня тем, что можно купить  новые регистрационные номера. Их продает начальник  ГАИ,   но  к нему нужно подойти вечером.  Ситуация  мне ужасно не нравится. Только  делать нечего,  приходится соглашаться. Без машины  я не смогу  здесь работать, расстояния большие.

    Саша предлагает  скоротать время до вечера  у него. Однако я отказываюсь. Я, в отличие от Сашки,  Лене  врать не умею. Обязательно проболтаюсь, чего не хочется.  А когда она меня  «расколет»,  будет ужасный скандал.   Я   решаю съездить в гости к  дружку, с которым познакомился  в больнице  – Коле.   Недавно  возил  кодироваться от пьянства к лучшему специалисту, что смог найти в Обнинске. Надо бы глянуть,  как у него   борьба  с зеленым змием.

    Деревянная изба  Коли большая, с  красивыми резными наличниками. Я поднимаюсь на недостроенную веранду и стучусь. Отклика  нет, только возле  пустого дровяного сарая из будки выскакивает овчарка и  лениво гавкает. Я толкаю дверь, она оказывается открытой. Войдя,  я вижу, что  Коля сидит в  комнате за столом,  лаская рукой  бутылку с мутной жидкостью.   Рядом с ним катается на трехколесном велосипеде крепыш лет пяти. Коля долго смотрит на меня воспаленными глазами. Наконец, что-то сообразив, кричит:

– А! о! друг пришел! Проходи друг, садись!

Я, не вступая в разговор, морщусь: выглядит  Коля  отвратительно. Крепыш подъезжает к отцу и спрашивает:

– Пап, а ты с другом пить будешь?

     Коля  пьяно улыбается и тянется, чтобы погладить мальчика по голове. Но теряет равновесие и падает со стула. Испугавшись отца, мальчик  плачет. На шум из другой половины избы выскакивает  жена Коли, Варвара. Она подхватывает крепыша на руки и кричит мне в лицо:

– Чего заявился? Волкодава спущу с цепи, чтобы он рвал вас на куски, паразитов!

  Я пытаюсь заговорить с ней, однако она убегает  к себе,  на ходу шлепая орущего ребенка. Коля  забирается обратно на стул и обиженно мычит:

 – Ну, жинка, ты зря! Зря!

     Я оставляю Колю  и прохожу в комнату жены. Она плачет за столом с выкройками. Переминаясь с ноги на ногу, я спрашиваю:

– Варвара, а  почему  он опять в запое? Вроде закодировался? Или  сорвался, из-за вашего  развода?

– Вон их, возле  вино – водочного, мужики всего села!– взрывается  Варвара,– Кто у нас не пьет? Все  пьют! Что ж,  Россия спилась, бабы виноваты? Закодировали, тоже  невидаль!  И надо вам  вмешиваться? У него  желания бросить  не было, лишь слова! А  желания нет,  только хуже бывает! А развелись... грешила я на  Настю, соседку нашу, подружку мою, даже поругалась с ней! Но это я так, а бы на ком зло сорвать. Настя умная, ей от мужика   деньги нужны, больше  ничего. Алкашей она  не подпускает. А Коля  неделю плотничает, избы рубит, а две недели пьет! Я ему в пьянстве опорой  не буду! Пущай пропадает,  мне такой муж не нужен! – выговорившись, она отворачивается от меня с сомкнутыми губами.

    Я  понимаю, что  мне лучше уйти, но на Колиной половине  я вижу, что  вместо бутылки  у него теперь в руках ружье. Заметив меня, он  кричит:

– Не подходи! Себя убью! Потом жену убью! Потом детей, что бы папку помнили!

Я измеряю глазами расстояние и пытаюсь сообразить, что случится раньше: он выстрелит в себя, или я допрыгну до него и отберу оружие.  Однако двустволка  неожиданно направляется мне в грудь.

– Не впервые играет с ружьем! – слышу я шепот Варвары за спиной, – ведь выстрелит, скаженный! Как-то  стрелял в стену! Прячет ружье  под половицами, в тайнике. Сколько пыталась открыть, сдать в милицию! Соседей просила помочь, да никто  связываться не хочет. На все село слава драчуна. Вот если вы, заместо кодировки, ружье отобрали!  Не сейчас, когда трезвый будет. Сейчас отступайте назад, я вас  через окно выпущу!

– А сами как? –   спрашиваю я шепотом.

– Запремся до утра.  У меня швабра, дверь подпереть, всегда наготове! – отвечает она.

    Коля взводит курки. Посмотрев на его бешеное лицо, я поддаюсь на  уговоры  и делаю все, как велит Варвара.  На мое предложение вызвать участкового она категорически отказывается. Утверждает, что  знает, как ей поступать.  У нее такой вид, что я думаю:  пожалуй, мне действительно больше не стоит  вмешиваться в их жизнь.

       Вернувшись в Гаи, я  жду начальство, сидя на  шаткой скамье  в уже   опустевшем  коридоре.  Подъезжает Сашка. Поворчав на обстоятельства, он садится рядом и углубляется в чтение самиздатовского  романа « Без родины». Я неподвижными зрачками наблюдаю за секундной стрелкой настенных часов, и постепенно впадаю в состояние,  в котором  истинное течение времени  не наблюдается.

    Когда порядком темнеет,  появляется припорошенный снегом, румяный с мороза,  подвыпивший капитан. Мы  сразу проходим  в  его кабинет, где он,  изучив наши документы, говорит рокочущим баском:

– Ничем, молодцы, помочь не могу.  Чтобы поставить ваши машины на учет, их необходимо снять с предыдущего места регистрации.  А ваши земляки объявили о создании своего государства, и теперь от них ни ответа, ни привета!

– Еще месяц  тому назад можно было ездить с нашими номерами, – с возмущением говорю я, – а теперь нельзя! Нам что, вовсе  от машин  отказаться?

– Да  подождите отказываться. Может быть, наверху придумают выход! – задумчиво говорит капитан и приоткрывает ящик письменного стола. Сашка забрасывает туда наши талоны на водку и немного мелких купюр. Глядя на них,  капитан задумчиво барабанит пальцами по столу. Убедившись, что получить с нас больше нечего, он, звонко чихнув, говорит:

– Поставим  на временный учет,  пока будете  ездить. Неудобно, каждые три месяца   придётся продлевать. Но  зато будете  пользоваться своим транспортом на законных основаниях. Более  помочь не могу.  Сейчас пытаются поставить выходцев с востока на контроль, ограничить их перемещения. А то ведут себя,  будто они  вне закона!  К примеру, сегодня был  ужасный  случай в нашем районе: зашел «черный» в больницу, и  дежурной медсестре – ножом шею резать!

    Произнеся последнюю фразу,  капитан   внимательно  смотрит  на меня.  Но мне не до него: я вдруг чувствую сильную тревогу.   Пространно извившись, я оставляю Сашку улаживать наш вопрос дальше,  и  выхожу  из ГАИ,  чтобы направиться в больницу.

       Врач Головань, как всегда, на дежурстве в терапевтическом отделении. Я жалуюсь ему на здоровье. Пока он делает  укол,  мне удается его разговорить. Так я узнаю все подробности происшествия, и мои худшие предположения подтверждаются: Насте отомстили. Ей повезло, что это произошло в больнице,  а то она была бы уже мертва. Врачи оказали ей первую помощь и  отвезли на операцию в хирургию Обнинска.

    Дорога в общежитие проходит  в мрачных размышлениях. Я начинаю сознавать, что мои земляки неотвратимо найдут меня. И возможно,  мне придется  опять куда-то уехать. Но, Боже мой, куда? Оказывается, Россия  большая,  но и в ней спрятаться  от моей войны, некуда!.