Колокольчик

Наши Друзья
Андрей Авдей
 

- Колокольчик, Колокольчик? – детская головка заглянула за печь. - Ау!
- Да здеся я, здеся, - недовольно пробурчало из угла. - Вот непоседа, пошто не спишь?
- Мне скучно, - малышка пыталась рассмотреть кого-то в темноте. - Мама уснула, а я сразу к тебе в гости, соскучилась за день.
- Соскучилась она, - раздалось кряхтенье и почёсывание. - У всех дети, как дети, спят по ночам, играют днём, не видят никого.
- А я вижу, - девочка тихо рассмеялась. - Я тебя всегда видела, а мама и папа не верят.
- И правильно делают, что не верят, это что же будет, коль люди нас видеть начнут, - в углу зашуршало, и на дорожку лунного света выполз маленький мужичок в лапоточках, подпоясанной верёвкой рубахе, накинутом на плечи тулупчике и умопомрачительной шапке, расшитой узорами и бисером. - Привет, Машенька!
- Привет, Колокольчик! – девочка обняла своего друга.
- Кузьма я, сколько раз тебе говорить, - беззлобно буркнул Домовой.
- А для меня ты Колокольчик, добрый и очень хороший. У тебя такая красивая шапка, можно примерить?
- В самый раз тебе будет, - усмехнулся он, глядя как малышка пытается рассмотреть себя в крохотном зеркальце. - Подарок Деда Мороза.
- Настоящего? – синие глазёнки удивлённо распахнулись.
- А ты как думала, самого настоящего, он тебе привет передавал, наказал ждать подарка на Новый год.
- Ой, как здорово! – Машенька тихо захлопала в ладошки и чмокнула Домового в щёку.
- Но только обещай, что будешь слушать маму, - Кузьма постарался сделать строгий взгляд, но это не получилось, да и разве можно иначе, как с любовью смотреть на белокурое чудо, старательно пытавшееся уместиться за печкой.
- Я обещаю, - прошептала девочка. - А знаешь, моя мама сегодня плакала весь день, тётя Света, соседка, говорила, что нам принесли «похоронку». Я видела тот листок, но на нём написано «Извещение». Это что, Колокольчик?
- Это извещение твоей маме и тебе, что ваш папа жив и здравствует, - отвернувшись к печной стене, прошептал Домовой. - Мама твоя плакала от радости. И тетю Свету поменьше слушай, она сама не понимает, что говорит.
- А правду говорят, что скоро немцы к нам придут?
- Не знаю, малышка, то мне неведомо, нам, домовым, не след на улицу выходить.
- Почему? Бедненький, - девочка ласково погладила друга по густой шевелюре, - там так здорово.
- Знаю, Машенька, знаю, - грустно улыбнулся Кузьма, - ты своей маме скажи, уходить вам отсель надобно, прямо с утра и уходить.
- Ты нас выгоняешь? – из глаз покатились две грустные слезинки.
- Что ж ты какое говоришь, маленькая, - Домовой неловко обнял ребёнка, - переживаю я за вас, за дом не волнуйтесь, я с ним останусь, поди, справлюсь, присмотрю за порядком.
- А если мы не уйдём, ты останешься со мной?
- Конечно, я всегда буду с тобой, я же твой Колокольчик, а таперича беги спать и больше босиком не ходи, простудишься, - Кузьма ласково подтолкнул девочку.
- Обещаю, - малышка нехотя сняла шапку и протянула своему другу.
- Бери себе, Дед Мороз мне так и сказал, коль Машеньке понравится, пусть носит, - Домовой улыбнулся.
- Ой, спасибо! – от нахлынувших эмоций девочка тихо взвизгнула.
- Носи на здоровье, ну всё, беги.
- Ой, я забыла спросить, - ребёнок повернулся к другу. - Тётя Света говорила, что Домовой может убить свой дом, это правда?
- Я тебе говорил, не слушать её, - Кузьма вздохнул и продолжил. - Ежели дому беда грозит, али в нём люди лихие поселятся, мы можем их наказать, а таперича – быстро спать.
- Спокойной ночи, - девочка мышкой шмыгнула из-за печи.
- И тебе спокойной, - Домовой задумчиво посмотрел вслед.

***
Кузьма вздрогнул и проснулся.
В доме слышалась незнакомая речь, грохот сапог и лязг оружия.
- Машенька? – тихо прошептал Домовой. - Ау?
В ответ звучали только пьяные крики: кроме незваных гостей в доме не было никого.
- Значит, ушли, - он грустно улыбнулся. - Жаль только, что не попрощались, но ничего, я дождусь, а покамест буду присматривать за домом, чтобы эти поганцы делов не наделали. Ну-ка, посмотрим, что они творят.
Кузьма осторожно выглянул из-за печи: за столом, заставленным бутылками, сидело несколько мужчин в непривычной серой форме, возле двери крутился ещё один за странным металлическим ящиком. Прижимая к уху трубку, он что-то подкручивал и, судя по всему, разговаривал с кем-то, передавая команды.
- Всё загадили сапожищами своими, - буркнул Домовой, оглядывая комнату. - Вон и шапка на полу лежит, ну рази ж так можно?.. Что? Шапка?!..
Он присмотрелся и вздрогнул: на полу, валялся растоптанный, расшитый умопомрачительными узорами недавний подарок, весь в грязи и раздавленном бисере.
- Батюшки – светы, это что ж такое деется, где вы подевались-то, - Кузьма лихорадочно засуетился за печью. - Машенька, ау, отзовись!
Но тихий шёпот хозяина дома заглушался всё более громкими пьяными воплями.
- Может, на улицу убегли? Проверить надобно, выйти, так увидят же иноземцы проклятые.
Неожиданно на улице раздался женский вскрик и сухой щелчок. Домовому показалось, что через секунду он услышал приглушённый детский вопль, прерванный вторым таким же щелчком.
- Что ж вы творите, нелюди?!.. - Кузьма зажмурился и шагнул вперёд.
Пьяные гитлеровцы разом замолчали, увидев, как из-за печи, сощурившись, вышел маленький мужичок в лапоточках, подпоясанной простой верёвкой рубахе и накинутом на плечи тулупчике. Не обращая внимания на ошарашенные взгляды, он подошёл к вытаращившемуся радисту и буркнул:
- Отворяй, погань иноземная.
Подчиняясь непонятному приказу, гитлеровец вскочил и открыл дверь.
Домовой нерешительно замер, а затем с закрытыми глазами сделал первый робкий шаг. Ему казалось, что он движется сквозь густое месиво, словно какая-то сила не пускала, напоминая о том, где его место, а, может, оберегая от того, что ждало в нескольких шагах от дома.
Решившись, он открыл глаза и замер: недалеко от порога…
- Машенька, что же ты творишь такое, а? – изо всех сил преодолевая страх и густой, как кисель воздух, двигался вперед Кузьма. - Ты пошто босая, я же говорил тебе, беречься надобно, простудишься ведь, вон ноженьки как побелели-то! И не лежи на сырой земле, чай, сентябрь на улице, землица-то холодная. Ручки, поди, тоже стынут.
- Машенька, - Домовой, наконец, дошёл и заботливо укрыл девочку тулупчиком, - ты что это молчишь, не узнаешь, это же я, твой Колокольчик. Девочка моя, поднимайся, пойдём в дом, я тебе и ноженьки, и ручки разотру, чайку заварю малинового, ты у меня быстро согреешься. Машенька, вставай, вставай, ещё и на мокрое легла…
Кузьма осёкся, с ужасом глядя на медленно вытекающую красную лужицу.
- Машенька, - он посмотрел в широко открытые синие глазёнки, - да пошто вы не убёгли-то, я ж говорил, ай ты Господи, что наделали… нелюди проклятущие, Машенька, ты, хоть посмотри на меня, а за шапку не переживай, я тебе и десять таких принесу, ты только вставай, слышишь, девочка моя, вставай…

Резкий порыв ветра зашатал дом, со скрипом рухнула печная труба, печально прозвенев, из окон повылетали стекла.
Домовой почувствовал, что ему стало тяжело дышать, а по лицу, скрываясь в густой бороде, потекли горячие струйки.
- Я всегда буду с тобой, Машенька, всегда, - с трудом прошептал он.
Гитлеровцы, что-то выкрикивая, лихорадочно повыскакивали из-за стола.
С ненавистью глядя на пьяные рожи, высунувшиеся в пустые оконные проёмы, Кузьма, подняв руки вверх, прокричал:
- Я убиваю себя!
Прогремел гром, треск ломаемого дерева заглушал крики и вопли ужаса. Яркая молния ударила в крышу, раздуваемое порывами ветра, взметнулось огромное пламя, нестерпимый гул нарастал, и вдруг наступила тишина: на месте дома осталось только выжженное пятно, исчезло всё – и расшитая немыслимыми узорами шапка, и грязные сапоги, посмевшие её растоптать.

***
Тихое деревенское кладбище. На крохотном могильном холмике каждую весну у изголовья вырастает один–единственный цветок – ярко-синий колокольчик. Он стоит, не шевелясь, его не беспокоит ветер, ему не досаждают птицы, с весны по осень, каждый день и ночь по нему катятся капельки росы, похожие на маленькие слезинки.
«Я всегда буду с тобой, Машенька, всегда».