Это была наша первая семейная поездка на столь дальнее расстояние. Ехали сначала несколько суток поездом от Владивостока до Челябинска, потом – ночь в шикарном купейном вагоне – с ковровыми дорожками в проходе и накрахмаленными снежно-белыми занавесками на окнах. Утром следующего дня мы вышли на перрон железнодорожного вокзала в Магнитогорске.
В моём представлении этот город должен был сплошь состоять из гор магнитов – толстых, кольцевидных, как у Серёжки Добрынина, хулигана из нашего класса. Мозг его не в силах был усвоить разницу между «увеличить на» и «увеличить во столько-то раз», зато он блестяще разбирался в фокусах с магнитами.
Итак, я ожидала увидеть в Магнитогорске горы магнитов, между которыми с трудом пробираются местные жители. Но гор нигде не было. Мы вышли из поезда «Челябинск – Магнитогорск» и отправились на трамвайную остановку. По пути я беспрестанно вертела головой по сторонам в надежде увидеть магнитные горы. В конце концов, я так засмотрелась, что споткнулась о лежащий на краю тротуара кирпич и чуть было не грохнулась со всего размаха носом в асфальт, но была вовремя подхвачена папой. В белой нейлоновой рубашке с подвёрнутыми по локоть рукавами папа был похож на киноартиста. Мама со Светой немного отстали от нас, я гордо вышагивала рядом с папой, и продавщица мороженого в высоком белом колпаке улыбнулась сначала ему, а потом мне.
Вдруг послышался дребезжащий звон и к остановке подъехал трамвай. В нашем посёлке не было трамваев, да и троллейбусов тоже не было. Ходил один-единственный автобус по своему постоянному маршруту, и на табличке, что стояла за передним стеклом, не написан был даже номер, а красовалась одна только скучная рифмованная надпись «Совхоз – лесхоз». Появившийся трамвай был чудесен: покрашенный красной и жёлтой краской, он подкатил к остановке по сверкающим рельсам, в которых отражалось июльское солнце, и открыл двери для посадки.
Что тут началось! Пассажиры начали лезть внутрь, толкаясь локтями и сумками. Меня чуть не задавил толстый мужчина с сеткой-авоськой, в которой громыхали банки с рыбными консервами, лежали два батона хлеба и треугольные пакеты с молоком. Мама крепко держала за руку маленькую Свету, а руки у папы были заняты чемоданом и большой сумкой. Я старалась не отрываться от него, но в дверях толпа оттеснила папу, а меня понесла дальше, как будто я была не упитанной девочкой девяти лет, а пушинкой совсем без веса. Толстяк с авоськой притиснул меня к самому окну, и я больно ударилась плечом о какую-то штуковину, привинченную к стене. Рассмотреть её мне не удалось, потому что срочно нужно было найти, за что взяться рукой. Народ всё напирал, и я боялась, что меня, во-первых, превратят в лепёшку, а во-вторых, что я потеряю родителей из виду. Наконец я ухватилась за небольшой выступ снизу от окна. Двери закрылись, и трамвай тронулся. Место у меня было удачным: в окно я смотрела на незнакомый город, всё ещё не теряя надежды увидеть магнитные горы. Мы проезжали мимо высоких домов, просторных площадей, магазинов и кинотеатров.
Вдруг тётенька, стоявшая у самой двери, протянула мне монетку: «Девочка, возьми!». Я удивилась, но взяла. Потом из середины вагона передали ещё несколько монеток. Когда мы подъехали ко второй остановке, у меня в руке была уже пригоршня монет: жёлтых трёхкопеечных, одно- и двухкопеечных.
Вот это да! Эти люди меня совсем не знают, но надавали мне столько денег! Когда я ехала в этот город, я немного побаивалась. Я всегда волнуюсь, когда оказываюсь в новом месте. А тут какие-то волшебные жители, в этом Магнитогорске! Это ж сколько мороженого можно купить на эти деньги! Красотища просто! Я стояла, счастливо улыбаясь. Вот сейчас мы приедем на проспект Карла Маркса, где живёт бабушка моего папы, а моя прабабушка Аня, выйдем из трамвая, сразу же найдём киоск с мороженым и накупим на всех: эскимо в блестящей фольге, и пломбир в вафельном стаканчике, и ещё какое-нибудь вкусное, о котором мне пока ничего неизвестно.
Замечтавшись, я не заметила, что в вагоне начался какой-то оживлённый разговор. Стоявший сбоку от меня толстяк больно притиснул свою авоську к моей ноге и спросил:
– Девочка, передавай! Что ты не передаёшь?
– Что «передавай»? – спросила я и заметила, как в мою сторону от противоположного окна пробирается папа.
– Как это «что»? – не унимался толстяк. – Билеты!
– К-какие б-билеты? – спросила я, заикаясь от страха.
– Какая интересная девочка! – возмутилась женщина, стоявшая около дверей. – Люди ждут билеты, а она стоит себе и в ус не дует!
Я вдруг почувствовала, как у меня закружилась голова. В этот момент папа наконец-то добрался до меня и тихо сказал, подставив свою большую ладонь снизу под мою ладошку с зажатыми деньгами:
– Давай! Я куплю им билеты.
Я посмотрела на папу округлившимися глазами и, как под гипнозом, разжала пальцы.
Он быстро пересчитал деньги, со звоном бросил их в ту штуковину, в которую я упиралась плечом, отмотал длинную ленту билетов и передал их «околодверной» тётеньке. Она стала отрывать билеты, и я больше на неё не смотрела. Я повернула голову и увидела, что слева от меня стоит касса – железный ящик под прозрачным пластмассовым колпаком, через него я окинула прощальным взглядом деньги, на которые мечтала купить целую гору мороженого.
Трамвай остановился, и, когда люди вышли, мы с папой смогли добраться до наших вещей, стоящих у противоположного окна. Мама села на освободившееся место и усадила Свету к себе на колени. Он смотрела на меня и легонько качала головой, как бы говоря: «Как же так? Почему ты не догадалась купить им билеты?» А я тоже смотрела на маму и как бы говорила: «Откуда же мне знать, для чего этот ящик там стоит?». Я даже развела руки в стороны в знак того, что ничего нельзя теперь поделать. А мама улыбнулась, махнула рукой и стала показывать в окно Свете фонтан. Мне было уже неинтересно смотреть ни на фонтан, ни на памятник, ни на магазин. Совершенно ни на что было неинтересно смотреть. Как обидно, когда ты мечтаешь-мечтаешь, а тут – бац – и ничего не сбывается! Я стояла около окна хмурая и крепко держала за руку папу.
На той остановке, где мы вышли, нам не встретилось ни одного киоска с мороженым. Да это было уже не важно. Денежки-то от «добрых людей» тоже тю-тю – испарились.
Папа нёс чемодан и тяжёлую сумку, мама – ещё одну сумку и свою дамскую сумочку, Света прижимала к груди куклу, а я ничего не несла в руках, но мне казалось, что я до сих пор ощущаю в правой ладошке горячие, чуть влажные от пота монетки, и от этого мне очень хотелось плакать. Я приотстала от родителей, а папа обернулся и спросил:
– Ну, ты что? Расстроилась?
– Как тут не расстроишься, пап? Я же думала, какие здесь добрые люди, в этом Магнитогорске – совсем меня не знают, а надавали столько денег! Я же хотела купить много-много мороженого! А они начали кричать! – я всхлипнула, в носу защипало, и слёзы потекли по щекам.
– Ах, вон оно что! – улыбнулся папа. – А я-то сначала подумал, что тебе стыдно, что ты не купила этим людям билеты!
– Папа, и стыдно, конечно. Но из-за мороженого обидно больше всего.
– Так в чём же дело? После обеда мы пойдём гулять по городу и купим много мороженого.
– Правда, пап?
– Ну, конечно!
– Ты ни в чём не виновата, ты не знала, что от тебя хотят, и всё, не переживай.
Я смотрела на папу и улыбалась. Как же здорово, что у меня есть такой красивый, умный и надёжный папа! Если бы не он, эти «добрые люди» в трамвае заклевали бы меня, и от меня мокрого места бы не осталось.
Мы поднялись в квартиру прабабушки Ани, она открыла нам дверь и кинулась целовать и обнимать. Маленькая и худенькая, чуть повыше меня, с седыми волосами, убранными в пучок, бабушка была очень старенькая, папа сказал, что в мае ей исполнилось 86 лет.
Взрослые разговаривали и накрывали на стол, потом мы обедали и отдыхали с дороги, а после обеда, когда немного спала жара, отправились гулять по городу. На нашем пути словно специально кто-то расставил киоски с мороженым. Папа сдержал слово: в одном месте он купил всем по эскимо, в другом – по пломбиру в хрустящих вафельных стаканчиках. Он хотел было купить и ореховый пломбир, но мама опасалась, как бы у нас со Светой не началась ангина. Зато каждый следующий день папа покупал столько мороженого, сколько желала моя душа. Я чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете.
Но какая-то мысль то и дело вертелась в голове, а вокруг было столько интересного, что мне никак не удавалось её додумать. И вот, когда мы вышли из кинотеатра и папа купил шоколадное мороженое на четверых, до меня вдруг дошло, что за мысль я никак не могла додумать: а ведь добрые люди – это не чужие люди в трамвае, а мои мама, папа и Света. И как же мне с ними хорошо, спокойно и радостно.