Интернационалисты собаку съели. 29

               
       Силы красных сосредотачивались возле Царицына. В конце лета,  через неделю как роту связи разместили на северной окраине занятого красными городка,  Митяй разбирал своё связное хозяйство. Он, было, уже собрался, выполнив все служебные дела, сходить на пруд искупаться, как заметил пыль и людей, двигающихся по дороге, построенных в колонну по четыре.
Впереди колонны, на хорошем гнедом жеребце, ехал всадник в будёновке со звездой, очевидно командир. Из любопытства Митяй остановился, чтобы посмотреть,  что это за формирование. Колонна остановилась невдалеке от него. Скомандовав, что-то непонятное, после чего колонна остановилась, а солдаты взяли винтовки «к ноге», командир рысью отправился в город в сторону штаба. За шеренгами солдат стали подтягиваться телеги с людьми в тёмной одежде и каким-то скарбом.   
Когда Митяй подошёл ближе, то увидел, что это солдаты, но не такие как все. Хотя  они были в будёновках, с трёхлинейками в руках,   одеты в такие же гимнастёрки и галифе, как он сам и большинство его товарищей, а на ногах у них были такие же обмотки, выглядели они необычно. Все были желтокожие с раскосыми глазами и черными  ёжиками волос. Казалось сначала, что были они на одно лицо. У некоторых сзади была заплетена небольшая косичка,  другие были подстрижены наголо.
– Откуда вы, товарищи, кто будете?  спросил Дмитрий, подходя к этим необычным солдатам, которые так и стояли в строю.
От строя на полшага вышел один из них, который с усами,  и, улыбаясь, протянул ему руку.
– Драствуй, товарисса, – сказал он.
– Вы что китайцы? – догадался Митяй. Однажды  он китайцев видел, когда ездил еще с отцом на ярмарку в Астрахань. Они там ходили в синих халатах, запахнутых на одну сторону и круглых шапочках. Торговали разноцветным китайским шёлком, леденцами на палочке, а один,   раздетый по пояс,  жонглировал  разными предметами и показывал фокусы, протыкая себе щеки спицами, глотал длинные узкие ножи и выдувал изо рта языки пламени.
– Мы джунго, по–русски это китайса, – подтвердил  усатый, –  мы красная китайса.
– Вместе воевать, значит, будем, белых бить.
– Будем. Сто командира сказет, то и будем.
– Тебя как звать? Меня Митя, – похлопал он себя по груди.
Китаец ткнул его пальцем в грудь и повторил
– Ми-Тя.
– А, тебя как?
– Вань.
– Ванька, значит, вот здорово, –  засмеялся Митяй, – совсем как у нас.
К китайцам стали подходить другие красноармейцы, они здоровались с ними за руку, похлопывали по плечу, пытались повторить их имена.
Через некоторое время на гнедом коне прискакал китайский командир, а на коляске, запряжённой парой лошадей, подъехали командир полка с комиссаром и интендант. Командир соскочил с  коляски и показал всаднику рукой в сторону хат.
– Размещайтесь там, товарищи. Хаты свободные, сейчас подвезут провиант. 
Китайский командир что-то  отрывисто скомандовал и шеренги, стоявших солдат начали неспешно расходиться по хатам. Телеги потянулись за ними. Сам он слез с коня и, ведя его под уздцы, пошёл вместе с красными командирами. Вскоре Митяя вызвал к себе командир роты. Возле его хаты сидели на корточках трое китайцев.
– Значит так, – сказал ротный, – берёшь всё, что надо, вот в помощь тебе три китайца, чтобы сегодня же была связь у комполка с их командиром.
Когда они вместе вышли из хаты китайцы вскочили и согнулись в поклоне.
– Отставить, – резко скомандовал комроты, – не нужно кланяться. Придётся заняться с вами попозже. А сейчас вот вам связист, зовут его Митя.
– Ми-Тя? переспросили китайцы.
– Можно Дима, – сказал Митяй.
– Ди-Ма, – заулыбались и послушно кивали
– Он будет старшим, вы поможете ему связь установить. Те-ле-фон, – громко говорил он, как глухим и тряс телефонную трубку, – Понимаете?
– Панимай, «тинь-ли-фонг», – отозвался, тот, что был постарше. – Он насяльника? – спросил он у комроты, показывая пальцем на Митяя. Тот кивнул головой в знак согласия.
Митяй закинул сумку с инструментом на плечо. Объяснив, что китайцам нужно нести катушки с проводом он скомандовал:
 - Идите со мной.
Китаец, что был с косичкой, ласково улыбаясь, потянул сумку у него с плеча и одел на себя. Митяй изумился и потянул, было, сумку к себе обратно. Однако китаец придержал ремень, не давая её забрать,  и согнулся в поклоне.
– Твоя насяльника. Ты ходить –  моя твоё  носить.
– Ни хрена себе? –  изумился Митяй новому повороту дела, но настаивать на возврате сумки не стал.
Они почти два часа  передвигались от узла связи к хате китайского командира, развешивая полевой провод. Вокруг ходили китайцы. Около взвода занималось строевой подготовкой под руководством командира взвода третьей роты, который был из бывших унтеров.
  На кострах и в избах китайцы готовили еду, и ветер разносил незнакомые запахи. К колодцу мимо него  с полными белья тазами  на голове проковыляли две молодые китаянки. Многое Митяю было в диковину.  В ходе работы он выяснил, как  зовут его помощников.
 У того, что с важным видом носил за ним сумку, было имя Джэнг.
 – Женя, значит, – объявил ему Митяй.
 Двоих других звали Сюань, которого Митяй тут же перекрестил в Саньку и Линь, которому соответствия привычного русскому уху он не сразу придумал, а потом окрестил его в Лёньку. Временами он задавал им вопросы, а они, как могли отвечали. Китайцы Дмитрия расположили к себе. Они безукоризненно выполняли, всё, что он указывал им делать. Им очень хотелось понравиться Митяю. Его желтокожие  помощники то и дело кланялись, переспрашивали слова, пытаясь произнести их по-русски, при этом, показывая своим важным видом остальным, что они заняты чрезвычайно важным делом, выделяющим их из всех. В особенный восторг пришёл Чжэн, когда связь, наконец, была установлена, и Митяй научил его крутить ручку вызова  полевого телефона,  снимать трубку и говорить некоторые слова.
Для проверки связи Джэнг лично сбегал и пригласил командира роты.
Тот зашёл в комнату, где они установили телефон, с тонкой блестевшей лаком, чёрной тростью, в левой руке,  поправил новенькие жёлтые ремни, шашку  и кобуру нагана, потом  дал знать Джэнгу, что можно начинать. 
Джэнг с важным видом лихо закрутил ручку, потом снял трубку и произнёс громко и раздельно, отвечая на вопрос из узла связи.
– Моя отряд китайса. Командира полка давай. Моя командира говорить с ним будет, – и услужливо протянул руку своему командиру отряда.
– Траствуй товариса командира. Докладывай Чжоу-дзен-линь. Проверка связи. Поставили мне тиньлифонга. Жду ваша приказа.
При этом комроты китайцев, чеканя слова и стараясь говорить без акцента, стоял на вытяжку перед телефоном, как перед живым командиром.
Окончив оговорить, он протянул трубку Джэну и, посмотрев на своих бойцов свысока, сказал:
 – Хэнь хао.
– Что? – не поняв, переспросил Митяй.
Усатый китаец, которого звали Вань перевёл:
–  Хоросо,  – потом пожал руку Митяю, - се сё. Се сё корифань
–А это что?
– Спасибо. Спасибо товариса!
Чжу–дзе линь прервал их беседу. Он ткнул тростью в Джэнга,  – это будет моя тиньлифонга целовек. Ты его уцить. Хоросо?
– Хэнь хао, – согласился Митяй, - помогу, что сам знаю. Вань тут же перевёл его слова на китайский. Чжу-дзе-линь улыбнулся, показав все зубы, и вышел, помахивая тростью.
– Ваня, – а что значит по–китайски Ди–Ма?
– Первая лошадь. Это осень хоросее имя.
– А тиньлифонг? – вспомнил Митяй радость китайцев, когда они поняли для чего нужен  телефонный аппарат.
– Это примерно как: далеко слышать благодаря Богу.
 «Надо же, – подумал Митяй, – почти тоже, что и у нас».
 – А Джэнг, Линь, Вань. – что–нибудь обозначают?
– Мои деньги, Лес, Повозка. Меня ведь мама в повозке родила. 
Когда за ним закрылась дверь, Джэнг упал на колени и, схватив руку Митяя, начал целовать её.
– Спасибо, Ди–Ма. Ты хоросая насяльника. Моя любит тебя, – потом он достал откуда-то из-за края обмотки серебряный полтинник с профилем Николая Второго и протянул его Митяю. Тот обалдел от происходящего. Двое других солдат стояли, согнувшись в поклоне.
– Ты что, Жень, ну-ка прекрати. Встань немедленно. Да я кому сказал, – рассердился Митяй, видя что Джэн не торопится выполнять его распоряжение.
Тот нехотя встал с колен, всё еще протягивая монету.
– Теньга, возьми.
– Это еще за что?
– Ты помог. Ты тиньлифонг давала? Меня теперь насяльник тиньлифонга. Чжу-дзе-линь так сказал, – он показал рукой в сторону вслушивающихся в их разговор китайских солдат, которые стояли с угодливыми улыбками на лицах. – Я приказать – они делать.
– А я  при чём?
– Ты помог, тебе теньга. Получка мне больше дадут –  я командиру теньга.
– Ну, вас на хрен, разбирайтесь сами, – засобирался Митяй. Увидев встревоженный взгляд китайца, отклонил его руку с монетой и добавил, – что нужно будет, заходи. Так заходи, не надо деньга.
За ним тут же выскочили два китайца и потащили, ласково забрав у него сумку с инструментом и катушку с неизрасходованным проводом.
    – А где Женька? – спросил у них Митяй, видя, что его новый друг не идёт вместе с ними.
Тот китаец, что нёс сумку, улыбнулся
– Он теперь насяльника. Насяльника работа нет. Насяльника приказать – другие работать. Насяльника работать – тогда нет приказать. Никто его не слушать – он нет насяльник.
– Лихо у вас поставлено, усмехнулся Митяй, но я в  чужой монастырь не лезу со своим уставом.
В расположении роты он разыскал командира, доложив, что связь с китайцами установлена.
–  Взводный, ты мне вот что скажи. Откуда они взялись у нас эти китайцы?
– Смотря где. Мне комиссар полка говорил, что они сначала КВЖД строили, а потом с германцами война началась, в России мужиков в армию загребли, а дороги строить надо, вот их и вывезли из Маньчжурии. Некоторые с жёнами, у двоих или троих дети, но таких не много. Видел их бабы на телегах сидели? А некоторые не замужние. У них были на обслуге. В основном бельё стирать и начальство ублажать.
– Вот это да,- изумился Митяй, – проститутки что ли?
– Нет, те спят с мужиками за деньги, а эти и стирают и с начальниками спят за кусок хлеба.
– А чего ж с только начальством-то? Другим что ли не надо?
– Женщин мало. Всё равно на всех не хватит, так что рядовые потерпят.
– Так ведь могут не утерпеть, кому- нибудь захочется.
– У них с этим строго. Если кого застукают, тот потом всю жизнь яйца в кармане носить будет.
– Это как?
– А вот так. Сначала судом приговорят, потом выхолостят как хряка и яйца вручат вместе с приговором в бумажном пакетике на память.
– Ни чего себе порядки.
– Так, что держись ты от ихних баб, подальше.
– Сто лет бы они мне были не нужны. Ты их   сам то видел? 
– Кого?
– Баб китайских.
– Издаля только.
– А я вот сегодня повидал.
– Чего ты у китайцев забыл?
– Связь я к их командиру тянул, вот и насмотрелся.
– Чем же они от наших баб отличаются? Что-то мне невдомёк, у них что, не как у наших, а поперёк?
– Что поперёк?
– Да щель между ног. 
– Скажешь тоже, взводный. Я их что раздевал? А вот ноги у них совсем не как у наших. Ступни у всех забинтованы и ходят они  только мелкими шажочками. Каждый шаг два вершка не больше.
– Это кто же их так изуродовал и зачем?
– Родители девочкам бинтуют ноги в раннем детстве и те так и вырастают. Главное, чтоб далеко от дома уйти не могли, тогда вся жизнь у неё только в своём доме, а потом доме мужа.
– Это что во всём Китае так?
– Хрен их знает. У этих у всех, но они все из Манчжурии, может там обычай такой.
– А ещё что видел?
– Шкуру собачью видел.
– А это что за чудеса?
– Я тоже поинтересовался, что за шкура висит. А они, оказывается, собачье мясо в котле сварили, а шкуру сохнуть повесили. Потом, сказали, шапку сошьют. Рыжая такая шкура
– Вот бисовы дети. Я то-то гляжу Полкана третий день нет, значит это они его приговорили.  Неужто они собачатину едят?
– Ещё и причмокивают. Я чуть не сблевал, как увидел, а им за праздник.
– Не будет с них толку, я так думаю.
– А я, думаю,  будет. Толковые ребята и безотказные, как моя трёхлинейка. Им бы русский получше знать, да грамотёшки бы побольше, они бы себя показали.
Ночью в городе, недалеко от расположения их роты, Митяй сквозь сон услышал какую-то возню, ржанье лошадей, возгласы людей. Однако не смотря на помеху доспал до утра, поскольку «тревогу» не объявляли.
Утром он от взводного узнал, что это прибыл к ним в город полк Марии Никифоровой.
–  Кто, кто у них командир? – переспросил он у взводного, – неужели баба?
– Эта такая баба, что  десяти мужиков стоит. Мария Никифорова, известная террористка - подпольщица.
 – Нет,  не слыхал.  А что, отчаянная баба?
–  Тогда слушай.
– Слыхал как в 1905 году в городах баррикады строили и с жандармами бились насмерть?  А после восстания кого на каторгу, кого на виселицу отправили?
– Я малой тогда был. Смутно помню. А вот два ссыльно – поселённых у нас в деревне были. У пристава раз в месяц отмечались. Я потом с одним из них, Перегудовым, у Бореля на мельнице работал. Толковый был мужик.
–  Ну, так слушай. 
Никифорова Мария была среди приговорённых к смерти в Москве и бежала с еще пятью смертниками из Таганской тюрьмы. После уже, когда ей пришлось бежать из России во Францию, вступила в Иностранный легион и там стала лейтенантом. Единственная, между прочим, женщина-офицер за  всю историю Легиона.  Никифорова была за храбрость награждена французским орденом Почётного легиона.
 За глаза её зовут «Бешеная Маня».  Ей человека застрелить, что муху хлопнуть. Однако, военному делу она, похоже, в Иностранном легионе выучилась,  как следует. Там зря звание лейтенанта не дадут. Её отряд первым в январе вошёл в Екатеринославль, когда белых оттуда вышибали. Бились её бойцы храбро, да и деникинцы тоже упёрлись. Пол отряда  Маруся в том бою положила, но город взяли. Пограбили её бойцы тогда крепко, а пленных всех перестреляли. Видно это тоже у неё обычай от легиона остался. Город возьмут – три дня грабят.  Теперь в нашу армию на усиление их направили. Скоро, наверное, наступать будем. Вон, сколько сил собирается. Этот наш отдых и переформирование скоро окончатся большим сражением.
Появление отряда Маруси, которые называли себя «Боевой отряд чёрных анархистов», было заметным. Своим видом они выделялись  среди других отрядов, прибывающих в дивизию, где служил Митяй.
Было чёрных анархистов не так уж много, человек около трёхсот. Однако, все они были одеты в чёрную форму и кожаные сапоги. Поговаривали, что Маруся,  когда заняла со своим отрядом Торжок и неделю занималась там выучкой своих бойцов, обложила военной контрибуцией суконную фабрику, а так же швейные и обувные мастерские города. За невыполнение распоряжений её  штаба – конфискация имущества и суд военного трибунала как за саботаж. Через неделю все её бойцы были, как один,  в чёрной форме и обуты в первосортные хромовые сапоги.