Прошло несколько дней и Дмитрия снова направили в расположение китайского отряда для наладки связи. Китайцы жили по-прежнему отдельно от всех.
В белых мазанках* жили командиры, а в хлевах, конюшнях и палатках, которые их отряду выдал интендант полка, солдаты. Одну конюшню, что была поближе к реке, они приспособили под прачечную и китаянки частенько настирывали в корытах возле неё простыни и мужское бельё, развешивая его на натянутых верёвках. Солдаты полка, тот конец города, где они расположились, очень скоро начали называть за глаза «Шанхай». А потом это название даже стало практически официальным. Комиссары и командиры удерживали солдат от того, чтобы они ходили в «Шанхай» без дела. Да особенно никто туда и не стремился. Говорили они между собой по-китайски, употребляя в крайних случаях едва ли десяток русских слов. А это что за разговор?
Митяй, прежде чем идти, позвонил в Китайский отряд. Джен бодро ему ответил:
– Насяльника связи китайски баталён Интерасиональна полка слусает вас.
– Проверка связи, - сказал Митяй, – узнал меня Жень?
– А-а-а, это ты маленьки насяльника связь Ди–Ма? Сто ты хотел?
– Слушай, Жень, ваши просили дополнительную связь провести. Так что, я минут через пятнадцать у вас буду. Дай в помощь двух бойцов.
– Не могу. Все китайса на учениях. Остальные на постах или по хозяйству заняты. Дам одного.
– Бог с ним. Одного, так одного.
Закинув сумку с инструментом на плечо и прихватив катушку с проводом, он направился в «Шанхай». На улице за полверсты до «Шанхая» встретил его, знакомый уже по предыдущим встречам улыбающийся Линь.
– Ди–Ма давай сумка, давай катушка, понесу.
Когда за тебя тяжёлую работу делают другие, к этому привыкаешь быстро. Митяй уже и не сопротивлялся. Сгрузил на китайца свои причандалы связиста, и они зашагали в сторону китайского штаба. Путь их проходил недалеко от берега реки, где хлопотали возле прачечной китаянки. Неожиданно возникшая картина из-за поднятой ветром простыни открылась взору Митяя. Две китаянки, одной из которых было лет двадцать, а второй очевидно далеко за сорок стирали бельё, снуя в мыльной пене туда - сюда руками в глубине своих деревянных корыт. Обе были обнажены по пояс. Старшая стояла в халате со спущенным вниз верхом и завязанными на поясе рукавами, а та, что помоложе, была в синих штанах. Обе были в деревянных сандалиях, с перебинтованными ногами. Митяй остановился и даже рот открыл. Смуглые груди женщин ритмично колыхались в контрасте с белой пеной, а время от времени, когда они выпрямлялись, чтобы вытереть со лба пот тыльной стороной руки, картина становилась для него просто завораживающей.
– Вот это да, – аж слегка присел Митяй, – что же это они стыд потеряли совсем?
– Засем потеряли? Жарко.
– Не боятся, что их увидят?
Линь усмехнулся.
– Сто, сиськи меньсе станут?
– А вдруг, кто придёт, обидит? – Пролепетал Митяй, сражённый вконец аргументом Линя. – Как их зовут?
– Ма-чень и Юй-ли
– Совсем, почти как у нас, Машенька и Юлька.
– Пойдём. Много смотреть на китайски зенсины нельзя. Китайса совсем нельзя. Все китайсы знай, что Чжу-дзе-линь сказал: кто будет смотреть - накажу, кто за ограду зайдет – застрелю. Если сам не увижу – зенсины скажут, тоже застрелю.
– А если из наших, русских, кто залезет, он тоже будет стрелять?
– Васа солдат не ходят. Комисара обессяла – никто не будет ходить, никто не тронет. Пока никто не ходила.
Они двинулись, было, дальше, однако, пьяная песня, будоражащая тишину округи, заставила их остановиться. По берегу реки, прямо на прачечную двигались, обнявшись за плечи и покачиваясь два бойца. По их чёрной обмундировке и начищенным сапогам Митяю стало ясно, что они были из отряда Бешеной Мани. Оба были при оружии. Один тощий, высокий, с маузером в деревянной колодке, на ремешке через плечо, а второй, с проседью в чёрных усах, при шашке, поблёскивающей серебром и с наганом в жёлтой кобуре на поясе. В руке у него была нагайка.
– Ой, Настасья, ты Настасья,
Принимай-ка молодца,
Принимай-ка молодца, – распевал тот, что при шашке.
Ламца-дрица-аца-ца, - неожиданно закончил куплет его товарищ и оба захохотали. Вдруг оба замолчали.
– Мать, моя, – услышал Митяй, – вот это повезло. Лови их, Сивый. –
У Митяя сердце подпрыгнуло от предвкушения если и не беды, то близкой драки. Он увидел как парни в чёрной форме, перепрыгнув одним махом через заборчик, заскочили за развешенные простыни, отрезая китаянкам путь к отступлению. Растопырив руки, они начали ловить китаянок как кур во дворе. Женщины вскрикнули, всплеснули руками, попытались, было, убежать, но проковыляли только по два шага, как их солдаты настигли. Тогда они, остановились в полупоклоне, прикрывая грудь руками, и что-то залепетали непонятное по-китайски, Митяй по интонациям женского лепета понял, что они умоляли о чем-то пьяных солдат. Судя по всему, просили, чтобы оставили их в покое.
«Линь, бежим! Поможем!», – крикнул Митяй своему провожатому и побежал туда, где за простынями была возня из женских и мужских тел, которые то показывались, то опять исчезали за колыхающимися простынями. Видя, что Линь бежит за ним с тяжёлой сумкой и проводом не очень спешно, он крикнул: «Да, брось ты, на хрен это барахло! Беги быстрее». Линь так и сделал, оставив имущество связи полка валяться на косогоре, а сам припустил за своим русским товарищем.
Митяй не заметил, откуда появился воин китайского отряда рядом с прачками. Прибыл он в эту острую минуту даже чуть раньше, чем Митяй с товарищем. Это был один из командиров. Видно было невооружённым взглядом. Он стоял как-то отличаясь от остальных китайских бойцов, без угодливой улыбки и совершенно свободно. Был одет он в новую русскую солдатскую одежду, но на нём были, как у Митяя, шнурованные высокие английские ботинки жёлтой кожи, а под мышкой бамбуковая трость. Вперившись глазами в происходящее, он молча разглядывал неприглядную картину домогательства бойцов одной с ним Красной Армии к его соотечественницам.
Тот, что был при шашке, облапил молодую китаянку и мусолил ее своими поцелуями, размазывая сивыми усами слёзы по её лицу. Второй всё пытался прижать к себе другую, которая пыталась одновременно и натянуть на себя халат, и увернуться от его поцелуев.
Она защищалась от него руками, явно, боясь ударить, и что-то беспрерывно лепетала на своём мяукающем языке.
Китайский командир крикнул что-то гортанное и односложное на своём языке солдатам в чёрном. Они, не поняв команды, даже не обратили на него особого внимания, продолжая делать свое дело. Только тощий, тот, что был с маузером, огрызнулся,
– Да пошёл ты….
Тогда он сказал несколько слов по- русски.
– Нерзя это. Отставить. Я буду делать вам плохо.
Подбежали к месту событий Митяй с китайцем Линем.
– Вы, что, охренели? – заорал Митяй.
– Рот закрой, – лениво ответил ему седоусый.
Видя, что бесчинства не прекращаются, китайский командир ткнул того, что держал старшую из женщин, Юй-ли, как понял Митяй, своей игрушечной с виду, бамбуковой тросточкой, куда-то в спину. Раздался вопль боли и Митяй увидел перекошенное лицо бойца из отряда «Бешеной Мани».
- А-а-а-а, ах ты, с-сука, - орал он, упав на колени и корчась от боли, - да я вас всех сейчас перестреляю! Одной рукой, при этом он держался за спину, а второй, лапал судорожно кобуру маузера и, не попадал пальцами на застёжку.
Китайский командир, застывший с тростью в руке, с напряжённым лицом, похожим на жёлтую маску, внимательно смотрел на окружающих, явно оценивая глазами ситуацию и переводя взгляд черных цепких глаз, то на Митяя с товарищем, то на бойцов в чёрной форме. Страха на его лице не было видно.
- Он борьсой насярьника? – спросил он, обращаясь к Митяю и, указывая тростью на поверженного бойца. Митяй отрицательно помотал головой, потом испуганно выдавил из себя:
- Нет, это вряд ли – соображая, что в отряде «Бешеной Мани» все командиры имели какие-то непонятные ему нашивки на рукавах, а у этих рукава были ничем не обозначены.
– Хоросо.
Тогда китаец в английских ботинках ударил своей тростью бойца по руке, которая уже извлекла маузер из деревянной кобуры. Маузер выпал, а тот застонал от боли. Вдруг послышался лёгкий свист и затем шлепок. Это тощий наотмашь ударил китайца плетью по руке с тростью. Он попал ему точно по запястью. Трость вылетела из руки и упала в нескольких метрах от хозяина, а на запястье у него вздулся багровый след от удара. Однако Митяй заметил, что, не смотря на жестокую боль, на щеках у желтокожего заступника только вздулись желваки и на лбу выступили мелкие бисеринки пота, но ни стона, ни крика не вырвалось из его губ. Плеть снова свистнула в воздухе.
С криком: «Запорю, бл*дь косоглазая!» - сивоусый вновь резко опустил плеть, на этот раз уже на голову китайца. Митяй даже глаза закрыл, понимая, что сейчас от удара кожа на жёлтом, неподвижном лице лопнет от дикого удара и из кожи брызнет кровь. Но произошло невероятное. Он услышал, как китаец издал какой-то непонятный возглас и левой рукой молниеносно поймал плеть в воздухе, не дав себя ударить. Это было как цирковой фокус, а скорее даже похоже на волшебство. Резким рывком он выдернул плеть из руки противника и отбросил её от себя в сторону.
- Ни хрена себе, - изумился сивоусый, уже трезвея, но всё еще не в состоянии до конца оценить, что происходит. – Да я тебя как клопа раздавлю,- с этими словами сивоусый занёс руку над лицом своего противника. Митяй отметил, что тот был, действительно невысокого роста, чуть выше плеча Митяя, а сивоусый раза в полтора шире и на голову выше. Однако опять произошло невероятное. Китайский командир резко выкрикнул какой-то гортанный звук, вытянув палец и, указывая за спину сивоусого. Тот невольно обернулся, желая посмотреть, что у него за спиной. В этот момент его противник резко шагнул вперед и схватил противника, что называется «за грудки», цепко держа в кулаках его чёрного цвета форму, после чего резко откинулся назад, падая на спину. Когда сивоусый всей массой своего тела начал падать вниз, на противника, тот вдруг подставил ногу прямо ему в живот, а лёжа на спине, направил его полёт еще дальше. Ничего подобного Митяй в жизни не видел. Чтобы какой-то невысокий и не очень мускулистый с виду человек в течение нескольких секунд расправился с двумя здоровенными вооружёнными бойцами? Это было похоже на волшебство.
Последствия падения для сивоусого были ужасны. Он приземлился, запутавшись в своей амуниции, лицом прямо в твёрдую, покрытую мелкой галькой, землю. Лицо его было разбито, превратившись в маску из грязи и крови. Правой рукой он попытался достать из кобуры наган. Китаец прыгнул ему на спину заломил назад сначала одну руку, потом вторую, достал откуда–то из кармана шнурок и связал в мгновение ока ему запястья.
– Нерьзя вставать, а то будет прохо, – пригрозил он поверженному противнику.
Заметив, что второй боец, наконец, дотянулся до валявшегося маузера и взялся за его рукоятку, китаец строго сказал ему, – не надо, а то заберу совсем.
Тот оставил оружие лежать на земле и молящим голосом обратился к Митяю.
- Парень, ты ведь свой. Скажи, ты, этим чайникам, что мы пойдем к себе и никого трогать не будем. Да мы и обидеть никого не хотели.
- А вы чего сюда припёрлись? – спросил Митяй. - Девок в городе хватает. Вам-то зачем китайки понадобились? Комиссар не велел вообще сюда ходить. Под трибунал захотели?
– Нет у нас в отряде комиссаров. Маня их не терпит. Да пропади они, эти китайки, сто лет бы их не видеть. Мы с другом отдыхали после наряда, а тут бабы голые на глаза попались. Какой же солдат устоит? Вот бес и попутал. Отпустили бы вы нас, а то у Мани разговор короткий. Может и шлёпнуть.
– А, я слыхал, вы как город возьмете, так три дня гуляете и барахло, и бабы- всё ваше.
– Так это когда с бою. А если город уже нашими занят, а в нём своевольничать начнёшь, – Маня шкуру спустит.
Митяй решил, что, пожалуй, никому не будет хорошо, если вся эта история выплывет наружу.
– Карифан, как тебя зовут? – Обратился он к китайцу.
– Оэмада Юуширо, – коротко ответил тот.
– А я Митя, Кирсанов. Линь,- что-то у него и имя, и обличье на китайские не похожи, – заметил Митяй.
– Он, не джунго, не китайса, – ответил тот, - он ниппон, он японса.
«Вот это да,- подумал Митяй, - кого только не встретишь в этой жизни. Теперь понятно, почему у него глаза тоже раскосые, но уголки глаз как-то немного вниз, и косичка другая, и держится он совершенно иначе».
– Слушай, они уже достаточно наказаны и больше сюда не сунутся. Пусть идут к себе. Нам всё-таки воевать вместе против белых.
Японец выслушал Митяя с не дрогнувшим лицом. Потом посмотрел на своих поверженных противников, поднял с земли свою бамбуковую тросточку, сунул её под мышку и сказал:
-Пусть идут.
Два бойца в чёрной форме поднялись с земли, отряхивая себя от пыли, приводя оружие и форму в порядок. Японец молча наблюдал за ними с неподвижным лицом.
– Пойдём, Сивый, – сказал тощий боец, – на этакого чёрта нарвались.
Озираясь и поддерживая друг друга, они медленно подошли к заборчику, молча через него перелезли и через минуту их не стало видно.