– Линь, сходи за инструментами, – попросил Митяй. Когда тот удалился, он обратился к японцу.
– Что это у тебя за борьба такая? Я борьбу на поясах татарскую видел, Греко-римскую в цирке показывали, французскую боцман мне показывал, а такое вижу впервые. Что это за броски такие?
Японец чуть улыбнулся и односложно ответил.
– Жиу-жицу.
– Покажи, как ты его завалил?
– Ты не умеес падать. Будет больно.
– Ничего, я потерплю.
– Напади на меня, хоти меня повалить.
– А ты напасть на меня не можешь?
– Могу. Это будет другой начиваза. Как это по-русски. Уметь бросить. Ты просил «томоэ-нагэ».
– Хорошо.
Митяй шагнул к японцу и схватил его за грудки, намереваясь повалить его с подножкой, как в цыганской борьбе. Японец тоже схватил его за гимнастёрку и чуть отступил назад, а потом резко бросился на спину. Митяй уловил это движение и хотел, было, освободиться, оттолкнув его от себя, но было уже поздно. Так же как и боец отряда Бешеной Мани, он полетел вперед на землю. Митяй все же успел подставить руки и не ободрал в кровь лицо, как тот, а только запачкал локти. Японец в мгновение ока оседлал его сзади, одной рукой задрал ему голову, другой сдавил горло. Сопротивляться было бесполезно. Митяй смог только замычать. Японец, крикнул «Ниппон», быстро соскочил с него, отступил в сторону и поклонился, сжав руки в замок у себя на груди. Потом встал прямо и выжидательно смотрел на Митяя. С инструментами и проводом подоспел запыханный Линь. Он не слышал разговора, а только видел бросок японца. Китаец испуганно начал говорить, кланяясь и обращаясь к японцу, путая русские и китайские слова и показывая на Митяя пальцем. Чаще всего звучало слово «корифан», а это он уже знал было то же самое, что по-русски - «товарищ». Митяй понял, в общих чертах, что он, русский, хороший товарищ, что делает добрые дела китайцам. Что он, «корифан Ди–Ма», уже проводил связь раньше и пришёл снова, потому что получил приказ. Что он оказался возле прачечной случайно и хотел защитить китаянок, что его бить не надо, а надо дружить. А еще, с загадочным лицом добавил Линь, «корифан Ди–Ма» служит рядом с большим начальством. Джэнг вот ему помогал и стал начальник связи. Командир отряда Чжу-дзе-линь ценит и любит корифана Ди–Ма.
Митяй в это время встал и подошёл к японцу. Улыбаясь, он протянул ему руку. Японец был уже явно, знаком с этим знаком дружелюбия. Он улыбнулся и пожал ему руку.
– Ты молодец, – сказал Митяй японцу, – ловко у тебя получается. Мне покажешь? Как делать научишь?
Японец понял и посуровел,
- Тайна. Нерьзя.
Видя расстроенное лицо Митяя, он смягчился,
- Хоросо. Ты корифан. Тебе показу. Немнозко показу. Всё нерьзя. Приходи вечером. Немнозко уцить буду. Моя фанза цетырнадцать, – он улыбнулся, показав зубы, и добавил.
– Вечером.
Часов в шестнадцать, когда Митяй освободился от дел, он направился в китайский лагерь, в сторону хаты, на которой углём был нарисован номер четырнадцать. На плече у Митяя на всякий случай висела сумка с проводом и инструментами, чтобы патрулю или постороннему начальству можно было сказать, связь, мол, иду налаживать китайским товарищам.
Подходя к белой мазанке, Митяй увидел своего вчерашнего знакомого, который совершал странные плавные движения похожие на медленный танец. Потом он вдруг совершал неожиданный поворот или выпад рукой или ногой. Он был в белой нательной рубахе и солдатских штанах, без ботинок.
– А-а, Ди–Ма, – улыбнулся он, заметив его. – Драствуй, проходи.
Юуширо сел на траву, подогнув под себя ноги, и показал место напротив Митяю: « Садись».
Митяй плюхнулся перед ним и слегка развалился, опёршись на руку. Японец слегка сузил свои и без того узкие глаза и сказал:
– Хочешь чему-то научиться и что–то понять – делай как я. Если ты думаешь, что этого можно не делать, всё равно делай.
Больше часа словами и жестами японец объяснял ему основы приёмов жиу-житсу. Потом заставлял Митяя отжиматься на кулаках, приседать, кувыркаться через голову туда и обратно и много чего другого, что Митяй видел впервые. Через два часа, когда уже почти совсем стемнело, японец пригласил его зайти к нему в комнату выпить чаю. Когда они входили в хату, Юуширо что-то быстро сказал по-китайски попавшемуся ему на глаза китайскому солдату, тот быстро поклонился и убежал в темноту. Через минут десять он вернулся, неся в одной руке чайник, а в другой глиняную миску с дымящимися лепёшками. В комнате японца обстановка была самая простая: койка, заправленная солдатским одеялом, стол с тремя табуретками возле него и тумбочка. На вешалке висела кое-какая военная амуниция, возле кровати лежал вещмешок. Юуширо заварил в фаянсовых кружках чай, который достал из баночки, лежавшей в вещмешке, достал тряпочку с наколотым сахаром, и они стали есть лепёшки, запивая их чаем и рассказывая друг другу о себе.
Вопросов у Митяя было много. Скажем, что он, Митя, когда японец представился во время конфликта с анархистами, решил, что его имя Оэмада, а Юуширо – фамилия. Оказалось же с точностью до наоборот.
Японец отвечал на все вопросы, не всегда находя нужные слова и заменяя их жестами. Понял только Митяй, что Юуширо родом с острова Окинава. Он рос в обедневшей семье самурая и в восемь лет его отдали в монастырь, где он и сумел овладеть приёмами жиу-житсу и другими боевыми искусствами. Когда началась война с русскими, многие послушники монастырей, и он в том числе, добровольно записались в армию. Он был в японской армии командиром пехотного отделения, попал в плен раненным в ногу и в плечо еще в 1906 году. Его подлечили, и был он в лагере для военнопленных, где-то возле Читы, а потом их из мест, близких к боевым действиям, отправили на русский север – строить военно-морские укрепления в районе Кандалакши.
Когда в 1909 году миссия Красного креста отправляла пленных японцев на родину, Юуширо лежал в русской больнице, мучаясь от дизентерии, и едва не умер, но русские врачи его выходили, а он остался один – никому не нужен.
В это время шло строительство железной дороги от Санкт - Петербурга до Мурманска, и на север пригнали большую команду китайцев. Раньше они Юуширо больше не был пленным, но и никому не был нужен. Поскольку обличья он был явно азиатского, а местным властям : что японец, что китаец – было все одно, предложили ему, как и остальным, стать рабочим на железной дороге. Для японца это был выход. Он надеялся заработать денег и вернуться, в конце – концов, на дорогую его сердцу Окинаву.
Юуширо быстро овладел нехитрыми правилами устройства железной дороги и его даже сделали бригадиром по сборке звеньев путей, дав под начало двадцать человек. Однако, с началом первой Мировой войны мечта эта отодвинулась, а после революции в России вроде бы забрезжила вновь. Красноармейское начальство пообещало болтавшейся в центре России голодной и оборванной китайской массе, в которой оказался и Оэмада Юуширо, хорошую обмундировку, хорошую еду и доставку на родину после Гражданской войны. Китайцы практически все примкнули к красным, поскольку многие из них испытали на себе прелести белогвардейского велико чванства, а оно мало чем отличалось от английского или американского. Красные же приняли китайцев радушно и не показывали своего превосходства или пренебрежения.
Умение Оэмада держать в руках оружие и добиваться послушания подчинённых не остались для командования незамеченными и вскоре, незадолго перед тем, как их перевели в этот город на подготовку, Юуширо выдвинули в командиры взвода, а через неделю он стал командиром роты, вместо убитого в бою китайского интернационалиста. Может, он продвинулся бы и дальше в командование батальоном, но русский язык давался ему очень тяжело. Многие китайцы, которые прожили в России значительно меньше него, говорили по-русски почти свободно. Да, что не говори, а он, все-таки, был не китаец. Те всегда тянут в руководство своих.
Сейчас ему было уже тридцать четыре года. Как и китайцы, он верил в разные приметы и гадания. Он был убеждён, что нынешний год должен стать для него счастливым, поскольку его имя по-русски означало «четырнадцать», а уже истекал четырнадцатый год с тех пор, как он покинул свой дом. Митяй, как мог, рассказывал ему о своём довоенном житье – бытье.
Расстались они уже в темноте, обнявшись напоследок. Каждый вечер теперь, чуть становилось посвободнее, Митяй шёл к Юуширо, хотя мышцы его сильно болели после тренировок, но учеником он оказался способным и быстро начал овладевать приёмами японской борьбы. А ещё ему нравилось общаться с Юуширо, который иногда вспоминал свою родину и вдруг мог произнести какой-нибудь короткий японский стишок. Митяй просил их перевести. Они звучали красиво, но иногда загадочно и не всегда понятно. Юуширо коротко называл их то «хокку», то «танка». В них не было рифмы, но они оставляли впечатление красоты и задумчивости, звали к размышлениям. Это была чужая культура.
Митяй интуитивно ощущал её высокое искусство с многовековыми традициями. Даже названия многих приёмов неизвестной борьбы жиу-житсу по-японски звучали поэтично. В переводе это звучало примерно как: «Трухлявое дерево, снесённое прочь лавиной», «Буря в горах», «Коси траву клешнями краба», «Полет ласточки останавливает молот».
Они быстро сдружились. Юуширо объяснил позже, почему. Дело было не только в том, что ему нравился этот крепкий мускулистый русский парень, который без заносчивости общался с китайцами и с ним, японцем. Ведь таких, у красных было не мало.
После того, как Митяй заступился за китаянок, и Юуширо пригласил его к себе, он решил проверить судьбу. Гадая на русского Ди–Ма, он бросил бамбуковые палочки, игральные кости и рис на полу судьбы. Их сочетание было удачным. Это и сыграло решающую роль в их сближении.
Юуширо, как и Митяй понимал, что времени им, вряд ли будет отпущено много, отдых выведенных из боёв воинских частей и отрядов скоро завершится, сформируют новые полки и с новыми силами наваляться на белых. Удастся ли им воевать в одном полку? Скорее всего – вряд ли, да и не до тренировок во время боёв.
Юуширо посоветовал Митяю выбрать себе из арсенала три приёма. Выбор они сделали на следующий же день после первого занятия, когда Юуширо продемонстрировал своему русскому товарищу почти весь арсенал бросков, захватов и удержаний. В них вошли так понравившийся Митяю сразу «томоэ нагэ» или «двойной полёт», «о-гоши» или бросок через бедро, «кумикати-ути-гаэси», то есть «захват кисти с выворачиванием её». Именно их раз за разом и отрабатывал Митяй до седьмого пота. Показал ему Юуширо и возможные концовки этих приёмов с удержанием противника, а потом и способы добивания его насмерть. Остальное время они для разнообразия посвящали всевозможным способам защиты от ударов руками, ногами и палками, захватов за ворот и за руку. Как заворожённый смотрел Митяй на замысловатый танец Юуширо, когда тот кружился, приседал и уворачивался от воображаемого противника с обычной палкой в руке.
Чему можно выучиться за месяц? Что можно постигнуть? Однако японская наука в Митяя вошла крепко. Не раз вспоминал он добром Юуширо и его науку, особенно когда жизненная ситуация заставляла его использовать «жиу-житсу».