Цикл
Я алгоритм поэзии постиг,
но преуспел, к стыду, совсем немного;
хоть мир мы познаём из мудрых книг –
но надо лично жизнь руками трогать.
Прожить стихи трудней, чем сочинить,
и не изжить давнишнюю идею:
мысль может путеводной быть, как нить,
что Ариадна поднесла Тесею.
Я раскалялся часто добела,
я мучился похлеще, чем в застенках,
чтоб истина добытая была
без примесей, неточностей, оттенков.
И мне язык Эзопов ни к чему,
мне подавай огнеупорность тигля,
я, может быть, чего-то не пойму,
но алгоритм поэзии постиг я.
И потому, по праву мастеров,
хоть выспренность сурово ненавижу,
я поделиться узнанным готов,
да что-то любознательных не вижу.
Мой алгоритм поэзии – он прост:
чтоб быть в строю средь равных и великих,
в атаку словно, встаньте в полный рост
и ветром жизни захлебнитесь в крике…
СПОЛОХИ
Сполохи над морем далёкой грозы
нередки в июньскую пору.
С упорством тугой виноградной лозы
жизнь ищет шпалеру, опору.
Я вижу сосну на отвесной скале,
и думаю, это ль не чудо?
Откуда малиновый звон в хрустале?
В смоле этой солнце откуда?
А зори несут изумительный свет
и шёпот, и трели, и вздохи,
и в мире гармонию ищет поэт,
считая над морем сполохи.
Его осудить может, впрочем, любой,
не кормят, мол, рифмы и мысли;
а ведь без стихов и любовь – не любовь,
в большом человеческом смысле.
Элегии, оды пылятся в столе,
нечитанны публикой местной,
поэт, как сосна на отвесной скале,
питается манной небесной.
И только сполохи далёкой грозы
всё шепчут, бродя по простору,
что надо учиться упорству лозы,
коль выпало жить в эту пору…
ОНИ ПОЛЮБЯТ БЕРЕГ МОЙ!
Меня читать недолго будут,
но вновь, борясь со мглой и тьмой,
они полюбят эту бухту,
они полюбят берег мой,
где я любил тебя, и где я
был полон первобытных сил,
где, с придыханием, Сугдея
я в Судаке произносил,
Я так любил тебя! И в этом
своей судьбы я видел нить.
Но это свойство всех поэтов –
мне никого не удивить.
И вирши все мои забудут
под шум платана и волны
лишь потому, что эту бухту
по своему любить вольны…