А что же с нашей четвёркой, которая удирала со всех ног, вцепившись в единственную свою надежду - буланого коня?
Митяй, как и его товарищи, летел, едва касаясь земли, почти не задерживая, идущую вскачь лошадь. Сзади в полуверсте нёсся топот от десятка коней, устремившихся в погоню за ними казаками. Они слышали заливистый свист и гиканье, понемногу настигавших их кубанцев. Доносившиеся до них обрывки слов, из которых было ясно, что если их догонят, то шкуру снимут и повесят на ближайшем дереве, перемежались с отборным матом.
Всем своим существом каждый из красноармейцев буквально ощущал, как сверкающие шашки преследователей, обученных сабельной рубке с самого детства, будут со свистом, рассекая воздух, опускаться сзади на их головы и спины. Это чувство добавляло прыти каждому так, что подгонять их был не нужно.
Между тем до спасения оставалась чуть более версты. Впереди был лесок, в котором угадывалось перемещение солдат. Судя по будёновкам, это были красноармейцы, которые занимали позиции поудобнее и, очевидно, готовились принять бой.
Что для скачущей лошади и для людей, бегущих наравне с нею, такое расстояние? Четыре минуты, вряд ли больше отделяло их сейчас между жизнью и смертью.
Пущенный им вдогонку каким-то умелым казачьим артиллеристом снаряд из трёх дюймовки, прервал эту дикую скачку. Перед лошадью, чуть в стороне поднялся сноп огня и земли, а взрывом Митяя ударило так, что он, потеряв сознание, отлетел от лошади, выронив винтовку, и упал навзничь. Тоже произошло и с его товарищами. Лошадь, за которую они держались, пытаясь уйти от белых, взрывом была сбита на бок вместе с всадником, но верховой был кавалеристом хорошим и не вылетел из седла. Когда лошадь поднялась на ноги, он ударил её шенкелями, на мгновение оглядев разлетевшихся от взрыва в стороны его попутчиков, и поскакал дальше в сторону леса. Конский топот и крики казаков приближались теперь с неумолимой быстротой.
– Кажется, всё, – подумал Митяй, приподнявшись на локте.
Он, было, попытался встать, но земля и беззвучно надвигающиеся всадники кружились у него перед глазами. Все стало напоминать немое кино, которое он видел раз на ярмарке в Жирнове. Он попытался встать, но завалился снова, ноги его не держали. Поискал, полусидя, глазами, где его винтовка и где его товарищи.
Федька и Грицко были оглушены взрывом так же как он, но хохлу, похоже, досталось меньше. Он стоял на коленях покачиваясь, уже подобрав свою винтовку, и пытался закрыть затвор. Однако, патрон, видимо, перекосило, и в патронник он не шёл, стрелок всё не мог сообразить выдернуть его и дослать новый.
Федька тоже сидел на земле и мотал головой, обхватив её руками, из носа у него текла кровь.
Митяй понял, что белоказаки выпустили по ним не осколочный, а фугасный снаряд, который, видимо, в этот момент оказался под руками. Товарищи его так же были оглушены взрывом, но ранений у них не было видно. Сознание, а с ним и звуки, возвращались постепенно к нему.
За это время три казака уже подскакали к ним.
Грицко отбросил от себя винтовку и поднял руки. За ним опустив, голову медленно поднялся Федька. Митяй сидел, расставив ноги, глядя, на наезжающих казаков. У двоих в руках были карабины, нацеленные на них, у одного в руке обнажённая шашка. Погоны на нем выдавали офицера. Митяй не очень разбирался в кубанской казачьей форме, но, кажется, это был подхорунжий.
Федька, нагнувшись за слетевшей с его головы фуражкой, потянулся, было, за лежавшей рядом трёхлинейкой, но, ударившая рядом с винтовкой, пуля из карабина казака заставила его отдёрнуть руку. Казак передёрнул затвор и наставил карабин на Митяя.
– Вставай краснюк. Чего расселся?
Шансов для сопротивления не было. Поднялся на ноги и Митяй. С тоской смотрел он в сторону того леска, который так и остался для них недостигнутой мечтой.
Он заметил вдалеке, уже почти достигшего леса, того красного кавалериста, пытавшегося их спасти. За ним скакало шесть казаков. Некоторые из них, уже убрав шашки, сняли из-за спин карабины и стреляли на скаку вслед, уходящему от них на буланом коне, парню в будёновке, который пригнулся к шее своего четвероного друга. Однако, на скаку попасть в другого скачущего всадника с расстояния в сто метров дело совсем не простое.
Увлеклись казаки погоней напрасно. Не доскакав до лесочка саженей триста, нарвались они, на неожиданно ударившую длинную пулемётную очередь из «Максима», и трое из них, перелетев через голову вместе с конями, так и остались лежать на земле. Остальные повернули назад, туда, где стоял перед казаками Митяй и его товарищи.
Подскакали трое казаков, оставшихся в живых после своей неудачной погони.
– Зарубаю, сволочи! – заорал один чубатый, вынув шашку из ножен и вздыбив коня.
Однако, тот, что сидел на коне с обнажённой шашкой, окриком остановил его.
– Отставить, Остапчук, остынь. Что, приказа не знаешь?
– Красных пожалел? – со злобой отозвался тот, гарцуя вокруг них на высоком, горбоносом жеребце тёмно-гнедой масти.
– Мне на них тьфу, - плюнул тот на землю, – растереть и выбросить. Да я вижу, ты приказ забыл?
– Ты видел, как трое наших казаков из-за этой красной сволочи там лежать остались? – Остапчук плетью указал на тот лесок, откуда пулемётной очередью были убиты его товарищи.
– Из-за дури своей. А ты старший из них, остановить должен был, а сам, как пацан с майдана на драку, так и ты за краснюками сиганул. Вот и нарвались на пулемёт. Так что всё, забудь.
– Я им этого никогда не забуду.
– Пленных рубать не велика наука. Вот отведут их в контрразведку, побеседуют как следует, тогда у капитана Загородницкого и попроси их расстрелять лично или шашкой зарубить, может он тебе позволит. А пока я ему их доставить должен.
– Мохарев, – отдал он приказание, подбери винтовки этих молодцов, отдай Остапчуку, пусть отвезёт и глупостей не делает.
Один, из подъехавших позднее, слез с лошади и подал их Остапчуку. Тот уложил их как вязанку дров поперёк коня, явно не довольный.
– Охрименко, Нечипорук, – доставите этих молодцов в хутор, сдадите капитану Загородницкому, остальные за мной, – и, ударив плетью коня, галопом поскакал в сторону хутора, который виднелся на бугре на горизонте, Остальные поскакали за ним.
Через десять минут только облако пыли вдали указывало на то, что там движется группа всадников.
– Поехали, – сказал тот, которого назвали Охрименко с лычками на погонах, пришитых к кубанке с газырями. – Ногами шибче передвигайте, а то плетями погоним. Бежать не советую. Порубаю вас с большим удовольствием. Впереди у меня на шляху построиться в шеренгу и бегом марш. Трое красноармейцев так и сделали.
Кубанцы не спеша трусили рысцой чуть сзади, держа их на мушке своих карабинов, которые лежали у них на луке седла.
Бежать в этой ситуации просто не было никакой возможности. Куда ж ты от казацкой лошади убежишь?
Троица пробежала так лёгким бегом чуть более версты. Потом от усталости со стоном упал на землю Грицко.
Кавалькада, пробежав по инерции еще саженей пять, остановилась. Охрименко, остановив коня возле упавшего, не спешиваясь, вытянул его плетью по спине. От боли Грицко аж подпрыгнул, извиваясь всем телом.
– Шо ж ты мэне як бирюка порешь? – взревел он от удара.
– Я предупреждал, шо з вами цацкаться нэ буду. От нас вы драпали быстрей коней. А теперь шо занемогли? Или ты побегишь, или я тэбе запорю. Ну, а теперь вперед. Движение продолжилось вновь.
– Что с тобой, Грицко? – спросил его Федька, – беги лучше, видишь ведь, запорют.
– Худо мне что-то совсем, чую конец мени приходить. Так и не дожил я до хорошей жизни.
– На вот водички хлебни, – протянул ему на бегу флягу Федька, достав её из кармана шинели.
Грицко бежал и пил, захлёбываясь, из фляги воду, ноги его при этом заплетались. Он старался вписываться в ширину дороги и не упасть. Когда вода кончилась, он отдал флягу Федьке.
Федька и Митяй, казалось, бежали из последних сил, обливаясь потом, а Грицко был совсем плох. Он дышал уже как запаленная лошадь.
Когда они пробежали ещё с полверсты, Грицко вновь грохнулся об землю со всего бега. В этот раз он даже не застонал. Федька с Митяем, воспользовавшись передышкой, сели на землю, с шумом выдыхая воздух.
Охрименко вновь вернулся к упавшему, и, с оттяжкой, ударил его плетью. Такой плетью казак убивает на скаку волка, но только на этот раз красноармеец даже не вздрогнул от удара. Нагнувшись с коня, кубанец вытянул его плетью, еще два раза. Никакой реакции не последовало.
– Нечипорук, – погляди, что с ним, – скомандовал он казаку помоложе, на погонах которого, лычек не просматривалось.
Тот слез с коня и сапогом пошевелил лежавшего. Его безжизненно мотавшаяся голова заставила казака нагнуться. Он похлопал красноармейца по щекам, потом достал флягу с водой и стал лить ему на лицо. Никакой реакции не последовало. Казак сунул Грицку руку за пазуху и подождал немного.
– Охрименко, а ведь, кажись, кончился краснюк.
– Не прикидывается?
– Вроде нет, не дышит.
– Загнали парня, сволочи, – проговорил Митяй, угрюмо глядя на эту картину.
– Ты Бога благодари сволочь, что ты еще живой пока. Нечипорук, ткни-ка его в бок шашкой для всякого случая. А то среди них такие хитрецы бывають, шо не дай Бог.
Нечипорук, вынув шашку из ножен, украшенных серебряной чеканкой, всадил на вершок её в бок многострадального Грицка. Только малая толика крови выступила из под стального лезвия.
– Думаю, преставился. Сердце, видно, не выдержало. Бог его прибрал.