Политическая игра приходит к концу. Противники определились. На поле миллионы человеческих жизней.
Сданы экзамены и началось беззаботное лето 1941-го года.
Мальчишки мечтали стать геологами, моряками, летчиками. Ничто не предвещало беды, которая обрушилась на страну на целых 6 лет (до отмены карточек в конце 47-го года).
Да, в Европе шла война, но мы в неё не втянулись. Благодаря нашей дипломатии мы могли ждать удобного момента, поскольку только разгром фашизма, как такового, мог обеспечить дальнейшее развитие мировой пролетарской революции.
Мы понимали, что являемся врагом всего капиталистического окружения и с момента образования СССР стали к этой войне усиленно готовиться.
Стремительная индустриализация в первую очередь служила целям роста военного могущества страны, во вторую росту помощи зарубежным компартиям, для целей мировой пролетарской революции, и только в третью расту благосостояния.
Уже к 38 году европейский театр был подготовлен к войне, война могла начаться в любой момент, Сталин начал готовить к войне и людскую массу. Территориальная армия была преобразована в общесоюзную, рабочий день увеличили с 7ми часового до 8 часов, шестидневку заменили семидневкой, было запрещено увольнение по своему желанию – работников прикрепили к предприятиям (только с того времени и до конца войны), за прогулы и опоздания ввели уголовную ответственность (только с того времени и до конца войны).
Я думаю, особую озабоченность у Сталина вызывали бывшие репрессированные во время коллективизации крестьяне и репрессированные по классовому признаку чиновники. Многие из них уже отбыли свои сроки изоляции и осмелились вернуться в родные места. Сталин понимал, что многие из них из потенциальных противников МЕТОДОВ преобразований превратились в потенциальных врагов самого СТРОЯ. Начался очередной этап большого террора. Я читал, или на радио слышал, что на места была спущена директива: рассортировать вернувшихся бывших репрессированных и какую-то часть из них вновь отправить в лагеря, а какую-то часть из них по решению местных троек даже расстрелять. Много невинных людей было расстреляно только потому, что они местным чекистам показались подозрительными.
Десятилетия и столетия будут родиться авторитетные размышления ученых: большой террор Сталина увеличил или уменьшил армию врагов советской власти. Армия Власова состояла не из бумажных солдатиков. Это были люди и кто-то из них были ярыми врагами Сталина, а кто-то ждал удобного момента, чтобы покинуть эту армию и вернуться в строй своей армии – недаром Гитлер, пока война для немцев шла успешно, армию Власова на фронт опасался пускать.
Из приграничных районов были переселены за Урал жители, которые по национальности совпадали с титульной национальностью приграничных зарубежных стран. В сибирском колхозе мне довелось работать с немцами, переселенными с Северного Кавказа. Они в колхозе жили и трудились с немецкой добросовестностью, как рядовые колхозники, а часть немцев Поволжья, читал я (Новая № 2352), попала на север Енисея с ужасающей в 42 году смертностью от голода и холода.
В надвигающейся войне мы пытались предотвратить поражение, которое влекло за собой ликвидацию советского строя, и сделать все возможное для победы с дальнейшим развитием мировой пролетарской революции, в развитии которой «верный Марксист – Ленинец» видел единственный смысл своей жизни. (Это уже мои совершенно не авторитетные домыслы).
В то время я о мировой революции не думал. Для меня всё было ясно: нам война не нужна и с немцами мы заключили договор о дружбе. В результате они воюют, а мы освободили от буржуев Молдавию, Западную Украину, Западную Белоруссию, Литву, Латвию, Эстонию.
У нас самая сильная армия, нам нечего бояться – они между собой… и ещё не ясно кто кого, а у нас мирная жизнь. В ленинградских магазинах – «что угодно для души»: и пирожные в корзинках, и твёрдая Московская, и нежная Чайная, и икра, и виноград, и будет так во всем Союзе, а не только в Ленинграде. Были бы деньги – так добивайся трудовых успехов. Жизнь в СССР наладилась, было устойчива, и только работай и учись.
Всё мне – в мои почти 14 лет, было ясно.
От тёти Яни приходили спокойные письма с самого Дальнего Нашего Запада. От тети Гени с самого Дальнего Нашего Востока, где у нас город Владивосток, а на самом Дальнем Нашем Юге у нас город Владикавказ. В Нашей Средней Азии был город Верный, который мы назвали Отцом яблок – Алма-Ата
Всё было подвластно России.
Очевидно, такое впечатление о нашей жизни было не только у меня. За 12 дней до войны к нам на лето с берегов Терека приехал мой двоюродный брат – Валик, сын Макара Семеновича. Приехал к бабушке с дедушкой. Валик кончил четвёртый класс и сдал первые в жизни экзамены. И приехал купаться и загорать на чудесном Лахтинском взморье – мелком и тёплом, как лягушатник.
В Алпатове, где они жили, купаться было негде. Недалеко был Терек, но мутный, быстрый Терек с илистыми, заросшими кустами берегами у Алпатова, ни в какое сравнение не шел с Лахтинским взморьем.
К тому же, как тогда говорил мне Валик, в лесу у Терека русского могли поймать, зарезать и, как барана, подвесить за подбородок на суку чеченцы. Так или пугали детей, или были на то основания, но это говорил подросток – подростку, т.е. Валик мне.
До Москвы Валик ехал с отцом, который ехал в Министерство совхозов, а с Москвы до самой Лахты один. Доброжелательные проводники, пассажиры, кондукторы, прохожие. На улице можно подойти к любому милиционеру, и он достанет из сумки справочник и объяснит, как добраться туда, куда тебе надо (я этим и в Ленинграде, и после войны в Москве неоднократно пользовался). Было безопасно, можно было отправить в путь ученика четвёртого класса одного – его не украдут и не измордуют.
В разгар лета дядя Вячик получил из военкомата повестку, обязывающую его явиться 22 июня на переподготовку. Такие переподготовки были в то время для молодых людей его возраста обычны. Дядя Вячик перед отъездом приехал к родителям, переночевал и утром 22-го пошел на залив искупаться. Был прекрасный солнечный день.
Нас с Валиком послали за батоном. Вернувшись, мы увидели у окна, из которого был выставлен радиоприемник, плачущих женщин. Передавали выступление Молотова о воздушных налетах немцев на наши города. Не дождались мы удобного момента, чтобы присоединиться к победителю – немцы начали войну раньше, исходя из своих расчетов удобного для них момента, наплевав на все договоры и договоренности.
После того, как Гитлер понял, что Сталин его надул с Пактом Риббентропа Молотова, он не оставил попытки посеять непримиримую вражду между нами и Антантой, и предложил Сталину создать «Ось Берлин – Москва – Токио». Сталин с готовностью согласился на условии, что в сферу нашего влияния войдет Болгария («Цена победы» Эхо Москвы 2011 год). Гитлер завыл от досады – Сталин замыслил получить в руки клещи, губками которых, сомкнув их с севера и с юга, он, встав на сторону Антанты, оторвет от Германии нефтяные скважины Румынии и положит её на лопатки. Сталин в своих притязаниях не называл Румынию, но замысел и так был понятен. Наше присоединение к Антанте было возможным. Быстрой победы Германии над Англией не получилось. Десант на острова не состоялся. При неограниченных ресурсах английских колоний, перспектива для Германии вырисовывалась весьма неопределенной. Предстояла затяжная война.
Сталин, трезво оценивая обстановку, ошибся, полагая, что Гитлер, наткнувшись на ожесточенное, равновеликое его агрессивности, сопротивление на западе, не решится в ближайшее время открыть восточный фронт. Сталин, сам склонный поступать расчетливо, не оценил способность Гитлера пойти на риск, так что мы, он думал, имеем время для подготовки, и «тихонько» готовились. Я читал об эпизоде того времени, как солдаты в воинском эшелоне перевозившем их с востока на запад, читали газету с текстом, что «ТАСС уполномочен заявить», что никакой переброски войск с востока на запад мы не осуществляем. Мы старались все делать так, чтобы не провоцировать немцев.
Посол Германии в России искренне не желающий войны с нами, сообщал в Берлин, что Сталин нацелен на мирные годы, и настрой в стране и в армии мирный. Посол своими силами старался предотвратить войну, а получилось наоборот – Гитлер понял, что Сталин к немедленной войне еще не готов, и пока на западе сухопутной войны нет, решил бить поодиночке. Молниеносно разгромив Красную армию (Блицкриг), как это ему удалось на западе, приобрести промышленные районы, недоступные английской авиации, и ликвидировать угрозу с востока. А, в конечном счете, захватить вожделенные «Восточные территории».
Было решено ускорить разработку «плана Барбаросса», а мы ускоренно перевооружались, и за года, отпущенные нам историей, сумели создать промышленность способную производить СВОИ самолеты, СВОИ моторы, СВОИ танки, СВОИ реактивные минометы. Мы ожидали нападения, и, всё же, начало войны для нас было внезапным.
Немцы, используя классический прием дезинформации, сливали нашим разведчикам одно за другим ложные секретные сведения о времени нападения, каждый раз убеждая: «вот теперь-то уж самое достоверное», таким образом, дезавуируя эти сообщения. Демонстрируя «истинное» миролюбие до последнего дня немцы продолжали по согласованному графику поставлять нам станки и оборудование для производства вооружения, а мы в ответ зерно и ферросплавы (ЭХО Москвы). Разумеется, мы, стремясь как можно дольше не вступать в эту империалистическую схватку, дожидаясь революционной ситуации, не могли произвести превентивный удар. Даже когда и посол Германии, рискуя жизнью, сообщил нам о предстоящем нападении, Сталин решил, что это провокация.
Это была стратегическая ошибка Сталина, вызвавшая череду последующих.
Первое. Сталин сам, или устами Молотова, уж не помню, первой причиной наших неуспехов обозначил коварной внезапностью нападения. Это позорное оправдание. Плох тот руководитель, который не предвидел возможности внезапности и не подготовился к ней.
Второе. Отсутствие предвидения привело к тому. Что мы не привели войска в состояние готовности ответить на нападение незамедлительным ответным ударом, и даже начали работы по консервации, что фактически в это время вывело из строя артиллерию. Это была стратегическая ошибка Сталина – наша авиация была уничтожена на аэродромах, наши танки не успели вступить в бой. Летчики не сидели в самолетах, танкисты не сидели в танках. Самолеты и танки не были снаряжены к бою.
Третье. Роль внезапности, конечно, велика, но она не оправдывает бегство нашей армии за первые 19 дней на 600 км, пробежав более половины пути до Москвы. Важен Дух армии. Как пишет в своих мемуарах (Новая Газета 2013 год) сотрудник германского посольства Густав Хильгер: «Отсутствие малейшей психологической готовности в русском народе к возможности этой войны с Германией было одной из причин отсутствия боевого духа, проявленного Красной Армией на первом этапе войны», от себя добавлю: и массовой сдачи в плен, полагая, что через день очнемся и будем освобождены.
Четвертое.. Я согласен с теми, кто говорит, что одной из причин катастрофы первых дней войны является проведенное Сталиным обезглавливание армии. На мой взгляд, это обезглавливание армии блокировало у оставшихся в живых способность к самостоятельности, к активному самостоятельному мышлению и действиям.
Пятое. Анализ героического сопротивления пограничных войск и разгрома строевых частей наводит на мысль, что Сталин и Генеральный штаб не изучили, и не проанализировали в достаточной мере действия германской армии при покорении Европы, а в результате не ориентировали нашу армию на ведение маневренной войны. Это было пятой причиной наших неудач.
Уже через день Сталин понял, что фронт рухнул, и 24 июня был создан комитет по организации эвакуации промышленности, в первую очередь военной и самолетостроения, за Волгу, куда не могли долететь германские бомбовозы.
Когда Гитлер напал на нас, Черчилль сразу определил, какую роль сыграем мы в этой войне. Он отбросил к черту «Красную опасность», и оружие и продовольствие широким потоком пошло в нашу страну. Мы стали той мясорубкой, которая из немецкой армии готовила фарш для котлет на Английский стол ко дню Победы.
Начало войны было ошеломляющим. Всё, вроде, говорило о том, что Блицкриг удастся – за первые 19 дней они прошли половину пути до Москвы, а была еще только середина лета.
Но сопротивление усиливалось. Уже под Могилевом горели немецкие танки, и каждый километр немцам доставался все трудней.
Можно сказать, прямо по горячим следам немцев, организовывалось партизанское движение.
Наше командование приобретало опыт, совершенствовалась организация войск, и только к осени немцы добрались до Москвы. Если первую половину пути они прошли за 19 дней, то на вторую им понадобилось больше 90 дней.
Начались жестокие морозы, а в немецкой армии в расчете на Блицкриг не было зимнего обмундирования, в немецких письмах воспоминаниях встречаются строчки о том, что иногда немцы стаскивали валенки с убитых красноармейцев, наступление немцев захлебнулось. Мы перешли в контрнаступление.
После поражения под Москвой, Гитлер понял, что молниеносной победы не получилось, и решил добиться стратегического успеха, отрезав Россию от нефти Кавказа. Началась Сталинградская битва и наступление немцев на Кавказ.
Разгром немцев в Сталинградской битве, повлек и отступление немцев от Кавказа, а затем и по всему фронту.
Наша армия, концентрируя силы, наносила удары, которые были названы Сталинскими.
Говорят, что не Сталин вел полки. Верно, не Сталин. Полки вели Жуков, Рокоссовский, Конев, Василевский и другие талантливые полководцы, но они вели их туда, куда указывал Главнокомандующий, выбирая направление из предложенных Генеральным штабом вариантов.
Стратегию и фронта, и тыла держал в своих руках Сталин. На столах были разложены не только стратегические, но и тактические, если это требовалось, карты.
Наша армия, после «Курской дуги», нанося эти 10 ударов, и непрерывно наступая, дошла до Берлина.
Пошли разговоры, что к 1-му Маю возьмут Берлин.
Сейчас, спустя более полувека, я думаю, вернее, вижу, понимаю, возмущаюсь и сострадаю. Какое это было жуткое преступление – брать Берлин к празднику!!! Берлин окружен. Где будут стоять после победы наши войска и войска союзников, давно договорились Бей, добивай из пушек, из Катюш, бросай с самолетов многотонные бомбы, но не дай убить ни одного нашего солдата, которому довелось дойти до Берлина. Не лишай еще сотни, тысячи, сотни тысяч семей мужей, отцов, сыновей.
А тогда об этом не думали, хотелось радости, хотелось поскорей Победы.
Но, ведь в Политбюро были не мальчишки и не рядовые обыватели, которые не могли соизмерить результат с ценой, но правители, видно, мыслили другими категориями, а народ считали быдлом. Задержка на финише могла обернуться пессимизмом населения: «Что уж они там?». А предстояло еще восстановление страны. Надо было сохранить победный дух народа – «все преодолеем», и посчитали, видно, они, что горем сотен тысяч семей можно заплатить за радость миллионов. Не догадались, что ли они, что наша пропаганда могла быстро объяснить народу, что к чему, и представить Верховного радетелем о жизни Советских людей. Или не посчитали нужным, – самим, как мальчишкам, хотелось подарка к празднику?
И маршалы бросали солдат пачками. Только за один Кенигсберг бросили в братские могилы до ста тысяч, хотя исход войны был уже определен.
Понятна спешка в Будапешт, Вену, Прагу – под лозунгом освобождения от фашизма, мы уже в рамках Великого Эксперимента вершили Мировую Пролетарскую революцию. Но, Германию уже в Ялте поделили на зоны оккупации. Союзники с радостью согласились с пожеланием Сталина, чтобы Берлин брали мы.
После падения Берлина, сообщения о конце войны ждали со дня на день. В ночь с 8-го на 9-е мы спали, когда в коридорах начался шум, началась беготня и стук в двери: «Вставайте! Мир!»
А когда стало светло, все пошли на площадь. Какая это была неподдельная радость. Кончились опасения, что тебя убьют, что убьют твоего родного, от которого только что пришло письмо с фронта. Наконец-таки кончатся карточки, и кончится все военное.
Незнакомые обнимались, целовались и все, все улыбались. То, что еще недавно было таким долгожданным и невообразимым – свершилось! Вот она радость! Война кончилась, и в этой войне победили мы! Победа!
Победа!, но не это главное, главное: Война кончилась!
Мне и сейчас еще раз хочется написать большими буквами:
ВОЙНА КОНЧИЛАСЬ!
Это событие достойно памятника. Страшная была Война, и Победа была Величайшая.
Но памятник должен быть победителю, т.е. народу, и, ни в коем случае «Победоносной войне».
Эта война принесла России разрушенные города, разрушенные заводы и более 20 млн. убитых на фронте бойцов и более 20 млн. погибших мирных жителей, как в зоне боевых действий, так и от голода, холода и изнурительного труда. (Грани, 1997 год, № 183).
Нет…, в наше время, в XX веке в победоносной войне часто победители несут большие потери, чем побежденные, не только в живой силе, но и материально, и морально
О соотношении потерь нашей и немецкой армий публикуются «расчеты» процентов гибели немцев по отношении к нашим потерям, а если верить интернету (Грани № 183), то наших солдат погибло не на проценты, а в разы больше, чем немецких; не в два, не в три, а разы настолько велики, что у меня не поднимается рука их воспроизвести. Выходит, что наши, оставшиеся в живых после репрессий, полководцы и наш Главнокомандующий не умели воевать, были менее талантливы, чем немецкое командование, и победы нами добывались кровью?
Выходит.
Но не только это, не меньшее в катастрофических потерях виновато было качество самой армии.
Из-за ошибочной оценки Сталиным международной обстановки в 40 -41 годах и личности Гитлера, которая имела стратегические последствия, наша кадровая армия была почти уничтожена в первые месяцы войны, и на смену каждый год приходило по 5 млн. обученных держать винтовку 17ти летних мальчишек и полуобученных молодых лейтенантиков. Этим составом армия и воевала, при этом численность армии оставалась почти неизменной, т.е. эти 5 млн.каждый год вышибались.
Я читал воспоминания немецких фронтовиков о наших штыковых атаках. Бежит наша цепь, немецкий пулемет ее косит. Поднимается новая цепь, и ее косят, и новая волна. На Синявинских высотах под Ленинградом, немецкому пулеметчику стало дурно, от этого массового убийства открыто идущих под пулемет живых людей, так вот цепь за цепью устилать поле мертвецами.
Я нигде не читал про немецкие штыковые атаки, по описаниям их пехота шла за танками, закрепляясь на местности.
Так что(?), может быть, нам надо было сдаться, как Франция, как Чехословакия??
Мне кажется ответ очевидным, у Франции и Чехословакии в перспективе было какое, ни какое мирное сосуществование с немцами, для нас такого выхода не было, в случае поражения, Россия по плану, озвученному Гитлером, превращалась в территорию заселенную немецкими колонистами, на полях которых должны были работать представители низших рас. Это кажется диким в XX веке, но Гитлер искренне верил в расовую теорию!
Так что победа должна была быть добытой любой ценой.
Но не разделить Сталина – изувера, велевшего перед расстрелом своего верного слуги Ежова еще и помучить его избиением, Сталина, уничтожившего кадровый командный состав армии, Сталина прохлопавшего начало войны и Сталина организатора предвоенной индустриализации страны и реального Главнокомандующего в войне, невозможно.
В этой связи мне вспомнился «93 год» Гюго. Там, сорвавшуюся во время шторма с места корабельную пушку, которая могла проломать борт, остановил и закрепил с риском для жизни матрос, которого за это наградили орденом, но пушку эту до этого плохо закрепил этот же матрос, и его за это расстреляли.
Так и Сталина за организацию победы отметили высшим образом, поместив его рядом с Лениным в Мавзолее, а затем, за творимые им превентивные репрессии, выволокли из Мавзолея и бросили в яму, и «стреляем», «стреляем» – стреляем, опасаясь, что он выйдет из могилы и приведет к власти «Рабочих и крестьян».
Но не так это было, потому что Хрущев сам был бойцом Мировой революции и не мог он её осудить, и репрессии были против личностей, а модернизация для всей страны, так что из Мавзолея его вынесли и положили в могилу рядом с Мавзолеем.
Пережившим войну было наплевать на Ежова, Мандельштама и иже с ними – немца прогнали, карточки отменили, хлеба можно есть вволю, а там глядишь и заживем – вон у нас теперь сколько союзников…. Искусство руководителя в том, чтобы вызвать у подданных чувство удовлетворения «хоть таким» настоящим и посеять надежду и веру в лучшее будущее. С этой надеждой мы и жили.