Найденная тетрадь

Православный Автор
Ночь. В комнате работает телевизор. Лиза спит. Ей снится, что по коридору с громким стуком несётся инвалидная коляска с безногим инвалидом в защитной форме. В ужасе со вскриком она просыпается.
«Почему я чувствую себя виноватой, зачем это мне? Не я же развязала эту войну», — говорит она, вся в слезах.
По телевизору на фоне блестящей под солнцем реки Зыкина поёт песню «Течёт река Волга». Тяжело дыша, Лиза смотрит на телевизор, потом выключает его. Она слышит, как на кухне разговаривают Валентина Ивановна и Люся.
— Боже мой, Ася же умерла, — говорит она и, накинув халат, выходит на кухню.
Валентина Ивановна и Люся выпивают на кухне.
— Пей, — подвигает Валентина Ивановна стакан с водкой Лизе.
— Не могу, — говорит Лиза,  — мне завтра на работу.
— Ну и не пей,  — зло говорит Авлентина Ивановна, отодвигая стакан. — Ты никогда не любила Асю.
— Нет, я ее любила, — обиженно, со слезами на глазах говорит Лиза. — И мне тоже жаль, что она умерла.
— Врешь! — Кричит Валентина Ивановна, — ты всегда с ней ссорилась.
— Да, но она сама была виновата. Она первая начинала. Очень жалею, что отвечала ей, — говорит Лиза.
— Врешь, ты всё врешь, змея! Ты змея подколодная, — кричит Валентина Ивановна.
— Не кричи на неё, — неожиданно вступает в защиту Лизы Люся. — Не смей на неё кричать! Да ты знаешь, как она рыдала, когда узнала, что Ася умерла?Да, она рыдала!
— Нет, нет, Люся, я не рыдала. Я просто не поверила тебе вначале. Плакала я уже потом, без тебя, — говорит Лиза.
— Не поверила! — ехидно кричит Валя. — Змея! Ехидна! И не смей прикасаться к этому стакану! Ты недостойна пить за неё! Я не дам тебе!
— Не ори на нее! Не смей на неё кричать! — кричит Люся.
Лиза садится за стол и, пододвинув стакан с водкой, выпивает из него и, передёрнувшись, закусывает солёным огурцом. Внезапно Валя начинает плакать.
— Прости меня, Лиза. Может, я виновата перед тобой, дура старая. Я ведь Асеньку любила очень.
— Все мы её любили,  — говорит Лиза, — как мы будем без неё? И неплохо она ко мне относилась, хоть мы и ссорились.
— Да,  — говорит Люся, — Она даже предлагала Лизе стать крестной матерью.
— Да, — кивает Лиза.
— Слушай, а чего ты всё не крестишься? Ты уже давно собираешься, — спрашивает Люся.
— Как мне креститься, если у меня даже крёстной матери нет? — говорит Лиза.
— Ну хочешь, я тебя крещу, — предлагает Люся, — пойдём вместе в церковь.
— Спасибо, Люсь, — говорит Лиза смущённо, — но для этого нужен человек, который часто ходит в церковь и молится каждый день. — А ты давно была в церкви, давно молилась? — спрашивает она Люсю. Та смущенно опускает голову.
— И чтобы этот человек не пил, — говорит Лиза.
— Да, она права, Люся, мы пьяницы, мы ей не подходим, — говорит язвительно Валентина Ивановна. — Ну что же, давайте выпьем. Как жалко, что она умерла, — всхлипывает она.
— Но Ася сама не хотела жить с тех пор, как умер её муж — Ёжик. Ей, наверное, лучше там, на небе, — говорит Лиза.
— Да, жить она не хотела, — соглашаются женщины.

Утром Лиза опять просыпается, тяжело дыша. Стук от катящейся инвалидной коляски всё ещё стоит у неё в ушах. «Зачем мне это, зачем? Разве я виновата?» — вся в слезах, говорит она. Потом вытирает слёзы, встаёт и одевается. «О Господи! Ася же умерла!» — вспоминает она.
— Лиза! Лиза! — кричит ей из соседней комнаты Люся.
— Что? — Спрашивает, войдя к ней в комнату, Лиза. Она видит, что в комнате беспорядок, а Валя лежит на полу.
— Она не простынет? Валя, вставай, —пытается поднять Валю Лиза.
— Оставь её, бесполезно. Лучше сходи за водкой, а? — просит её Люся.
— Хорошо, только оденусь, — отвечает Лиза.
— А как твоя работа? Ты не опоздаешь? — волнуется Люся.
— Я уже опоздала и не пойду никуда сегодня, — отвечает Лиза и выходит из Люсиной комнаты.
— Лиза! Лиза! — снова кричит Люся.
— Ну чего?- Заходит к ней уже одетая, с сумкой в руках, Лиза.
— Прости меня, Лиза, прости! — пьяно рыдает Люся. — Если не простишь, я на колени перед тобой встану!
— За что простить? — спрашивает Лиза
— Не знаю! За всё. За всё прости меня! — рыдает Люся.
— Прощаю, — говорит Лиза. — И ты меня прости.
— За что? — удивлённо спрашивает Люся.
— За что-нибудь. Всегда найдётся, за что, — с сочувствием и жалостью в голосе говорит Лиза и уходит в магазин.

Лиза стоит на лестнице около рынка. Мимо проходит людской поток. Люди останавливаются, спрашивают цену. Рядом женщина продаёт спортивные костюмы. К ней подходит покупатель мужчина, примеряет костюм.
— Ну жених! — восклицает Лиза, — хоть под венец!
— Да уже два раза был женат, — отвечает мужчина,  — спасибо! Больше не хочу! — Он покупает костюм и отходит.
— Всех сватаешь, — смеётся женщина, — а сама-то замужем?
Лиза ничего не отвечает, улыбается.
И снова она в толчее метро, среди людей. Как трудно, — думает она, — Как трудно скрывать свою боль от людей. Вот и исполнилась вечная мистерия о бедной пастушке и богатом образованном барине. Барин и постушка полюбили друг друга, но он женился на другой, нелюбимой, но, как ему казалось, более подходящей. И сейчас, когда вокруг холод и слякоть, он, нелюбящий, но благополучный, сидит среди красивых картин и слушает красивую музыку. А пастушка… Что пастушка? Она, одинокая и покинутая, бредёт по своему лугу и сочиняет разные истории… Но эта история произошла в конце двадцатого века, и пастушка увлеклась гороскопами, так как она всегда любила звёзды. И после ссоры со своей подругой-астрологом она сама стала делать гороскопы и стала очень хорошо разбираться в звёздах. И первый гороскоп она сделала своему бывшему возлюбленному. И ужаснулась, так как в его гороскопе она увидела темницу, болезнь, одиночество и измену всех близких и друзей. И в слезах она решила до конца вынести вместе с ним все беды, что выпадут ему в жизни. Ведь она всё еще верила, что он вернётся. Но годы шли, а он не возвращался.  И тогда она поняла, что больше они никогда не встретятся, и она не разделит с ним все его будущие беды. А может, это и к лучшему? И она научилась жить без него и видеть окружающий мир, как будто его в нём нет.
Может, это и к лучшему, думала она, что его больше нет в моей жизни? Ведь в его гороскопе она увидела, что он очень циничный человек, а раньше она не замечала этого, ослеплённая своим чувством. Он купил себе благополучие ценой её одиночества, но ничто в жизни не позволит ему стать счастливым. Ведь за деньги можно купить всё, кроме любви, и сделать всё, кроме одного — избежать своей судьбы.

На переходе в метро Лиза внезапно видит Таню — очень религиозную девушку, которая  тоже раньше работала в институте, только — одетой моделью — по религиозным соображениям. Таня стоит в переходе и торгует газетами. Девушки радостно здороваются друг с другом. Таня рассказывает, что учится на третьем курсе православной академии на отделении вышивки, а вечером подрабатывает продажей газет. Лиза говорит, что раньше тоже торговала газетами в метро, а теперь торгует на рынке одеждой.
— Не знаю даже, где все наши девчонки, всё так переменилось! Таньку Черкасову помнишь? Ну, худая такая. Она переводчик по специальности, в Америке сейчас живет. А Ленка двойняшек родила, теперь воспитывает. У всех всё здорово, просто класс! Подумать только: если бы всё было по-прежнему, я могла бы до пенсии работать натурщицей! Ужасно, правда?
— Неужели всё это еще существует? — спрашивает Таня.
— Что «это»? — не поняла Лиза.
— Ну, институт, натурщики, — объясняет Таня.
— Конечно, существует, — смеется Лиза. — Институт стоит на месте, никуда он не делся. Только там, говорят, натурщиков почти нет, одни бабки-пенсионерки.

Внезапно к ним подходит парень-торговец, показывает детские книжки с картинками и предлагает купить, но девушки отказываются.
— И у вас тоже детей нет! — разочарованно говорит парень и отходит.
Девушки смущено переглядываются.
— У тебя всё будет хорошо. Ты такая симпатичная, обязательно выйдешь замуж. А я… не знаю. Эта история с Ипполитом так повлияла на меня! Я долго не могла успокоиться, ездила везде, исколесила весь бывший Союз, старалась забыться и только недавно стала приходить в себя. Поняла, что это совсем другой человек, что я просто выдумала его и по-настоящему никогда не знала. Оказалось, что и в институт он поступил за взятку, и художник он никудышный. Я освободилась от этой истории наконец, но что я буду делать с этой свободой?

К Тане подходят покупатели. Лиза оглядывается по сторонам. Парень всё ещё навязывает покупателям детские книжки, люди торопливо идут по своим делам, невдалеке с грохотом падает тележка, которую везла по-деревенски одетая женщина. Лиза вздрагивает. Ей вспоминается: булыжник с грохотом влетает в окно едущего поезда. Лиза с испуганным криком залезает под стол. Мужчины пригибают головы и прижимаются к стенке купе. В других купе тоже слышатся удары камней, разбивающих стёкла. Мужчины предлагают Лизе забраться на верхнюю полку. Дрожа, она забирается наверх и до упора натягивает кожаную штору.
— Ничего, сейчас проедем Ташкент, и всё прекратится, — говорит голубоглазый мужчина с верхней полки.
Через некоторое время камнепад прекращается.
— А как дела в России? — спрашивает голубоглазый мужчина Лизу.
— Россия есть Россия, — почему-то с гордостью заявляет спутник Лизы Костя, сидящий с ней рядом.
— В России тоже много проблем, — говорит Лиза, — а вы как живёте? Совсем плохо?
— Да пока ничего, — вздыхает мужчина, — но с каждым днём всё тревожнее. Русские все уезжают, у кого есть хоть какая-то возможность: родственники в России или деньги, чтобы купить дом. Я сам еду из отпуска, был у родственников в Оренбургской области, узнавал, нельзя ли устроиться. Вот, еду назад.
— А я из Рыбачьего, это сто километров от Бишкека, — говорит мужчина рядом. — Не хочу уезжать, я тут двадцать лет проработал. Буду оставаться до последнего. Уж если совсем только плохо будет… А русские и у нас уезжают. Но я пока держусь. А там… Что будет…
Все замолкают, сидят задумчиво. Потом мужчины уходят курить.
— А этот парень с вами — он ваш муж? — спрашивает Лизу оставшийся в купе мужчина из Рыбачьего.
— Да нет, что вы! Мы с Костей почти незнакомы. Просто мы одно время торговали рядом с ним. Я даже не знаю, где он живет. Захотела поехать в Бишкек и его уговорила. Мы решили, что сможем купить товар на китайском рынке, а потом перепродать его в Москве. А если честно, мне просто дали пачку денег, и я решила на них попутешествовать, — заключает Лиза.
— Как это? — удивляется мужчина.
Лиза рассказывает ему историю о том, как она стояла в переходе метро и торговала схемами метро, и тут к ней подошел покупатель — очень просто одетый щупленький мужчина. Он дал Лизе 500 рублей и купил схему за 2 рубля. Когда Лиза начала отсчитывать сдачу, мужчина вдруг сказал: 
— Сдачи не надо, —  и объяснил, что год или два назад он потерял в Москве всё: его обворовали, и тогда ему помогли совершенно незнакомые люди. Тогда он решил, что в следующий раз, когда он приедет в Москву, так же должен помочь кому-то: отдать эти деньги незнакомому человеку. Тут в глазах мужчины Лиза заметила слезы.
— Может быть, и вы так же поможете потом кому-то, - с надеждой предположил он.
— Конечо, конечно, помогу, — поспешно согласилась Лиза. — Но, возможно, вы возьмёте хотя бы половину сдачи? Ведь это слишком большая сумма.
— Вы думаете? — растроганный мужчина взял деньги, но потом решительно отдал их Лизе. — Нет, раз уж решил все — значит, все.
Лиза горячо поблагодарила мужчину, а тот поспешно ушёл, едва сдерживая слезы.
— Тратить эти деньги на еду или одежду мне не хотелось, поэтому я пошла в железнодорожную кассу и взяла билет до Ташкента. Мне всегда хотелось поехать куда-нибудь очень далеко, но если бы не эти деньги, я бы не решилась. Одна я ехать боялась, и на следующий день, встретив Костю, уговорила его тоже взять билет на этот же поезд. Он как раз заработал хорошие деньги где-то и всё равно бы их прогулял. Вот он и согласился. Но вообще-то он чужой мне совсем человек. И вообще: присматривайте за вещами, а то он за кражу сидел
— Понятно. Интересная история. Значит, путешествуете? Изучаете жизнь? — спрашивает мужчина.
— Пока есть возможность, — отвечает Лиза. — Скоро, может, и возможности такой не будет. Что сейчас в Таджикистане происходит? А у меня была знакомая из Таджикистана — Алия.  Она училась в художественном институте и на защиту диплома написала картину: женщина с ребенком на руках стоит на крыльце дома и смотрит на поле, где мирно работают крестьяне. Видимо, это была хорошая картина, так как её вывесили в холле института. А теперь на её родине война, и где она живет сейчас, я не знаю.
— Да, — говорит мужчина, — там война. — Он вздыхает.
— А один парень, он был то ли из Ирана, то ли из Ирака, я не помню, но он был курд по национальности. Он считал себя революционером, коммунистом и всё время рисовал только войну. Кроме войны он ничего не знал, так как на его родине преследовали курдов. Его звали Рахбар, — рассказывает Лиза. Разбитые стекла слабо дребезжат под стук колес.

— А ты знаешь,  — говорит Лиза Тане, — я решила креститься.
Но снова Танины покупатели помешали их разговору. Лиза смотрит на Таню и улыбается, потом машет ей рукой и, пообещав позвонить, уходит.

Парень и девушка сидят в палатке с аудиозаписями. Из динамика звучит разухабистая эстрадная песня. Когда она заканчивается, парень говорит:
— Не берут. Попробую классику поставить: новая кассета пришла.
Он ставит другую кассету, и торжественная музыка наполняет собой всё пространство.
Когда Лиза выходит на улицу, то замирает, пораженная: падает первый в этом году снег, уже стемнело и, освещённые ярким электрическим светом фонарей, снежинки падают откуда-то из темноты, в бешеном танце проносятся в освещённом уличными фонарями пространстве, и снова пропадают в темноте. И над всем этим бешено кружащимся в свете фонарей белым вихрем звучит торжественная музыка. И она несётся вместе с белым вихрем снежинок, покрывающим белизной грязные тротуары, несётся над притихшими домами, над людьми, над Москвой.
 Лиза сначала даже не понимает, откуда эта музыка, ей кажется, что она падает с небес вместе со снегом. Но наконец до неё доходит, что музыка звучит из палатки.  Торопливо, словно опасаясь, что музыка сейчас исчезнет, кончится и уйдет в небытие, Лиза подходит к палатке.
— А что это за кассета? — спрашивает она.
Продавцы — парень с девушкой — смотрят на неё, потом парень подвигает ей видеокассету и говорит:
— Классическая музыка в современной обработке.
— А аудио есть? — так же торопливо спрашивает Лиза.
— Аналогично, — говорит парень и подвигает ей вторую кассету.
Лиза покупает кассету и стоит, не в силах уйти, наблюдая за полетом снежинок и слушая музыку.
Почему они на меня так посмотрели? Наверное, стыдно не знать эту музыку, — огорчённо думает она, читая имена великих композиторов на этикетке.
Лиза заходит в свою комнату и, сбросив верхнюю одежду, сразу ставит кассету в магнитофон и слушает музыку.
Заходит соседка Люся.
— Боже, боже! Это же Бетховен! Как я его люблю! — радостно восклицает она и, зажмурившись от удовольствия, начинает дирижировать рукой.
— А ты откуда знаешь? — подозрительно спрашивает Лиза.
— Как это откуда? — удивляется Люся. — Да я в молодости на все концерты в филармонию ходила. Я же всю классику знаю! А ты  что,  думаешь, тётя Люся ничего в своей жизни не знает, ни в чём не разбирается? — и с довольной улыбкой она продолжает слушать музыку.
— А за бутылкой сходишь? — вдруг, довольно улыбаясь, спрашивает она, протягивая деньги.
Лиза берет деньги и достает из своей сумки бутылку водки.
— По дороге взяла, так и знала, что попросишь, — объясняет она на счастливое изумление Люси. Та, поцеловав Лизу, уходит с благодарной улыбкой, а Лиза продолжает слушать музыку.
И вся её жизнь проходит перед ней словно на киноленте: её детство, юность, её поездки, путешествия, её поиски смысла жизни, её необычные институтские знакомые, античные скульптуры, так странно похожие на неё саму, её неблагополучные соседи и весь этот странный дом, где люди так часто умирают; её странная любовь и её страдания, и её новая жизнь.
И всё вдруг обретает свет, прозрачный и вечный, только ей одной ставший понятным смысл. И всё лишнее, сиюминутное уходит, и остаются только они вдвоем: она и эта странная волшебная музыка.

Лиза сидит в гостях у Вали.
— Лизонька, может, тебе еще кофейку? Ты говори, не стесняйся. А может, картошечки с квашеной капустой? Положить тебе? Ешь, ешь. Тебе надо есть, ты же много работаешь, — хлопочет вокруг нее Валя.
Лиза с удовольствием уплетает за обе щёки.
— А фотографии хочешь посмотреть? — спрашивает Валя и, не дождавшись ответа, бежит в другую комнату за альбомом с фотографиями. — Вот, посмотри, — перелистывает она страницы альбома, — Это мой муж. Ох, как он меня любил, как любил! А я ему всю жизнь изменяла! А вот сыночек мой, Виталик, ему тут четыре года. Хорошенький, как ангелочек, ведь правда? А сейчас пьёт, как пьёт! — сокрушённо вздыхает Валя, — вчера ко мне пьяненький приехал — не захотел домой ехать, а то бы его жена запилила. Я его огуречным рассолом отпаивала. На жену жалуется… Сам виноват, сам выбирал. Видишь, фотографии их свадьбы… А этих дурачков видишь? И на этой фотографии, и на этой… Даже по фотографии видно, что дураки! Олигофрены… Выбрал жену, а у неё в родне одни дураки. Есть и нормальные. Заранее не угадаешь, кто родится. Бывает, через поколение дураки рождаются. Но она сама — умная, ничего не скажу: в банке работает, большие деньги получает. Да и Виталик, сын, раньше на хорошей работе работал — следователем, пока за пьянку не выгнали. Сын у них нормальный родился — Алёшка, внучок мой. Только вот тоже пьет сейчас сильно, как из армии пришёл. А надо бы за ум браться — он ведь женился недавно, жена беременная ходит. Я Алешке говорю: ты хоть сейчас не пей, пока жена ребёнка ждет. О жене, об Алёнке, побеспокойся. Моя сноха все консультации избегала — узнаёт, какой ребенок может родиться.
— А Аленка знает, — спрашивает Лиза, — что ребёнок может родиться больной?
— Нет, не знает, — отвечает Валя, — у нас об этом не говорят.
— А на каком она месяце? — спрашивает Лиза.
— Скоро должна родить. Через два месяца. Господи! Хоть бы у них всё хорошо было! Я каждый вечер перед сном молюсь, чтобы ребёночек здоровый родился, — говорит Валя.
— Каждый вечер? — переспрашивает Лиза.
— Каждый вечер, — отвечает Валентина Ивановна. — А ты молишься? — спрашивает она.
— Молюсь, хотя и не крещена, — отвечает Лиза.
— Почему ты не крестишься? Хочешь, я тебя крещу? У нас здесь церковь рядом, поп хороший, — говорит Валя.
— Да нет, Валь, — смущенно отвечает Лиза, — Я чувствую, что ещё не готова.
— Ну как хочешь, — отвечает Валя. — А эти фотографии ты видела?
Лиза и Валя ещё некоторое время сидят над семейным альбомом. Валя рассказывает о своих любовных приключениях в молодости.
Лиза смущённо мнётся, потом вдруг спрашивает:
— Валь, а Виталик сегодня не приедет?
— Сын? Нет, он сейчас трезвый, к жене домой поехал, — отвечает Валя. — А что он тебе? Сиди да сиди, даже если и придёт. Ты ведь мой гость!
— Ты извини, но я его боюсь, — смущаясь, говорит Лиза. — Я ведь знаю, что он тебя избил в прошлом году. И ты больше месяца лежала.
Валя отворачивается, пряча глаза.
— Тебе супа еще налить? — с грустью спрашивает она.

Лиза поднимается от Вали на лифте на свой этаж. Почему у Вали такая старость несчастливая, — думает она, — может, это её Бог наказал за то, что она мужу изменяла?

— Так ты теперь на рынке работаешь? Торгуешь? — спрашивает Лиза невысокого парня с ранней лысиной на голове.
Тот смущённо кивает. Они стоят посреди огромного кишащего людьми рынка.
— А как же живопись? — продолжает расспросы Лиза.
— На живописи денег много не заработаешь. Я пробовал — не получается. А жить-то как-то надо, — смущенно говорит парень
— Я не понимаю, — говорит Лиза. — Ну ладно, я без образования. Но у тебя-то такое образование шикарное! Шутка ли — живописный факультет художественного института! Ведь некоторые люди самоубийством жизнь кончали, когда в институт не поступали. А ты поступил, окончил — и что?.. Слушай, а нельзя это совмещать — живопись и торговлю?
Но лысоватый Володя лишь досадливо и смущённо машет рукой.
— Подожди, — говорит он, — я сейчас подойду.
Он отходит, а Лиза смотрит ему вслед и задумчиво качает головой. Потом смотрит на пёстрый товар, лежащий на прилавках. Проходит пять, десять минут… Она вздыхает, смотрит на мельтешащий перед ней поток людей и идёт к выходу. Звучащая  ей вслед из динамика весёлая эстрадная песня — будто насмешка над былыми планами и мечтами.

В прихожей раздается звонок, но Лиза не обращает на него внимания — она вся во власти музыки. Звонок начинает звонить беспрерывно. Лиза слышит, как Люся открывает дверь. Потом слышится тихий разговор, вскрик Люси. Дверь в комнату Лизы открывается, на пороге стоит Люся.
— Валя умерла, — говорит она.
— Что? — не расслышав, переспрашивает Лиза, выключая музыку.
— Валя умерла,  — говорит Люся.
— Да ты шутишь, — улыбается Лиза.
— Нет, она умерла, — повторяет Люся.
— Как это умерла? — всё еще не верит Лиза, — Я к ней вчера заходила, она здоровая была!
Из-за Люсиного плеча высовывается голова соседки по площадке — Мльтонихи.
— Сердце, — хриплым пропитым голосом говорит она, — Сердце у неё отказало. Она перед этим выпила немного, а потом в ванную полезла мыться. Там её и нашли. Вода текла тонкой струйкой из крана.
— Мы вместе с ней утром выпивали,  — хмуро говорит Люся.
— С тобой? — Лиза смотрит на неё. Люся кивает.

Лиза, Люся и Мильтониха сидят за столом. Они хвалят покойницу: Лиза вспоминает, какой хлебосольной была Валя, как наливала тарелку щей каждому, кто приходил к ней. Все вместе выпивают.
— Лиза, ты же не пьешь! — удивляется Люся.
— Ничего, пусть выпьет, за Валю можно, — говорит Мильтониха.
— Ты знаешь, — обращается она к Лизе,  — Я ведь тоже сына потеряла. Он под машину попал.
— Неправда, — тихо, но жёстко говорит Люся Лизе и отрицательно качает головой. — Непрада.
Мильтониха начинает рыдать, и Люся советует ей взять полотенце в ванной.
— Его с крыши сбросили, — говорит Люся Лизе, когда Мильтониха уходит в ванную.
— За что? — спрашивает Лиза.
— Не знаю. Никто не знает. Она тогда вся чёрная ходила, — кивает Люся в сторону ванной.
Приходит из ванной Мильтониха и, размазывая слёзы полотенцем по щекам, снова говорит Лизе, что сын её попал под машину.
— Неправда, — снова говорит Люся.
— Давайте за Валю выпьем,  — говорит Лиза.

Очнулась она от ощущения, что её куда-то тащат и сама удивилась, очнувшись на мгновение и поняв, что тело её пластом лежит посреди кухни, а Люся с Мильтонихой только что пытались оттащить её с прохода. Ещё она слышит недоумённый голос Люси:
— Ведь она же никогда не пила! — а потом снова забывается.
Ей снится сон: две девчонки лет двенадцати-тринадцати (одна из них — Лиза) дерутся посреди комнаты.  Человек десять других девчонок с интересом смотрят на них, сидя на кроватях и стульях. Одна из дерущихся девчонок — плотная, красивая Лена — с легкостью побеждает Лизу и садится на неё верхом, заломив ей руку за спину. Свободной рукой Лиза шлепает её по заднице.
— Теперь только по заднице шлёпать осталось, — со смехом комментирует старшая крупная девушка лет семнадцати — Наташа.
Все смеются. Лена отпускает Лизу, и та с несколько смущённым видом встает и одёргивает на себе одежду.
— Молодец, Лена, — хвалит она, — С такими богатырями мы победим деревенских.
— Русский медведь, сила! — говорит старшая Наташа, глядя на плотную Лену.
— Ну, кто еще хочет потренироваться? — храбро спрашивает Лиза, стоя посреди комнаты.
— Почему мы должны драться с деревенскими? Она с ними поругалась, а мы драться должны, — вдруг слышит она. Это худенькая Света говорит толстой симпатичной Ларисе.
— А мне мама драться не велела,  — говорит Лариса.
— Света, но ты же знаешь, они первые начали. Они сидели на лавочке и всех наших задирали, а мне подножку подставили. А теперь записку передали, чтобы я на улицу не выходила. Разве я виновата? — спрашивает Лиза Свету, но та, замкнувшись в себе, молчит.
— Девчонки, кто будет драться с деревенскими? — спрашивает Лиза. — Света с Ларисой уже отказываются.
— Я буду драться, — говорит только что победившая Лена.
— И я буду тоже, — говорит маленькая девчушка с синими глазами и каштановыми волосами — Оля.
— И я, и я, — подхватывают другие девчонки.
— Тогда и я тоже, — говорит толстенькая Лариса, — я возьму деревянную вешалку и как начну их лупить!
Лиза смотрит на Свету, но та замкнуто молчит.
— Кто следующий? — снова спрашивает Лиза.
— Отдышись немного, — советует старшая Наташа.
— Да ничего, я не устала, — говорит Лиза.
— Я буду драться, — говорит, выходя впёред, девчонка с каштановыми волосами и синими глазами.
— Ну уж тебя-то, Оля, я точно одолею, — самодовольно говорит Лиза, — Ты ведь маленькая.
— Посмотрим, — храбро отвечает Оля.
— Начали! — командует Наташа.
Ольга что есть мочи начинает лупить Лизу по щекам. Ошеломленная Лиза, опустив руки, отходит и отходит к стене. Наконец она доходит до стены и стоит, не в силах перевести дыхания под градом сыплющихся на нее ударов. Ей хочется крикнуть «хватит, прекрати!», но она не может. Она слышит смех девчонок и с ужасом чувствует, что сейчас задохнётся.
Внезапно удары перестают сыпаться, Ольга со смехом отступает, а Лиза начинает тихо опускаться по стенке, не в силах вздохнуть.
— Ну, Лиза, и вид был у тебя! — веселятся девчонки.
— Да вы что! Я думала, у меня сердце разорвётся, — всё еще бледная, говорит Лиза.
— Я с парнями в нашей школе так дралась, — с улыбкой рассказывает Оля. — они нас с подружкой задирали, но когда я с одним из них стала так драться, я его победила.
— Ну что, кто еще будет драться? — всё еще бледная, спрашивает Лиза. — Я пока пас.
— Да зачем нам тренироваться? — говорит кто-то из девчонок. — Вот будем с деревенскими драться, тогда и увидим.
Как хотите, — устало машет рукой Лиза.
Девчонки довольно смеются.

— Тащи её туда, — командует Люся Мильтонихе, стараясь оттащить тело Лизы.
— Да ну её, она тяжёлая, — говорит Мильтониха, — пойдём лучше выпьем.
— Пойдём, — соглашается Люся.

— Девчонки, не уходите, — говорит Лиза девчонкам на улице. — А вдруг деревенские придут?
— Да мы только на полчаса. Мы сейчас быстро сходим, только до универмага, это недалеко. Если боишься, пошли с нами, — отвечает кто-то из девчонок.
— Меня воспитатель просила не отходить, я ей нужна зачем-то, — отвечает Лиза. Она вместе с девчонками стоит во дворе.
— Да мы сейчас быстро, не придут они, — говорят девчонки.
— Я останусь с тобой, — говорит синеглазая Ольга.
Девчонки, пообещав  быстро прийти, уходят. Ольга и Лиза начинают играть в мяч во дворе. Скоро к ним присоединяются и ребята. Впятером они играют в мяч, когда появляются деревенские девчонки.
— Деревенские, — шепчет кидая мяч, Лизе Ольга. — Не волнуйся, я буду драться с тобой. — Я не оставлю тебя.
Девчонки с ребятами продолжают играть в мяч, но Лиза искоса тревожно наблюдает за деревенскими. Человек семь деревенских девчонок сидят на лавочке, усмехаясь и смотря на Лизу.
— Ребята, не уходите, — шепчет Лиза мальчикам, бросая мяч, — деревенские драться с нами хотят. Если вы уйдете, они нападут на нас. Ну что, не уйдёте? — тревожно спрашивает она.
— Посмотрим на ваше поведение, — усмехаясь, говорят ребята, но продолжают играть в мяч.
— Я с тобой, — снова говорит Оля.
Деревенские девчонки ухмыляются, наблюдая за их игрой.

Распластанная на полу Лиза открывает глаза, садится. «Почему я вдруг вспомнила Ольгу? Для того, чтобы ощутить, в какой яме сейчас оказалась? Ведь столько лет про неё не вспоминала», — произносит она, держась за голову.

Лиза стучит в дверь Люсе. Та ей открывает. У неё опухшее лицо.
— Ты понишь, что сегодня Вале сорок дней? — спрашивает Лиза.
— Помню, — всхлипывает Люся. —
— До сих пор не верю, что её нет. Так хочется спуститься на шестой этаж и позвонить ей в дверь, — говорит Лиза.
— И я тоже не могу поверить, — говорит Люся и начинает плакать.
— Тебя пригласили? — спрашиывает Лиза.
— Нет, — качает головой Люся, — но все равно они придут. Алёшка придет, внук её.
— А квартиру её они сдали уже, не знаешь? — спрашивает Лиза. — Небось за большие деньги сдадут.
— Да, уж они не промахнутся, — соглашается Люся. — Ты мне сигарет не забудь купить.
— Ты не в курсе, что сейчас кризис? Сигарет дешёвых в ларьках нет. Ты знаешь, сколько соль стоит? Тридцать рублей. А стоила рубль. В тридцать раз подорожала. Спичек не найти — в магазинах всё расхватывают!
— А почему? — тупо спрашивает Люся.
— Доллар подорожал почти в четыре раза, люди всё раскупают, — отвечает Лиза, — все боятся, что ещё подорожает.
— Ну может все-таки купишь? — спрашивает Люся. — Как же я без сигарет?
— Люсь, не утомляй. Сама сижу без еды. Сегодня за маслом подсолнечным поеду. Мне сказали, что на оптовом рынке дешевле можно купить. Лучше трезвей и сама ходи по магазинам. У меня своих забот по горло, — отвечает Лиза и, помахав растерянной Люсе рукой, уходит.

Лиза на рынке продает колготки.
— По скольку вы продаёте? — подходит к ней женщина.
— По семь и по восемь, — отвечает Лиза.
— Да вы что, с ума сошли? На фабрике они уже дороже стоят, — говорит женщина.
— Не может быть, — не верит Лиза. — Неужели правда? Я вообще-то неделю там не была, поэтому ничего не знаю.
— А мой муж вчера был там. Как увидел эти цены, так уехал, ничего не стал брать, — говорит женщина.
— Неужели правда? — спрашивает Лиза.
— Не верите мне — позвоните туда, — отвечает женщина.
— Да нет, верю, спасибо, что сказали, — благодарит Лиза, — но колготки и по этой цене с  трудом идут, а дороже их совсем брать не будут. Что же делать? Может, нам умереть всем от голода? — растерянно спрашивает она.
— Да вы что? Почему это мы-то должны умереть? Если правительство нам это устроило, пусть уж лучше они умирают, а не мы, — возмущается женщина.
В растерянности Лиза идет домой. На стене перехода, через который проходит поток людей, большими буквами написано: «Да здравствует Джахар Дудаев! Скоро Чечня — в России! Независимые депутаты — дураки!»
Но кажется, никто, кроме Лизы, не обращает внимания на эту надпись.

Лиза ходит по оптовому рынку.
— Сколько стоит масло? — спрашивает она продавщицу.
— Сорок, — отвечает та.
— Вчера же тридцать пять было! — удивляется Лиза.
— Вы еще вспомните, что неделю назад было, — кривит губы продавщица.
Лиза проходит по рынку, смотря на цены и удивляясь. Наконец она находит место, где подсолнечное масло стоит тридцать пять рублей, но там уже стоит небольшая очередь.
Лиза становится в очередь.
— Развалило правительство всю страну, — говорит кто-то в очереди.
— А я считаю, что это люди виноваты, — говорит Лиза.
— Как это люди? А мы-то при чем? Мы работали всю жизнь, — отвечает ей женщина-пенсионерка.
— А при том, что работать никто не хочет, даже масло импортное. Мы себя даже маслом обеспечить не можем, из-за границы ввозим, — говорит ей Лиза.
— Так правительство всё село налогами задушило, вот и не развивается сельское хозяйство, — возражает мужчина пенсионного возраста.
— А я считаю, что всё будет нормально, всё выправится, — говорит немолодая худощавая женщина интеллигентного вида.
— Ничего не выправится, — возражают ей из очереди, — скоро от голода помирать начнут.
— Глупости всё это! — говорит интеллигентная женщина.
— Ничего не глупости, уже умирают, — возражают ей из очереди, — и раньше уже умирали, а теперь тем более.
Лизина очередь подошла, и она покупает бутылку подсолнечного масла.
— Вам всё? — с надеждой спрашивает девушка-продавец. — Скоро мочевой пузырь лопнет. Никогда у меня так не брали.
— Да не терпите, девушка, отойдите, мы вас подождем — говорит Лиза.
— Конечно, конечно, подождём, — поддерживает Лизу старушка сзади.
— Да ладно уж, — видимо, пересилив себя, говорит девушка-продавец, отсыпая Лизе два кило муки. — Что вам? — обращается она к старушке, стоящей за Лизой. — Геркулес? Кончился. Кукурузное масло — тоже.
— Ну что же это, — переживает старушка, — столько простоять!
— А вы пройдите вон по тому ряду, — показывает ей замешкавшаяся с сумками Лиза. — Я там кукурузное масло видела. А геркулес по тому ряду был.
— Спасибо, — говорит старушка и отходит, а Лиза идёт на выход из рынка.
Около рынка собралась огромная толпа и слышны звуки музыки. Продравшись сквозь толпу, Лиза видит двух ребят в защитной форме с гитарами в руках и усилителем, стоящим на земле. Перед парнями с гитарами плакат, на котором написано, что они собирают деньги в помощь инвалидам войны. Около ребят с гитарами лежит много цветов, и множество людей подходят и бросают деньги в большую картонную коробку. А позади них на инвалидной коляске сидит безногий парень в защитной форме, так похожий на парня из Лизиных снов-кошмаров.
Вот ребята настроили гитары, и звучит очередная песня о войне, о дружбе, о памяти. Лиза подходит и бросает деньги в коробку, а потом возвращается на место и стоит в толпе — ей нравится смотреть в серьёзные и задумчивые лица людей, стоящих рядом, и не хочется уходить.
Посередине образовавшейся площадки, бросив рядом пакет с вещами, танцуют простовато одетые парень и девушка. Ещё один парень подходит к девушке, стоящей рядом с Лизой, и приглашает её на танец. Девушка отказывается, а когда огорчённый парень отходит, весело переглядывается со своей подружкой и снова продолжает слушать песни.

— Когда же придут девчонки? — спрашивает Лиза Ольгу, бросая мяч.
— Не бойся, я с тобой, — отвечает Ольга.
И снова летящий над головами мяч, хитрые взгляды деревенских…
— Девчонки пришли, — облегченно вздыхает Лиза.
— Ну что, недолго мы ходили? — с веселыми возгласами подходят к ним с Ольгой пришедшие из магазина девчонки, окидывая сидящих на лавочке деревенских настороженными взглядами.
— Юр, — облегченно вздыхает Лиза, — ну хватит играть.
— Надеюсь, мы свободны? — с усмешкой спрашивает Лизу один из ребят, отдавая ей мяч.
— Спасибо, ребята, — взволнованно говорит Лиза, — выручили!

Какая-то женщина-пьянчужка подходит с коробке с деньгами и достает оттуда купюры, разглядывает их. Решительно настроенные женщины, размахивая сумками, отгоняют её. Другая женщина кладет три гвоздички в коробку с деньгами.
Девушка и парень танцуют посреди площади.

«Вот и лето прошло, — думает четырнадцатилетняя Лиза, лежа на кровати в палате, — скоро все разъедутся и я больше никогда никого не увижу».
— А ко мне Ольга подходила, когда уезжала. Она подошла ко мне и покачала мою кровать, и сказала, чтобы я уснула, — хвастливо заявляет самая маленькая девочка, — а завтра я тоже уеду.
«Скоро все разъедутся, и я тоже, Но я должна запомнить все это, запомнить всех их, и это лето, одно из лучших в моей жизни, теперь я это понимаю», — думает Лиза.
— Хорошая девочка Ольга, — говорит она вслух, — она никогда не бросит друга в беде.
— Даже если друг неправ? — спрашивает Света, лежащая на кровати.
На мгновение Лиза отчуждённо замолкает, потом произносит твёрдо:
— Даже если он неправ. Разве это причина, чтобы предавать?
— Жалко, что она уехала, — плаксиво говорит маленькая.
«Я должна запомнить всё это», — говорит себе Лиза, обводя глазами комнату и девчонок, лежащих на кроватях.

Снова площадь перед рынком и огромная толпа, слушающая песни, и безногий парень в инвалидной коляске. «Не бойся, я с тобой», — слышит через года Лиза Ольгин голос, и она улыбается сквозь выступившие на глазах слёзы.

Лиза сидит перед магнитофоном и слушает свой собственный голос. «На улице, в метро огромное количество собак и кошек. Очень много породистых. Бездомные колли, эрдельтерьеры, болонки, кавказские овчарки заглядывают в глаза людям и ищут своих хозяев. Я бы с легкой душой посадила бы этих хозяев на длительный срок в тюрьму. Мне не было бы жалко этих людей. Жалко животных.
Доллар наконец-то начал падать, и цены в магазинах постепенно снижаются. Россия пережила очередной кризис. Наступило всеобщее облегчение».
— Нет, нет, неправильно, — качает головой Лиза. Она берет микрофон, включает на запись и говорит: «Но ещё через неделю доллар снова стал расти. Кризис в России затянулся».
— Лиза, открой, — стучит в дверь соседка Люся. С кем ты разговаривала сейчас? — спрашивает она, зайдя в Лизину комнату. — Сама с собой?
— Да нет, — с досадой говорит Лиза, — я наговаривала на магнитофон, вот, послушай. — и в доказательство она включает магнитофон и почти сразу, после одного прозвучавшего слова, выключает его.
— А зачем тебе это надо? — заинтересованно спрашивает Люся.
— Я хочу написать книгу. Сначала наговариваю на магнитофон, а потом буду печатать это на бумаге, — объясняет Лиза.
— А про что будет твоя книга? — интересуется Люся. — Ты дашь мне её почитать?
— Обязательно дам, — отвечает Лиза. — Это книга про этот дом — дом, в котором часто умирают люди. Про Валю, про Асю, про меня, про тебя, про Славку-студента: как перед Новым годом мы с ним сидели в моей комнате. Он зашёл ко мне в гости, и мы говорили, что в этом доме много смертей. Он тогда сказал мне, что они с другом насчитали восемь смертей в этот год. А весной и он умер. А перед его смертью мы ходили к нему прощаться. Ты помнишь? — спрашивает она Люсю.
— Да, да, я помню, — отвечает та.
— Кто тогда ходил к нему прощаться? Я, ты, Валя, Курочка Ряба, Хохол. А теперь уже нет ни Курочки Рябы, ни Вали, — говорит Лиза.
Люся всхлипывает.
— Я Вале говорила перед её смертью, что пишу книгу. Я одолжила у неё тогда семьдесят рублей на кассеты и объяснила ей, зачем. Рассказала ей, о чём пишу. Через два дня она умерла, я так и не отдала ей долг, — говорит Лиза.
— Отдай Алёшке, ее внуку, — советует ей Люся.
— Нет, — отвечает Лиза, — им я не отдам. Валя всегда говорила, что они ждут её смерти, чтобы сдавать квартиру. Они обойдутся. Я лучше поставлю на все эти деньги ей свечки в церкви после того, как крещусь.
— Ты уже давно собираешься креститься, — говорит Люся.
— Когда-нибудь это случится, — отвечает Лиза.
— А про меня ты что написала? — стеснительно спрашивает Люся. — Конечно, что-то плохое?
— Да нет, нет, ничего плохого. Я написала, что моя соседка Люся все время пьёт, и в какое время к ней ни зайди, она почти всегда пьяная, — отвечает Лиза.
— Да, это так, — соглашается Люся. — А еще что?
— Еще я написала, что ты очень ненавидишь евреев, а свою соседку, русскую женщину, то есть меня, ты всё время называешь жидовкой, хотя твой муж был еврей, твоя сестра была еврейкой наполовину и твоя дочь наполовину еврейка.
— Неправда, — не соглашается Люся, — я никогда не ненавидела евреев. Наоборот, я считаю, что евреи очень умные люди. И знаешь что? Я хотела бы быть еврейкой, — с сияющим лицом заканчивает она.
Лиза отворачивается с помрачневшим лицом, чтобы скрыть досаду от этой явной Люсиной лжи. Но потом она перебарывает себя и, ничего не ответив, продолжает:
— А ещё я написала о том, что у Люси есть дочь Наташа — очень образованная девушка. Она не ест мяса, ходит в церковь и входит в какие-то благотворительные организации, но к своей матери — инвалиду второй группы — заходит очень редко: реже, чем раз в месяц, хотя живёт недалеко.
— Да, да! — кричит Люся, — она совсем почти ко мне не заходит! Она говорит, что очень занята, что помогает каким-то беднякам, а ведь я, её мать — инвалид второй группы. Это мне нужна помощь! — кричит она, начиная плакать.
— Ну ладно, Люся, перестань! Может, ты позвонишь ей? — предлагает Лиза.
— Ни за что! Ни за что не буду ей звонить! Ты понимаешь? Мать не должна звонить, чтобы дочь к ней приехала! — кричит Люся в истерике.
— Успокойся! Давно она не была? — спрашивает Лиза.
— Давно,  — всхлипывает Люся,  — месяца три.
— Да, — качает головой Лиза, — ну и курва же она у тебя! О таких дочерях не стоит беспокоиться, не переживай.
— — Курва, ты правильно сказала, — радуется Люся, — именно курва.
— Бог её накажет обязательно, — говорит Лиза. — Не может быть, чтобы не наказал. Она никогда не будет счастлива, никогда.

На рынке Лиза видит знакомое лицо. Она всматривается, но не может вспомнить, отворачивается, а потом снова всматривается в лицо человека, торгующего шарфами.
— Петя, — тихо произносит она, словно не веря себе. Потом уже уверенно окликает мужчину:
— Петя! Петя!
Мужчина оборачивается, всматривается в Лизино лицо и расплывается в улыбке.
— Вспомнил меня? — удивленно спрашивает Лиза.
— А как же! Да, были времена когда-то. А теперь я женат, — говорит он и показывает на строго наблюдающую за ними пожилую женщину. Лиза в недоумении смотрит на неё.
— Ты же не хотел жениться, — тихо говорит она.
— Что поделаешь, что поделаешь, — сыплет словами Петя. — Были времена. И квартира когда-то у меня была, а теперь вот нет её.
— Что? Ты без квартиры? А куда же она делась? — удивляется Лиза.
— Новые русские отобрали. Потерял я квартиру, потерял, — отвечает Петя.
— Подожди, Петя, — останавливает его Лиза, — я знаю, что у пьяниц отбирают квартиры обманом, но ты-то нормальный мужик. У тебя-то как отняли?
— А-а-а, — машет рукой Петя, — не хочу говорить на эту тему, извини.
— А друг твой где? — вдруг вспоминает Лиза.
— И друг меня бросил. Когда квартира была, я ему нужен был А когда я квартиры лишился, он бросил меня. Ему пить, гулять в моей квартире нравилось. А теперь я ему не нужен, — мрачно говорит он.
— Жалко, что ты квартиру потерял, — произносит растерянно Лиза.
— Я не только квартиру потерял, я всю жизнь свою потерял, — в сердцах говорит Петя. Он машет рукой своей жене, искоса наблюдающей за ними. Потом говорит Лизе:
— Ну, еще увидимся, — и отходит от неё, улыбаясь жене немного растерянной улыбкой старого ловеласа. Он подходит к своей престарелой супруге, не спускающей глаз с Лизы, и покорно обнимает её, улыбаясь грустно. Лиза в растерянности смотрит на них.
Супруга недовольно что-то говорит Пете, и они уходят. Напоследок Петя машет Лизе рукой, а она в растерянности смотрит ему вслед.
— Его Бог наказал, нельзя было жить так бездумно, — задумчиво говорит она.

В вагон метро, в котором сидит Лиза, входит старуха с многочисленными сумками. Ей помогает, по-видимому, посторонняя женщина. Когда на следующей остановке Лиза собирается сходить, старуха тоже берет в руки свои котомки.
— Помогите ей, пожалуйста, — просит Лизу женщина, помогавшая старухе войти.
Лиза с готовностью берет старухины сумки, и они вместе выходят из вагона.
— Вам куда? — устало спрашивает Лиза старуху.
— На Павелецкий вокзал, к пригородным электричкам, — объясняет та.
— Я вам помогу, пойдёмте, — с этими словами Лиза берёт старухины котомки, и они вместе идут к выходу из метро.
— А что, вам тоже на вокзал? — суетливо спрашивает старуха.
— Нет, не на вокзал, но я вам помогу, — обречённо говорит Лиза, сгибаясь под тяжестью сумок. — Как вы такую тяжесть везёте-то, — задыхаясь и остановившись на минутку, чтобы передохнуть, удивляется она.
— Да вот так. Еду домой. У родственников была, — объясняет старуха.
— Почему же они вам тележку-то не дали? — тяжело вздыхает Лиза.
У перехода через площадь она видит здоровенного румяного парня с тележкой.
— Подвезти вас до вокзала? — с улыбкой предлагает парень Лизе.
— Сколько? — задыхаясь от изнеможения, спрашивает Лиза.
— Десять. Только десять, — улыбается лучезарно парень.
— Слушай, — обращается к нему Лиза, — помоги этой женщине. Это не мои вещи, я сама ей помогаю. Довези ей вещи до вокзала, а?
— Десяточка, — улыбается парень. — Бесплатно я не вожу.
Лиза тяжело вздыхает и вновь берётся за сумки. Старуха спешит за ней следом. Пройдя немного, Лиза вновь останавливается, чтобы передохнуть.
«Зачем мне это — помогать кому-то? — внезапно думает она. — Мне-то никто никогда не помогал. Я всё потеряла в этой жизни, всё: друзей, интересную работу в санатории, своего любимого. У меня ничего нет, ничего. Почему именно я должна ей помогать? Пускай кто-то другой помогает, а я не могу».
— Вы извините, — оборачивается она к старухе, — я дальше не понесу, мне на работу пора, — и даже не взглянув на растерянно кивнувшую ей в ответ старуху, она поворачивается и идёт назад, мимо нагло улыбающегося парня с тележкой. Назад, назад… В слёзы, во внезапно нахлынувшую тоску и одиночество…

Лиза входит в свою квартиру и видит, что к Люсе пришла её дочь — Наташа.
— Здравствуйте, — приветливо здоровается Наташа.
— Здрасьте, — отвечает Лиза и с опущенными глазами, чтобы не выдать своего презрения, проходит мимо в свою комнату.
— Мама, ты же знаешь, я мяса не ем, — доносится до неё голос Наташи.
— Может быть, моего горохового супчика съешь? — хлопочет вокруг неё Люся.
— Конечно, с удовольствием! — преувеличенно воодушевленно восклицает Наташа.
Лиза недовольно морщится.
— Тебя три месяца не было! Ты же близко живёшь, — укоряет за стеной Люся свою дочь.
— Но ты же знаешь, мама, что я не люблю, когда ты пьёшь. А ты пьёшь почти всё время. Поэтому мне и неприятно к тебе приходить. Вот если бы ты не пила… — увещевает ее дочь.
— Все равно, это не отговорки! Я — твоя мать! — срывается на крик Люся.
Лиза вздыхает и включает телевизор, делает звук громче. Но новости об идущем в стране кризисе не радуют ее. Она переключает на другие программы, но и там то же самое. Пустыми глазами она смотрит в телевизор.
— Уходи, уходи отсюда! — разоряется за стеной Люся. — Ты мне не дочь!
— Лиза, Лиза, открой мне! Она ушла от меня! — плача, кричит Люся и стучится к Лизе в дверь.

Она открывает дверь и видит Лизу, накрытую одеялом.
— Ты чего, спишь? — спрашивает Люся, но вдруг видит заплаканные Лизины глаза.
— Что случилось? — кричит она, — говори, что случилось?
— Я устала, — вздыхает Лиза, — просто устала. Мне всё надоело.
— И я надоела? — растерянно спрашивает Люся.
— Нет, нет, не ты, — говорит Лиза.
— Тебя кто-то обидел? — забыв про свои неприятности, расспрашивает растерявшаяся Люся.
— Никто. Это я обидела. Хотела помочь старушке донести вещи до вокзала, но бросила её на середине. Просто не смогла, устала. А потом ехала на автобусе, и мне было так тошно. Встретила знакомого и говорила ему, что, может, всем нам лучше передохнуть, так как мы быдло, а не народ. Говорила, что устала от этой страны и от этого народа, что в другой стране я жила бы совсем по-другому… Ужас! Даже вспоминать стыдно! — грустно рассказывает Лиза.
— Ого-го! И всего-то? Я думала, что-то страшное случилось,  — засмеялась Люся, забыв про собственные беды. — Слушай, пойдем-ка поедим. Мне моя так называемая дочь колбаски принесла и грибочков. Пошли. Пошли!

Раннее утро. Лиза открывает глаза, встает с постели и отдёргивает занавески на окне.
Пустынный двор, только серая унылая фигура жнщины переходит от одного мусорного ящика к другому, выискивая пустые бутылки и складывая их в сумку. Лиза вздыхает и выходит на кухню.
— Уже встала? — приветствует её Люся. — Давай умывайся и иди к столу, есть будем! Ты хоть выспалась?
— Полночи не спала, всё думала: дошла ли эта старушка? Помог ли ей кто-то? Уж больно вещи у неё были тяжелые. И до вокзала-то оставалось метров сто. Я хотела сегодня даже на вокзал ехать, будто бы она меня там дожидается. Глупо! Может быть, я сумасшедшая? — спрашивает Лиза.
— Да! — отвечает Люся, — Да, ты сумасшедшая.
Лиза хмуро опускает голову.
— Но ты — хорошая сумасшедшая! Ты прекрасная сумасшедшая! — с жаром восклицает Люся.
Лиза поднимает голову и заинтересованно смотрит на нее.
— Если бы все были такие сумасшедшие, как ты, то давно бы коммунизм наступил! — убежденно произносит Люся, — ты очень добрая. Если бы моя дочь была хоть немного такой… Но ничего, она сюда больше не придёт!
— Люся! Что ты говоришь? — пытается остановить её Лиза.
— Прийти раз в полгода и тут же разругаться с матерью, уйти, хлопнуть дверью… Нет, не прощу! — с надрывом начинает кричать Люся.
— Да ты что, успокойся. Вот увидишь, её Бог накажет! Она всё прочувствует на своей шкуре! Обязательно! Она не будет счастливой! Или… Ты не хочешь, чтобы ее Бог наказал? — осторожно спрашивает она.
— А ты знаешь, хочу. Как ты говоришь, «я устала». Я тоже устала. Я устала. И если Бог наказывает за это, то пусть Он её накажет, — решительно говорит Люся.
— Вы чего кричали сейчас? — спрашивает зашедшая в открытую дверь Мильтониха. — А я с новостями. Слышали, Серегу с пятого этажа жена зарезала? Его вчера в реанимацию увезли.
— Это и есть твоя новость? — спрашивает Люся. — Слышали.
— Ну и что, он умер? — буднично интересуется Лиза.
— Да какое умер! Наоборот, живой. А Николашку-то с шестого этажа из милиции выпустили. Серега, как в себя пришел, сразу заявил, что это жена его ножом пырнула, а Николашки в то время вообще не было, — рассказывает Мильтониха.
— Подожди-подожди, что-то непонятно, а Николашка-то здесь при чем? — удивляется Лиза.
— В том-то и дело, что ни при чём! — восклицает Мильтониха. — Эта стерва, Серёгина жена, когда его ножом порезала, вызвала «скорую», и Серёгу увезли. А потом позвонила Николашке, позвала его, и они стали выпивать. Так и пили до прихода милиции. Их вместе забрали в участок. Но огда Серега очнулся, он сразу сказал, что это жена виновата, а Николашки вообще не было. Ну Николашку и отпустили сразу. А если бы Серега не выжил, то его вряд ли бы отпустили.
— Да, повезло Николашке, — говорит Лиза. — А где он сейчас-то?
— Дома у себя. Сейчас придёт, — отвечает Мильтониха.
— Слушай, Люся, а что за Серёга? Я его даже не знаю, — говорит Лиза.
— Да видела ты его! Грузовик его во дворе стоит, — отвечает Люся.
— Так это его грузовичок? Значит, он богатый. За что же его жена-то порезала? — спрашивает Лиза.
— А кто ж его знает за что. Это у неё спросить надо, теперь её судить будут, — пожимает плечами Люся.
— Ну вы пить-то будете? Тем более, есть за что. У Алешки, Валиного внука, сын родился. Если бы Валя сейчас была жива, она бы прабабушкой стала, — смахивает слезу со щеки Мильтониха.
— Да ты что! Неужели? Вот здорово-то! Действительно, надо выпить, — восклицает Люся.
— А он здоров? — глухо, не поднимая глаз, спрашивает Лиза.
— Чего? — не понимает Мильтониха.
— Ребенок-то здоров? — уже громко спрашивает Лиза.
Люся многозначительно замирает.
— Здоровый. Пять килограммов! — выпаливает Мильтониха, — а что ему больным-то быть?
— Это позже выяснится, — глубокомысленно замечает Люся.
— Раньше за него Валя молилась, а теперь молиться некому, — говорит Лиза.
— Не дожила Валя, умерла, — со слезами шмыгает носом Мльтониха.
Лиза уходит в свою комнату, подходит задумчиво к окну. Она видит унылую фигуру женщины в сером плаще, заглядывающую во все мусорные баки и вынимающую оттуда пустые бутылки.
— А что с Валиной квартирой? — доносится до нее Люсин голос, — они ведь там ремонт делали, чтобы сдать.
— Уже сдали. Там сейчас какие-то негры живут.  Богатые! Молодых девчонок приводят, долларами с ними расплачиваются. Говорят, наркотиками торгуют, — понижает голос Мильтониха.
Лиза тяжело вздыхает.
— А Алешка теперь работу свою забросил. Деньги, говорит, есть и так. Всё пьёт и пьёт, весь в отца. Мало с ними Валя мучилась, пока жива была. Даже о ребенке, и то не думает, — говорит торопливо Мильтониха.
— Раньше за него Валя молилась, а теперь и помолиться некому, — задумчиво повторяет Лиза, не отводя взгляда от унылой фигуры за окном.

Женщина-врач сидит в комнате у Люси. Она осматривает ее.
— Принесите, пожалуйста, ложечку, — говорит она сидящей в кухне Лизе. Лиза приносит ложечку и снова уходит.
Осмотрев Люсю, врач выходит на кухню и даёт Лизе рецепты.
— Вот, возьмите ей эти лекарства в аптеке за полцены со скидкой, так как она — инвалид. Сердце у неё очень плохое. Пить ей нельзя, — говорит она.
— Почему в этом доме люди так часто умирают? — спрашивает Лиза.
— Откуда у вас такие сведения? — почему-то неприязненно смотрит на Лизу врачиха.
— Знаю, — отвечает Лиза.
— Пьют много, вот и все причины, — уверенно произносит врачиха.
— А может, дело в другом? В одиночестве и ощущении своей ненужности? — предполагает Лиза.
— Ерунда всё это! — убежденно восклицает врачиха и, окинув Лизу неприязненным взглядом, идёт к выходу. Лиза открывает ей дверь, и врачиха выходит из квартиры. У выхода она оглядывается на Лизу. Лиза замечает её ненавидящий взгляд и её всю передергивает. Она в изнеможении прислоняется к косяку двери.
— Сука, — произносит она, — сука.
Когда Лиза входит в Люсину комнату, она видит, что Люся лежит в кровати очень бледная.
— Ну что тебе сказала Татьяна Семеновна? — спрашивает Люся.
— Что тебе пить меньше надо, — отвечает Лиза.
— А я и не буду больше пить, — спокойно говорит Люся.
— Всё шутишь. Ты мне уже сто раз клялась. Твои слова ничего не значат. Когда ты жила со Славой и когда были живы все твои друзья, ты так не пила. Две недели не просыхала, а две недели была абсолютно трезвой, как стёклышко. А теперь ты пьёшь каждый день. Я тебя трезвой уже давно не видела, — говорит Лиза.
— Я сильно переживаю, — отвечает Люся.
— А я, думаешь, не переживаю? Я вот вчера нажала на кнопку шестого этажа в лифте и сошла там, как будто к Вале в гости собралась. А Вали давно уже нет. И дверь в отсеке железную сделали. Я и к Асе на четырнадцатый этаж поднималась. Постояла у ее двери и назад поехала, будто в гостях побывала. Думаешь, мне не тяжело? — говорит она Люсе.
Крупная слеза скатывается по Люсиной щеке.
— Я обещаю тебе, что не буду больше пить, — тихо говорит она.
— Не понравилась мне твоя Татьяна Семеновна, — переводит Лиза разговор на другое, опуская глаза.
— А ты знаешь, что у неё, кроме своей, ещё три квартиры? — спрашивает Люся. — Ей бывшие её больные подписали: старики и пьяницы, как и я. Она их здорово обрабатывала.
— Слышала, — кивает Лиза. И добавляет: — И вовсе она не врач, а мастер по обработке.
— Ты знаешь, я иногда радуюсь, что живу в комнате, а не в отдельной квартире и что у меня тут племянник прописан, а то бы она и меня начала обрабатывать, — хмыкает Люся.
— Да уж это запросто, — отвечает Лиза.

«Здравствуй, Сергей. Как там в Саратове жизнь? Ты, конечно, помнишь меня: ведь только десять лет прошло с тех пор, как мы расстались. Я помню, как ты показал мне штамп в паспорте, и только тогда я  поверила, что ты женился — ведь раньше я никогда не верила в плохое. — Лиза зажмуривается и сжимает зубы, словно от сильной боли, но потом продолжает писать дальше: — Тогда я сказала тебе, что никогда больше ни в кого не влюблюсь. Ты был старше меня, и ты усмехнулся и сказал: “Переживешь и будешь ещё любить”. Я была уверена в обратном и сочла эти слова жестокими с твоей стороны. Мне не хотелось жить. А потом я действительно забыла тебя и влюблялась ещё много раз. Но мне не везло. А последняя любовь принесла так много страданий, что я полностью не пришла в себя даже спустя восемь лет.
Я верю, что у тебя сейчас всё хорошо, у тебя, надеюсь, нормальная семья, и я действительно рада за тебя. О любви здесь речи не идёт, но осталось большое уважение. Ты был самым нормальным из всех, кого я любила. Мне сейчас очень одиноко, и так бы хотелось видеть рядом с собой старого друга.
Дело в том, что несколько лет назад судьба свела меня с тремя не очень молодыми женщинами. В этой встрече с ними много мистики: все они родились в декабре в разных числах и все под конец жизни встретились здесь, в этом доме, и стали подругами. И все они, каждая по-своему, опекали меня. Они не были чужими мне. Под конец жизни они оказались одинокими и никому не нужными. Наверное, это нас и сроднило, потому что я тоже одинокая и никому не нужная, хотя и моложе их вдвое. Все они годились мне в матери по возрасту и были обыкновенными грешными женщинами. Они были… потому что двоих уже нет. Осталась только одна Люся, моя ближайшая соседка, но и она постепенно умирает и тоже никому не нужна, и родной дочери тоже. Я не могу её бросить и после работы бегу быстрее домой, а надо бы заняться личной жизнью, я знаю это и сама.
Но я не могу забыть о ней ни на минуту — ведь кроме меня, она никому не нужна. Я не могу предать ее, как предавали её всю жизнь, как предавали меня всю жизнь. Но мне очень тяжело, мне очень одиноко на самом деле. Если бы ты смог приехать ко мне: ведь ты часто должен ездить в Москву по работе. Просто приехал бы как друг, не больше — ведь старое не вернешь.
Поймёшь ли ты меня правильно? Конечно, поймешь. Ведь ты был лучшим из тех, кого я любила…»
— Лиза, Лиза! — кричит Люся из соседней комнаты.
— Что? Я иду, — Лиза бросает ручку и идёт к Люсе.
— Смотри, смотри! Сейчас обман раскроется — Рикардо узнает, что Паола его обманывала!
Лиза садится в кресло и тоже смотрит телевизор.
— Ну! Ты видела? Я была права: обман раскрылся! А Джина-то какая стерва! — торжествующе говорит Люся.
Лиза возвращается в свою комнату. Там она в задумчивости смотрит на письмо, потом идёт в кухню и по пути рвёт его.
— Что это? Письмо? Что ты рвёшь? — спрашивает Люся.
— Ничего, — отвечает Люся. Она выбрасывает клочки в мусорное ведро и тихо повторяет: — ничего.

2000 год