Из книги "Время и люди"
После смерти Брежнева началась череда смертей следующих Генсеков. Естественно, об этих смертях писали много во всех изданиях. Не помню уже, кому из очередных правителей, кажется, Андропову, пришла в голову идея, что советский народ, вместо того, что бы работать, гуляет по магазинам, скверам, парикмахерским в рабочее время. Милиция начала отлавливать прогульщиков. Под эту метлу попали даже студенты и школьники. Магазины, кинотеатры, парикмахерские быстро опустели, никому не хотелось доказывать, что твоя смена или твои занятия уже закончились, и ты имеешь полное право находиться в любом месте. Слава Богу, это продлилось недолго, месяца два-три, потом потихоньку исчезло. Но пока шла эта кампания, газеты активно освещали её ход.
Страну лихорадило. Все понимали, что дальше безвластие просто не может продолжаться, что-то должно измениться в нашей жизни. И изменилось, когда Генеральным секретарём ЦК стал М.Горбачёв.
Прежде всего, он решил объявить войну пьянству. Самой популярной рубрикой в газетах стала «Пьянству – бой». Спиртное стали продавать только с двух часов дня, завозили его мало, так что всем жаждущим не хватало, очереди занимали чуть не с пяти утра. Под эту метлу попала не только водка, но и хорошие виноградные вина, в Молдавии, Крыму, Грузии начали вырубать виноградники с ценными сортами. Хорошее вино надолго исчезло, а когда появилось снова, цены стали уже недоступными для большинства населения.
Стали пропагандировать безалкогольные свадьбы. Мне довелось побывать на одной такой. Никаких бутылок, только самовар, а все пьяные. В самовар залили то ли водку, то ли самогон. Главное, постановление партии внешне не нарушено.
Вообще, у советского народа была удивительная способность обходить всяческие запреты. И как ни странно, это способствовало развитию искусства, особенно литературы, театра и кино. Нельзя ставить буржуазные мюзиклы, поставим советскую рок-оперу, например, «Юнону» и «Авось», или «Тиля». Нельзя критиковать советскую власть, можно критиковать буржуев, но так, чтоб аналогии были понятны умному зрителю. Таковы спектакли Таганки, «Современника», фильм Марка Захарова «Дракон». Список этот можно продолжать и продолжать. Даже классика осовременивалась, и не костюмами, не включением сексуальных сцен, как в большинстве современных спектаклей или фильмов, а подтекстом, внесением нового содержания в хорошо известный текст. Эзопов язык был очень популярен, и все прекрасно понимали даже самые тонкие намёки.
Горбачёвская антиалкогольная кампания всё набирала и набирала обороты, и повсеместно стали создавать Общества трезвости. Выпустили значки и членские билеты, и всех и пьющих и непьющих стали загонять в это общество. Я категорически отказалась туда вступать, заявив, что пока я позволяю себе выпить на Новый год бокал шампанского, не считаю для себя возможным состоять в этом обществе, там должны быть только полные трезвенники, а я таковой не являюсь. Естественно, на всех собраниях и планёрках, во всех отчётах меня дружно ругали. Изрядно поддавшие знакомые после вечеринок дружно уговаривали меня вступить в общество, сами они уже давно считались трезвенниками, но я упорно стояла на своём, так и не вступила. Кстати, возможно эта антиалкогольная работа и была одним из факторов, вызвавшим у пьющего Ельцина стойкую ненависть к Горбачёву?
В 1985 году Горбачёв объявил Гласность и Перестройку. В газетах появились новые рубрики. Как говорил Михаил Сергеевич: «Процесс пошёл», но пошёл очень медленно и осторожно. В перестройку никто не верил, в гласность тоже, казалось, что это просто очередная кампания, которые так любил организовывать Центральный комитет.
Первые проявления гласности были связаны с появлением публикаций о сталинских временах, о деятелях революции, имена которых тогда были под запретом. В «Литературной газете» появляются статьи Аркадия Ваксберга, где под рубрикой «Мораль и право» он пишет о прокуроре Вышинском, отправившем на смерть немало невинных людей, о других деятелях того периода. Рой Медведев под рубрикой «История» рассказывает о Бухарине, Каменеве. Творческие союзы обсуждают на страницах газеты наболевшие вопросы, уже не оглядываясь на чины и должности. В газете «Труд» появляются первые публикации о НЛО, о Нострадамусе, о колдунах и т.д. Всё это вызывает огромный интерес у населения, и газеты читаются взахлёб, слишком непривычными и острыми были темы.
Пожалуй, поверили в перестройку только после выхода на всесоюзный экран фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние», где в великолепной художественной форме даётся анатомия тирании. Я видела этот фильм сначала во ВГИКе, потом показывала в «Иллюзионе». Наши зрители вышли из кинотеатра слегка пришибленные, даже на обсуждение не остались.
Не отставало от газет и телевидение. Советское телевидение заканчивало работу около одиннадцати часов вечера, исключением была только новогодняя ночь. А тут появилась передача «До и после полуночи», которую вёл прекрасный журналист Владимир Молчанов, и страна стала сидеть у телевизоров до часу-двух ночи. Сюжеты у Молчанова были интересные и спорные. Иногда он приносил на передачу Библию, и что-то рассказывал о её сюжетах, как правило, в непривычном ракурсе. Помню хорошо, как меня поразило предположение Молчанова, что если сейчас перечитать Книгу Еноха, то можно сделать вывод, что Енох встретился с инопланетянами, те покатали его на «тарелке», показав другие миры, а потом вернули на Землю, где он как смог, так и описал увиденное. Специально нашла этот апокриф, прочитала, но с Молчановым не согласилась, не возникло у меня такого ощущения, хотя встреча с ангелами и описание семи небес можно трактовать и так.
Влад Листьев открывает программу «Взгляд», где трое ребят собираются и ведут беседу о политике. Было очень интересно, программу ждали, старались не пропускать. Позднее тот же Листьев придумал популярную и сейчас игру «Поле чудес». Когда эту игру вёл сам Влад, в ней было больше интеллигентности, изящества и даже интеллектуальности, хотя сама по себе игра на последнее не претендует, это не «Что? Где? Когда?». С приходом Якубовича, которого, кстати, выбрал своим преемником сам Влад, игра всё больше стала превращаться в шоу.
Горбачёв взял на себя обязанности и Председателя Президиума Верховного Совета, а потом и вовсе стал первым и последним Президентом СССР. Страна с упоением смотрела прямые трансляции заседания Совета, со слезами на глазах любовалась, как Горбачёв в Америке останавливает свой кортеж, и начинает общаться с простыми американцами на улице. Это было непривычно и необычно, как и прямое общение верховной власти со своими гражданами. Показная демократия имела успех.
Союзные республики получили суверенитет в составе Союза. В каждой был избран президент. Кстати, в Конституции СССР всегда была статья о праве наций на самоопределение, вплоть до отделения, только вот почему-то тогда ни одна республика этим правом не желала воспользоваться. А теперь встал вопрос, оставаться ли суверенным республикам в едином экономическом и политическом пространстве, или разбежаться по углам, другими словами, сохранить СССР как союз суверенных государств, или уничтожить его. Решили спросить мнение народа.
На 17 марта 1991 года был назначен всесоюзный референдум. Мы должны были ответить «да» или «нет» на один единственный вопрос: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств?».
Вот передо мной газета «Приуралье» от 15 марта 1991 года. Вся она вышла под шапкой «Союз – мир, развал – вражда!» На первой полосе статьи: «Зависит от каждого», «Обновлённому Союзу – «да», «Компетентное мнение». Самые разные люди в форме коротких интервью высказываются по вопросу референдума, большинство за Союз.
На референдум пришло более 90% населения СССР, из них почти 98% проголосовало за сохранение Союза. Люди привыкли жить вместе, рядом, помогая друг другу, поддерживая друг друга. Все хотели мира, единства, свободного труда и свободной торговли. Народ проголосовал за единый Союз, но разве когда-нибудь правители прислушивались к мнению народа? У них там свои жестокие игры, а народ всего лишь пешка, с которой можно и не считаться, только иногда по мере необходимости пускать её в ход.
Решение референдума сильно не устроило президентов России, Украины и Белоруссии - Ельцина, Кравчука и Шушкевича. Им хотелось полной власти в своих странах, а не оглядываться на Горбачёва, который оставался президентом СССР. Заговорщики собираются в Беловежской Пуще. Приглашали туда и нашего Назарбаева, но Нурсултан Абишевич мудрый человек, отказался участвовать в этом. Что и как было в Беловежской Пуще много позднее, когда все участники заговора уже покинули кабинеты власти, показали в одной из телевизионных передач. Мне посчастливилось увидеть эту передачу. О событиях рассказывали люди, которые обслуживали и охраняли президентов, их собственные референты, то есть те, кто находился там в данный момент.
Картина сложилась такая: едва приехав в Пущу, президенты отправились пить и веселиться, поручив референтам подготовить какое-нибудь решение. Те тоже отправились в баньку пить и веселиться, и только часов в шесть утра вспомнили, что надо положить начальству на стол какое-то решение. Думать было уже некогда, да и на нетрезвую голову сильно не подумаешь, взяли и написали о роспуске Союза. Ещё не протрезвевшим президентам эта идея понравилась, и они подписали бумагу. Вот и всё.
Сейчас эту телепередачу мало кто помнит, наверное, но она тогда меня поразила. Большинство населения, только что проголосовавшего за сохранение страны, было шокировано, когда вдруг все братские республики оказались заграницей. Горбачёв оказался не у дел, а в России полноправным господином стал вечно пьяный Ельцин. Стыдно было смотреть, как президент страны, еле держится на ногах, спускаясь по трапу самолёта в Германии, что-то бормочет пьяным голосом, и чуть не падает на встречающих немцев. Ужасно!
Развалив Союз, Ельцин едва не развалил и саму Россию, заявив, что мол берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить. (Не помню точно, возможно, он сказал – сожрать.) Что тут началось! Отделятся вдруг захотели все: Сибирь уже видела себя отдельным государством, Якутия и Татарстан тоже. Ну а Чечня тотчас же объявила о своей независимости. Недолго думая, Ельцин ввёл туда войска, тем самым развязав войну в Чечне, и спровоцировав терроризм в России.
Ещё при президентстве Горбачёва на несколько дней власть в свои руки взяло так называемое ГКЧП. Горбачёв тогда отдыхал на Чёрном море в Фаросе, где его и заперли, лишив связи и транспорта. По телевизору тогда несколько дней показывали балет «Лебединое озеро». Тогда многие москвичи пришли к Белому дому, где заседало ГКЧП, и поддержали Ельцина, выступившего против новоявленных правителей. Потом мне приходилось встречаться с некоторыми из тех, кто был на площади, и они очень жалели, что пошли туда и стыдились этого. Это умные интеллигентные люди, сильно разочаровавшиеся в Ельцине, Горбачёве, да и в перестройке тоже.
В Ельцине разочаровалось и собственное правительство, которое, когда уже Ельцин был единственным правителем России, в знак протеста против его политики закрылось в Белом доме. Народ Ельцина тогда уже не поддерживал, на площадь никто не пришёл, и Ельцин расстрелял Белый дом из танков, предварительно сообщив об этой акции американскому телевидению, которое с удобных позиций на крышах соседних зданий продемонстрировало всему миру, и нам в том числе, как президент расстреливает собственное правительство. Интересно, сколько он получил от американцев за это «шоу»?
Сейчас на телевидении уже не увидишь кадров стреляющих танков и горящего Белого дома, который потом отстраивали заново, об этой постыдной странице предпочитают не вспоминать, а вот как поддерживали москвичи Ельцина, и про ГКЧП время от времени говорят. Но, наверное, совсем не случайно памятник Ельцину в Екатеринбурге кто-то облил краской, выразив таким образом своё отношение к политику. И совершенно непонятно зачем вложены огромные деньги в создание мемориального музея Ельцина в том же Екатеринбурге, в котором постоянно искажается история России, и где воспитывают не патриотов страны, а скорее только поклонников Ельцина. Не случайно Никита Михалков высказал своё негативное отношение к деятельности музея.
Ещё Горбачёв объявил о переходе на рыночную экономику. Переход с плановой экономики на рыночную не может быть безболезненным и быстрым. Начинается обвал рубля, повышение цен, развал налаженного народного хозяйства. Впрочем, хозяйство уже перестаёт быть народным, начинается процесс, который люди метко обозвали «прихватизацией». Народу при этом досталась в собственность самая малость - те квартиры, в которых они уже жили. Только при советской власти это жильё считалось государственным, и его нельзя было продавать или оставлять в наследство, можно было только менять, а теперь стало собственностью, с которой можно делать что угодно.
Приватизировали всё подряд: фабрики, заводы, магазины. Многие трудовые коллективы пытались взять в собственность свои предприятия, вносили ещё сохранившиеся деньги, но тут начинались проблемы, выпускаемая продукция вдруг становится никому не нужной, товары исчезают, предприятие отключают от отопления и электричества, а люди вынуждены с него уходить куда глаза глядят. Через некоторое время у предприятия появлялся новый непонятно откуда взявшийся хозяин, и всё включается, начинается торговля, и всё опять работает и приносит деньги. Заводы в лучшем случае резко снижали производство, в худшем закрывались совсем. Так у нас стоит некогда уникальный приборостроительный завод «Омега». Накануне перестройки там освоили выпуск микрочипов. На заводе работало 5000 человек. Сейчас это пустые корпуса, почти разрушенные, про микрочипы забыли, а ведь могли составить конкуренцию Гонконгу, а в мастерских на месте прежнего завода работает 250 человек, выпускают фильтры для воды.
Ещё трагичнее история швейной фабрики им. Клары Цеткин, после перестройки –«Диана». В годы перестройки коллектив сумел сохранить производство. Но тогда же какие-то дельцы сумели скупить у работников акции и стали хозяевами здания, но при этом обещали сохранить фабрику. Она проработала примерно до 2012 года. Шили спецодежду, школьные формы, какую-то свою продукцию поставляли даже в Штаты. Словом, «Диана» была вполне рентабельной. Но тут хозяева потребовали очистить здание. Фабрика закрылась, а в здании устроили ещё один торговый дом, которых в нашем городе и без того больше, чем это необходимо. Зато школьные формы теперь закупаем в Китае и Киргизии, поддерживаем экономику этих стран, но не своей. А бедные дети от этих форм чешутся и болеют.
Закрытие предприятий вызвало катастрофический рост безработицы, о которой при Союзе и не слыхивали.
Что бы народ не чувствовал себя обманутым придумали, что каждый должен получить свою долю в государственной собственности, всем стали выдавать бумажки, которые в России назывались ваучеры, а у нас ПИКи. Эти бумажки можно было вложить в любое предприятие, получить взамен акции, на которые потом стабильно получать дивиденды. А куда их вкладывать? Тут же появилась куча фондов, которые предлагали свои услуги, обещая нехилые прибыли тем, кто сдаст ПИКи им: Рост-фонд, Бутя-капитал, все и не припомню, много их было. Люди понесли свои бумажки в эти фонды. Но это был очередной обман населения, никаких акций не дали, дали другие бумажки, по которым, якобы, будут акции. Фонды хвалились, что приобрели то, и то, и то. А через некоторое время стали скупать свои бумажки за 20-30 тенге за штуку, а у каждого было всего по 10 этих бумажек. Все фонды объявили о банкротстве, а люди остались при своих интересах, не получив ни копейки. Лично у меня эти бумажки Рост-фонда лежат до сих пор, я не стала их продавать за копейки, да ещё и в очереди стоять.
В газетах в это время дружно печатают прожекты, как перестроить экономику за сто дней, или за триста, или за пятьсот. Народ читает, ахает, и уже не верит ничему. На перестройку экономики развалившегося Союза понадобилось почти десять лет.
В эти годы появляется массовая безработица, платное обучение и лечение. Мы впервые узнаём про такие понятия, как рэкет, киллер, заказное убийство, наркомафия, педофилия. Даже слово секс входит в наш обиход в этот период перестройки. Помню, была на телевидении какая-то дискуссия, и одна женщина заявила, что у нас в стране секса нет, не понимая значения этого нового тогда слова и перепутав его с проституцией. А на самом телевидении появляется реклама.
Обвал рубля привёл не только к ежедневному повышению цен, но у людей сгорели все вклады в когда-то таких надёжных сберкассах. Всё, что копили на покупку кооперативной квартиры или автомобиля или на собственные похороны исчезло в одночасье. Но газеты обо всём этом не пишут, там по-прежнему поддерживается перестройка, и утверждается, что всё идёт хорошо, а вот-вот станет совсем прекрасно. Главное, у нас есть свобода, демократия, гласность и перестройка. Ну а если где-то, что-то не совсем так, вы уж потерпите. Правда, в народе в эти годы появляется частушка:
Перестройка – мать родная,
Горбачёв – отец родной.
Не нужна родня такая,
Лучше буду сиротой!
Я всегда с ужасом вспоминаю девяностые годы. Кто-то назвал их «лихими», а я бы назвала кошмарными. Каждому поколению советских людей выпало на долю какое-то суровое испытание: нашим дедам и прадедам революция и Гражданская война, отцам – Отечественная, ну а нам – перестройка. Дай Бог, чтобы нынешним поколениям не пришлось переживать никаких общественных катаклизмов!
Страшно было видеть из окна, как к мусорным бакам подходили старушки в норковых шапках и некогда дорогих пальто, и стыдливо оглядываясь, искали там что-то съедобное, а найдя гнилой кусок, сразу же отправляли его в рот. Жутко было видеть голодные глаза детей, которые под дверью просили у тебя покушать, а потом с жадностью вгрызались в полученный ломоть хлеба. С нашего двора почти ежедневно хоронили покойников. Иногда похоронные процессии выстраивались в очередь, чтоб выехать со двора на улицу. Такого количества похорон я не видела никогда. Умирали самые слабые от отсутствия еды, лекарств, медицинской помощи. Где-то в интернете мне попадалась цифра, что за годы перестройки умерло 10 миллионов человек. За точность этой цифры не ручаюсь, да и сайт где это вычитала не помню, но цифра поразила. Такие потери сопоставимы только с потерями в годы Великой Отечественной войны. Даже сталинские лагеря унесли значительно меньше жизней.
Как то на рынке я видела ходячий скелет дога. Видны были все кости, обтянутые тонкой шкурой. Собака, с полными тоски глазами ничего не просила у людей, она подбирала крошки. У меня до сих пор слёзы наворачиваются на глаза, когда я вспоминаю этого несчастного пса, но я ничем не могла ему помочь, поскольку знала, что такое большое животное я не прокормлю, моего маленького Тошку и то кормить было сложно. В те годы много домашних любимцев было просто выброшено на улицу.
Как то раз мы с Мымриной Натальей Владимировной зашли после работы в Универмаг. Тогда это было пустое здание, отключенное от тепла и света, и только на первом этаже был маленький продовольственный отдел, освещённый единственной лампочкой. Тошка у меня сильно болел, мне хотелось порадовать собачку, и я купила одну сардельку специально для него, купить ещё по сардельке нам с мамой я уже была не в состоянии. Наталья Владимировна начала меня ругать, собаке, сардельку, на последние деньги! Я молча улыбалась, потому что прекрасно знала, что в такой ситуации она сама поступила бы точно также. Она была очень добрым человеком, и очень любила животных. У неё дома всегда жили пёс и кот.
Я уже писала, что мне в жизни везло на хороших людей. Одним из таких людей была Наталья Владимировна. Познакомились мы на автобусной остановке, постоянно встречаясь в половине восьмого, и выходя из автобуса у пединститута, мы просто не могли не познакомиться. Наталья Владимировна работала на кафедре физики. Замечательный специалист, учёный, она была профессором ЗКГУ, и прекрасным человеком. Жили мы в одном доме, да ещё и квартиры по планировке совершенно одинаковые. Мы быстро подружились. Она была младше меня, но как-то опытнее, мудрее, и для меня всегда были важны её советы и высказывания. О чём только мы не говорили! О работе, о студентах, о секретах кулинарии, она, в отличие от меня, прекрасно готовила, об одежде, о политике, словом, обо всём. Я часто советовалась с ней, и всегда прислушивалась к её советам, всегда от неё узнавала что-то новое для себя, что потом использовала в своей жизни. А её похвала была для меня самой важной.
Когда я купила компьютер и довольно быстро овладела им, она сказала: «Ну, Галина Герасимовна, Вы прямо хакер! С Вашими гуманитарными мозгами так быстро во всём разобраться. Ну, Вы молодец». Я как будто сейчас слышу её голос, её интонации, поскольку именно её похвала для меня особенно ценна. Студенты её очень любили и очень уважали, и за знания, и за принципиальность, и за доброжелательность.
Наталья Владимировна ушла от нас в ноябре 2011 года, а в сердце осталась незаживающая кровоточащая рана. И не только у меня, но у всех, кто её знал. Хотела написать о ней большой очерк, но не могу. Пока ещё не могу, слишком больно. И не могу поверить, что её нет, мысленно часто разговариваю с ней, спрашиваю совета, и думаю, что бы она могла сказать по тому или иному поводу. Многое в моей квартире напоминает о Наталье Владимировне. Балкон я отделала так, как у неё, самые красивые рюмки подарила она, телевизор она когда-то помогла мне купить, а какие-то вещи мы вместе выбирали. Всего не перечислишь. Мне очень её не хватает.
Но вернусь к перестройке. В девяностые годы появилось огромное количество нищих, переселенцев, которые бежали из Таджикистана, где шла локальная война, и из других «горячих» точек. Много развелось воров и карманников. Люди добывали деньги любым способом, лишь бы выжить. А денег почти ни у кого не было. Предприятия встали. Пенсии перестали приносить по домам, выплаты задерживали, а когда они начинались, то у сберкасс выстраивались огромные очереди, в которых старики часто теряли сознание, а то и умирали. Я всегда ходила за пенсией вместе с мамой, боялась её одну отпускать.
Как мы с ней выживали, не знаю. В институте зарплату тоже задерживали, иногда выплачивали не полностью, так что денег катастрофически не было. На любые свободные дни нас отправляли в отпуск без содержания, так что мизерная зарплата становилась ещё меньше. Помню, как в январе зав. кафедрой требовал, чтоб я написала заявление об отпуске без содержания на весь месяц, а у меня за январь двенадцать экзаменов и столько же консультаций. Я отказалась, с трудом отстояв своё право. Таких отказавшихся по институту набралось всего человек десять.
Мама начала болеть, нужны были дорогостоящие лекарства, а денег не было. Приличное медобслуживание тоже стало платным, попасть в бесплатную больницу стало проблемой, да и всё равно там надо было самим приносить лекарства, платить сёстрам и санитаркам за уход. Хорошо хоть мне разрешали самой быть рядом с мамой, а после ночи в больнице, я бежала на первую пару, до обеда вела занятия, и снова в больницу. Потом домой, готовить еду и выгуливать собаку, а на ночь снова в больницу, а оттуда на занятия.
Я уже кандидат искусствоведения получала зарплату ассистента, тогда ещё не были предусмотрены добавки за степень, поэтому хваталась за любую подвернувшуюся работу, даже самую чёрную и неблагодарную. Надо было выжить. И не потерять маму, которую врачи мне трижды приговаривали.
Помогали люди. Знакомые, малознакомые, незнакомые. Разные. Тогда можно было выжить только помогая друг другу. Нужна была консультация опытного хирурга. Через бывшую студентку Лилю вышла на её маму Азимуратову Ралию Ганиевну, первоклассного хирурга. Она пришла к нам домой, проконсультировала, прописала лечение. Потом я часто советовалась с ней по телефону.
Понадобился дерматолог, через третьих лиц нашла телефон Борисенко Людмилы Алексеевны. Та, даже не представляя, кто я такая, сразу согласилась приехать и проконсультировать. Потом она мне рассказывала, что ей было страшно ехать неизвестно к кому в незнакомый дом, но она знала, что нужна помощь. А помощь Людмилы Алексеевны оказалась просто неоценимой. К этому времени два врача из поликлиники уже приговорили мне маму. После её первого визита, когда мы вышли из квартиры, я со страхом задала вопрос, что? И когда Людмила Алексеевна сказала, что всё не так страшно, у меня вдруг отказали ноги, и я стала тихо сползать по стенке. С Людмилой Алексеевной мы дружим до сих пор. Разговариваем по скайпу, когда она гостит у сына в Минске, встречаемся, когда она приезжает сюда. Я очень благодарна и ей и Ралие Ганиевне за неоценимую помощь и поддержку в трудные минуты. Дай Бог им здоровья!
Когда мама в первый раз свалилась с температурой сорок, причём непонятно отчего, срочно приехала Светлана Иватовна Сарсенбаева, с которой мы были знакомы через её сестру Ботагоз, с которой дружим. Приехала в ночь, сама больная и простуженная, но поставила точный диагноз, и сказала, что надо делать в таких случаях.
Но самую большую помощь оказала мне подруга Валя Канцева. Она ежедневно приходила ставить маме капельницы, научила меня делать уколы, правильно ухаживать за мамой. С помощью всех этих людей я смогла продлить маме жизнь на пять лет. Спасибо им огромное. Все эти приезды, консультации были совершенно бесплатными. Я была не в состоянии что-то платить, да они и не взяли бы денег. Не те были отношения между людьми. Всем было тяжело, и все старались друг друга поддержать.
Помогали мне не только врачи, самые разные люди. Как-то пришла к главбуху института Аманбаеву Тлеку Рахимовичу попросить хоть что-то под зарплату. В кассе денег не оказалось, а мне срочно нужны были лекарства. Тогда Тлек Рахимович полез в свой карман, достал деньги и передал их мне, ещё и посетовав, что их мало. Но меня тогда спасла и эта сумма. Естественно, с зарплаты я долг вернула, а благодарные чувства к нему сохранила до сих пор.
В другой раз на кафедре жена ректора Шинтемирова Баян Габбасовна, зная мою ситуацию, сама предложила одолжить мне денег до зарплаты, не дожидаясь просьб, да я и постеснялась бы попросить. И я очень благодарна и признательна ей за эту поддержку. Кафедра вообще поддерживала меня в те годы. Несмотря на напряг с часами, у меня всегда было полторы ставки.
На какой-то Новый год, кажется, 94-ый, нам не дали зарплату. Денег не то что на шампанское, на еду не было. Вдруг приходит одна наша преподавательница и даёт мне деньги. Я спрашиваю, откуда? А она объясняет, что встретила Ирину Попову, преподавателя с другой кафедры, у которой был постоянный дополнительный доход, и та передала ей специально для меня деньги к Новому году. Я была тронута. Долг потом, естественно, отдала. А на другой день другая преподавательница тоже с другой кафедры принесла мне судака. Так что мы с мамой встречали тот Новый год и с шампанским и с пирогами. Люди помогли.
Вот чего я никогда не могла делать, как бы трудно ни приходилось, это что-то брать у студентов, а тем более требовать что-то от них. Я могла «не глядя» поставить зачёт беременной заочнице, или выполнить просьбу кого-то из коллег, но никогда не брала за это ничего, тем более деньги. В знак благодарности от группы я могла принять только цветы, которые очень люблю, иногда конфеты, но только после экзамена, но не до него.