Бах, океан, мимозы и немного кампари

Виола Тарац
А ты был океаном! Когда играл Баха... До-минорную виолончельную сюиту.  Это было в Зальцбурге. Твоему виолончельному звучанию Рено предпочёл  звучание тоже баховской, но партиты, и в исполнении флейты . Ты ему доверительно внимал, потому что пара смазанных тобой пассажей  выбила тебя из коллеи,  и ты не осознал прозвучавшего чуда. Рено не осознал тоже. Казалось, не осознал весь мир. Осознала только я. Может быть, уже тогда я начала тихо ненавидеть эту партиту, а заодно и флейту вместе с ней. Горя ненавистью ко всему, что не виолончель и не до-минорная  сюита Баха, я отстаивала твоё её океанское исполнение. Опешивший Рено метался туда-сюда. Ты, уставший и отчаявшийся,  удивлённо взирал на вдруг ожившую и очень сердитую меня.  А злилась  я в первую очередь на саму себя. После концерта, борясь со слезами, взирая на тебя, потерянно ищущего ответа на вопрос о твоём исполнении,  я молчала.  Во вторую очередь и в третью, и в четвёртую я злилась  на Рено. Своими суетливыми рассуждениями он был очень похож  на эту задыхающуюся в высоких регистрах флейту. Тогда я скомкала пластивовый бокальчик, из которого до этого что-то такое пила.  Может быть, я приняла бокальчик  за Рено? Мне так захотелось запустить этим бокальчиком, или всё-таки этим самым Рено,  вслед отзвучавшей болтовне флейтовой партиты! Рено,  что-то такое почувствовавший, осторожно вытащил из моих рук этот скомканный бокальчик и унёс его куда подальше. Может быть, к отзвучавшей  партите? Разбираться... К ней же устремилась и я, когда оказалась  дома. Мне тоже  захотелось  с ней  разобраться.  Терпя суетность флейты,  я честно слушала партиту не один раз, но сумела проникнуться  только её третьей частью.  Сарабандой. Сарабанда отстояла свои глубины даже во флейтовом звучании.  Ты улыбаешься? Опять Сарабанда! Магия её воздействия...  Я решила разобраться с Сарабандой тоже. Занялась её происхождением, которое оказалось неоднозначным.  Одни утверждают, что Сарабанда зародилась как похоронное шествие, другие – как непристойный эротический танец. Но разве одно другое исключает? Я не исключаю.  Сарабанда – это эротика, стремящаяся к саморастворению в небытии. В смерти. Или, что тебе понравится больше,  в том самом тобой любимом Вселенском одиночестве, от которого никого спасать не надо. Особенно тебя.  А меня надо. Меня вообще надо спасать от Сарабанд. Пока надо. Пока ты пьёшь кампари только со мной...

Забавно, что после слова «кампари» в моём повествовании, наконец, появился абзац. Не абзационно-ассоциативно мыслящая,  я начинаю спотыкаться об абзацы, как только слышу это волшебное «кампари».  Так спотыкается похоронное шествие об эротику в Сарабандах...

Когда после долгой разлуки я увидела тебя в фойе зальцбургского концертного зала, я ещё не спотыкалась, а радостно наблюдала,  как ты мотыльком, то ли  в поисках  выхода из зала, то ли входа в фойе,  бился о стекло, разделявшее нас.  Тогда твой взгляд  ещё не задавал отчаянно-потерянных вопросов, а восторженно сиял  всеми ответами мира. Потом ты, в ожидании своего выступления,  ещё «сиятельнее» выглядывал из-за занавеса в зал. Рено  махал тебе рукой. А меня заливающее счастье  так вжимало в кресло, что я была в состоянии только потерянно-глупо улыбаться.  Мне предстояло впервые услышать тебя со сцены... А потом, эйфоричные,  мы шли по ночному Зальцбургу,  держась за руки. Рено никак не мог пристроиться к нашему монолиту. Наверное,  поэтому он поспешно свернул в свой отель, оставив нас одних.  И мы остались наедине с Зальцбургом,  уже влюблённым в твоё дирижирующее композиторство.  Зальцбургжцы, узнавая тебя,  радостно приветствовали нас,  а я, по-детски раскачивая твою руку в своей руке, признавалась тебе в любви ко всем Сарабандам мира...

И как ты теперь живёшь без этой зальцбургской влюблённости в тебя?  Кажется, я опять наткнулась на абзац. В Зальцбурге мы упивались друг другом в сопровождении кампари.  Recitativo accompagnato e Duetto...

А как похоже слово «абзац» на немецкое „Absatz“, которое означает «каблук!» А может, мне сбросить эти приличествующие рамки абзацев как каблуки и пойти босиком? Тогда мы опять окажемся  во влюблённом в тебя Зальцбурге. И тогда летом пойдёт снег. Правда, он будет  немного театральным,  потому что будет искусственным. Или искусным. Такое нежно-искусительное босоножное снегопадание. Нарядные зальцбургские дамы, одной рукой управляя упряжками лошадей,  другой рукой будут снисходительно-смущённо помахивать нашему заливистому счастью. А я буду размахивать руками, держащими абзатцы-каблуки, принимая их за крылья. Разозлившийся, ты будешь крепко прижимать меня к себе, чтобы улететь вместе. А зальцбургжцы будут совсем не глупо улыбаться, вспоминая твои выступления, и будет всем легко и весело. Весело и легко. Особенно Сарабанде. Она не будет спотыкаться о похоронное шествие, а окутав своим  неожиданно обретённым двоеночеством, скроет нас в снежно-искусительном падении вверх. Зальцбургжцы, задрав головы, будут пытаться разглядеть нас в этом снежно-сарабандном вихре, сокрушаясь, что не до конца выразили свои восторги в адрес твоих искусительных искусств, а особенно твоему океанскому исполнению  баховской виолончельной сюиты. И только обескураженный Рено, трясясь над своей флейтой,  будет задумчиво перебирать остатки пластикового стаканчика, смятого моей рукой в порыве, непонятном для него. Для меня непонятном тоже. Бедный-бедный Рено! Он был уверен,  что мимозы цветут целый год. Но даже в его Франции мимозы цветут только весной. И их надо очень беречь. А то они не цветут даже ранней весной. На то они и мимозы...

Ау! Бахово-ахово-сюитный!  При чём тут мимозы? Потому что прошёл снег? Я всё-таки вышла за рамки абзаца? Ассоциативно-неабзационно?  А где  мои абзатцы-каблуки? Не пей кампари без меня!  Или ты уже его весь выпил? Со мной...