А ты был океаном! Когда играл Баха... До-минорную виолончельную сюиту. Это было в Зальцбурге. Твоему виолончельному звучанию Рено предпочёл звучание тоже баховской, но партиты, и в исполнении флейты . Ты ему доверительно внимал, потому что пара смазанных тобой пассажей выбила тебя из коллеи, и ты не осознал прозвучавшего чуда. Рено не осознал тоже. Казалось, не осознал весь мир. Осознала только я. Может быть, уже тогда я начала тихо ненавидеть эту партиту, а заодно и флейту вместе с ней. Горя ненавистью ко всему, что не виолончель и не до-минорная сюита Баха, я отстаивала твоё её океанское исполнение. Опешивший Рено метался туда-сюда. Ты, уставший и отчаявшийся, удивлённо взирал на вдруг ожившую и очень сердитую меня. А злилась я в первую очередь на саму себя. После концерта, борясь со слезами, взирая на тебя, потерянно ищущего ответа на вопрос о твоём исполнении, я молчала. Во вторую очередь и в третью, и в четвёртую я злилась на Рено. Своими суетливыми рассуждениями он был очень похож на эту задыхающуюся в высоких регистрах флейту. Тогда я скомкала пластивовый бокальчик, из которого до этого что-то такое пила. Может быть, я приняла бокальчик за Рено? Мне так захотелось запустить этим бокальчиком, или всё-таки этим самым Рено, вслед отзвучавшей болтовне флейтовой партиты! Рено, что-то такое почувствовавший, осторожно вытащил из моих рук этот скомканный бокальчик и унёс его куда подальше. Может быть, к отзвучавшей партите? Разбираться... К ней же устремилась и я, когда оказалась дома. Мне тоже захотелось с ней разобраться. Терпя суетность флейты, я честно слушала партиту не один раз, но сумела проникнуться только её третьей частью. Сарабандой. Сарабанда отстояла свои глубины даже во флейтовом звучании. Ты улыбаешься? Опять Сарабанда! Магия её воздействия... Я решила разобраться с Сарабандой тоже. Занялась её происхождением, которое оказалось неоднозначным. Одни утверждают, что Сарабанда зародилась как похоронное шествие, другие – как непристойный эротический танец. Но разве одно другое исключает? Я не исключаю. Сарабанда – это эротика, стремящаяся к саморастворению в небытии. В смерти. Или, что тебе понравится больше, в том самом тобой любимом Вселенском одиночестве, от которого никого спасать не надо. Особенно тебя. А меня надо. Меня вообще надо спасать от Сарабанд. Пока надо. Пока ты пьёшь кампари только со мной...
Забавно, что после слова «кампари» в моём повествовании, наконец, появился абзац. Не абзационно-ассоциативно мыслящая, я начинаю спотыкаться об абзацы, как только слышу это волшебное «кампари». Так спотыкается похоронное шествие об эротику в Сарабандах...
Когда после долгой разлуки я увидела тебя в фойе зальцбургского концертного зала, я ещё не спотыкалась, а радостно наблюдала, как ты мотыльком, то ли в поисках выхода из зала, то ли входа в фойе, бился о стекло, разделявшее нас. Тогда твой взгляд ещё не задавал отчаянно-потерянных вопросов, а восторженно сиял всеми ответами мира. Потом ты, в ожидании своего выступления, ещё «сиятельнее» выглядывал из-за занавеса в зал. Рено махал тебе рукой. А меня заливающее счастье так вжимало в кресло, что я была в состоянии только потерянно-глупо улыбаться. Мне предстояло впервые услышать тебя со сцены... А потом, эйфоричные, мы шли по ночному Зальцбургу, держась за руки. Рено никак не мог пристроиться к нашему монолиту. Наверное, поэтому он поспешно свернул в свой отель, оставив нас одних. И мы остались наедине с Зальцбургом, уже влюблённым в твоё дирижирующее композиторство. Зальцбургжцы, узнавая тебя, радостно приветствовали нас, а я, по-детски раскачивая твою руку в своей руке, признавалась тебе в любви ко всем Сарабандам мира...
И как ты теперь живёшь без этой зальцбургской влюблённости в тебя? Кажется, я опять наткнулась на абзац. В Зальцбурге мы упивались друг другом в сопровождении кампари. Recitativo accompagnato e Duetto...
А как похоже слово «абзац» на немецкое „Absatz“, которое означает «каблук!» А может, мне сбросить эти приличествующие рамки абзацев как каблуки и пойти босиком? Тогда мы опять окажемся во влюблённом в тебя Зальцбурге. И тогда летом пойдёт снег. Правда, он будет немного театральным, потому что будет искусственным. Или искусным. Такое нежно-искусительное босоножное снегопадание. Нарядные зальцбургские дамы, одной рукой управляя упряжками лошадей, другой рукой будут снисходительно-смущённо помахивать нашему заливистому счастью. А я буду размахивать руками, держащими абзатцы-каблуки, принимая их за крылья. Разозлившийся, ты будешь крепко прижимать меня к себе, чтобы улететь вместе. А зальцбургжцы будут совсем не глупо улыбаться, вспоминая твои выступления, и будет всем легко и весело. Весело и легко. Особенно Сарабанде. Она не будет спотыкаться о похоронное шествие, а окутав своим неожиданно обретённым двоеночеством, скроет нас в снежно-искусительном падении вверх. Зальцбургжцы, задрав головы, будут пытаться разглядеть нас в этом снежно-сарабандном вихре, сокрушаясь, что не до конца выразили свои восторги в адрес твоих искусительных искусств, а особенно твоему океанскому исполнению баховской виолончельной сюиты. И только обескураженный Рено, трясясь над своей флейтой, будет задумчиво перебирать остатки пластикового стаканчика, смятого моей рукой в порыве, непонятном для него. Для меня непонятном тоже. Бедный-бедный Рено! Он был уверен, что мимозы цветут целый год. Но даже в его Франции мимозы цветут только весной. И их надо очень беречь. А то они не цветут даже ранней весной. На то они и мимозы...
Ау! Бахово-ахово-сюитный! При чём тут мимозы? Потому что прошёл снег? Я всё-таки вышла за рамки абзаца? Ассоциативно-неабзационно? А где мои абзатцы-каблуки? Не пей кампари без меня! Или ты уже его весь выпил? Со мной...