я брожу на странной территории вроде пансионата или санатория, периодически снуют туда - сюда озабоченные бесцветные санитарки с кипами белья.
территория не заброшенная, но некий дух запустения там витает, сквозь плиты на земле проросла трава и здания давно не реставрировались, кое - где видны проплешины облупленной штукатурки, аварийные некогда красивые балконы, и нависшие опасно крыши.
никто не обращает внимания на эти мелочи. здесь идет своя невидимая жизнь, пока не понятная мне в деталях.
как всегда это со мной было при жизни, иду искать забор и маленькую калитку выхода за территорию.
пока ищу ее встречаю много знакомых, о которых знаю, что они мертвые.
молодых лиц почти нет, но и очень старых тоже, некий возраст средней степени разрушения, как и сам санаторий.
больше женщин, мужчин почти не видно, они предпочитают не высовываться из зданий, про которые я догадываюсь, что это спальные корпуса и корпуса с процедурными кабинетами, мужчины занимают какую -то пассивную позицию здесь, они как безропотные мулы полностью в руках неприметной женской прислуги.
тишина, почти не шевелятся листья на деревьях, нет никаких посторонних звуков, стойкая безветренная жара середины июля.
кажется, что живая здесь одна я, остальные в каком - то полутрансе, полусне.
никто не разговаривает, все погружены в свое внутреннее самоощущение.
очень похоже на картины американского художника дэниса хопера.
я продолжаю искать заветную калитку и с удивлением обнаруживаю здесь храмы, такие же старые и обросшие травой, как и все остальное.
не знаю, работают ли они, но там внутри сейчас пусто и свечи не горят.
странно пугает отсутствие мух и того неуловимого движения воздуха, что создают при жизни насекомые.
вот, - мелькает мысль, - зачем они были созданы, эти летучие кусаче - жалящие твари, они способны расшевелить любого в такую жару, они мягким зуммером поддерживают сознание в бодрствующем состоянии и создают какие - то свои силовые линии тотальной живой материи.
здесь их нет и все погружено в транс.
но все же ощущается, что внутри пространства происходит некое движение пластов сознания, оно как гигантский спрут на дне моря, обвивающий щупальцами затонувшие корабли, медленное, почти неуловимое скольжение по остову.
искомую калитку обнаруживаю за задней стеной церкви, что совершенно прагматично, ибо именно храмом очерчены границы сознания, за которые нельзя выходить, незримые границы ставит храм.
я похожа на средневекового моряка, вглядывающегося в туманный горизонт и думающего про край света, каков он, что там?!
смело сквозь заросли дикой розы продираюсь к забору, - рассохшаяся калитка нараспашку, нет ветра, что б был слышен скрип и унылое мантровое пение металла под налетами шквалов.
брошенные калитки плачут порой как малые дети.
эта калитка томится жаждой, общей для всего пространства.
прохожу насквозь и выхожу наружу, там застыло неподвижное море в странных оранжево - красных и зелено - бурых разводах, следах деятельности неведомых сил.
долго стою и смотрю в даль.
вдруг движение ко мне выбегает радостная собака, а с ней веселый енот и поросенок!
узнаю своего бультерьера, давно умершего.
радости моей нет придела, она прыгает на руки, рядом прыгают поросенок и енот.
приходится обнимать всю троицу друзей.
но...тем временем меня, видимо, хватились!
в калитке появляется новое лицо - моя первая учительница нина дмитриевна, наверное единственная учительница, которую я искренне любила.
она тоже давно умерла, она была старая учительница, с большим стажем.
здесь она тоже старая, но выглядит чуть более осмысленно, чем те, кто попадался мне ранее.
она уводит меня в калитку обратно, за нами бежит неугомонная троица зверей.
учительница указует мне на мой корпус и исчезает.
там я нахожу свою палату и множество девушек в ней.
все молодые и красивые, чувствуется очень многоплановая сложность отношений внутри группы.
мы тут же успели и подраться и помириться, у меня заводятся две подруги.
они и показали мне это!
то, ради чего мы здесь. - это старые больные мужчины, их много в другом корпусе.
оказывается, мы здесь что-то вроде живой реанимации для них.
но я пока не обжилась и меня не трогают.
периодически девушка исчезает в мужском корпусе и возвращается оттуда уставшая.
никто ничего не спрашивает, об этом даже не говорят, настолько все в порядке вещей...
жизнь течет размеренно и плавно, меня уже не тянет за калитку, я начинаю привыкать...
когда проснулась, я долго еще пребывала в немного оглушенном состоянии.
и вдруг вспомнила, где я уже нечто подобное слышала.
на кришнаитской фестивале!
очень красивая, живая и абсолютно далекая от религии и духовных интересов девочка рассказала мне сон, который ее потряс и напугал.
надо отметить, что и от оформленных смысловых сновидений она тоже далека.
во сне кришнаитская верхушка определила ее на работу в астрельный бардель, который они там тайным образом учредили, - нормальными глазами увидеть это невозможно, так же как и непонятно какими деньгами взымают там плату, но она определенно имеется!
бедной моей перепуганной девочек намекнули, что она будет изгнана из беспечного рая с кормежкой и жильем, если не будет работать, где скажут.
рай покидать не хотелось и подруга моя направилась на работу в....хоспис.
ее втолкнули в палату и закрыли за ней дверь.
на кровати лежала весьма преклонных лет супружеская пара, почти скелеты, они смотрели на нее скорбными глазами из глубоких впадин, обнесенных чернотой жизни.
аппараты тихо качели по их дряблым венам некий питательный состав.
гладкокожая веселая подруга моя стушевалась и залилась румянцем отвращения, но кришнаиты в окошке- иллюминаторе строго пригрозили ей пальцем и показали жестами весьма понятными, что она может распрощаться со своей юной сочной тушкой очень скоро ввиду бескормицы, лысые рептилоидные головы были весьма убедительны в своей жестикуляции.
она испугалась и пошла на кровать к старикам, что при определенной подготовке сознания, не так уж и страшно.
они тут же облипли вокруг как ненасытные вамипиры и она отключилась.
я б не сказала, что это не похоже на жизнь...
я тоже всегда знала, что моя главная задача быть в определенной энерго нише и найти способ как можно дольше в ней оставаться.
похоже, я нашла его много веков назад, так что кришнаиты мне теперь при встрече честь отдают...и напугать меня бескормицей тоже не получится,- обходиться без еды я тоже научилось...)
и еще кое-что я вспомнила при пробуждении.
то путешествие в двадцать пять, когда я первый раз побывала на том свете достаточно долго, почему-то забылось.
наверное, потому, что сам факт смерти и ее осмысления отодвинул его на задний план.
итак, я заснула и открыла глаза в странном месте, не похожем ни на что известное на этой планете, но мне знакомое.
это был остров, со всех сторон окруженный океаном, это чувствовалось потому, что он был продуваем и по особой влажности воздуха, заметно выше, чем на континентальных территориях.
запахи тоже ни на что не похожие из известного.
в это время на острове проходил традиционный праздник урожая, со всех сторон народ стекался к центральной площади, с установленным посередине странным подиумом, имеющим какое-то определенное ритуалом количество ступенек в его завершающей части, где манекенщицы обычно скрываются за кулисами, - здесь было возвышение, к которому и вела эта лестница как склон пирамид.
народ выглядел очень жалко, все были какого-то очень небольшого роста, одетые в одинаковые серые невыразительные робы. друг от друга отличить их было очень сложно.
ощущалось, что вся жизнь их проходит в беспросветном труде на земле, я откуда-то знала, что там выращивается культура сродни рису, но не известный нам рис и снимают они ее по два урожая в год.
молодые тоже мало отличались от старых, землистые лица имели одинаковое забито - покорное выражение.
но я чувствовала, что они способны на большую боль и с помощью боли и страха они так управляемы.
чуть поодаль шла пара стариков, безутешно рыдающих, они настолько изошли в слезах, что были похожи на тени самих себя.
мне сказали, что это родители майской королевы.
почему они так плачут понять я не могла, ведь счастье же, дочь выбрали королевой праздника урожая.
я думала, что ее сейчас красиво нарядят и украсят волосы ее и понесут на носилках по острову.
но все пошло не так.
толпа стихла и на вершину пирамиды поднялся правитель острова.
сразу было видно, что принадлежит он к другой породе, ибо он был высок, кожа отливала каким-то странным шафранно - оранжевым цветом, он был не просто даже высок, а огромен, остальные жители смотрелись на его фоне детьми, хотя и были почти все как старики, - работа и нужда очень старит.
лицо его тоже отличалось радикально от их почти обезьянних сморщенных мордашек.
огромные, почти неподвижные глаза, широкий нос, никаких узких переносиц, наш нос сродни клюву, у него это что-то плоское и широкое как плато,
рот тоже очень рельефный, но главное это глаза, огромные, немигающие, бесконечно усталые живые глаза.
внезапно он увидел меня и по моим нервам током прокатилась его древняя боль и усталость, как же он устал!!!
устал и от них и от себя, от своего положения идола, он хотел бы умереть, но не мог. здесь он был богом и вынужден был все это делать.
он показал мне глазами, смотри, что сейчас будет и еще передал, что здесь нет для него ни радости, ни пользы, они оживляют его, чтоб снова использовать в своих целых.
он давно хочет уйти...
тем временем на подиум вывели очень красивую девушку той плебейской островной породы, ее молодость еще только расцветала и пепельные длинные волосы распустили, они свисали почти до земли, на ней был белый длинный балахон и черты лица более нежные, почти милые, хотя красавицей в нашем понимании назвать ее было нельзя.
шафранный идол смотрел на нее в полном равнодушии и мне казалось мощные складки морщин стали еще глубже, его лицо выражало какое-то космическое страдание.
если б не такой странный цвет кожи, он бы казался вытесанным из скалы.
мне тоже передалась его космическая боль и я возненавидела этот суетливый прожорливый народец, как смеют они держать его в плену, он так устал!
отдайте его мне, изверги!
но девушка уже медленно шла по подиуму.
идол отвел глаза от меня и его взгляд погрузился в глаза девушки и вместе их энергии образовали некую вольфрамовую нить, - лицо девушки сияло экстазом, замешанном на боли.
но идол почти не изменился в лице.
народ смотрел, затаив дыхание.
миллион муравьиных глаз впились в действо, разыгрываемое здесь по нотам каждый год.
я тихо спросила:"почему плачут ее родители? это же такая честь!"
но мне ответили молча, глазами, смотри, мол, и все поймешь.
девушка медленно шла, будто с каждым шагом все более теряя волю и сознание.
потом она начала подниматься по лестнице, медленно, останавливаясь на каждой ступни, вероятно, она что-то читала, какие-то мантры или молитвы в это время.
все замерло в ожидании.
и вот она на последней ступени и идол медленно наклоняется к ней, я замечаю, что он выглядит еще более древним, чем вначале казался мне.
он наклоняется и целует девушку в губы. тишина становится почти невыносимой, кровь бушует внутри и грозит излиться через все отверстия тела.
но я знаю это предоргазмическое напряжения и тоже замираю.
девушка начинает оседать, ее тело похоже на брошенную одежду, оно бессильно повисает на руках идола и он опускает ее на подиум и поднимает лицо к народу.
меня поражает изменение, происшедшее с ним, я, конечно ожидала и понимала, что сейчас произойдет преображение, но не представляла его границ.
на меня смотрел дивной красоты и мощи юноша, лицо разгладилось, глаза прояснились и будто вместо крови по венам его тек жидкий экстаз!
он снова взглянул на меня и я остро ощутила, что эта перемена только видимая, внутри он остается тем, чем и был, древним заложником ритуала плодородия.
народ внизу взревел в общем экстазе, будто все бесы вырвались наружу, они взбирались на подиум, толкая и спихивая друг друга, все устремились к телу несчастной королевы мая.
не дав родителям даже проститься с ней, множество рук схватило тело и поволокли его к рокочущему вдали океану.
будто он тоже ждал свою долю жертвоприношения.
девушку бросили в воду, мгновенно на воде расплылось красное пятно, - алчные твари, обитающие в воде, уже ждали жертву, - и напряжение начало медленно спадать.
люди успокоенные и довольные тихой утробной радостью, расползались по своим норам, где их ждал вечерний праздник чревоугодия - пир!
они твердо знали теперь, - быть обильному урожаю в этом сезоне.
идол медленными, тяжелыми шагами возвращался в свой храм - дворец и никто, кроме меня не смотрел ему вслед...