1. «… А ТЫ ПРЕКРАСНА БЕЗ ИЗВИЛИН»
Итак, за две недели до нового тысяча девятьсот восемьдесят девятого года я покинула патентный отдел и перешла на физфак. Без сожаления. «Птица-говорун, обладающая умом и сообразительностью» (так называл меня Лёша), предпочитала мужские компании, в которых можно поговорить на более интересные темы, чем киндер-кюхе-кирхе. Физики для такого общения вполне подходили.
Трудиться мне предстояло не в учебном корпусе физфака, – возведённом ещё при Сталине монументальном трёхэтажном здании с ионическими полуколоннами, - а в довольно убогом лабораторном. В этом сооружении хрущёвских времён, которое выглядело надворной постройкой в усадьбе обедневшего барина, ютились все научные подразделения факультета.
Лаборатория нашей кафедры занимала две комнаты на втором этаже, под завязку забитые оборудованием, и одну в полуподвале, куда и определил меня Токтар, заметив:
- Там работает всего один наш сотрудник Мурат, но комната с перегородкой, так что у тебя будет свой кабинет. Гаухар тебя проводит.
Пока мы спускались в подвал, Гаухар успела меня предупредить, чтобы с Муратом я была поосторожней.
- Он слегка странный. Нелюдимый какой-то. А иногда как начнёт спорить, так от него не отвяжешься. Упрямый как баран. С ним никто в одной комнате сидеть не хочет.
– Вот спасибо Токрару! Подложил мне свинью в виде барана, - попробовала пошутить я.
- Да ты не обижайся. Он не нарочно. Сама же видела – мы как сельди в бочке.
Спустившись по лестнице под землю, мы оказались в узком тёмном «предбаннике» с двумя дверями. «Каморка папы Карло», подумала я, потому что на двери, которая была напротив лестницы, висела большая табличка «Не влезай. Убьёт!». Может быть, тут и крысы водятся?
- Нам налево, - сказала Гаухар и открыла дверь, ведущую в мой будущий кабинет.
«Кабинет» оказался закутком без окна, напоминающим школьный пенал. Вдоль длинной стены располагался узкий лабораторный стол, освещаемый люминесцентной лампой. За перегородкой в помещении немного более просторном и с окном сидел тот самый Мурат. Услышав наши голоса, он выглянул в дверной проём между нашими «кабинетами», поздоровался и удалился в свою норку.
Прямо скажу, увидев своё рабочее место, я испытала чувство досады и разочарования. Нет, о том, что сменила должность заместителя начальника патентно-лицензионного отдела на должность рядового инженера по хоздоговору, я не жалела. Однако второй, можно сказать, физический дауншифтинг (опять слово, которого в те годы мы не знали) меня расстроил. Спуститься из светлого, просторного кабинета на тринадцатом этаже нового главного корпуса университета практически под землю, да ещё и в каморку без окна и с букой соседом в придачу – это уже слишком!
Однако кручинилась я не больше минуты, потому что за дверью неожиданно услышала ритмичный звук: тук-тук, тут-тук, тук-тук. Что это? Неужели?! Я выглянула в предбанник и через открытую дверь с табличкой, предупреждающей об опасности быть убитой, увидела длинный, хорошо освещённый коридор, а в нём теннисный стол, за которым не по-детски рубились двое молодых ребят. За ними наблюдали очередники, подпирающие стену в углублении справа, благодаря которому стол и поместился в этом узком пространстве.
Так вот оно – счастье за дверью с табличкой! От радости у меня сердце забилось в такт ударов шарика: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Я вынырнула из тьмы на свет и, поздоровавшись, спросила:
- Кто последний?
***
Первые месяцы работы на кафедре я «по сусекам поскребла, по амбарам помела» и «наскребла» изобретений на восемь заявок. Неплохо для одной лаборатории. В своей каморке сидела редко, потому что не хотела дискутировать с Муратом, который оказался не столько букой, сколько заядлым спорщиком – почище меня. Заявками с ребятами занималась наверху, и там же печатала все материалы на раздолбанной пишущей машинке. К весне изобретательская активность значительно снизилась, и работа моя пошла ни шатко ни валко. Если бы раньше я без непрерывного потока дел заскучала, то теперь события, разворачивающиеся в стране, не только меня, но и всех окружающих интересовали гораздо больше, чем работа.
Впервые в нашей истории велась прямая телевизионная трансляция Съезда народных депутатов СССР, которых тоже впервые выбрали на альтернативной основе. В соседнюю лабораторию кто-то приволок огромный цветной телевизор, и народ с утра до вечера слушал острые выступления, пламенные речи и жаркие баталии.
Сегодня я думаю, что этот съезд был началом конца горбачёвской перестройки, потому что ни сам Михаил Сергеевич, ни делегаты съезда толком не знали, что и как надо делать, зато все получили свободу высказывать своё мнение. Это было так ново и здорово, отчего люди, преисполненные оптимизмом, испытывали чувство пьянящей свободы и революционного восторга.
Короче – какая работа, когда на твоих глазах история творится!
Но не только происходящие в стране события отрицательно повлияли на трудовую дисциплину в нашем корпусе. Был ещё один немаловажный фактор. И этим фактором оказалась я. Количество женщин, включая студенток, на физфаке, было незначительным, а в лабораторном корпусе нас вообще оказалось всего четыре. Естественно, что моё появление не могло остаться незамеченным.
На работу я специально приходила к началу обеда для того, чтобы поиграть в теннис. Обычно за игрой наблюдали очередники – два-три человека, не больше. Когда подходила моя очередь, собравшиеся переставали следить за счётом, не болели за или против меня, а просто смотрели, как я двигаюсь. По тому, что с каждым днём зрителей становилось всё больше, я поняла, что они приходят поглазеть на меня.
Когда я в попытке достать косой удар справа улетала далеко в сторону и, чтобы со всей силы не врезаться в стенку, гасила скорость, упираясь в неё обеими руками, а потом мягко отталкивалась и возвращалась в исходное положение, мужики приходили в восторг.
Подобные теннисные баталии всё чаще захватывали рабочее время, и начальство, обнаружив пустые столы и неработающие приборы в своих лабораториях, спускалось в подвал и толпу разгоняло.
В общем, предреволюционная ситуация в стране и я полностью дезорганизовали производственный процесс целого лабораторного корпуса физфака.
Позже появился ещё один фактор, отрицательно повлиявший на трудовую дисциплину. Это был «Тетрис».
В нашей лаборатории стояла персональная электронная вычислительная машина (ПЭВМ) советского производства. Занимался ли кто-нибудь на ней вычислениями, я не помню, а вот когда установили тетрис, к ПВЭМ каждый день выстраивалась очередь. Токтар пытался гонять «совсем разболтавшихся бездельников», но у него это получалось плохо: стоило ему уйти, как игра возобновлялась.
Иногда, разогнав сотрудников, он и сам садился за клавиатуру и пытался укладывать летящие со всё возрастающей скоростью фигурки, но это у него тоже получалось неважно. Обычно, дойдя до третьего уровня, он с досадой махал рукой и со словами: «Вот зараза!», выключал машину.
Гаухар в соревновании по тетрису была непревзойдённым лидером. Я пыталась её догнать, но безуспешно. Впервые преодолев последний, «девятый», уровень Гаухар торжественно заявила:
- Учись, Милка!
- Да мне до него никогда не дойти! – признала я своё поражение.
– Зато ты в теннис всех мужиков сделала, - сказала Гаухар с великодушием победителя.
- Скажешь тоже! Далеко не всех.
Чемпионка по тетрису лукаво посмотрела на меня.
- Как же не всех! По всему корпусу про твою лямочку слухи ходят.
- А-а-а-а. Тогда это не про теннис.
- Ну так всё равно сделала! – рассмеялась Гаухар.
Если в этом смысле, то она права. Про лямочку стоит рассказать.
Однажды в конце мая, когда наступили жаркие дни, я появилась на работе в летнем облегающем фигуру сарафане. В подвале в этот день был аншлаг. Андрей, игравший со мной, стараясь удовлетворить желание публики наблюдать мой полёт к стенке, с такой силой осуществил свой коронный топ-спин справа, что я, отражая удар, оборвала лямку. Публика ахнула, и по рядам пробежал одобрительный гул.
- А теперь, Андрюша, бей налево, пусть у Милы вторая лямочка оторвётся! – попросил один из поклонников моей «игры».
- Точно, Олег, - поддержал моего «тиффози» его сосед.
Я посмотрела в их сторону и про себя отметила, что любитель оторванных лямочек красавчик.
- И не мечтайте! – сказала я, - Сарафан и без двух лямок с меня не свалится, - потом заправила оборванную тесёмку внутрь и, как ни в чём не бывало, продолжила игру, чем сорвала бурные аплодисменты.
Шоу с эротическим подтекстом удалось на славу. Вот так оборванная лямочка окончательно перевесила весь мой глубокий внутренний мир вкупе с интеллектом. Научные работники вожделели меня и «без извилин».
Знал бы Токтар, какого жука запустил в свой муравейник, сто бы раз подумал, прежде чем мне предложение о переводе делать. Однако, похоже, что и для него мои профессиональные качества отошли на второй план.
Как-то я в своей стремительной манере влетела в комнату наверху и столкнулась с ним нос к носу. Токтар обхватил меня и крепко прижал к себе, а когда я попыталась высвободиться, шёпотом произнёс:
- Дай я тебя хотя бы немного подержу.
2. ФЕРОМОНЫ
Можно подумать – я хвастаюсь тем, что покорила целый штат научных сотрудников и инженерный состав физфака Казахского государственного университета им. С.М. Кирова. Вот, мол, какая я обаятельная и привлекательная.
На самом деле, это не так, потому что в моей возросшей сексуальной привлекательности не было никакой личной заслуги, а значит и хвалиться нечем. Пишу об этом только потому, что пережила тогда период жизни, который оказался для меня эмоционально ярким и одновременно драматичным. А ещё, если хотите, познавательным: я многое узнала о себе и природе человека вообще через собственный горький опыт со сладким привкусом. Или, наоборот, – до сих пор не определилась.
Некоторые женщины бальзаковского возраста переживают состояние повышенного либидо, иногда переходящее в нимфоманию. В этом случае «биохимическая фабрика» женского организма даёт сбой и начинает «выдавать продукцию на горА». Большинство женщин увядают без подобных всплесков.
В моём случае это и был тот самый сбой, но осознала я это не сразу, потому что произошёл он не в один день, а развивался довольно медленно.
Началось с того, что для моего тела время потекло вспять. В университетской библиотеке у меня требовали студенческий билет, а мои новые сотрудники, увидев обручальное кольцо, восклицали: «Ты уже замужем?!». Женщины проницательнее мужчин, но и те ошибались в определении моего возраста, а когда его узнавали, смотрели на меня с завистью. Не обманывались только знавшие меня близко. Такая метаморфоза не могла мне не нравиться.
Мало того, я практически перестала болеть. Что такое головная боль или простуда вообще забыла. Организм мой мобилизовался, как у солдата в окопах. Я чувствовала прилив энергии, мне не хотелось спать днём, как это часто бывало раньше. В теннис могла бы играть часами, если бы не надо было отвлекаться на работу.
(В скобках замечу – и это я уже хвастаюсь, - что на университетских соревнованиях по настольному теннису заняла второе место. Даже кандидата в мастера спорта из сетки выбила. Правда, я не знала, что она КМС, а то бы, точно, проиграла).
В общем, я летала и чувствовала себя двадцатилетней.
***
Ах, какое блаженство, —
Знать, что я совершенство!
Знать, что я идеал!
(песенка «Леди Совершенство» из фильма «Мэри Поппинс, до свидания»)
***
Мне сильно повезло, потому что моё внутреннее ощущение возраста совпадало с моложавым экстерьером, иначе я бы могла попасть в ситуацию, в которой не хотела бы оказаться ни одна женщина.
Однажды мне пришлось наблюдать такую сценку.
Две женщины, выглядевшие на свои «за сорок», в летнем кафе покупали мороженое у молодого и симпатичного паренька. Одна из женщин кокетничала с ним как старшеклассница, а он на её заигрывание никак не реагировал. Отсутствие ответа на призыв было настолько красноречивым, что мне женщину стало жалко. Либидо у неё было повышенным, а вот феромонов, привлекающих особей противоположного пола, наверное, не хватало.
В те годы этого слова я не слышала, но в ходу было другое – «химия». Им объясняли «необъяснимую» избирательную тягу мужчин и женщин друг к другу. Впрочем, сегодня это слово даже более популярно, чем тогда. Часто приходится слышать фразы типа: «Между ними химия» или «Это у них на химическом уровне».
***
«Ввиду достаточно сложных поведенческих реакций феромоны позвоночных изучены слабо… В ходе исследований этих явлений было обнаружено, что некоторые химические вещества стероидной природы могут играть роль половых феромонов[3]. Однако исследователи отмечают, что поведение высших млекопитающих, в том числе и человека, подчинено многим факторам, и феромоны не играют решающей роли в его регуляции». (Википедия)
***
С тем, что в регуляции поведения человека феромоны не играют решающей роли, невозможно не согласиться – на то мы и люди. Однако, стоит у женщины этим пресловутым «летучим веществам» значительно превысить обычную концентрацию, как окружающие её мужчины бессознательно это ощущают и выделяют её из остального ряда.
Именно это и происходило со мной и физиками в то время. Что было дальше, расскажу потом, а пока
3. ПРЕРВУСЬ НА ЗАГРАНИЦУ
В начале июня неожиданно позвонила Ларка и спросила, не хотим ли мы с Лёшей съездить на отдых в Болгарию.
- У нас в Интуристе есть путёвки. Я могу посодействовать, - сказала она.
- Конечно, хотим! – ответила я за двоих, - Но куда Антошку девать?
- А вы можете взять его с собой. За полцены.
- Хорошо, если Лёша согласится, я завтра к тебе на работу забегу.
- Здорово!
Вечером мы с Лёшей прикинули, что денег на путёвки у нас хватит, и на следующее утро я уже была в Интуристе. Ларка мне объяснила, что нам с Лёшей необходимо получить характеристики с места работы, подписанные тройкой: партком-местком-администрация, и принести их ей.
- А на Антошку где характеристику подписывать?
- Не ёрничай, Милка! Главное, чтобы там было написано: морально устойчива и политически грамотна.
- А если я неустойчива?
- Да кого это парит?! Делай побыстрее, а то желающих много.
Характеристику мне подмахнули не глядя. Ритуал был соблюдён, и мы получили свои путёвки.
Перед отъездом нашей тургруппе провели инструктаж: разъяснили, сколько бутылок водки можно брать с собой, чего провозить строго запрещено, а что можно, поменяли на левы по двадцать пять рублей на человека, и пожелали хорошего отдыха в братской стране. Туристы, уже побывавшие за рубежом, объяснили новичкам, что в Болгарии легко можно поменять десятирублёвки, и продать чёрную икру. Мы с Лёшей в таких делах опыта не имели, да и унижаться перед братьями по лагерю не хотелось, поэтому решили контрабандой и валютными операциями не заниматься.
В Албене нас поселили в трёхзвёздочный многоэтажный отель («хотел» – по-болгарски) на самом берегу моря, что мне очень понравилось. Погода была хорошая, песчаный пляж великолепный, впервые увиденные водяные горки понравились не только Антошке, но и меня привели в детский восторг. Правда, питание оставляло желать лучшего: жаркое из очень жирной свинины даже русским не нравилось, а уж казахам, коих в нашей группе было большинство, вообще в горло не лезло.
Антошка в первый же день так перекупался, что заработал воспаление среднего уха. Поход к врачу значительно сократил наши и так скудные финансы. Два дня сынок пролежал в номере, накрыв больное ухо подушкой и брюзжа, что Болгария ему не нравится, в море он купаться не будет, а к водяным горкам близко не подойдёт. Однако прописанные капли помогли, и на третий день он опять плескался в море и спускался с горок.
На одиноких красавиц нашей группы охота началась тоже с первого дня. Их атаковали молодые загорелые и мускулистые болгарские мужчины. Не думаю, что они были жигало, потому что с наших женщин взять было нечего, кроме любви. С ними пытались конкурировать пожилые, или, правильнее сказать, старые и насквозь морщинистые скандинавы. Немецкие пенсионеры в сторону русских девушек смотрели украдкой, поскольку их сопровождали вторые половины с аккуратными букольками седых волос и строгим выражением лиц.
Самую сексапильную девушку из нашей группы по имени Светлана, которая обычно располагалась на пляже рядом с нами, атаковал пожилой сластолюбец, обратившийся к ней по-английски. Света вежливо ему улыбнулась и развела руками, мол, я вас не понимаю, но старичок не отставал и, продолжая говорить, приложил руку к сердцу, надеясь, что красавица поймёт этот международный жест.
- Чего этому старперу надо? – пробурчала Света. – Всё равно я ни слова не понимаю.
- Он говорит, что ты великолепна и ему очень нравишься, - сказала я.
- Ты понимаешь по-английски?
- Да.
Международное общение пошло активнее, и Асмунд, оказавшийся шведом из Стокгольма, пригласил Светлану вечером погулять по Албене.
- Мила, ты пойдёшь со мной? – спросила Света.
- Ну уж нет! Иди сама.
- Да я даже имени его не могу запомнить, - пожаловалась Светлана.
- Асмунд, - напомнила я.
- Понятно, я запомню – типа асфальт.
В девять вечера Светлана постучалась в наш номер и сказала, что швед Асфальт пригласил её в ресторан.
- Как же вы договорились? – поинтересовалась я.
- Мы мимо одного ресторана проходили, он мне показал на него, а потом на часы и на пальцах объяснил, что будет меня ждать в десять тридцать.
- Пойдёшь?
- Не знаю.
Когда мы с Алёшей перед сном вышли прогуляться вокруг отеля, я увидела Асмунда, понуро и нетвёрдой походкой бредущего по дорожке в сторону своего одинокого жилища. «Продинамила девушка старичка», - подумала я и спряталась за широкую спину мужа, чтобы несчастный швед меня не увидел.
Ресторанчики, кафе и пивные бары под открытым небом мы, как и большинство советских туристов, обходили стороной. В барах в основном сидели немецкие бюргеры пенсионного возраста с огромными пивными животами и своими фрау, а мы облизывались и шли покупать мороженое в киоске, потому что оно стоило в три раза дешевле, чем в кафе.
***
Обидно, слушай! (из к/ф «Кавказская пленница»)
***
Однажды, правда, я «кутнула на полную катушку». Мы с Лёшей проходили мимо кафе, которое мне понравилось тем, что столики, как грибы в лесу, располагались под деревьями.
- Алёша, давай ты меня сфотографируешь за столиком, - сказала я. – Как будто я жду заказанное пиво.
- Ну, давай, - согласился Лёша.
Не успела я присесть за крайний столик, как словно из-под земли около меня выросла официантка и с очень любезной улыбкой заговорила со мной по-немецки. Ну не могла же я ударить в грязь лицом и признаться в своей неплатёжеспособности.
- One beer, please, - сказала я.
Любезная официантка моментально перешла на английский:
- Light? Brown?
- Light, please, - ответила я.
Фото «Мила Корен в модных бермудах за кружкой пива на отдыхе за границей» получилось классным.
Вечером, вспомнив этот эпизод, я подумала: а почему я официантке не по-русски ответила? Боялась, что она ко мне отнесётся как к клиентке второго сорта? Или хотела выпендриться? Нет. На все эти соображения у меня не было времени. Просто я автоматически на иностранную речь ответила «по-иностранному». Ерунда, конечно, но ощущение того, что мы как бы несколько в стороне от чужого праздника жизни, меня всё-таки не покидало.
Несмотря на это отдыхом мы были довольны. Нас свозили на экскурсию в Пловдив и сообщили, что в путёвку ещё входит посещение ресторана с варьете, которое состоится за день до конца сезона. За отдельную плату предложили однодневный автобусный тур в Румынию и полёт в Софию тоже на один день. Денег на всё и всех не хватало, и мы с Лёшей разделились: муж полетел в Софию, а потом я поехала в Бухарест.
Лёше экскурсия понравилась, а мне повезло меньше. После трёхчасовой тряски в автобусе и почти часовой задержки на паспортном и таможенном контроле нас высадили на центральной площади Бухареста у монументального музея Чаушеску. Сопровождавшая нас женщина-гид сказала, что в нашем распоряжении три часа на самостоятельный осмотр достопримечательностей и вернулась в автобус, который отъехал в неизвестном направлении.
Брошенные на произвол судьбы туристы разбрелись кто куда. Две женщины из нашей группы и я зашли в музей, где обозрели пустой величественный холл с широкой мраморной лестницей. Лестница вела в залы с экспозицией, «освещающей этапы жизненного пути Генерального Секретаря Румынской Коммунистической Партии, Председателя Государственного Совета Социалистической Республики Румыния и Президента Социалистической Республики Румынии Николае Чаушеску».
Желания изучать славный жизненный путь трёхликого Николае у нас не возникло. Мы вышли из музея, и присели на скамеечку в скверике, чтобы подумать, куда податься. Вдруг из трёхэтажного здания недалеко от скверика с диким гвалтом вывалила толпа цыган. Одна пожилая и очень худая цыганка вопила так громко и жестикулировала с таким остервенением, что казалось, её тщедушное тело не выдержит напряжения, и она вот-вот испустит дух. Табор направился в нашу сторону. Мне стало страшно. Я инстинктивно вжала голову в плечи и закрыла уши ладонями. Спутницы мои тоже напряглись, и одна из них сказала:
- Валим отсюда.
Мы соскочили со скамейки и быстрым шагом удалились от греха подальше. Проходя мимо здания, откуда вышли цыгане, я посмотрела на вывеску и прочла слово «Corte».
- Это они в суде были, - сказала я. – Наверное, кого-то из их табора осудили.
- Откуда ты знаешь?
- Там на вывеске я одно слово поняла. Оно означает «суд».
- Ну что? Может быть, в магазин зайдём, - предложила одна из моих спутниц. – Вон в том доме, судя по витринам, универмаг.
В универмаге мы убедились, что Румыния ещё беднее, чем наша страна в разгар перестроечного дефицита. Менять болгарские левы на румынские леи не было никакого смысла.
Покружив по центральной площади, мы вернулись в скверик, откуда агрессивные цыгане уже ушли, и просидели на скамейке до возвращения автобуса с гидессой, которая в автобус нас не пустила, а попросила дождаться на улице, пока не соберётся вся группа. Они с водителем закрылись внутри и, что-то оживлённо обсуждая, начали рассовывать какие-то пакеты под сиденья. Стало понятно, что наш тур служил хорошим прикрытием для контрабанды. Оказывается, в нищей Румынии тоже есть товар, на котором можно сделать свой маленький бизнес.
После этой поездки желания куда-либо выезжать за пределы Албены у меня не было. Оставшуюся неделю мы прекрасно провели на пляже, где я иногда загорала «топлес», потому что это было разрешено. Болгарские нравы по сравнению с нашими оказались более "европейскими".
В конце сезона на оставшиеся деньги мы решили прокатиться на прогулочном трамвайчике по Албене и окрестностям. Напротив нас сел мужчина средних лет и, увидев на груди у Алёши фотоаппарат «Зенит», спросил:
- Вы из Союза?
- Да. А вы разве нет?
- Раньше жил в Казахстане, в Кустанайской области, но уже почти тридцать лет как в Германии.
- Так вы наш земляк, - сказала я. – Мы из Алма-Аты.
Обрадованный собеседник начал расспрашивать нас о житье-бытье и хвастаться своим немецким благополучием. По всему выходило, что он жил намного лучше нас.
- Вы сколько времени копили на отдых? – поинтересовался он.
- Ну-у-у, где-то год, - ответил Алёша.
- Ого! А мне хватило двух зарплат. Я экскаваторщиком работаю. Кстати, каждый год здесь отдыхаю. А вы часто за границу выезжаете?
- Не так часто, как вы, - смеясь, ответил Алёша.
- У меня свой дом. Кредит уже почти выплатил. А вы в доме живёте или в квартире?
- В квартире. У нас мало кто в своих домах живёт.
- А-а-а, ну да, – согласился немец.
- А семья у вас есть, - поинтересовалась я.
- Была. Уже семь лет как в разводе. Я на местной немке женился, - ответил попутчик таким тоном, что я поняла: русскому немцу с немецкой немкой жить было непросто.
- А дети у вас есть?
- Два сына, – с гордостью ответил русский немец. - Уже взрослые. Оба хорошие специалисты. Живут отдельно. У старшего своя семья.
Прощаясь, мы пожелали друг другу хорошего отдыха. Немец с чувством пожал Алёше руку и совершенно неожиданно сказал:
- Если бы вернуть всё назад, я бы ни за что не уехал.
После этой встречи я вспомнила рассказ тёти Лизы о её давней знакомой немке Эмме, которая сидела с ней в одном лагере и по одной и той же пятьдесят восьмой статье. Во время войны Эмма была вывезена в Германию с малолетним сыном как фольксдойче. Там она родила для третьего рейха второго сына, а после капитуляции попала в советскую зону, где её и осудили за измену Родине. Своих сыновей, оставшихся в Германии, она разыскала через много лет, когда они уже стали взрослыми и обзавелись своими семьями.
Восемь лет Эмма пыталась получить выездную визу, чтобы повидаться с детьми и внуками, но ей каждый раз отказывали. На девятый год её вызвали в КГБ и сказали, что визу ей всё равно не дадут, но если она хочет, может уехать насовсем. Эмма согласилась. В Германии жила в семье старшего сына.
- Ну не совсем в семье, – добавила тётя Лиза. – Пауль поселил её в специально пристроенную к дому комнатку с отдельным входом. С внуками ей общаться не давали. Они только приходили к ней и приглашали: «Ома (бабушка) Эмма, завтрак готов».
- Почему?! – удивилась я.
- Ей сын сказал, что она не знает, как их надо воспитывать! – с возмущением ответила тётя Лиза и продолжила: - В одном письме мне Эмма написала: «Сижу я в своей каморке, смотрю в окно и мечтаю о невозможном: вдруг мимо пройдёт какая-нибудь русская баба, с которой я в одной очереди стояла».
Помню, я очень ярко представила себя на месте незнакомой мне Эммы, и у меня комок подкатил к горлу.
- Через два года она умерла. От тоски, - закончила свой рассказ тётя Лиза.
Однако вернусь в Болгарию, где нам ещё предстоял оплаченный в путёвке прощальный вечер в ресторане.
***
Купил как-то цыган кусок мыла, но не знал, что с ним делать. Засунул в рот и начал жевать. Рот стал наполняться пеной. Цыган вытащил мыло изо рта, посмотрел на него с ненавистью и говорит:
- Мылься, не мылься – всё равно съем! За тебя деньги плачены! (Байка, рассказанная моим отцом).
***
В полутёмном зале в ожидании выступления артистов негромко играла музыка. За круглыми столиками разместились советские туристы из всех городов и весей нашей необъятной страны. Сверх того, что уже было оплачено, а в путёвку входила рюмка ракии на человека и вазочка орешков на столик, никто ничего не заказывал. Болгарские тугрики у большинства кончились, а тем, кто мог бы себе позволить разгуляться, было, наверное, неловко отрываться от коллектива. Ну не будешь же уплетать антрекот на глазах у голодных соседей! Официантки скучали, публика тоже сидела с такими постными лицами, словно отбывала повинность на именинах у нелюбимой тёщи.
Мне захотелось народ расшевелись, и я обратилась к Алёше:
- Потанцуем?
- Нет, давай лучше посмотрим, как у них тут принято, - ответил Алёша.
Боже! Мало того, что все сидят как бараны, загнанные в кошару, так ещё и Алёша туда же! Я развернулась к нему спиной и начала злеть. Именно злеть, а не злиться – то есть раздражение моё нарастало с каждой минутой, и я поняла, что сейчас взорвусь. Во избежание публичного выяснения отношений я встала, собираясь уйти.
- Куда ты, - спросил расстроенный муж.
- На воздух, - отрезала я.
Алёша встал за мной, и мы вышли из ресторана.
На улице я села на лавочку, Лёша рядом, и мы долго молчали. Я уже не кипятилась, а с грустью-печалью думала о том, что мотивы некоторых Лёшиных поступков казались мне надуманными, необоснованными – даже неадекватными. Они не вписывались в простую житейскую логику. И это меня раздражало.
Например, мне было неясно, с какой стати Лёша давал водителю-частнику три рубля там, где поездка больше рубля не стоила, а сам, если кого-нибудь подвозил, денег никогда не брал. Объяснить внятно, почему он так делает, Лёша не мог. Неужели мой муж считает себя выше, благороднее других людей? Или платит тройную цену, чтобы перед водителем порисоваться? На тебе с барского плеча! А рядом сидит жена, которая полчаса назад чуть не плакала, в очередной раз порвав колготки, на которые денег не напасёшься, потому что стоят они семь рублей пара, а рвутся на второй день!
Я не понимала, почему Лёша после наших пятничных посиделок у Соловьёвых никогда не заводил машину во дворе, а толкал её руками до торца соседнего дома и только там включал зажигание. Вернее, почему он это делал, можно было понять – мой щепетильный и предупредительный муж старался не разбудить соседей, но, заводя "недотыкомку" на выезде со двора, благополучно мешал спать тем жителям, чьи квартиры были в этом крыле дома.
Помню, когда он в очередной раз пыхтел и напрягался, чтобы стронуть машину с места, я ему предложила толкать её до самого нашего дома.
- Тогда ты точно никого в городе не разбудишь.
Вот и сегодня своим «принято – не принято» испортил мне настроение.
Я прервала молчание:
- Лёша, я тебя не могу понять. Что значит «как у них тут принято»? Это же ресторан, и если в нём играет музыка и есть площадка, значит, никто тебя в милицию за тур вальса не заберёт.
- Причём тут милиция?
- Ну хорошо. Даже если у них это не принято, что случиться? Чего ты боишься? Общественного порицания?
- Понимаешь, - ответил Лёша, - я как глухой, которому нужно играть на скрипке.
Вот оно! Меня эти слова прошили насквозь. Громко сказано, но это действительно так. Я, прожив с мужем почти двадцать лет, наконец, поняла: Алёша со своими «математическими» мозгами плохо ориентировался в этом сложном и, главное, непредсказуемом мире человеческих отношений, где дважды два далеко не всегда равно четырём. Вот почему, чтобы не попасть в неловкое положение, ему приходилось действовать по прецеденту или проявлять излишнюю осторожность и предупредительность.
***
«Лучше перебдеть, чем недобдеть». (Очень распространённая в те времена шутка)
***
- Ладно, - сказала я, - пойдём, доедим своё мыло.
Лёша, скорей всего, не понял, какое «мыло» я имела в виду, но на всякий случай спрашивать меня ни о чём не стал.
Мы вернулись в ресторан и успели посмотреть шоу, в котором болгарские народные танцы перемежались с современным кордебалетом в очень откровенных купальниках.
4. СЕКС – НИЧЕГО ЛИЧНОГО
В первый же рабочий день после отпуска на крыльце корпуса я встретила Олега – того самого парнишку, который хотел, чтобы у меня вторая лямочка оборвалась.
- Сегодня будешь играть? – спросила я.
- С тобой буду, - ответил он.
Почему его ответ мне так понравился?
Мы разошлись, и я поднялась наверх, чтобы поздороваться со своими. Народ оценил мой черноморский загар и начал расспрашивать про «заграницу». Я сказала, что Албена мне понравилась, курортное дело у болгар поставлено лучше нашего, но живут они не богаче. Обещала показать цветные фотографии, когда Алёша их напечатает, и спустилась в свой любимый подвал.
Там меня встретили ещё радушнее. Андрей картинно закрыл глаза ракеткой и воскликнул:
- Сейчас ослепну!
Олег, увидев меня, предложил:
- Давайте играть пара на пару. Я с Милой.
Каждый раз, подавая шарик, Олег пожимал мне руку, а у меня от этого по всему телу пробегала тёплая волна – так меня возбуждало это детское ухаживание. Я вспомнила свою первую любовь во втором классе, когда Саша Аврутин во время игры в ручеёк всегда выбирал меня и нежно держал за руку, а когда звенел звонок на урок, он говорил, что на следующей перемене опять выберет меня.
На следующий день Олег опять «выбрал меня», и я вдруг поняла, что хочу этого симпатичного парня, хорошо игравшего в теннис.
Отдалась я ему с лёгкостью, при первой же возможности, которую он однажды устроил, пригласив меня в конце рабочего дня «попить чайку» в свою комнату, где, конечно же, «случайно» не оказалось его сотрудников.
Мучила ли меня совесть? Нет. Тогда нет. Рассудочное начало покинуло меня, не попрощавшись. Я забыла о том, что замужем, мне было безразлично, женат ли Олег, и нисколько не смущалась тем, что он на тринадцать лет моложе меня.
***
«The only way to get rid of temptation is to yield to it». (Oscar Wilde)
«Единственный способ избавиться от искушения – поддаться ему». (Оскар Уайльд)
***
Искушению я поддалась безоглядно. Любовью это назвать не могу. Даже влюблённостью, которая может (хотя необязательно) перерасти в настоящую любовь, когда «и в печали и в радости», а не по привычке или необходимости, как это зачастую бывает.
Самым правильным будет, пожалуй, сказать, что Олег был просто объектом моего желания, как ни обидно это для него звучит. Скорее всего, и я для него была тем же, однако тут есть нюанс: мужчины (по крайней мере, наши) не любят и считают ниже своего достоинства быть просто объектом, а вот женщинам эту роль они отводят с большим удовольствием. Впрочем, и меня такой потребительский подход тоже не красит.
Хотя я довольно быстро поняла, что ни высоким интеллектом, ни начитанностью мой избранник не отличается, манеры имеет самые простецкие, и даже в преферанс не играет (оказывается, и такие физики бывают), меня это не останавливало. Напрочь крышу снесло.
Результат повышенного либидо я по своему обыкновению облекла в поэтическую форму, по сегодняшнему законодательству требующую значка 16+.
***
Моя молитва
Господь, я знаю, что достойна ада,
И Девы праведной мизинчика не стою,
Но так ли уж во всём я виновата,
Коль сам ты сотворил меня такою?
Да, встретились мы не в урочный час,
Такое было в мире не однажды.
И пусть ничто не связывает нас,
С ним близости хочу, желаю, жажду.
Я каждой клеточкой от головы до пят
Хочу впитать его прикосновенья,
Вобрать в себя его безумный взгляд,
Врата любви открыть, разъяв колени.
И в миг, когда трепещущую плоть
Пронзит его безудержное жало,
Сто раз умру, воскресну сотню раз,
И прошепчу: «С тобой мне жизни мало…».
Так не лишай меня земных утех,
Продли мне молодость, ведь ты же всех добрее,
А, если всё-таки считаешь – это грех,
Тогда прошу – состарь меня скорее.
***
Со временем моя популярность у представителей сильного пола, так нравившаяся мне поначалу, стала меня тяготить, а потом и пугать. Я уже по-настоящему хотела побыстрее состариться.
Дело в том, что кроме физиков на мои феромоны остро реагировали мужчины вообще, включая мужей моих подруг.
В марте на день рождения Раисы я пришла не с Алёшей, который был в командировке, а с сыном.
Раисин Сергей весь вечер крутился вокруг меня, что, конечно, было замечено его «командиром в юбке». Мало того, когда я собралась домой, он вызвался меня проводить до остановки, хотя я сказала, что мне в качестве защитника достаточно и Антошки. Мы с сыном вышли, а следом за нами выскочил Сергей. Когда подошёл троллейбус, он вскочил в него и проехал с нами до дома. В подъезде прямо при сыне крепко обхватил меня и начал сбивчиво шептать что-то типа: «Я давно тебя люблю, жить без тебя не могу, и давай встретимся». Я с трудом вывернулась и нажала на звонок (копаться в сумке, чтобы найти ключ, у меня не получилось). Сергей ретировался только после того, как мой отец открыл дверь.
Каких *** получил Сергей, когда вернулся домой, я могу только догадываться. После этого инцидента мы с Раисой не общались, даже не созванивались вплоть до октября, когда нам встретиться всё-таки пришлось, потому что на этот раз день рождения был у Ляльки.
В горы к подруге мы вчетвером поехали на нашей юркой "недотыкомке". Разговаривали мало, но никакой неловкости или отчуждения я не ощущала. Когда проезжали Каменское плато, я обратила внимание на кучу белого кирпича у строящегося дома и сказала:
- Красивый кирпич. Интересно, а дома из него прочные?
Спросила так, для поддержания светской беседы, ведь Раиса и Сергей по специальности были строителями.
Раиса на мой вопрос не ответила, а обратилась к мужу и тоном, в котором сквозило неприкрытое презрение, сказала:
- Слышишь, Сергей, она не знает, что из силикатного кирпича дома не строят!
Этот тон и то, что в моём присутствии Раиса обо мне в третьем лице говорила, выдало её с головой: выходит, в Серёгином проступке она винила меня.
Ну это уж слишком! Я на Раису за её несправедливое подозрение разозлилась. «Нужен мне твой Серёга как зайцу стоп сигнал!».
Сергей, конечно же, всё понял, и, чтобы сгладить ситуацию, дал мне развёрнутый ответ:
- Из силикатного кирпича, Мила, дома не строят. Его используют только для облицовки, потому что он считается вредным для здоровья.
Я ничего не ответила, и до обсерватории мы доехали в полном молчании. К Лялькиному дому, стоявшему на бугре, вела крутая лестница. Так получилось, что я поднималась по ней первой, а за мной шёл Сергей. За пару ступенек до конца лестницы я совершенно намеренно так вильнула задом, что несчастный Серёга застонал. Это была моя женская месть Раисе: «Вот теперь обвиняй меня за дело!».
Лялин Николаша тоже не остался в стороне. Ещё на Раисином дне рождения он, вместо того, чтобы как обычно подкалывать меня, во всеуслышание заявил: «Мне нравятся Милины коленки!». Однако надо отдать ему должное, приставать при всех ко мне не пытался, хотя, по словам моей подруги, ни одной юбки в обсерватории не пропустил. Не успели мы поздороваться и преподнести Ляле подарки, как Коля ни слова не говоря куда-то исчез. Не было его довольно долго. Первой не выдержала Раиса.
- Ну где твой незабвенный? Я уже есть хочу.
- Когда-нибудь вернётся, - спокойно ответила Ляля, что можно было понять так, что она давно махнула рукой на выходки своего «незабвенного».
Коля явился как раз в момент, когда мы садились за стол, причём не один, а с каким-то мужиком.
- Я решил Сашке Милу показать. Я же тоже человек! - сказал Коля, ничуть не думая о том, какое впечатление его заявление произведёт на жену и гостей.
Вместо того чтобы смутиться и скромно потупить взор, я незнакомцу улыбнулась и помахала ручкой. Ну не поганка?!
- Ой-ой-ой! – раздельно произнесла Ляля.
Вскользь брошенный на меня ревнивый взгляд говорил о том, что её возглас относится не столько к мужу, сколько ко мне, и что именно моим поведением она недовольна. На её месте я бы тоже была недовольна.
Но и у меня причин радоваться не было. Ведь Коле, который относился к женщинам чисто с «кулинарных» позиций («Что женщина? Кусок мяса»), я понравилась как, скажем, сочная вырезка или, если быть «ближе к телу» – грудинка с косточкой. Недаром своему другу он сказал: хочу не познакомить с Милой, а Милу показать. Однако понятно, что такое внимание со стороны мужей подружек укреплению дружбы не способствует. С Лялей всё обошлось, а вот Раиса меня не простила, и мы с ней разошлись. С тех пор я о ней ничего не слышала, потому что она и с Лялей перестала контачить.
Надеюсь, что они с Сергеем до сих пор живы, здоровы и счастливы.
Наверное, я пока оставлю тему своих "амурных побед", потому что, честное слово, даётся она мне нелегко.
(Продолжение следует)