18+
- Кретин, тупица, идиот! – Дима ударил кулаком в стену, скривился от боли. Отошел к окну. – Господи, какой дурак, - голос его упал до шепота, он уткнулся лбом в холодное стекло. – Ничтожество…
Вывеска рыбного магазина «Голубая волна» на другой стороне улицы, погруженной в утренние туманные сумерки, показалась ему вдруг оскорбительной, как пощечина.
- Дим… ну прости меня, а? Сам не знаю, что на меня нашло, это как затмение было.
- Затмение? – Дима обернулся. – Я даже знаю, что это было за затмение, ****ь! «Синька» называется. И сверху еще «кислота»… Я прав?
Женя опустил ресницы, скрывая свои блестящие антрацитовые глаза, таинственные и манящие, как ночные озера в лунном свете. В груди у Димы сладко заныло. «Будь проклят тот день, когда я встретил это избалованное, испорченное до мозга костей существо…»
- Ну и что же нам теперь делать? – Дима скрестил на груди руки. – Покончим с собой? Как Ромео и Джульетта?
Бледно-мраморное лицо Жени – лицо бесполого античного бога - вспыхнуло радостью. Стервец понял, что Дима сменил гнев на милость, и от его горького раскаянья – вполне искреннего – не осталось и следа. Он подошел ближе, ступая томно и грациозно, как падший женственный ангел, чувственные губы раздвинулись в обольстительно-хитрой улыбке – так улыбаются знающие себе цену красавицы.
- Поцелуй меня, мой Ромео, - произнес он мягким контральто. – Твоя Джульетта ужасно по тебе соскучилась…
Диме понадобилась почти минута, чтобы отогнать неуместные мысли.
- Знаю я, по чему ты соскучилась, - он выдернул сигарету, щелкнул зажигалкой. – Ты бы лучше подумал, где достать деньги.
Женя пожал худыми плечами.
- Может, мне пойти на панель? – он улыбнулся еще шире, обнажая жемчужные зубы. – Такие редкие экземпляры, как я, всегда нарасхват…
- Хватит ломаться, девочка...
– Обожаю, когда ты меня так называешь.
- Заткнись! Заткнись! – Дима нервно затянулся, сбросил пепел на ковер, прошелся по комнате. – Мать твою, я просто в ахуе! Ты вообще понимаешь, дебил, КОМУ ты задолжал? И ЧТО они могут с тобой сделать?!
Женя поморгал, сделал обиженное лицо.
- Я не такой дурак, как ты думаешь, сладкий. Но мне негде взять денег, ты же знаешь. Мой богатенький папочка отказался от меня… - Женя присел на красный кожаный диван, скрестил ноги, – чтобы не замараться. А у самого две любовницы… две крашеные шлюхи, - он резким движением убрал за ухо темную прядь. – Между прочим, это же из-за тебя… это же с тобой я тогда…
- Ну ладно, ладно, - Дима поставил пепельницу на телевизор, подошел к Жене. – Хватит скулить. Думать надо, что делать, а не хныкать. Значит так, - он сел рядом, хлопнул парня по острой коленке. – Вариантов мало, но они есть.
- Правда? – Женя посмотрел на него с такой надеждой, что у Димы защемило сердце. – Какие?
- Этого тебе знать не нужно. Успокойся, выпей немного… только не нажирайся, понял? И жди меня здесь.
- Ты скоро?
- Не знаю, - Дима поднялся. – Ничего пока не знаю. Но будь на связи.
- Ты… ты не хочешь поцеловать меня? – Женя вскинул голову, обжег темным пламенем суккубических глаз. Дима вздохнул, наклонился, прижался губами к приоткрытому рту маленького прекрасного демона, за которого был готов во всякую минуту отдать жизнь и даже продать душу дьяволу.
- Знаешь, на кого ты сейчас похож? - он поцеловал его снова. – На Гавроша.
- А кто это?
- Не важно, - Дима улыбнулся. – Ну ладно, все. Я пошел.
- Возвращайся поскорее, ладно? Я буду скучать.
- Я тоже. Пока.
Дима надел кроссовки, накинул кожаную байкерскую куртку с железными застежками и поспешно вышел, хлопнув дверью. На него снова накатила злость.
- Нет, ну как можно быть таким идиотом? – вслух проговорил он, когда лифт плавно пошел вниз. - Сесть играть в карты с бандитами! Хорошо хоть хватило ума себя не проиграть… Кстати… а ведь это мысль… - Дима достал телефон, не без труда нашел нужный номер, вышел из лифта, закурил снова, прижался спиной к холодной грязной стене. – Алло! Костян, здорово… как сам? Бля, да лучше не спрашивай. Я в глубокой жопе… долго рассказывать… нет, таким способом дело не решить. Послушай, братан, ты можешь меня выручить? Я отдам. Отвечаю. Хорошо… что? Пять тысяч. Не рублей, конечно… только две с половиной? Почему? Ох, извини… да, я понимаю… понимаю. Спасибо, братан. Ага… хорошо, я тогда сразу туда и подойду. Давай.
Дима потушил сигарету о стену. «Две с половиной штуки… ну что ж, я и на это не надеялся…» О том, что деньги придется как-то отдавать, он думать не хотел. «Подумаю об этом завтра, как говорила Скарлетт...»
В кафе «Ирландия» было мрачно и душно, как в пещере. Костя сидел в дальнем углу, перед ним стояла литровая кружка портера. Дима сделал знак официантке, сел напротив старого друга, осклабился в волчьей усмешке. Крепко пожал протянутую руку, сплюнул под ноги. «В тебе погиб великий актер, скотина… - говорила ему сестра. – Знали бы твои дружки-гопники, кто ты такой есть, вот была бы потеха».
- Как наши? Видел кого?
- Слона видел, - Костя провел широкой ладонью по коротко остриженной голове, чья форма наводила на мысль, что люди и в самом деле произошли от обезьян. – Вчера.
- И как он?
- В ломке, как… вот мудила! – Костя шумно отхлебнул. – Прикинь, они с Максом компьютерный магазин грохнули. Прямо в центре. Потом две недели сидели на какой-то блатхате, долбились по черному, пока бабло не кончилось.
- Слушай, может, его в больничке запереть? Или в монастыре. Я слышал про один такой – там пацаны реально соскакивают, как на зоне.
Костя достал сигарету, стиснул фильтр крупными зубами.
- Никакой монастырь ему уже не поможет, Димон. Эти долбоебы в пах колятся. «Крокодилом». А это уже ****ец, сам знаешь… скоро хоронить будем.
Дима сокрушенно опустил голову, выдохнул сквозь сжатые зубы. На самом деле срать он хотел и на Слона и на Макса и вообще на всех наркоманов, пусть хоть все передохнут, если жить не хотят, но изобразить суровое мужское сочувствие в данном случае было необходимо, что он с успехом и сделал.
- Ну короче, слушай сюда, - заговорил Костя, когда худенькая блондинка, похожая на андрогина Андрея Пежича, поставила перед Димой кружку, накрытую белоснежной пеной. - Даю на месяц. Процентов брать не буду, по старой дружбе. Годится?
- Еще бы… - Дима с удовольствием отхлебнул, вытер губы резким движением. – Братан, от души. Ты меня просто спасаешь.
- Всегда рад помочь, - Костя достал из внутреннего кармана конверт. – Как же не помочь… мы же с тобой вместе олтуфьевских мудохали, не забыл? – плоское лицо преобразилось, в глубоко посаженных глазах заплясали кровожадные искорки. – Ну а в чем проблема твоя, Димон? Наехали на тебя? Почему нельзя по понятиям разрулить?
- В том-то и дело, что нельзя, - Дима поморщился. – У этих пидоров папики у кормушки пасутся. И все они там повязаны, да и мусарня в стороне не останется, сам понимаешь.
Костя хмуро кивнул.
– Бля. Во времена пошли…
Они поговорили еще немного, вспоминая былые времена, а потом Дима поспешно, но чрезвычайно тепло попрощался и с невыразимым облегчением вышел из «пещеры» на свежий воздух.
Начинался дождь. Одноцветные прохожие раскрывали яркие зонтики. По грязно-фиолетовой дорожной ленте скользили блестящие бесшумные автомобили, внутри которых сидели темные силуэты недостижимых, как звезды, приспособленцев. Мимо прошла девушка в короткой юбке, Дима бросил на ее стройную фигуру небрежный взгляд, мысленно сравнил с Женей, качнул головой. Никакая девушка не сравнится в женственности с этим фантастическим существом без пола и возраста…
Дима протиснулся в автобус, взялся за поручень и глубоко задумался, глядя неподвижным взглядом на проплывающие мимо магазинные витрины, которым, как казалось, нет конца. «Две с половиной тысячи…» Он посмотрел на часы. Вечером эти суки придут за деньгами, и если их не будет, страшно представить, что они сделают с его нежным ангелом… Где? У кого?
И тут он неожиданно вспомнил про Веру.
Вера… худенькая и как будто отрешенная от всего мира блондинка с серыми печальными глазами, напоминавшая Диме «святую проститутку» Соню из романа Достоевского, она была его одноклассницей, с которой он сидел за одной партой. Отшельница, избегающая людей, она звонила ему раз в неделю, звонила до сих пор, никогда не отказывала ни в какой просьбе, и однажды даже ухаживала за ним, когда он сломал ногу
Дима ценил и глубоко уважал эту странную девушку, к тому же у них имелись общие интересы – литература, философия - но всякий раз, оставаясь с нею наедине, он чувствовал себя не в своей тарелке. На выпускном вечере Вера призналась ему, что любит его, призналась спокойно и просто, без тени смущения, и его еще тогда поразила непоколебимая внутренняя сила ее ненавязчивой, почти незаметной любви, чья вопиющая необыкновенность откровенно его пугала.
Она была вне этого времени и даже как будто вне пространства, она жила в каком-то своем далеком и непонятном мире, о котором Дима почти ничего не знал, и лишь однажды Вера вдруг сказала ему, что говорит во сне с прадедушкой, священником, расстрелянном большевиками, и он учит ее любить всех людей, но она, мол, слабая и испорченная, и не может любить людей, а любит только его, Диму. Еще тогда он подумал, что Вера, кажется, тронулась умом, что неудивительно при ее образе жизни, но вслух, разумеется, ничего не сказал, хотя и перестал ей совсем звонить, а в последнее время и отвечать на звонки.
Неделю назад он встретил Веру на улице, когда направлялся с Женей в ночной клуб «Слэшмоб», – она стояла у витрины модного бутика и смотрела на женский манекен в роскошном вечернем платье с таким выражением на лице, словно видела перед собой какое-то чудо-юдо. Заметив Диму, она вздрогнула и даже побледнела, но ни в чем не упрекнула его и повела себя так, будто они по-прежнему регулярно общаются, как это было несколько лет назад. Он рассказал ей немного о себе, познакомил с Женей (слушая их разговор, стервец делал уморительные гримасы, качал головой и даже громко фыркал), а Вера рассказала в ответ, что получила богатое наследство от бабушки и хочет уехать в деревню, навсегда, и на дне ее глаз, пока она говорила, тлела надежда, но Дима ничего не сказал, только изобразил радость, а потом и печаль, словом, снова отыграл роль, и сделал это, как всегда, хорошо. Женя потом весь вечер посмеивался, пока Дима не психанул - его даже затошнило от злости, но он и сам не мог понять, откуда у него эта злость…
Вера. Вот кто может его спасти.
Автобус резко притормозил. Дима вздрогнул, посмотрел в окно. Если проехать еще две остановки, до дома Веры будет всего ничего. «Господи, хоть бы получилось…»
Перешагнув последнюю ступеньку, Дима хотел было закурить, но передумал и решительно позвонил в дверь с номером 27.
«А если она уже уехала?» Дима зажмурился. «Да нет, нет… не может быть…» Он позвонил снова, нащупал в кармане сигарету. Она сломалась. Пальцы дрожали.
Дверь скрипнула, отворилась.
- Ты? – бледная Вера отшатнулась в полумрак прихожей.
- Я… - Дима перешагнул порог. – Не прогонишь? А я испугался. Думал, ты уехала уже, - он произносил слова механически, не задумываясь над смыслом. - Ты меня прости, ладно?
Вера стояла возле трюмо и смотрела на Диму огромными серыми глазами, неподвижная и прямая, как статуя. Одета она была в длинное старомодное платье мышиного цвета.
- Я пока не могу уехать, - обычным своим ровным голосом сказала девушка. – Обстоятельства изменились.
- Правда? – Дима снял кроссовки, неосознанно избегая ее взгляда.
- Да… у моей двоюродной сестры нашли опухоль в голове.
- Правда? - Дима старательно изобразил сочувствие. – Господи…
- Нужна операция. Ты ее помнишь?
- Кого?
- Мою сестру. Она приходила ко мне в гости, а ты как раз был у меня… Два года назад. Летом.
- Ах, да! - Дима не помнил никакой сестры. – Конечно. Как жаль… она такая хорошенькая.
- Хорошенькая? Ну… я бы так не сказала, - - Вера едва заметно улыбнулась. - Странный, однако, у тебя вкус.
- Гм… - Дима опустил глаза и подумал, что пора наконец переходить к делу. – Послушай, у меня к тебе просьба.
- Ой, а что это мы на пороге стоим, как два дурака? – Вера всплеснула руками, и Дима отстраненно заметил, как она похожа все-таки на барышню из девятнадцатого века…
Они прошли в небольшую комнату с аскетической обстановкой – железная кровать, будто перенесенная сюда из советской коммуналки, кресло, письменный стол, иконы в углу, огонек лампадки, бледно-голубой ковер – и Дима подумал, что со времени его последнего визита здесь совершенно ничего не изменилось. Даже фарфоровая кошка-копилка все так же стояла на книжной полке – мордой к окну.
- Что же ты… даже телевизор себе не купила?
- А зачем? Я и в окно смотреть не могу…
- М-да… - Дима достал сигарету. – Ты не против?
- Нет, конечно, - Вера села на краешек тахты, расправила подол. – Хочешь чаю? Кофе? Есть даже пиво.
- Пиво? – искренне изумился Дима. – У тебя?
Девушка прыснула.
- Представь себе. Захотела попробовать. Стало интересно, почему его так любят мужчины.
- Ну и как?
- Да никак. Сделала глоток и в холодильник спрятала. Подумала, что если ты вдруг придешь, я тебя угощу…
Дима нервно поджег сигарету, ощущая, как холодеет в груди, прошелся по комнате. «Черт… и как начать… а впрочем, чего я мучаюсь? Скажу прямо… как и она всегда говорит»
- Вера, у меня есть близкий человек. Он мне очень дорог.
- Это тот парень, с которым я встретила тебя на прошлой неделе?
Дима мрачно кивнул. «И откуда у нее эта животная проницательность?»
- С ним случилось несчастье, Вера.
- Какое?
- Ну… это не важно. Поверь мне на слово, если мы с тобой ему не поможем, случится страшное.
- Мы с тобой?
- Нужны деньги, - Дима глубоко затянулся. – Две с половиной тысячи долларов.
- Это много?
- Примерно сто пятьдесят тысяч.
Вера надолго замолчала, опустив голову и закрыв глаза. Ее нижняя губа задрожала, как у маленькой девочки, которая вот вот заплачет.
- Это… все, что у меня есть.
Дима перевел дух. «Отлично».
- Ты поможешь мне? – он подошел к девушке, опустился на колени. – Я тебя очень прошу. Пожалуйста.
- Тебе? – прошептала она, глядя на него с испугом. - Или ему?
- Это одно и то же. Мы с ним одно целое.
- Вы... друзья?
- Больше, чем друзья, Вера. Больше, чем братья.
- Дима, Катя умрет… я не могу.
- Вера…
- Прости…
- Ты не любишь меня, - отчетливо выговорил он, когда тишина стала невыносимой.
- Я... нет… я… я люблю…
- Да что ты можешь знать о любви, кукла? – Дима рывком поднялся, сжал кулаки. - Ты просто серая скучная мышь, вот и все! И вдобавок сумасшедшая! С прадедушкой она говорит! Как же… о, Господи! – он вдруг почувствовал, что его накрывает тяжелой мутной волной, несет вперед, он уже не мог остановиться. - Как же я ненавижу вот таких, как ты, благостных святош, елейных сахарных девочек! Двадцать первый век на дворе, а вы все ползаете на коленях перед разрисованными досками, перед придуманными вами идолами, лишь бы не думать о своем убожестве! Годами ждете чуда у разбитого корыта и так и умираете, никому не нужные! И еще считаете это истинной жизнью, счастьем! Любители громких слов! Может быть, когда в твоей жизни нет секса, нет реальной любви, нет никакого развития ни в чем, и твоя жизнь как стоячее болото, когда все на свете пугает, когда даже собственной тени боишься – а вдруг там черт сидит! - тогда, конечно, воображаемое утешение от воображаемых небожителей и в самом деле можно почесть за счастье! Тьфу! Тошно смотреть на вас! Жалкие несчастные люди, что вы понимаете в любви!
Вера поглядела на него снизу вверх.
– Это не любовь, Дима. Это патология. Болезнь. И ее можно вылечить…
- Патология? Болезнь? А ты не думала о том, что для тебя это патология, а для меня - реальное счастье, и другого я не хочу? Почему ты так уверена, что именно ТЫ знаешь правду? Кто дал тебе такое право – называть патологией то, о чем ты ничего не знаешь? Если ты чего-то не знаешь – молчи, а не говори мне тут, что есть добро и что зло! Я чувствую правильно, поняла? Для меня это – счастье! Это моя природа. Моя природа! Я таким родился. И не тебе меня учить. И с чего ты взяла, что так называемые «нормальные» отношения лучше и чище «ненормальных»? Что есть норма? Что есть чистота? Да если хочешь знать, как раз однополые отношения гораздо тоньше и романтичнее обычных! Я знаю, о чем говорю! У меня были не только парни, но и девушки! А у тебя… да ****ь, у тебя вообще никого не было!
Дима махнул рукой, отошел к окну, стиснул зубы, вглядываясь в узкий сумеречный просвет между темно-желтыми шторами.
- Деньги в копилке… - сказала Вера за его спиной тихим, но твердым голосом. – Забирай и уходи.
Дима задрожал… весь, с головы до ног, как больной лихорадкой. В ту же секунду, ни о чем не думая, отодвинул ковер, размахнулся и бросил фарфоровую кошку на золотисто-янтарный паркет. По всей комнате разлетелись осколки, оставив у ног Димы ворох красно-коричневых купюр. Встав на колени, поспешно распихал деньги по карманам, потом поднялся и сделал к Вере шаг, он так много хотел ей сказать…
- Молчи, - пустой неподвижный ужасный взгляд. - Уходи.
- Вера…
- И никогда больше не приходи, пожалуйста.
- Я отдам, Вера, я… Богом клянусь, отдам!
- Не нужно. Прощай.
Он и сам не заметил, как оказался на улице, его будто вынесло из квартиры Веры мощным воздушным потоком. Первым делом он купил в ларьке банку пива и высосал ее всю, не отрываясь, как умирающий от жажды. А потом заказал такси и поехал наконец туда, куда так рвалась вся его растерзанная в клочья душа – к Жене, Жене, Жене, к его сладкому ненаглядному мерзавцу, к его ангелу, к его девочке, к его повелителю, к его счастью…
Больше всего он боялся, что «счастья» не окажется дома, это было вполне в его духе – не выполнять данные обещания. Дима трижды звонил, но слышал лишь короткие гудки. И с кем мог трепаться этот маленький лукавый подонок? Дима с наслаждением представил, как накажет его ночью…
- Да, я дома… нет... сейчас не могу.
Дима с облегчением выдохнул, бесшумно закрыл дверь. Мальчик дома. Говорит по телефону. Все хорошо.
- Нет, он ушел. Искать деньги. Да… конечно, страшно… нет, не волнуйся. Он достанет, ты же знаешь, как он меня любит.
- Вот засранец… - улыбаясь, Дима прислонился плечом к стене.
- Я все понимаю… конечно… и я тебя… ну а что я могу поделать, котик?
«Котик?!»
- Да, он скотина, знаю. Гопник и быдло… чем и зацепил поначалу. Внешне они брутальные, а внутри… да, это было моей ошибкой. Но я ее скоро исправлю, мой сладкий. Обещаю… и я тебя. Ладно, давай, он вот вот придет, я его жопой чую…
Дима медленно, очень медленно, вошел в комнату. Внутри у него разрасталась такая черная ледяная непроглядная пустота, что кроме нее, он уже ничего не чувствовал, да и не мог...
Женя стоял у окна, прислонившись к подоконнику, смотрел в айфон. Длинные черные волосы растрепаны, джинсовая куртка растегнута, под ней ничего, только нежная белая кожа с россыпью темных родинок, каждая из которых была для Димы маленьким божеством. В зубах дымится сигарета. Дым лезет в глаза, и Женя моргает, морщится, но продолжает сосредоточенно копаться в айфоне. Этот айфон Дима купил ему на днюху, спрятал под подушку, а потом позвонил, пока Женя спал. Сколько смеха, радости и сумасшедшего секса без запретов и тормозов было в то солнечное яркое утро…
- Шлюха, - мертвым голосом произнес Дима. Он провел холодной ладонью по лицу, а потом потряс ею, будто стряхивая с нее невидимую грязь. – Лживая похотливая ****ь.
Сигарета упала на ковер. Следом упал айфон.
- Димочка… - Женя протянул руку, защищаясь. Антрацитовые зрачки расширились, как у вампира, в чье сердце вонзили кол. – Единственный мой, дай объяснить!
- Заткнись.
Дима шагнул вперед и ударил - открытой ладонью, как женщину… и в ту же секунду ясно увидел всю его истинную природу, изломанную смутную сущность… не женщина, не мужчина, непонятно что. Никаких четких границ, все размыто… пустота… ледяная черная пустота.
Повинуясь отчаянному порыву, Дима вытащил из карманов деньги и швырнул их ему в лицо. Отступил. Внутренности скрутило тошнотой. Он закрыл глаза, увидел что-то невообразимо кошмарное, снова открыл. Женя ползал на четвереньках, собирая купюры.
– Не уходи… - бормотал он, - пожалуйста, не уходи… я твоя шлюха, да, твоя шлюха... я твоя ****ь!
Дима отшатнулся к стене, будто его ударили, а Женя внезапно захохотал, странно и страшно, как демон в аду, запрокинув голову и размахивая руками с длинными тонкими пальцами, в которых были зажаты скомканные деньги. Дима выбежал из комнаты в подъезд, из подъезда на улицу, с улицы зашел в первый попавшийся автобус, сел на свободное сиденье и оцепенел, почти уже не отличаясь от мертвеца. Сидящая рядом старушка проворчала что-то про «чертовых наркоманов», пересела на другое место. Дима сплюнул на пол, резким движением вытер рот, осклабился в волчьей усмешке и звонко, почти как женщина, засмеялся. Сидящая впереди худенькая девочка с огромными серыми глазами широко улыбнулась в ответ, обнажая кривые зубы…
- Я люблю тебя, - сказала она голосом Веры. – Чтоб ты сдох.
продолжение - http://www.proza.ru/2017/06/27/111