– Сейчас выйдет Инночка, и мы ей скажем: «жидовка»! – произнес детский голос.
Шестилетняя Инесса остановилась и внимательно прислушалась. День выдался необычно жаркий для ленинградского лета, но в парадной старинного дома на Петроградской стороне царила прохлада. Только слышалось шарканье соседки, с трудом забиравшейся на четвертый этаж.
Крепко держась за перила, Инночка заглянула в темный пролет. Ну да, компашка из соседнего дома: Настя с косой до пояса, Алена и ее младший брат Васька. Инночка не сомневалась, что услышанный ею шепот принадлежал Алене: в их дворе она считалась заводилой.
– А что такое жидовка? – спросил Вася.
– Не знаю...Но так надо сказать. Это интересная игра. Понял?
– Угу.
Вася кивнул и с уважением посмотрел на старшую сестру. Он был покладистым ребенком.
Инночке расхотелось спускаться. Обзываются... И что значит «жидовка»? Дура, что ли?
Она вернулась в квартиру.
– Мам, а что такое жидовка?
Рахиль Яковлевна сняла с плиты кисель, вытерла руки.
– Где ты это услышала?
– На улице. Один дядька так назвал тетьку.
Инна знала, чтот врать нехорошо, но язык почему–то не повернулся.
– Это ругательство.
– Как «дура»?
– Хуже. Хочешь киселя?
– Хуже? – Инночка оживилась – Да ну его, этот кисель! Мам, что такое жидовка?
– Ух! Ну, так евреев ругают.
Становилось все интереснее. Евреи... А это еще что такое?
– А кто такие евреи?
– Люди такие. Ты будешь кисель или нет?
– Нет! Он горячий! Сама говорила, что такой горячий кисель пить вредно! А где они живут?
– Вот прицепилась. Кто живет–то?
– Ну мам! Сама ж сказала! Евреи?
– Везде и живут...
– Везде? И в нашем доме?
– И в нашем.
Так интересно Инночке никогда не было.
– И в нашей квартире?
Мать пожала плечами.
– И в нашей...
Ну как же интересно! И страшновато.
– А кто это? Тетя Валя, дядя Петя, Игорек, или...
– Это мы – сказала мать и налила себе киселя.
Что-то пошло не так. Как–то стало сразу неинтересно.
– Мы? А они...
– А они все русские.
– Так это нас так ругают?
Мать пододвинула к ней кисель.
Инночка взяла стакан. Подошла к открытому окну. Внизу стояла Аленина компашка и размахивала руками, призывая ее спуститься. Инночка перевернула стакан. Густой розовый кисель пополз вниз по водосточной трубе.
Инесса Григорьевна остановилась у зеркала, поправила красивую прическу. Сегодня у нее был день рождения. Она стояла перед зеркалом, вглядывалась в свое лицо и вспоминала маму и раннее детство. Дни рождения Инесса Григорьевна не отмечала уже лет тридцать, но родные всегда поздравляли ее. Вот и сейчас четырехлетняя внучка Дана приготовила ей сюрприз: выучила песню.
"В саду родилась пальмочка, – распевала она, – в саду она росла. Зимой и летом стройная, зеленая была!" Данина учительница музыки была человеком творческим. Поэтому знаменитая елочка превратилась у нее в пальмочку, более близкую сердцу ученицы, родившейся в Израиле. Замена Дане понравилась: она еще ни разу не видела елочку, зато пальмочек перевидала множество.
Инесса Григорьевна поцеловала внучку. И вспомнила, что забыла сходить в магазин. Ее дочь, журналистка Ира, была погружена в перманентное творчество и часто забывала покормить Дану. Ну а зять вообще с трудом отличал кастрюлю от сковородки. Поэтому Инесса Григорьевна основное время проводила у дочери, хотя уже давно купила вместе с мужем двухкомнатную квартиру на окраине Иерусалима.
Она задумалась, размышляя что надеть. И вдруг вздрогнула. "Юлька – гойка! Юлька – гойка!" – кричали на улице детские голоса. Инесса Григорьевна выглянула в окно. Посреди двора стояла семилетняя Юля из дома напротив, а вокруг нее с ужимками и гримасами скакали и подпрыгивали девочки чуть постарше. Среди них Инесса Григорьевна узнала свою частную ученицу и тезку – Инну Грубер. Это ее не удивило. Она знала, что Инна командует малышней, обитающей в окрестных домах.
– Юлька – гойка! Юлька – гойка! –с упоением кричали девчонки, подскакивая и кривляясь.
Инесса Григорьевна торопливо оделась и хотела было выскочить на лестницу. Но в этот момент раздался стук. Ну да. Это ведь был «родительский день» – раз в неделю родители учеников приходили к ней, чтобы поговорить о чадах. Инесса Григорьевна открыла дверь и в комнату вплыла соседка, бывшая москвичка Снежана, ныне именуемая Цвия-Сара. "Здравствуйте, Инесса!" –радостно воскликнула она, и все ее необъятное тело в длинной и широкой фиолетовой юбке задрожало, точно нежный трепетный студень. От смущения и избытка веса она переминалась с ноги на ногу, прислонялась к стене и двери, почесывалась и передергивалась. "Как там мои оболтусы? Учатся?"
Инесса Григорьевна вздохнула: она обучала английскому языку семерых Цвииных детей.
– Очень ленятся и поэтому плохо продвигаются.
– Да, – согласилась Цвия, на миг прерывая свой магический танец и поправляя на голове малиновый платок, тщательно скрывавший волосы – трудно иметь талантливых детей. И учеников тоже. Талантливые дети всегда ленивы. Но зато из них вырастут хорошие евреи. Это главное.
Цвия поболтала еще чуть–чуть и пробыла в комнате всего несколько минут, но выглянув во двор после ее ухода, Инесса Григорьевна никого там не увидела. Юля, вероятно, уже убежала домой, а девочки нашли себе какую–нибудь другую игру. "Ничего, – решила Инесса Григорьевна,– вечером Инна все равно придет ко мне на урок, и я с ней поговорю»
Впрочем, открыв дверь второй посетительнице, она заколебалась. Это была Маринка, мать Инночки. Костлявая, голенастая, с двумя выбитыми еще в России передними зубами. В очень коротеньких синих шортах. Кассирша в супермаркете.
– Ну, как там моя? – спросила она, неловко усаживаясь в узкое кресло –ничего?
– Да вполне, – Инесса Григорьевна подсунула ей пепельницу, та вытащила сигарету, закурила. Некоторое время они молчали. Маринка курила, стараясь выдыхать в сторону, а Инесса Григорьевна колебалась. «Нет – решила она наконец – поговорю с самой Инночкой.»
– Это хорошо, что вполне – сказала Маринка, раздавив окурок – А то помните, как это было... Детсад этот чертов. «РусиЯ, русиЯ, убирайся в Русию... Задразнили, б**ть. Извините. Не дети, а выродки. А воспиталки смеялись еще... Целый год молчала, ни слова не выдавить. Ну, вы же помните. Ваша психолог, Анечка, помогла, конечно, но все равно вот теперь говорят «гиперактивная»... В другую сторону крен. Как она?
Маринка снова вытащила сигарету.
Инесса Григорьевна улыбнулась.
– Ничего. Есть средство..
Маринка тоже усмехнулась, сверкнув деснами.
– Да знаю. Хорошее это дело вы придумали – голову откручивать. Я сначала боялась, не повредит ли, все же дите... А ей помогло! Эх, приехала сюда из–за них, зубы вот вставить не могу, все деньги на них идут, а они... Венька–то, понимаете, ему не жизнь там была, а здесь – за эфиопа сойдет...[ за эфиопа – за эфиопского еврея. Прим. автора]
Венька был старшим братом Инночки, которого Маринка родила в России от заезжего негра.
Они помолчали
– Ани цабарит яфА, ве–ат – русия кофА! – сказала Маринка. [ивр. Я – сабра (местная) красавица, а ты – русская обезьяна. Пер. автора]
– Так дразнили? – удивилась Инесса Григорьевна – я знаю вариант «ани яфА ве–ат кофА! Детская дразнилка...» [я– красавица, а ты – обезьяна. Пер. автора]
– Переделали...
– Инна хорошо продвигается – сказала Инесса Григорьевна.
Посидев еще немного, женщина сгребла пепел в специально принесенный мешочек – «чтоб у вас не мусорить!» и распрощалась.
А Инесса Григорьевна стала готовиться к уроку. Поставила рядом с учебниками бутылку газированной воды и большую пачку бамбы, а под столом расстелила пушистый фиолетовый коврик.
"А вот и я!" – раздался знакомый голос, и девятилетняя Инесса Грубер с грохотом въехала в салон на роликовых коньках. Сбросив их в прихожей, она, приплясывая, побежала в комнату учительницы. Распахнув дверь, прошлась на руках, вскочила на ноги и шлепнулась на диван.
Урок начался.
– Какую голову ты сегодня захватила, плохую или хорошую? – спросила Инесса Григорьевна для начала. В ответ ученица с визгом подпрыгнула.
– Залезай–ка в пещеру, отдохни. Go into the cave! Пещерой называлось место под письменным столом, где лежал пушистый коврик – любимое Инночкино пристанище.
– Ну, как? – через некоторое время поинтересовалась Инесса Григорьевна. –"How are you?"
–Прекрасно! Но мне кажется, я принесла плохую голову. Ленивую. Она не хочет включаться." Все это Инночка произнесла по–английски. Такие были условия игры – все только по–английски.
"Ну, ты же знаешь, что надо делать. Выключи ленивую голову и отошли домой. Потом вызови хорошую."
"Зэ–Зэ–Зэ–Зэ!" –раздалось из–под стола.
"Что ты делаешь?"
"Отключаю. Все, отключила. Набираю код. Отсылаю. Отослала." Инночка вдруг выскочила из своего убежища. Вся растрепанная и раскрасневшаяся. "Инесса, дайте мне воды" – потребовала она. "Умная голова прибудет только через пять минут. Я умираю от жажды." За урок Инночка выпивала почти целую бутылку газировки. Напившись, она снова полезла под стол.
"Зачем тебе туда?" – осведомилась Инесса Григорьевна.
"Разве вы не знаете? Голову менять можно только в темноте. Иначе ничего не получится."
Операция по замене голов прошла успешно, и успокоившаяся Инночка минут двадцать делала в "пещере" грамматические упражнения и отвечала на вопросы.
Через двадцать минут она снова вылезла из "пещеры".
"Все, – заявила она – умная голова перегрелась. Теперь перерыв." Это было законное требование. Так уж у них повелось с самого первого урока.
"Можно мне поиграть, как всегда?" – задала Инночка риторический вопрос.
"Monkey!" – в восторге завопила она, не дожидаясь ответа и вскакивая на диван – "I am a monkey!" [я обезьяна. Пер. автора]
– You are a girl – сказала Инесса Григорьевна. [ты девочка. Пер. автора]
"No! I am a monkey!" – вопила Инночка, прыгая по дивану и стульям – "I have money! I am a monkey! I have money! I am a monkey!" [Нет! Я обезьяна! У меня есть деньги! Я обезьяна! Пер. автора]
Вторая часть урока прошла спокойно. Не выходя из "пещеры", Инночка перевела сложный текст. Учительница была довольна.
– Скажи-ка, – спросила она, когда до конца занятия оставалось минут пять – а зачем вы обижаете Юлю?
– Она противная.
– Почему?
– Потому что гойка. Вот мы ей и кричим: 'гойка! гойка!'
– А что в этом противного?
– Не знаю, – Инночка вытащила из пакета пригоршню бамбы и облизала пальцы. – Противно, и все.
– Противно – думала Инесса Григорьевна, аккуратно рассказывая тезке происшествие из своего ленинградского детства – Противно...
Так они закончили этот урок.
– Хочешь газировки? – спросила Инесса Григорьевна.
– Нет – сказала Инночка – Дайте мне простой воды. Без газа.
Уходя, она забыла в "пещере" большую пачку своей любимой жевательной резинки.
Остаток вечера Инесса Григорьевна провела, укладывая вещи для поездки в Тверию. Наутро за ней должен был заехать муж, и они прямо от дочери собирались отправиться на Киннерет. Отпраздновать день рождения только вдвоем.
Спала она беспокойно, всю ночь ее преследовали странные сны. Утром ей приснились джунгли. Огромные обезьяны резвились среди лиан, совершая невероятные акробатические трюки. "Monkeys!" – кричали они почему–то по–английски – "We are monkeys!" И бросали бананы в стоящую внизу Инессу Григорьевну. Это было последнее видение. Потом Инесса Григорьевна проснулась. Но, к ее удивлению, крики не прекращались. "We are monkeys!" – доносилось с улицы – " We are all monkeys! Monkeys! Monkeys! Monkeys!"
Накинув халат, она выглянула в окно. Во дворе вчерашние девчонки вместе с Юлей отплясывали бешеный танец вокруг скамейки. Выше всех прыгала "гойка". "Monkeys!" – кричала она вместе со всеми, восторженно глядя на Инночку – "We are all monkeys! Monkeys!"
На следующий день после приезда в Тверию муж Инессы Григорьевны сделал ей сюрприз. "Я заказал столик в одном хорошем ресторане," – сказал он – "Там мы отпразнуем твой день рождения. Говорят, у них как раз выступает какая–то модная группа. Я думаю тебе понравится, ты ведь любишь молодежное."
Вечером принарядившаяся парочка зашагала в сторону многообещающего заведения, надеясь, наконец, отдохнуть по-человечески вдали от Инночки и талантливых детей Цвии-Сары. Начало Инессе Григорьевне и правда понравилось. Официант принес легкие закуски и холодное вино. Супруги угощались, болтали о чем-то неважном. В общем, расслаблялись.
Но вот настало время развлекательной программы. На возвышение, символизирующее сцену, выскочил молодой розоволосый человек в желтом пиджаке и изумрудных брюках и заорал неожиданно зычным басом: "А сейчас разрешите представить вам нашу жемчужину – группа 'Monkeys!'" Грянула музыка. Розоволосый бесследно исчез, а на сцену откуда–то с высоты спрыгнули четыре коренастые бритоголовые фигуры, одетые во все черное. "Monkeys!" – взвыли они пронзительными тенорами – "Monkeys are beautiful! Monkeys! Monkeys! Monkeys!" [Обезьяны! Обезьяны прекрасны! Обезьяны! Обезьяны! Обезьяны! Пер. автора]
Музыка гремела все сильнее. У Инессы Григорьевны заболели уши. Не выдержав, она вышла из ресторана на свежий воздух. Обеспокоенный супруг последовал за ней. "Что с тобой?" – спросил он – "Не нравится?" "Что ты!" – ответила она – "Это чудесно. Но очень громко. И вообще, я уже сыта. Давай лучше погуляем." "Как хочешь..." – пожал плечами муж и пошел расплачиваться. Ожидая его возвращения, Инесса Григорьевна присела на скамейку. Дверь была открыта, и разноцветное помещение ресторана напоминало чрево дракона. "Monkeys!" – ревело и грохотало чудище – "Monkeys welcome you! Monkeys are beautiful! Monkeys are everywhere! Monkeys! Monkeys!! Ман–ки–и–и–из!!!" [Обезьяны! Обезьяны приветствуют вас! Обезьяны прекрасны! Обезьяны везде! Обезьяны! Обезьяны! Пер. автора]
Израиь, 2002